Часть 1
Наша беседа с Елизаветой Петровной Глинкой - врачом, помогающим неизлечимым больным, - окончилась не точкой, а скорее многоточием. Вопросы возникали в прямом смысле "из воздуха" и тут же обрывались; да и можно ли за час спросить обо всём, что тебя волнует, у одного из самых любимых в Рунете блогеров? Наверно, никто не расскажет о докторе Лизе лучше, чем она сама, чем её записи в Живом Журнале. Записи об отзывчивости, сострадании, безотказной помощи, непередаваемой боли и - любви...
Ну, работа такая. У меня. Не всякому нравится.
Объясните мне, пожалуйста, что такое "мероприятие". Или что значит - " он(а) на МЕРОПРИЯТИИ". Или, что немного сложнее для моего понимания - "я на мероприятии". Это что?
Что это значит?
Я пытаюсь всей своей женской человеческой сутью вникнуть в определение этого понятия.
Знаю, что такое встречи, приёмы, переговоры. Помню, что такое любовь, близость и прочее. Дни рождения, праздники, юбилеи, концерты.
Объясните мне про "мероприятия". Пожалуйста. Мне это необходимо. Я не догоняю. Может, от этого у меня сложности...
Большое спасибо".
- Наверно, не так много людей, которое относятся к вашей работе с неприятием, но они есть. Это видно и по вашему журналу, и по случаям нападения на машину фонда. Вы пробовали понять таких людей, или для вас их мотивы - закрытая тема?
- Это не то, что бы закрытая тема, а просто большая помеха в моей работе. Пока мы решаем, как заклеить или поменять эти шины, кому понадобился ворованный GPRS, кто стрелял в бездомных и кто пишет эти угрозы, - кто в итоге страдает? Я лично не страдаю: я их не боюсь. Вот Лена, моя помощница, до того, как обстреляли автобус "Милосердие", со мной ездила. После того, как какой-то ненормальный начал писать, что он точно убьёт меня вместе с моими бездомными, потому что они, по его мнению, не имеют права на жизнь, а я их поддерживаю, - что получилось? Что девочки сейчас не ездят, и я прихожу одна на этот вокзал.
А одной работать там очень трудно. Мало того, что холодно, - этот контингент, прямо скажем, не из детского санатория. Они дерутся между собой, хотят все влезть одномоментно, и если девочки стояли сзади и говорили: "Тебе я даю одежду, ты заходишь сюда, а ты идёшь туда", - то сейчас приходится их контролировать в одиночку.
В прошлый раз один бездомный, алкоголик из Мелитополя, решил на мне жениться. Он меня обнял - а он значительно выше и сильнее меня, к тому же пьяный в дугу - и сказал: "Ты знаешь, когда протрезвею, я на тебе женюсь". Доктор, с которым я работаю, отошёл в "Кофе-Хаус", а второй доктор ещё не подошёл. И этот "Мелитополь" всем телом на меня навалился; я чувствую, что я падаю, качусь под свою же машину! Он говорит: "Ты не поймёшь, я в Мелитополе исправлюсь!" А с чего он вдруг решил на мне жениться? Ему справку выдали, что он может уехать, и он решил меня в деревню Софиевку вывезти и таким образом осчастливить.
Наверно, всю жизнь надо принимать, как она есть. Мы православные, и поэтому должны быть смирение и терпение. Понимаю ли я тех, кто мне угрожает? Нет, не понимаю. Боюсь ли я их? Я всё-таки женщина, и мне действительно бывает страшно. Мне действительно страшно одной ходить по вокзалу с чемоданом. А задумываться, зачем они мне угрожают, не задумывалась.
- Случаи реальной опасности были?
- На вызовах бывает. Все почему-то думают, что я работаю с ангелами, а я работаю с обычными живыми людьми.
Был вызов, о котором мы писали. Я знала, что он будет непонятным: был не определён номер звонившего, выезд абсолютно не планировался. Когда мы приехали, со мной были второй доктор и шофёр. Больной увидел из окна, что три человека выходят из машины "Скорая помощь", и спрятался под мусоропроводом. Мы благополучно прошли в подъезд, и мама больного мне говорит: "Он спрятался, и ни с кем, кроме вас, разговаривать не будет". - "Ну, хорошо, а где он сам сейчас?". А он стоит под лестницей. Ребята сели в соседнем помещении, говорят: "Осторожно иди, мы тут ждём", - я выхожу на лестницу и говорю: "Иди сюда" (а мальчик был из Абхазии, бывший боевик). "Ты будешь со мной разговаривать?" - "Буду". И ты знаешь, он всех обманул! Он за секунду меня схватил, пронёс в свою комнату и закрыл дверь. Можешь себе представить картину? И даёт мне бумагу, в которой написано: "Участник боевых действий". Я думаю: "Боже, пусть будет точно так же, только там, за стеной!". Конечно, страшно в такой ситуации, конечно, у него повреждена психика. Но не думаю, что в моей работе опасностей больше, чем подстерегает меня на улице. Да, бывают экстраординарные ситуации - всё бывает.
- А умышленного нападения не происходило?
- Кроме "жениха", нет. В письменном виде - да, но эти угрозы такие, что я даже не верю, что они нападут. "Я зарядил винтовку, я знаю, где ты стоишь, я выпущу в тебя пулю!" Эти жуткие подробности, когда изображаюсь я с развороченными мозгами - всё это несерьёзно.
- Приходилось спорить с людьми образованными и знающими, убеждёнными, что то, что вы делаете, абсолютно неправильно?
- Каждый Божий день! И по нескольку раз. И не только в журнале: с чиновниками и с министрами приходится спорить. И в Совете Федерации, и среди академиков такие есть - мало, но есть. В государстве есть люди, которые считают мой труд и труд моих коллег абсолютно бесполезным. Потому что средства вкладывают в нанотехнологии - это сейчас очень модно, вкладывают в тех, кто может поправиться (что правильно!), вкладывают в детей. Вот там - идите, раскручивайтесь! Там красивый пиар: год семьи, будущее нации... А у меня-то больные бесперспективны! Больше скажу: у меня противников больше, чем сторонников.
Не случайно же обговаривался вопрос об эвтаназии. Представляешь, что такое эвтаназия в нашей стране? Это же завалят полгорода! Даже не смертельных больных, даже не спрашивая согласия, диагноза и подчас имени.
- Вас в нарушении корпоративизма не обвиняют?
- Бесконечно. Одна из последних версий - я нанята частными клиниками, потому что, прочтя мой журнал, понимаешь, что лечится в государственной клинике невозможно. А между тем в киевском хосписе часть пациентов как раз переведены из частных клиник, хотя они могли там остаться; они перевелись не потому, что у нас бесплатно, а потому, что им лучше.
- А вообще для вас корпоративизм важен?
- Я его терпеть не могу. Вообