Духовная жизнь общества, область народного образования и просвещения, по убеждению Мещерского, оказались в наибольшей степени искажены и изуродованы ложным либеральным "прогрессом". И именно повреждённый "лже-либерализмом" духовный мир общества рождает чудовищ нигилизма и революции. Система народного образования из орудия воспроизводства общественных устоев, традиционной морали и политической лояльности сделалась источником смуты. "Бывают минуты, - писал князь, - когда я точно вижу глазами, и ярко вижу, вдали картину революции в будущем, исходящей из школы; озлобленные, обманутые, разочарованные, очерствелые, ненавидящие и ни во что не верующие, тысячи юношей расходятся по русской земле учить ненависти" [1].
Незаживающей язвой русские высшие учебные заведения сделались, по мнению князя, благодаря двум основным причинам. Во-первых, русская профессура сплошь поражена, как выражался князь, "политическим сифилисом французской революционной школы" [2] и неустанно заражает им студентов, преподавая вместо науки идеологическую политграмоту [3]. "Часть профессоров, - доносил Мещерский Александру III, - прямо и не стесняясь, проявляет себя политическим врагом Правительства. Ведь не было дня, чтобы эти мерзавцы не науськивали студентов в какой-либо аудитории к духу вражды против правительства" [4].
Во-вторых, количество учащихся чрезмерно велико. Большинству из них в силу неспособности не суждено получить диплом, а тем, кто оканчивает вуз, далеко не всегда удаётся найти соответствующее их амбициям место в жизни. Знания их поверхностны, профессиональная подготовка их рук вон плоха, так как в годы учения "они гораздо более занимались обличительною литературою и рефлексами чужого, а не своего мозга, чем науками".
В результате, порочная организация народного образования плодит не полезных специалистов для народного хозяйства, а "мыслящий пролетариат", ни к чему не способный, голодный и озлобленных на существующий строй. "Это люди без твёрдых в себе основ, - писал Мещерский, - образование их было недоделано или введено искусственно в противоречие с практическою жизнью; школа выпускает их в жизнь не готовыми, не приспособленными к ней. А так как жизнь общества переделаться для них не может, то они с первого же шага хотят переделывать общество для себя. Это люди, ненавидящие серьёзное образование, потому что его не имеют, ненавидящие богатство, потому что оно добывается трудом, ненавидящие мирный семейный очаг, потому что в нём нет страсти, ненавидящие труд, потому что он тяжёл, словом, это люди, ненавидящие всё то, что общество создало искони веков как преграду своеволию человека и как условие sine qua non той или другой формы общежития" [5].
Главные причины непорядков в школе устранялись, с точки зрения Мещерского, довольно легко. Что касается "негодяев профессоров", которые "бунтуют студентов", то князь предлагал Александру III : "Выгоните разом десять, и вы увидите, что сейчас же остальные станут шёлковые" [6]. Не беда, если некем будет заменить изгнанных преподавателей, ибо "лучше не иметь учителей, чем иметь дурных" [7].
Так же просто решалась проблема перепроизводства "мыслящего пролетариата": посредством "ограничения приёма в гимназии и затруднения низшим сословиям пускать детей на гимназическую дорогу" [8], а также посредством радикального сокращения количества самих гимназий. "Главная приманка гимназий, - рассуждал Мещерский, - это университет, и не потому, чтобы учиться, а чтобы добиться чина: сыну дворника лестно быть гимназистом, чтобы чин получить и сделаться барином. Вот где кроется зараза и растление". "Отчего же, - вопрошал князь, - если добросовестно отнестись к вопросу, не прийти к таким соображениям. Гимназии нужны для университетского образования: хорошо; опыт доказал в течение нескольких лет, и доказал неопровержимо убедительно, что 1) из 100 гимназистов, поступающих в гимназию, переходит в университет от 8 до 10, значит до 90 пропадают; 2) что из 10 поступающих в университет из каждой гимназии только двое по окончании университетского курса получают в течение первых трёх лет после выпуска места, значит, складывая все гимназии и все университеты, получаешь такую цифру: ежегодно из университетов России до 800 студентов, оканчивающих курс, остаются в течение первых трёх лет после выпуска без места и без пропитания; и 3) из 100 человек, поступающих в университеты, до 60 не оканчивают в них курсов, значит, ежегодно, кроме 800 человек, окончивших курс, выпускаемых в нищие, до 2500-3000 студентов, не оканчивая курса, выпускаются в жизнь пролетариями и нищими. Откуда же все эти массы? Из гимназий, понятно. А идут они туда из-за чина и из-за стипендий..." [9]
Бюрократия министерства народного просвещения во главе с "тряпкой" Деляновым не в силах ничего поделать с этими "очагами революции и анархии" в стенах университетов. А между тем, уверял Мещерский, "было бы так просто всё это покончить: закрыть приём в 150 гимназиях с нынешнего года; оставить по 1 гимназии на 2 губернии, в каждой устроить интернат, то есть пансионы, и затем на сбережение от 150 закрытых гимназий, прогимназий и реальных училищ устроить профессиональные и ремесленные школы, и затем постепенно приводить университеты к норме от 500 до 800, с тем, чтобы на каждом курсе по каждому факультету максимум было 50 студентов" [10].
С призывами Мещерского пресечь "наплыв" в высшую школу разночинской молодёжи был вполне солидарен и К.П.Победоносцев [11]. Их влияние непосредственно отразилось на мерах по сокращению приёма в университеты, предпринятых деляновским министерством после попытки покушения на Александра III группы петербургских студентов 1 марта 1887 г. (циркуляр о "кухаркиных детях" 18 июня 1887 г., повышение платы за обучение в университетах, введение "процентной нормы" для евреев и т.д.) [12]. Однако на закрытие гимназий и прогимназий правительство не решилось.
С исключительной настойчивостью Мещерский рекламировал идею устройства пансионов при учебных заведениях [13]. В особенности важными считал он их для воспитания подрастающих дворянских поколений. Как всегда, князь ссылался на опыт николаевского царствования, ставя в пример "здание воспитания дворянских детей, столь мудро и предусмотрительно воздвигнутое Николаем I ". Однако вследствие того, что "Головнин разрушил пансионы при гимназиях", "дворянские дети стали жить, то есть воспитываться на улицах, в читальнях, в подвалах, в мещанских притонах и публичных домах" [14].
В ограничении сношений с "улицей", в возможности непрерывного бдительного контроля над учащимися - громадное преимущество пансионов и особенно кадетских корпусов, которые Мещерский считал наилучшим типом учебных заведений. "Гимназий нам не нужно, - заявлял он, - а вместо них учредить корпуса; есть военные корпуса, пускай будут и гражданские - всесословные, как нынешние гимназии, наряду с специальными корпусами дворянскими с их курсом и программою" [15]. Мещерский искренне был убеждён, что "военная школьная дисциплина, кадетское товарищество, учение простое и... в руках офицеров-воспитателей из русских дворян может переродить поколения в России" [16].
В настоящее же время центральная задача воспитания подрастающих поколений находится в пренебрежении. "Миллионы учащихся предоставлены на произвол судьбы, - возмущался князь, - воспитывай их, кто хочет: учитель-нигилист, местная еврейская газета, либеральная книжонка, Маркс или Толстой" [17].
Ссылки на недостаток финансовых средств и кадров не должны служить оправданием для откладывания "на потом" неотложных преобразований в системе народного образования. "Не задаваясь сложными проектами, следовало бы немедленно, - призывал Мещерский, - приступить к постройке больших бараков там, где нет казённых или общественных зданий, брать воспитателей, или дядек, из военного мира и из гражданского, и в несколько лет покрыть Россию сетью воспитательных гимназий и прогимназий" [18]. Финансировать реформу можно за счёт других расходных статей бюджета: "Грешно миллионы отдавать на постройки железных дорог в России, когда эти миллионы должны идти на возрождение России посредством устройства воспитательных школ. Если вы 20 миллионов назначаете на железные дороги, то десять возьмите из них и употребите на постепенное устроение в России воспитательных приютов в духе веры, любви к Царю и Отечеству и на началах дисциплины", - взывал он к властям предержащим [19].
Помимо чисто организационных мероприятий, необходимы и глубокие изменения в содержании преподавания. "Я начал бы, - писал князь, - с повсеместного в наших школах применения физического развития в размерах несравненно больших против нынешних, и, если это нужно, я бы отнял у умственных уроков один или два часа и продолжил на год курс учения". Дело в том, что согласно взглядам Мещерского, физическая немощь, слабость и болезненность организма предрасполагает к восприятию разрушительных идей. Слабый телесно человек неспособен к каждодневным трудовым усилиям, а значит, обречён быть неудачником. Однако обвинять в своих неудачах он склонен обыкновенно не себя, а внешние условия, социально-политический строй общества. Физические страдания, причиняемые хроническими заболеваниями, которым подвержен подобный человек, усугубляют его недовольство своим существованием. "Одна из главных причин нигилизма в России, - утверждал Мещерский, - есть недостаток железа в крови молодёжи, то есть малокровие, влекущее за собою раздражение нервов, катары слизистых оболочек и специально желудочных, и имеющее прямым последствием раздражительность малокровного мозга и неправильное отправление желчи. Отсюда к расположению духа мрачному, недовольному, подозрительному, мстительному, раздражительному и скрытному, то есть к тому состоянию духа, которое побуждает к отчуждению от общества, к раздражению против всех проявлений его жизни и к пассивному восприятию всякого вооружённого против этого общества влияния - только один самый незначительный шаг..."
Поэтому школьный "день должен всегда начинаться с часа гимнастики". "Дитя, - объяснял Мещерский, - приходит в класс с застоем в крови после сна, не в духе, сонное, и поневоле день, начинаясь с умственного занятия, утомляет ученика умственно вдвое более, чем если бы тот же день начинался с гимнастики. Ученик начинал бы уроки весело и бодро. Затем среди дня, опять-таки ежедневно, час гимнастики и час фехтования или верховой езды зимою, а летом большие экспедиции в виде прогулок - произвели в какие-нибудь два, три года громадный переворот в нашей школе".
Разыгравшаяся фантазия влекла князя ещё дальше: "Я бы устроил огромное помещение в виде гимнастической академии в каждом городе, где есть школы, там ежедневно были бы для всех воспитанников уроки гимнастики, фехтования, состязания в физической силе, по воскресеньям гимнастические игры, манежная езда, зимою по льду огромные катанья на коньках ежедневно и т.п. Словом, я бы создал целый мир физической школы..." [20]
Свежий воздух спортплощадок и турпоходов должен был выветрить дурман либерально-буржуазных идей. Приобщение молодёжи к физической культуре должно было дополняться военно-спортивной подготовкой. "Вместо глупых детских садов, - писал он, например, в 1876 г., - мы могли бы повсеместно в России завести военные игры. Вместо картёжных клубов, мы могли бы завести в каждом городе общество стрелков. Наши офицеры гвардии и армии могли бы заниматься военным своим делом не как-нибудь, а так, как занимаются им прусские офицеры, разделяя свои обязанности на два отдела: обязательные, или фронтовые, и нравственные, или патриотические, то есть общение с солдатами и обучение их по чувству долга неслужебного" [21].
Идеологическая сверхзадача пронизывает и все другие элементы педагогической "системы" Мещерского. "Летом, - предлагал он, - я бы устроил громадные экспедиции всей учащейся молодёжи в России, назначив на это два месяца minimum. В каждом городе школы образовали бы из себя партии, и эти партии с учителем и с двумя, тремя старшими воспитанниками, по собственному выбору, отправлялись бы пешком или на пароходах в какую-нибудь местность России, собирали бы сведения, изучали быт народа и т.д." [22] Это непосредственное знакомство с коренной Россией, прикосновение к "почве" имело, по мнению Мещерского, значение прививки от какого бы то ни было "либерализма", порождаемого отвлеченной теорией, незнанием действительной российской жизни. В конце 1860-х гг. князь даже носился с идеей учреждения "Общества изучения России" [23], предназначенного готовить для будущего царствования Александра III кадры администраторов нового типа, не подверженных влиянию "беспочвенного и бюрократического либерализма".
Ключевое место в педагогической "системе" князя естественно занимало религиозное воспитание. "Я настаивал бы, - писал он, - на обязательном посещении церкви для слушания обедни, а в большие праздники двунадесятые - и всенощной всякой школою. Бывать у обедни каждое воскресенье для многих покажется натяжкою, духовным насилием, поводом к неудовольствию, пускай так будет вначале. Потом все почти привыкнут к этому обряду, и многим, которые прежде ходили с неприятным чувством принуждения, этот же обряд покажется приятным и нередко утешительным ответом на душевную потребность..." [24]
"Поменьше знаний, побольше нравственности и веры", - таков, по убеждению Мещерского, должен быть "лозунг" народного просвещения в России [25]. А наряду с этим, "надо помнить следующую аксиому: лучше безграмотность, чем кривая грамотность". Ведь, как напоминал князь, "Россия 1000 лет не спешит грамотностью, что не помешало ей, - а может быть и помогло ей, - расти и развиваться доселе" [26].
В особенности эти принципы следовало прилагать к образованию простонародья, правильной организации которого Мещерский придавал огромное значение. "От поворота народной школы в ту или в другую сторону, - утверждал князь, - зависит быть или не быть Русскому государству" [27]. Земские народные школы, вследствие светского содержания образования и "неблагонадёжного" состава учителей, казались ему рассадниками безбожия и нигилизма среди крестьян. В этих школах заправляют люди, полагающие, "что гораздо важнее для народной школы знакомство с анатомиею, чем с историею Нового завета" [28]. Такое "умственное развитие" приводит лишь к "идиотизированию" крестьянских детей, делая их непригодными для ожидающего их в будущем скромного места в жизни [29].
Поэтому он являлся горячим сторонником церковно-приходских школ. Приветствуя издание Положения о церковно-приходских школах (13 июня 1884 г.), князь писал в своей газете: "С крестьянином, изучающим букашки и обезьян у народного учителя, наглядно обучающего, дальше кабака или переселенческой конторы, оказалось, не уйдёшь; и сам собой явился вопрос: не пойдёт ли жизнь лучше, стройнее и действительно вперёд, если школу для крестьянина начать с учения о Боге, о почитании родителей, о повиновении Власти, о чести и честности, о труде и трудолюбии, о помощи ближнему, о трезвости и воздержании, если научится крестьянин читать, писать и считать и, в то же время, молиться и участвовать в богослужении посредством пения?.." [30]
Принципиальным для князя был вопрос о том, кому доверить проведение в жизнь преобразований в области народного просвещения, которое он считал решающим фронтом борьбы с разрушителями Старого порядка. Разумеется, дело такой важности нельзя отдавать на откуп мертвящей бюрократической рутине, способной произвести на свет лишь толстовско-катковский выморочный "классицизм", который успел погубить не одно поколение молодёжи [31]. Необходима общественная инициатива, необходимо живое и неформальное, "сердечное" участие всех здоровых сил русского общества. Конкретные формы такого участия представлялись Мещерскому в виде организации "братств".
"Каждая школа, - объяснял князь, - должна принадлежать приходу церкви. Каждый приход в лице лучших людей должен составить братство во что бы то ни стало, с хорошими людьми, денежными средствами и со связями с лицами влиятельными под условием одного простого клятвенного обета: всякий вышедший из школы моего прихода мне родной сын. Я обязуюсь именем Бога его не оставить нигде и никогда. К этому братству каждый может по выходе из школы обращаться с какою угодно просьбою - и требовать удовлетворения той просьбы, которая имеет целью спасти его или душевно, или телесно. При этом весьма важно одно условие. В братстве не должны участвовать ни одно из начальствующих лиц той школы, которая считается братством прихода. В братстве же чужого прихода учительское начальство может быть братчиками".
Головным центром всех этих братств должно было стать "Общество, или братство, христианской любви" в Петербурге. Уставная цель "общества христианской любви в духе православной церкви - принимать к сердцу нужды всякого, кто захочет к этому обществу обратиться". "Общество" это могло состоять из людей всех положений, сословий, полов и возрастов. "при учреждении общества, - рекомендовал Мещерский, - следовало бы позаботиться о том, чтобы заявили желание поступить в оное все министры, начальники частей в разных министерствах, все начальники частных и общественных учреждений". Благодаря этому, "общество могло бы иметь ежедневный список всех имеющихся в Петербурге незамещённых вакансий" и устраивать на них выбитых из жизни молодых людей, чтобы те пополняли собой ряды полезных членов общества, а не отверженных и ожесточённых его врагов. "Общество имело бы ежедневное дежурство по мужескому и женскому отделу особо. Эти дежурные лица имели бы обязанность в день дежурства принимать всякого, кто имеет в обществе нужду", а равно и "посещать тех, которые их зовут к себе и исполнять поручения общества". Деятельность "Общества христианской любви" включала бы организацию народных чтений, приютов для детей и престарелых, даровых аптек и бесплатных услуг врачей и повивальных бабок, и т.д. "Общество" подразделялось бы на отделения по частям города или по приходам, а еженедельные общие собрания предполагалось устраивать в одном из кафедральных соборов Петербурга [32].
В конечном итоге, по словам Мещерского, постановка народного просвещения в России должна находится "в прямой зависимости от условия, чтобы всякий сверчок знал свой шесток и в деле образования не в свои сани не садился". Поэтому, в частности, "дворяне, коих жизненная среда преданиями связана и объединена с преданиями всех высших служебных и умственных миров, должны именно потому составлять главный контингент высшей школы" [33]. В правильной организации дворянского образования Мещерский усматривал залог успеха всех усилий и по оздоровлению духовно-нравственной атмосферы общества, и по укреплению самодержавной государственности. "Доселе, - считал он, - всё держится ещё преданиями земельного дворянства: из него губернаторы, из него земские начальники, исправники, из него все главные военные и морские личности". Потому-то "чиновно-интеллигентные силы", эти "духовные враги старой России, дворянско-Царской", "как манны небесной, ждут конца и гибели земельного дворянства, ибо в ней чуют торжество беспочвенного либерализма" [34].
Мещерский без устали напоминал о "безусловной необходимости поднять высоко дух и быт русского земельного родового дворянства". "Только в этом, - указывал он, - мы видим главную силу для будущего нашего монархического государства, и, наоборот, в падении дворянства, в порабощении его духа, в уничтожении его преданий, в приравнении его к бессословным массам - мы видим неизбежное ведение Российской империи к анархии, к разорению и разрушению" [35].
В первую очередь, по мнению князя, подлежало восстановлению нравственное обаяние, престиж и авторитет дворянского звания в глазах разночинской массы будущих интеллигентов. "Чтобы сын сапожника или внук кухарки могли, учась в гимназии, учиться тоже уважению к дворянству, надо, - рекомендовал Мещерский, - стремиться, например, чтобы директор, инспектор и воспитатели по возможности были русские дворяне и помещики, - это прежде всего; затем надо непременно, чтобы воспитанники гимназий, по крайней мере два месяца в году, в старших классах предпринимали прогулки по своей губернии, группами, и гостями бывали в дворянских поместьях... В-третьих, надо настойчиво и внимательно следить за тем, чтобы русская история преподавалась в гимназиях только потомственными дворянами, и опять-таки помещиками". При этом, указывал Мещерский, "учитель истории - это важнейший влиятель в деле воспитания и развития: он важнее законоучителя" [36].
Вместе с тем, "помня главную цель и назначение дворянства, школа должна быть и средним сельскохозяйственным училищем". Задача предлагаемого "курса сельского хозяйства" сводится к тому, чтобы "дать юноше необходимую подготовку к дальнейшему агрономическому самообразованию, практическому и теоретическому, во-первых, а во-вторых, воспитать в нём убеждение, что земледелие для него самое важное дело, что в земледелии главным образом заключатся выполнение сословием своего назначения" [37].
Самим же дворянским детям лучше учиться и воспитываться отдельно от прочих. "Если удастся, - размышлял он, - в короткий период времени в каждой губернии учредить хотя бы одно дворянское закрытое учреждение, с воспитанием в руках дворян и в духе дворянских преданий, а рядом с этим, если на каждые 2, 3 губернии будут учреждены дворянские кадетские корпуса, по старым преданиям, с производством в офицеры, тогда Россия получит во плоти и в духе воскресшие предания дворянства как живые рассадники здоровых духовных сил, как питомник для разведения по всей России слуг детей Государя, а не наёмников, с преданиями и принципами в душе, с верою в сердце и с любовью к своему народу нелицемерною" [38].
Таким образом, специальные дворянские учебные заведения должны были стать "кузницей кадров" для сконструированной Мещерским системы "небюрократического" самодержавия. Эта государственность патриархально-семейного типа могла бы осуществиться, только опираясь на "слуг-детей", а не наёмных бюрократов или избранных депутатов. Дворянские "предания и принципы", привитые соответствующей системой образования и воспитания, позволят, как надеялся Мещерский, сформировать кадры управленцев, способных без бюрократического регламента и инструкции, без конституционных "сдержек и противовесов", а в силу одной "сознательности", осуществлять дело управления на любом участке: "Возьмите этого человека, - писал князь, - и посадите на чиновнический стул, он останется дворянином и чиновником не сделается; наденьте на него военный мундир, он останется дворянином и Скалозубом не сделается; подымите его до придворной сферы, он останется дворянином и куртизаном не сделается; забросьте его в уездный город, он останется дворянином, и плесень трущоб к нему не пристанет; изберите его в предводители, он останется дворянином и не будет ни Обломовым, ни бессословным лжелибералом; посадите его на земскую скамью - он останется дворянином и плевать на дворянство не станет; поместите его в любой банк - он останется дворянином и банк не ограбит; изберите его в городские головы - он останется дворянином и подлизываться к самодурам купцам и идиотам мещанам не станет" [39].
Именно такой "дворянин" должен был стать результатом социальной инженерии Мещерского и наполнить живым содержанием его политические и социально-экономические конструкции.
В царствование Александра III инициативы князя неизменно встречали холодный приём у влиятельных лиц, определявших политику в области народного просвещения, - Победоносцева, Каткова, Делянова. Лишь в 1902 г., когда Мещерскому удалось установить особо доверительные отношения с Николаем II, педагогические наработки князя получили шанс претвориться в практические мероприятия. По некоторым данным, Николай II даже предлагал самому Мещерскому занять пост министра народного просвещения [40]. Однако князь благоразумно уклонился от этой чести, предпочитая сохранить привычное и безопасное влияние на дела из-за кулис. Орудием воплощения своей программы в жизнь он попытался сделать Г.Э.Зенгера, чьё недолгое управление министерством народного просвещения (1902-1903) ознаменовалось опубликованием высочайшего рескрипта (10 июня 1902 г.), написанного Мещерским [41].
"Прежде всего, - гласил высочайшими устами князь, - подтверждаю Моё требование, чтобы в школе с образованием юношества соединялись воспитание его в духе веры, преданности Престолу и Отечеству и уважения к семье, а также забота о том, чтобы с умственным и физическим развитием молодёжи приучать её с ранних лет к порядку и дисциплине". Для чего "следует немедленно позаботиться о том, чтобы постепенно в столицах и губернских городах были устраиваемы воспитательные пансионы при средних учебных заведениях". В конфиденциальных инструкциях царя Зенгеру, также составленных Мещерским, говорилось о "необходимости значительно сокращения числа студентов в столичных университетах" и "необходимости закрытия высших женских курсов в Петербурге". "На воспитание обратить самое серьёзное внимание, - указывалось далее. - Закон Божий на первом плане... Воспитателей следует брать из бывших военных" [42].
Однако даже в таком урезанном виде программе Мещерского не суждено было осуществиться [43]. Помешали революционные события 1905-1907 гг., да и слишком противоречила эта программа, вдохновлённая образцами эпохи Николая I, всем объективным тенденциям развития страны в начале XX века. Однако никакие политические и социальные потрясения не поколебали приверженности Мещерского своей педагогической системе, сформулированной им ещё в 1880-х гг. Незадолго до смерти в 1914 г. князь по-прежнему усматривал источник всех постигших Россию катаклизмов в том, что не была осуществлена его тогдашняя программа радикального сокращения количества студентов и гимназий и замены последних профессиональными училищами с законченным циклом обучения. Преобразования, сетовал он, так и "не коснулись нашей злосчастной средней школы, и кухаркин сын продолжает идти в гимназию, чтобы попасть в университет" [44].
Показательно в этой связи сопоставление дворянской "утопии" Мещерского с "крестьянской утопией" неонародника А.В.Чаянова. Показательно тем, что при всём различии их политических предпочтений, в структуре их идеалов обнаруживается много общего. Так, сравнение педагогической системы Мещерского с системой воспитания молодёжи, проектируемой А.В.Чаяновым в "стране крестьянской утопии" (1920), выявляет многочисленные и принципиальные совпадения. Во-первых, моделью организации культурного строительства в этом сельскохозяйственном эдеме послужила Чаянову "эпоха двадцатых годов прошлого века, давшая декабристов и подарившая миру Пушкина", т.е. опыт дворянских усадеб дореформенных времён. Руководство культурной работой возлагалось, по замыслу Чаянова, на "Братство святого Флора и Лавра", "своеобразный светский монастырь, братья которого вербовались среди талантливых юношей и девушек, выдвинувшихся в науках и искусствах" (ср. с "Обществом, или братством, христианской любви" Мещерского). "Братство, - писал Чаянов, - владело двумя десятками огромных и чудесных имений, разбросанных по России и Азии, снабжённых библиотеками, лабораториями, картинными галереями, и являлось одной из наиболее творческих сил в стране". Иначе говоря, упразднив дворянство "как класс", как политическое и экономическое явление, Чаянов предполагал сохранить дворянско-помещичий тип культуры как единственно возможный в аграрном обществе и могущий противостоять культурной гегемонии городов.
Во-вторых, "в стране крестьянской утопии" существовал "закон об обязательном путешествии для юношей и девушек", которое "приводило молодого человека в соприкосновение со всем миром и расширяло его горизонты". А также "спорт, ритмическая гимнастика, пластика, работа на фабриках, походы, маневры, земляные работы - всё это выковывает сограждан", утверждал Чаянов [45]. Те же педагогические методики для воспитания "сограждан" рекомендовал и Мещерский.
Нисколько не расходясь с "Гражданином", Чаянов считал, что "с социальной точки зрения промышленный капитализм есть не более как болезненный, уродливый припадок" [46]. Мечтая поэтому о новой радикальной "аграризации" России, этот идеолог традиционного крестьянского хозяйства отказывался принимать в свой новый мир не только буржуазию и индустрию, но и вообще всю городскую "цивилизацию" (предполагалось "города разбить вдребезги"). Единственное, что он хотел оставить от этой ненавистной "цивилизации" - рациональную науку. Ибо "страна крестьянской утопии", как прекрасно понимал Чаянов, окажется беззащитной перед железным кулаком индустриального Запада. И вот его крестьянский рай ограждает дитя этой науки - чудесное "гео-оружие", с помощью искусственно вызванных смерчей и землетрясений повергающее в прах стальные армады германского империализма...
Остаётся необъяснимым, каким образом мог бы функционировать современный научно-промышленный комплекс, способный осуществить разработку и производство такого оружия, в благодушной атмосфере дворянских усадеб "Братства святого Флора и Лавра", в условиях разрушенной индустрии и "разбитых вдребезги городов"? Но только чудеса в этом роде, " Deus ex machina ", и могли, к сожалению, спасти в условиях начала XX века утопии, порождаемые "антикапиталистической ментальностью" дворянских и крестьянских традиционалистов.
[1] Мещерский - Александру III, [1888 г.] // ГА РФ. Ф. 677. Оп. 1. Ед. хр. 105. Л. 42 об. Ср.: Дневник Мещерского для Александра III, 15 марта [1887 г.] // ГА РФ. Ф. 677. Оп. 1. Ед. хр. 114. Л. 82.
[2] Мещерский В.П. Дневник, 26 сентября // Гражданин. 1910. 3 октября. N 37. С. 9.
[3] По мнению исследователя русской интеллигенции пореформенной эпохи, "научная среда в капиталистической России была оплотом буржуазного либерализма" (см.: Лейкина-Свирская В.Р. Интеллигенция в России во второй половине XIX века. М., 1971. С. 188).
[4] Дневник Мещерского для Александра III, 11 мая [1887 г.] // ГА РФ. Ф. 677. Оп. 1. Ед. хр. 108. Л. 4.
Выпады Мещерского против профессорско-преподавательского состава высшей школы безмерно преувеличены. По крайней мере, учившийся в 1880-х гг. в Горном институте академик М.А.Павлов вспоминал, что под впечатлением 1 марта 1881 г. тамошние профессора не только не допускали никаких политических проявлений, но и вообще избегали какого-либо общения со студентами: "Профессора приходили в аудитории, читали лекции и немедленно исчезали" (Павлов М.А. Воспоминания металлурга. М., 1946. С. 51).
[5] Мещерский В.П. Митральеза в войне за реальное образование // Русский вестник. 1871. N 4. С. 727, 747.
[6] Мещерский - Александру III, [1888 г.] // ГА РФ. Ф. 677. Оп. 1. Ед. хр. 105. Л. 45 об.
[7] Мещерский В.П. О народной школе // Гражданин. 1884. 20 мая. N 21. С. 2.
[8] Дневник Мещерского для Александра III "О студентах и деляновских мерах" [1887 г.] // ГА РФ. Ф. 677. Оп. 1. Ед. хр. 116. Л. 39 об.
[9] Дневник Мещерского для Александра III "О гимназических и университетских дилеммах" [1887 г.] // ГА РФ. Ф. 677. Оп. 1. Ед. хр. 108. Лл. 5 об.-6 об.
[10] Дневник Мещерского для Александра III, 11 марта [1887 г.] // ГА РФ. Ф. 677. Оп. 1. Ед. хр. 114. Л. 71 об. Ср.: Дневник Мещерского для Александра III "О гимназических и университетских дилеммах", [1887 г.] // ГА РФ. Ф. 677. Оп. 1. Ед. хр. 108. Л. 6 об.-7 об.
[11] См., напр.: Письма Победоносцева к Александру III. Т. 2. М., 1926, С. 139.
[12] См.: Щетинина Г.И. Университеты в России и устав 1884 года. М., 1976. С. 200-202; Зайончковский П.А. Российское самодержавие в конце XIX столетия (политическая реакция 80-х - начала 90-х годов). М., 1970. С. 334, 347-354.
[13] Мещерский В.П. По поводу уличного скандала 6-го декабря в Петербурге // Гражданин. 1876. 13 декабря.
[14] Дневник Мещерского для Александра III, 8 марта [1885 г.] // ГА РФ. Ф. 677. Оп. 1. Ед. хр. 114. Л. 92-92 об.
[15] Мещерский В.П. Дневник, 27 февраля // Гражданин. 1898. 1 марта. N 17. С. 17.
[16] Мещерский В.П. По поводу университетского устава (Размышления) // Гражданин. 1884. 24 июня. N 26. С. 5.
[17] Мещерский В.П. Дневник, 27 февраля // Гражданин. 1902. 30 мая. N 40. С. 18.
[18] Мещерский В.П. Всё около да около! // Гражданин. 1887. 3 октября. N 3 (79). С. 1.
[19] Мещерский В.П. Дневник, 27 февраля // Гражданин. 1902. 30 мая. N 40. С. 18.
[20] Мещерский В.П. В улику времени. СПб., 1879. С. 242-245.
[21] Мещерский В.П. Речи консерватора. Вып. 2. С. XLIX.
[22] Мещерский В.П. В улику времени. С. 245.
[23] Письмо Мещерского цесаревичу Александру, [1869 г.] // ГА РФ. Ф. 677. Оп. 1. Ед. хр. 896. Л. 57 об.
[24] Мещерский В.П. В улику времени. С. 246-247.
[25] Мещерский В.П. Дневник, 3 июня // Гражданин. 1887. 7 июня. N 46. С. 13.
[26] Мещерский В.П. Дневник, 3 декабря // Гражданин. 1894. 4 декабря. N 334. С. 4.
[27] Мещерский В.П. О народной школе // Гражданин. 1884. 20 мая. N 21. С. 1.
[28] Мещерский В.П. Речи консерватора. Вып. 1. СПб., 1876. С. 22.
[29] Мещерский В.П. Речи консерватора. Вып. 2. С. 209.
[30] Мещерский В.П. 13-ое июня 1884 года // Гражданин. 1884. 29 июля. N 31. С. 2.
[31] Классические гимназии Мещерский считал "гнёздами политического растления" благодаря духу бюрократического формализма, который царил в них (см.: Мещерский В.П. Воспоминания. С. 446-448).
[32] Мещерский В.П. В улику времени. СПб., 1879. С. 248-249, 282-285.
[33] Мещерский В.П. Дневник, 24 ноября // Гражданин. 1894. 25 ноября. N 325. С. 3.
[34] Дневник Мещерского для Александра III "О нашем земельном дворянстве", [1893 г.] // ГА РФ. Ф. 677. Оп. 1. Ед. хр. 105. Л. 158-158 об.
[35] Мещерский В.П. В заключение десятилетия // Гражданин. 1884. 23 декабря. N 52. С. 2.
[36] Мещерский В.П. Дневник, 2 февраля // Гражданин. 1892. 3 февраля. N 34. С. 3.
[37] Дворянская школа // Гражданин. 1897. 16 марта. N 21. С. 3.
[38] Мещерский В.П. Предания и прогресс // Гражданин. 1897. 6 июля. N 52. С. 3.
Проблему материального обеспечения дворянских учебных заведений Мещерский предлагал решить "по справедливости": "Кто главная платёжная сила в земстве? Дворяне! На кого идут деньги, сбираемые земством на народное образование? Только на крестьян!.. Не будет ли гораздо справедливее половину земской суммы, сбираемой на народное образование, и именно дворянские деньги, обратить на содержание дворянского приюта или Пансиона при гимназии, а крестьянские деньги - на крестьянскую школу?.." (Дневник Мещерского для Александра III, 4 января 1885 г. // ГА РФ. Ф. 677. Оп. 1. Ед. хр. 107. Л. 14 об.).
[39] Мещерский В.П. Речи консерватора. Вып. 1. С. 16-17.
[40] Колышко И.И. Воспоминания. Закат царизма // ГА РФ. Ф 5881. Оп. 1. Ед. хр. 346. Л. 16. Ср.: Глинский Б. Князь В.П.Мещерский (Некролог) // Исторический вестник. 1914. N 8. С. 586.
[41] Авторство Мещерского очевидно из переписки князя с Николаем II (см.: Oxford Slavonic papers. Vol. 10. 1962. P. 132-133).
[42] Заметки Николая II о народном образовании // Былое. 1918. N 2 (30). С. 61-66.
[43] Лишь одна из педагогических инициатив Мещерского была оформлена законодательно. По закону от 25 мая 1899 г. для обучающихся в гимназиях и реальных училищах дворянских детей учреждались пансион-приюты, содержание которых оплачивалось наполовину казной, наполовину местным дворянским обществом. Однако сами учебные заведения сохранили свой всесословный характер (см.: Кизеветтер А.А. На рубеже двух столетий. Воспоминания 1881- 1914. М., 1997. С. 152).
[44] Мещерский В.П. Дневник, 19 марта // Гражданин. 1914. 23 марта. N 12. С. 16. Ср.: Мещерский В.П. Дневник, 20 декабря // Гражданин. 1913. 22 декабря. N 50. С. 12-13.
[45] См.: Чаянов А.В. Путешествие моего брата Алексея в страну крестьянской утопии // Его же. Венецианское зеркало. М., 1989. С. 176, 198-199.
[46] Там же. С. 184.
http://www.voskres.ru/idea/dronov7.htm
Незаживающей язвой русские высшие учебные заведения сделались, по мнению князя, благодаря двум основным причинам. Во-первых, русская профессура сплошь поражена, как выражался князь, "политическим сифилисом французской революционной школы" [2] и неустанно заражает им студентов, преподавая вместо науки идеологическую политграмоту [3]. "Часть профессоров, - доносил Мещерский Александру III, - прямо и не стесняясь, проявляет себя политическим врагом Правительства. Ведь не было дня, чтобы эти мерзавцы не науськивали студентов в какой-либо аудитории к духу вражды против правительства" [4].
Во-вторых, количество учащихся чрезмерно велико. Большинству из них в силу неспособности не суждено получить диплом, а тем, кто оканчивает вуз, далеко не всегда удаётся найти соответствующее их амбициям место в жизни. Знания их поверхностны, профессиональная подготовка их рук вон плоха, так как в годы учения "они гораздо более занимались обличительною литературою и рефлексами чужого, а не своего мозга, чем науками".
В результате, порочная организация народного образования плодит не полезных специалистов для народного хозяйства, а "мыслящий пролетариат", ни к чему не способный, голодный и озлобленных на существующий строй. "Это люди без твёрдых в себе основ, - писал Мещерский, - образование их было недоделано или введено искусственно в противоречие с практическою жизнью; школа выпускает их в жизнь не готовыми, не приспособленными к ней. А так как жизнь общества переделаться для них не может, то они с первого же шага хотят переделывать общество для себя. Это люди, ненавидящие серьёзное образование, потому что его не имеют, ненавидящие богатство, потому что оно добывается трудом, ненавидящие мирный семейный очаг, потому что в нём нет страсти, ненавидящие труд, потому что он тяжёл, словом, это люди, ненавидящие всё то, что общество создало искони веков как преграду своеволию человека и как условие sine qua non той или другой формы общежития" [5].
Главные причины непорядков в школе устранялись, с точки зрения Мещерского, довольно легко. Что касается "негодяев профессоров", которые "бунтуют студентов", то князь предлагал Александру III : "Выгоните разом десять, и вы увидите, что сейчас же остальные станут шёлковые" [6]. Не беда, если некем будет заменить изгнанных преподавателей, ибо "лучше не иметь учителей, чем иметь дурных" [7].
Так же просто решалась проблема перепроизводства "мыслящего пролетариата": посредством "ограничения приёма в гимназии и затруднения низшим сословиям пускать детей на гимназическую дорогу" [8], а также посредством радикального сокращения количества самих гимназий. "Главная приманка гимназий, - рассуждал Мещерский, - это университет, и не потому, чтобы учиться, а чтобы добиться чина: сыну дворника лестно быть гимназистом, чтобы чин получить и сделаться барином. Вот где кроется зараза и растление". "Отчего же, - вопрошал князь, - если добросовестно отнестись к вопросу, не прийти к таким соображениям. Гимназии нужны для университетского образования: хорошо; опыт доказал в течение нескольких лет, и доказал неопровержимо убедительно, что 1) из 100 гимназистов, поступающих в гимназию, переходит в университет от 8 до 10, значит до 90 пропадают; 2) что из 10 поступающих в университет из каждой гимназии только двое по окончании университетского курса получают в течение первых трёх лет после выпуска места, значит, складывая все гимназии и все университеты, получаешь такую цифру: ежегодно из университетов России до 800 студентов, оканчивающих курс, остаются в течение первых трёх лет после выпуска без места и без пропитания; и 3) из 100 человек, поступающих в университеты, до 60 не оканчивают в них курсов, значит, ежегодно, кроме 800 человек, окончивших курс, выпускаемых в нищие, до 2500-3000 студентов, не оканчивая курса, выпускаются в жизнь пролетариями и нищими. Откуда же все эти массы? Из гимназий, понятно. А идут они туда из-за чина и из-за стипендий..." [9]
Бюрократия министерства народного просвещения во главе с "тряпкой" Деляновым не в силах ничего поделать с этими "очагами революции и анархии" в стенах университетов. А между тем, уверял Мещерский, "было бы так просто всё это покончить: закрыть приём в 150 гимназиях с нынешнего года; оставить по 1 гимназии на 2 губернии, в каждой устроить интернат, то есть пансионы, и затем на сбережение от 150 закрытых гимназий, прогимназий и реальных училищ устроить профессиональные и ремесленные школы, и затем постепенно приводить университеты к норме от 500 до 800, с тем, чтобы на каждом курсе по каждому факультету максимум было 50 студентов" [10].
С призывами Мещерского пресечь "наплыв" в высшую школу разночинской молодёжи был вполне солидарен и К.П.Победоносцев [11]. Их влияние непосредственно отразилось на мерах по сокращению приёма в университеты, предпринятых деляновским министерством после попытки покушения на Александра III группы петербургских студентов 1 марта 1887 г. (циркуляр о "кухаркиных детях" 18 июня 1887 г., повышение платы за обучение в университетах, введение "процентной нормы" для евреев и т.д.) [12]. Однако на закрытие гимназий и прогимназий правительство не решилось.
С исключительной настойчивостью Мещерский рекламировал идею устройства пансионов при учебных заведениях [13]. В особенности важными считал он их для воспитания подрастающих дворянских поколений. Как всегда, князь ссылался на опыт николаевского царствования, ставя в пример "здание воспитания дворянских детей, столь мудро и предусмотрительно воздвигнутое Николаем I ". Однако вследствие того, что "Головнин разрушил пансионы при гимназиях", "дворянские дети стали жить, то есть воспитываться на улицах, в читальнях, в подвалах, в мещанских притонах и публичных домах" [14].
В ограничении сношений с "улицей", в возможности непрерывного бдительного контроля над учащимися - громадное преимущество пансионов и особенно кадетских корпусов, которые Мещерский считал наилучшим типом учебных заведений. "Гимназий нам не нужно, - заявлял он, - а вместо них учредить корпуса; есть военные корпуса, пускай будут и гражданские - всесословные, как нынешние гимназии, наряду с специальными корпусами дворянскими с их курсом и программою" [15]. Мещерский искренне был убеждён, что "военная школьная дисциплина, кадетское товарищество, учение простое и... в руках офицеров-воспитателей из русских дворян может переродить поколения в России" [16].
В настоящее же время центральная задача воспитания подрастающих поколений находится в пренебрежении. "Миллионы учащихся предоставлены на произвол судьбы, - возмущался князь, - воспитывай их, кто хочет: учитель-нигилист, местная еврейская газета, либеральная книжонка, Маркс или Толстой" [17].
Ссылки на недостаток финансовых средств и кадров не должны служить оправданием для откладывания "на потом" неотложных преобразований в системе народного образования. "Не задаваясь сложными проектами, следовало бы немедленно, - призывал Мещерский, - приступить к постройке больших бараков там, где нет казённых или общественных зданий, брать воспитателей, или дядек, из военного мира и из гражданского, и в несколько лет покрыть Россию сетью воспитательных гимназий и прогимназий" [18]. Финансировать реформу можно за счёт других расходных статей бюджета: "Грешно миллионы отдавать на постройки железных дорог в России, когда эти миллионы должны идти на возрождение России посредством устройства воспитательных школ. Если вы 20 миллионов назначаете на железные дороги, то десять возьмите из них и употребите на постепенное устроение в России воспитательных приютов в духе веры, любви к Царю и Отечеству и на началах дисциплины", - взывал он к властям предержащим [19].
Помимо чисто организационных мероприятий, необходимы и глубокие изменения в содержании преподавания. "Я начал бы, - писал князь, - с повсеместного в наших школах применения физического развития в размерах несравненно больших против нынешних, и, если это нужно, я бы отнял у умственных уроков один или два часа и продолжил на год курс учения". Дело в том, что согласно взглядам Мещерского, физическая немощь, слабость и болезненность организма предрасполагает к восприятию разрушительных идей. Слабый телесно человек неспособен к каждодневным трудовым усилиям, а значит, обречён быть неудачником. Однако обвинять в своих неудачах он склонен обыкновенно не себя, а внешние условия, социально-политический строй общества. Физические страдания, причиняемые хроническими заболеваниями, которым подвержен подобный человек, усугубляют его недовольство своим существованием. "Одна из главных причин нигилизма в России, - утверждал Мещерский, - есть недостаток железа в крови молодёжи, то есть малокровие, влекущее за собою раздражение нервов, катары слизистых оболочек и специально желудочных, и имеющее прямым последствием раздражительность малокровного мозга и неправильное отправление желчи. Отсюда к расположению духа мрачному, недовольному, подозрительному, мстительному, раздражительному и скрытному, то есть к тому состоянию духа, которое побуждает к отчуждению от общества, к раздражению против всех проявлений его жизни и к пассивному восприятию всякого вооружённого против этого общества влияния - только один самый незначительный шаг..."
Поэтому школьный "день должен всегда начинаться с часа гимнастики". "Дитя, - объяснял Мещерский, - приходит в класс с застоем в крови после сна, не в духе, сонное, и поневоле день, начинаясь с умственного занятия, утомляет ученика умственно вдвое более, чем если бы тот же день начинался с гимнастики. Ученик начинал бы уроки весело и бодро. Затем среди дня, опять-таки ежедневно, час гимнастики и час фехтования или верховой езды зимою, а летом большие экспедиции в виде прогулок - произвели в какие-нибудь два, три года громадный переворот в нашей школе".
Разыгравшаяся фантазия влекла князя ещё дальше: "Я бы устроил огромное помещение в виде гимнастической академии в каждом городе, где есть школы, там ежедневно были бы для всех воспитанников уроки гимнастики, фехтования, состязания в физической силе, по воскресеньям гимнастические игры, манежная езда, зимою по льду огромные катанья на коньках ежедневно и т.п. Словом, я бы создал целый мир физической школы..." [20]
Свежий воздух спортплощадок и турпоходов должен был выветрить дурман либерально-буржуазных идей. Приобщение молодёжи к физической культуре должно было дополняться военно-спортивной подготовкой. "Вместо глупых детских садов, - писал он, например, в 1876 г., - мы могли бы повсеместно в России завести военные игры. Вместо картёжных клубов, мы могли бы завести в каждом городе общество стрелков. Наши офицеры гвардии и армии могли бы заниматься военным своим делом не как-нибудь, а так, как занимаются им прусские офицеры, разделяя свои обязанности на два отдела: обязательные, или фронтовые, и нравственные, или патриотические, то есть общение с солдатами и обучение их по чувству долга неслужебного" [21].
Идеологическая сверхзадача пронизывает и все другие элементы педагогической "системы" Мещерского. "Летом, - предлагал он, - я бы устроил громадные экспедиции всей учащейся молодёжи в России, назначив на это два месяца minimum. В каждом городе школы образовали бы из себя партии, и эти партии с учителем и с двумя, тремя старшими воспитанниками, по собственному выбору, отправлялись бы пешком или на пароходах в какую-нибудь местность России, собирали бы сведения, изучали быт народа и т.д." [22] Это непосредственное знакомство с коренной Россией, прикосновение к "почве" имело, по мнению Мещерского, значение прививки от какого бы то ни было "либерализма", порождаемого отвлеченной теорией, незнанием действительной российской жизни. В конце 1860-х гг. князь даже носился с идеей учреждения "Общества изучения России" [23], предназначенного готовить для будущего царствования Александра III кадры администраторов нового типа, не подверженных влиянию "беспочвенного и бюрократического либерализма".
Ключевое место в педагогической "системе" князя естественно занимало религиозное воспитание. "Я настаивал бы, - писал он, - на обязательном посещении церкви для слушания обедни, а в большие праздники двунадесятые - и всенощной всякой школою. Бывать у обедни каждое воскресенье для многих покажется натяжкою, духовным насилием, поводом к неудовольствию, пускай так будет вначале. Потом все почти привыкнут к этому обряду, и многим, которые прежде ходили с неприятным чувством принуждения, этот же обряд покажется приятным и нередко утешительным ответом на душевную потребность..." [24]
"Поменьше знаний, побольше нравственности и веры", - таков, по убеждению Мещерского, должен быть "лозунг" народного просвещения в России [25]. А наряду с этим, "надо помнить следующую аксиому: лучше безграмотность, чем кривая грамотность". Ведь, как напоминал князь, "Россия 1000 лет не спешит грамотностью, что не помешало ей, - а может быть и помогло ей, - расти и развиваться доселе" [26].
В особенности эти принципы следовало прилагать к образованию простонародья, правильной организации которого Мещерский придавал огромное значение. "От поворота народной школы в ту или в другую сторону, - утверждал князь, - зависит быть или не быть Русскому государству" [27]. Земские народные школы, вследствие светского содержания образования и "неблагонадёжного" состава учителей, казались ему рассадниками безбожия и нигилизма среди крестьян. В этих школах заправляют люди, полагающие, "что гораздо важнее для народной школы знакомство с анатомиею, чем с историею Нового завета" [28]. Такое "умственное развитие" приводит лишь к "идиотизированию" крестьянских детей, делая их непригодными для ожидающего их в будущем скромного места в жизни [29].
Поэтому он являлся горячим сторонником церковно-приходских школ. Приветствуя издание Положения о церковно-приходских школах (13 июня 1884 г.), князь писал в своей газете: "С крестьянином, изучающим букашки и обезьян у народного учителя, наглядно обучающего, дальше кабака или переселенческой конторы, оказалось, не уйдёшь; и сам собой явился вопрос: не пойдёт ли жизнь лучше, стройнее и действительно вперёд, если школу для крестьянина начать с учения о Боге, о почитании родителей, о повиновении Власти, о чести и честности, о труде и трудолюбии, о помощи ближнему, о трезвости и воздержании, если научится крестьянин читать, писать и считать и, в то же время, молиться и участвовать в богослужении посредством пения?.." [30]
Принципиальным для князя был вопрос о том, кому доверить проведение в жизнь преобразований в области народного просвещения, которое он считал решающим фронтом борьбы с разрушителями Старого порядка. Разумеется, дело такой важности нельзя отдавать на откуп мертвящей бюрократической рутине, способной произвести на свет лишь толстовско-катковский выморочный "классицизм", который успел погубить не одно поколение молодёжи [31]. Необходима общественная инициатива, необходимо живое и неформальное, "сердечное" участие всех здоровых сил русского общества. Конкретные формы такого участия представлялись Мещерскому в виде организации "братств".
"Каждая школа, - объяснял князь, - должна принадлежать приходу церкви. Каждый приход в лице лучших людей должен составить братство во что бы то ни стало, с хорошими людьми, денежными средствами и со связями с лицами влиятельными под условием одного простого клятвенного обета: всякий вышедший из школы моего прихода мне родной сын. Я обязуюсь именем Бога его не оставить нигде и никогда. К этому братству каждый может по выходе из школы обращаться с какою угодно просьбою - и требовать удовлетворения той просьбы, которая имеет целью спасти его или душевно, или телесно. При этом весьма важно одно условие. В братстве не должны участвовать ни одно из начальствующих лиц той школы, которая считается братством прихода. В братстве же чужого прихода учительское начальство может быть братчиками".
Головным центром всех этих братств должно было стать "Общество, или братство, христианской любви" в Петербурге. Уставная цель "общества христианской любви в духе православной церкви - принимать к сердцу нужды всякого, кто захочет к этому обществу обратиться". "Общество" это могло состоять из людей всех положений, сословий, полов и возрастов. "при учреждении общества, - рекомендовал Мещерский, - следовало бы позаботиться о том, чтобы заявили желание поступить в оное все министры, начальники частей в разных министерствах, все начальники частных и общественных учреждений". Благодаря этому, "общество могло бы иметь ежедневный список всех имеющихся в Петербурге незамещённых вакансий" и устраивать на них выбитых из жизни молодых людей, чтобы те пополняли собой ряды полезных членов общества, а не отверженных и ожесточённых его врагов. "Общество имело бы ежедневное дежурство по мужескому и женскому отделу особо. Эти дежурные лица имели бы обязанность в день дежурства принимать всякого, кто имеет в обществе нужду", а равно и "посещать тех, которые их зовут к себе и исполнять поручения общества". Деятельность "Общества христианской любви" включала бы организацию народных чтений, приютов для детей и престарелых, даровых аптек и бесплатных услуг врачей и повивальных бабок, и т.д. "Общество" подразделялось бы на отделения по частям города или по приходам, а еженедельные общие собрания предполагалось устраивать в одном из кафедральных соборов Петербурга [32].
В конечном итоге, по словам Мещерского, постановка народного просвещения в России должна находится "в прямой зависимости от условия, чтобы всякий сверчок знал свой шесток и в деле образования не в свои сани не садился". Поэтому, в частности, "дворяне, коих жизненная среда преданиями связана и объединена с преданиями всех высших служебных и умственных миров, должны именно потому составлять главный контингент высшей школы" [33]. В правильной организации дворянского образования Мещерский усматривал залог успеха всех усилий и по оздоровлению духовно-нравственной атмосферы общества, и по укреплению самодержавной государственности. "Доселе, - считал он, - всё держится ещё преданиями земельного дворянства: из него губернаторы, из него земские начальники, исправники, из него все главные военные и морские личности". Потому-то "чиновно-интеллигентные силы", эти "духовные враги старой России, дворянско-Царской", "как манны небесной, ждут конца и гибели земельного дворянства, ибо в ней чуют торжество беспочвенного либерализма" [34].
Мещерский без устали напоминал о "безусловной необходимости поднять высоко дух и быт русского земельного родового дворянства". "Только в этом, - указывал он, - мы видим главную силу для будущего нашего монархического государства, и, наоборот, в падении дворянства, в порабощении его духа, в уничтожении его преданий, в приравнении его к бессословным массам - мы видим неизбежное ведение Российской империи к анархии, к разорению и разрушению" [35].
В первую очередь, по мнению князя, подлежало восстановлению нравственное обаяние, престиж и авторитет дворянского звания в глазах разночинской массы будущих интеллигентов. "Чтобы сын сапожника или внук кухарки могли, учась в гимназии, учиться тоже уважению к дворянству, надо, - рекомендовал Мещерский, - стремиться, например, чтобы директор, инспектор и воспитатели по возможности были русские дворяне и помещики, - это прежде всего; затем надо непременно, чтобы воспитанники гимназий, по крайней мере два месяца в году, в старших классах предпринимали прогулки по своей губернии, группами, и гостями бывали в дворянских поместьях... В-третьих, надо настойчиво и внимательно следить за тем, чтобы русская история преподавалась в гимназиях только потомственными дворянами, и опять-таки помещиками". При этом, указывал Мещерский, "учитель истории - это важнейший влиятель в деле воспитания и развития: он важнее законоучителя" [36].
Вместе с тем, "помня главную цель и назначение дворянства, школа должна быть и средним сельскохозяйственным училищем". Задача предлагаемого "курса сельского хозяйства" сводится к тому, чтобы "дать юноше необходимую подготовку к дальнейшему агрономическому самообразованию, практическому и теоретическому, во-первых, а во-вторых, воспитать в нём убеждение, что земледелие для него самое важное дело, что в земледелии главным образом заключатся выполнение сословием своего назначения" [37].
Самим же дворянским детям лучше учиться и воспитываться отдельно от прочих. "Если удастся, - размышлял он, - в короткий период времени в каждой губернии учредить хотя бы одно дворянское закрытое учреждение, с воспитанием в руках дворян и в духе дворянских преданий, а рядом с этим, если на каждые 2, 3 губернии будут учреждены дворянские кадетские корпуса, по старым преданиям, с производством в офицеры, тогда Россия получит во плоти и в духе воскресшие предания дворянства как живые рассадники здоровых духовных сил, как питомник для разведения по всей России слуг детей Государя, а не наёмников, с преданиями и принципами в душе, с верою в сердце и с любовью к своему народу нелицемерною" [38].
Таким образом, специальные дворянские учебные заведения должны были стать "кузницей кадров" для сконструированной Мещерским системы "небюрократического" самодержавия. Эта государственность патриархально-семейного типа могла бы осуществиться, только опираясь на "слуг-детей", а не наёмных бюрократов или избранных депутатов. Дворянские "предания и принципы", привитые соответствующей системой образования и воспитания, позволят, как надеялся Мещерский, сформировать кадры управленцев, способных без бюрократического регламента и инструкции, без конституционных "сдержек и противовесов", а в силу одной "сознательности", осуществлять дело управления на любом участке: "Возьмите этого человека, - писал князь, - и посадите на чиновнический стул, он останется дворянином и чиновником не сделается; наденьте на него военный мундир, он останется дворянином и Скалозубом не сделается; подымите его до придворной сферы, он останется дворянином и куртизаном не сделается; забросьте его в уездный город, он останется дворянином, и плесень трущоб к нему не пристанет; изберите его в предводители, он останется дворянином и не будет ни Обломовым, ни бессословным лжелибералом; посадите его на земскую скамью - он останется дворянином и плевать на дворянство не станет; поместите его в любой банк - он останется дворянином и банк не ограбит; изберите его в городские головы - он останется дворянином и подлизываться к самодурам купцам и идиотам мещанам не станет" [39].
Именно такой "дворянин" должен был стать результатом социальной инженерии Мещерского и наполнить живым содержанием его политические и социально-экономические конструкции.
В царствование Александра III инициативы князя неизменно встречали холодный приём у влиятельных лиц, определявших политику в области народного просвещения, - Победоносцева, Каткова, Делянова. Лишь в 1902 г., когда Мещерскому удалось установить особо доверительные отношения с Николаем II, педагогические наработки князя получили шанс претвориться в практические мероприятия. По некоторым данным, Николай II даже предлагал самому Мещерскому занять пост министра народного просвещения [40]. Однако князь благоразумно уклонился от этой чести, предпочитая сохранить привычное и безопасное влияние на дела из-за кулис. Орудием воплощения своей программы в жизнь он попытался сделать Г.Э.Зенгера, чьё недолгое управление министерством народного просвещения (1902-1903) ознаменовалось опубликованием высочайшего рескрипта (10 июня 1902 г.), написанного Мещерским [41].
"Прежде всего, - гласил высочайшими устами князь, - подтверждаю Моё требование, чтобы в школе с образованием юношества соединялись воспитание его в духе веры, преданности Престолу и Отечеству и уважения к семье, а также забота о том, чтобы с умственным и физическим развитием молодёжи приучать её с ранних лет к порядку и дисциплине". Для чего "следует немедленно позаботиться о том, чтобы постепенно в столицах и губернских городах были устраиваемы воспитательные пансионы при средних учебных заведениях". В конфиденциальных инструкциях царя Зенгеру, также составленных Мещерским, говорилось о "необходимости значительно сокращения числа студентов в столичных университетах" и "необходимости закрытия высших женских курсов в Петербурге". "На воспитание обратить самое серьёзное внимание, - указывалось далее. - Закон Божий на первом плане... Воспитателей следует брать из бывших военных" [42].
Однако даже в таком урезанном виде программе Мещерского не суждено было осуществиться [43]. Помешали революционные события 1905-1907 гг., да и слишком противоречила эта программа, вдохновлённая образцами эпохи Николая I, всем объективным тенденциям развития страны в начале XX века. Однако никакие политические и социальные потрясения не поколебали приверженности Мещерского своей педагогической системе, сформулированной им ещё в 1880-х гг. Незадолго до смерти в 1914 г. князь по-прежнему усматривал источник всех постигших Россию катаклизмов в том, что не была осуществлена его тогдашняя программа радикального сокращения количества студентов и гимназий и замены последних профессиональными училищами с законченным циклом обучения. Преобразования, сетовал он, так и "не коснулись нашей злосчастной средней школы, и кухаркин сын продолжает идти в гимназию, чтобы попасть в университет" [44].
Показательно в этой связи сопоставление дворянской "утопии" Мещерского с "крестьянской утопией" неонародника А.В.Чаянова. Показательно тем, что при всём различии их политических предпочтений, в структуре их идеалов обнаруживается много общего. Так, сравнение педагогической системы Мещерского с системой воспитания молодёжи, проектируемой А.В.Чаяновым в "стране крестьянской утопии" (1920), выявляет многочисленные и принципиальные совпадения. Во-первых, моделью организации культурного строительства в этом сельскохозяйственном эдеме послужила Чаянову "эпоха двадцатых годов прошлого века, давшая декабристов и подарившая миру Пушкина", т.е. опыт дворянских усадеб дореформенных времён. Руководство культурной работой возлагалось, по замыслу Чаянова, на "Братство святого Флора и Лавра", "своеобразный светский монастырь, братья которого вербовались среди талантливых юношей и девушек, выдвинувшихся в науках и искусствах" (ср. с "Обществом, или братством, христианской любви" Мещерского). "Братство, - писал Чаянов, - владело двумя десятками огромных и чудесных имений, разбросанных по России и Азии, снабжённых библиотеками, лабораториями, картинными галереями, и являлось одной из наиболее творческих сил в стране". Иначе говоря, упразднив дворянство "как класс", как политическое и экономическое явление, Чаянов предполагал сохранить дворянско-помещичий тип культуры как единственно возможный в аграрном обществе и могущий противостоять культурной гегемонии городов.
Во-вторых, "в стране крестьянской утопии" существовал "закон об обязательном путешествии для юношей и девушек", которое "приводило молодого человека в соприкосновение со всем миром и расширяло его горизонты". А также "спорт, ритмическая гимнастика, пластика, работа на фабриках, походы, маневры, земляные работы - всё это выковывает сограждан", утверждал Чаянов [45]. Те же педагогические методики для воспитания "сограждан" рекомендовал и Мещерский.
Нисколько не расходясь с "Гражданином", Чаянов считал, что "с социальной точки зрения промышленный капитализм есть не более как болезненный, уродливый припадок" [46]. Мечтая поэтому о новой радикальной "аграризации" России, этот идеолог традиционного крестьянского хозяйства отказывался принимать в свой новый мир не только буржуазию и индустрию, но и вообще всю городскую "цивилизацию" (предполагалось "города разбить вдребезги"). Единственное, что он хотел оставить от этой ненавистной "цивилизации" - рациональную науку. Ибо "страна крестьянской утопии", как прекрасно понимал Чаянов, окажется беззащитной перед железным кулаком индустриального Запада. И вот его крестьянский рай ограждает дитя этой науки - чудесное "гео-оружие", с помощью искусственно вызванных смерчей и землетрясений повергающее в прах стальные армады германского империализма...
Остаётся необъяснимым, каким образом мог бы функционировать современный научно-промышленный комплекс, способный осуществить разработку и производство такого оружия, в благодушной атмосфере дворянских усадеб "Братства святого Флора и Лавра", в условиях разрушенной индустрии и "разбитых вдребезги городов"? Но только чудеса в этом роде, " Deus ex machina ", и могли, к сожалению, спасти в условиях начала XX века утопии, порождаемые "антикапиталистической ментальностью" дворянских и крестьянских традиционалистов.
[1] Мещерский - Александру III, [1888 г.] // ГА РФ. Ф. 677. Оп. 1. Ед. хр. 105. Л. 42 об. Ср.: Дневник Мещерского для Александра III, 15 марта [1887 г.] // ГА РФ. Ф. 677. Оп. 1. Ед. хр. 114. Л. 82.
[2] Мещерский В.П. Дневник, 26 сентября // Гражданин. 1910. 3 октября. N 37. С. 9.
[3] По мнению исследователя русской интеллигенции пореформенной эпохи, "научная среда в капиталистической России была оплотом буржуазного либерализма" (см.: Лейкина-Свирская В.Р. Интеллигенция в России во второй половине XIX века. М., 1971. С. 188).
[4] Дневник Мещерского для Александра III, 11 мая [1887 г.] // ГА РФ. Ф. 677. Оп. 1. Ед. хр. 108. Л. 4.
Выпады Мещерского против профессорско-преподавательского состава высшей школы безмерно преувеличены. По крайней мере, учившийся в 1880-х гг. в Горном институте академик М.А.Павлов вспоминал, что под впечатлением 1 марта 1881 г. тамошние профессора не только не допускали никаких политических проявлений, но и вообще избегали какого-либо общения со студентами: "Профессора приходили в аудитории, читали лекции и немедленно исчезали" (Павлов М.А. Воспоминания металлурга. М., 1946. С. 51).
[5] Мещерский В.П. Митральеза в войне за реальное образование // Русский вестник. 1871. N 4. С. 727, 747.
[6] Мещерский - Александру III, [1888 г.] // ГА РФ. Ф. 677. Оп. 1. Ед. хр. 105. Л. 45 об.
[7] Мещерский В.П. О народной школе // Гражданин. 1884. 20 мая. N 21. С. 2.
[8] Дневник Мещерского для Александра III "О студентах и деляновских мерах" [1887 г.] // ГА РФ. Ф. 677. Оп. 1. Ед. хр. 116. Л. 39 об.
[9] Дневник Мещерского для Александра III "О гимназических и университетских дилеммах" [1887 г.] // ГА РФ. Ф. 677. Оп. 1. Ед. хр. 108. Лл. 5 об.-6 об.
[10] Дневник Мещерского для Александра III, 11 марта [1887 г.] // ГА РФ. Ф. 677. Оп. 1. Ед. хр. 114. Л. 71 об. Ср.: Дневник Мещерского для Александра III "О гимназических и университетских дилеммах", [1887 г.] // ГА РФ. Ф. 677. Оп. 1. Ед. хр. 108. Л. 6 об.-7 об.
[11] См., напр.: Письма Победоносцева к Александру III. Т. 2. М., 1926, С. 139.
[12] См.: Щетинина Г.И. Университеты в России и устав 1884 года. М., 1976. С. 200-202; Зайончковский П.А. Российское самодержавие в конце XIX столетия (политическая реакция 80-х - начала 90-х годов). М., 1970. С. 334, 347-354.
[13] Мещерский В.П. По поводу уличного скандала 6-го декабря в Петербурге // Гражданин. 1876. 13 декабря.
[14] Дневник Мещерского для Александра III, 8 марта [1885 г.] // ГА РФ. Ф. 677. Оп. 1. Ед. хр. 114. Л. 92-92 об.
[15] Мещерский В.П. Дневник, 27 февраля // Гражданин. 1898. 1 марта. N 17. С. 17.
[16] Мещерский В.П. По поводу университетского устава (Размышления) // Гражданин. 1884. 24 июня. N 26. С. 5.
[17] Мещерский В.П. Дневник, 27 февраля // Гражданин. 1902. 30 мая. N 40. С. 18.
[18] Мещерский В.П. Всё около да около! // Гражданин. 1887. 3 октября. N 3 (79). С. 1.
[19] Мещерский В.П. Дневник, 27 февраля // Гражданин. 1902. 30 мая. N 40. С. 18.
[20] Мещерский В.П. В улику времени. СПб., 1879. С. 242-245.
[21] Мещерский В.П. Речи консерватора. Вып. 2. С. XLIX.
[22] Мещерский В.П. В улику времени. С. 245.
[23] Письмо Мещерского цесаревичу Александру, [1869 г.] // ГА РФ. Ф. 677. Оп. 1. Ед. хр. 896. Л. 57 об.
[24] Мещерский В.П. В улику времени. С. 246-247.
[25] Мещерский В.П. Дневник, 3 июня // Гражданин. 1887. 7 июня. N 46. С. 13.
[26] Мещерский В.П. Дневник, 3 декабря // Гражданин. 1894. 4 декабря. N 334. С. 4.
[27] Мещерский В.П. О народной школе // Гражданин. 1884. 20 мая. N 21. С. 1.
[28] Мещерский В.П. Речи консерватора. Вып. 1. СПб., 1876. С. 22.
[29] Мещерский В.П. Речи консерватора. Вып. 2. С. 209.
[30] Мещерский В.П. 13-ое июня 1884 года // Гражданин. 1884. 29 июля. N 31. С. 2.
[31] Классические гимназии Мещерский считал "гнёздами политического растления" благодаря духу бюрократического формализма, который царил в них (см.: Мещерский В.П. Воспоминания. С. 446-448).
[32] Мещерский В.П. В улику времени. СПб., 1879. С. 248-249, 282-285.
[33] Мещерский В.П. Дневник, 24 ноября // Гражданин. 1894. 25 ноября. N 325. С. 3.
[34] Дневник Мещерского для Александра III "О нашем земельном дворянстве", [1893 г.] // ГА РФ. Ф. 677. Оп. 1. Ед. хр. 105. Л. 158-158 об.
[35] Мещерский В.П. В заключение десятилетия // Гражданин. 1884. 23 декабря. N 52. С. 2.
[36] Мещерский В.П. Дневник, 2 февраля // Гражданин. 1892. 3 февраля. N 34. С. 3.
[37] Дворянская школа // Гражданин. 1897. 16 марта. N 21. С. 3.
[38] Мещерский В.П. Предания и прогресс // Гражданин. 1897. 6 июля. N 52. С. 3.
Проблему материального обеспечения дворянских учебных заведений Мещерский предлагал решить "по справедливости": "Кто главная платёжная сила в земстве? Дворяне! На кого идут деньги, сбираемые земством на народное образование? Только на крестьян!.. Не будет ли гораздо справедливее половину земской суммы, сбираемой на народное образование, и именно дворянские деньги, обратить на содержание дворянского приюта или Пансиона при гимназии, а крестьянские деньги - на крестьянскую школу?.." (Дневник Мещерского для Александра III, 4 января 1885 г. // ГА РФ. Ф. 677. Оп. 1. Ед. хр. 107. Л. 14 об.).
[39] Мещерский В.П. Речи консерватора. Вып. 1. С. 16-17.
[40] Колышко И.И. Воспоминания. Закат царизма // ГА РФ. Ф 5881. Оп. 1. Ед. хр. 346. Л. 16. Ср.: Глинский Б. Князь В.П.Мещерский (Некролог) // Исторический вестник. 1914. N 8. С. 586.
[41] Авторство Мещерского очевидно из переписки князя с Николаем II (см.: Oxford Slavonic papers. Vol. 10. 1962. P. 132-133).
[42] Заметки Николая II о народном образовании // Былое. 1918. N 2 (30). С. 61-66.
[43] Лишь одна из педагогических инициатив Мещерского была оформлена законодательно. По закону от 25 мая 1899 г. для обучающихся в гимназиях и реальных училищах дворянских детей учреждались пансион-приюты, содержание которых оплачивалось наполовину казной, наполовину местным дворянским обществом. Однако сами учебные заведения сохранили свой всесословный характер (см.: Кизеветтер А.А. На рубеже двух столетий. Воспоминания 1881- 1914. М., 1997. С. 152).
[44] Мещерский В.П. Дневник, 19 марта // Гражданин. 1914. 23 марта. N 12. С. 16. Ср.: Мещерский В.П. Дневник, 20 декабря // Гражданин. 1913. 22 декабря. N 50. С. 12-13.
[45] См.: Чаянов А.В. Путешествие моего брата Алексея в страну крестьянской утопии // Его же. Венецианское зеркало. М., 1989. С. 176, 198-199.
[46] Там же. С. 184.
http://www.voskres.ru/idea/dronov7.htm
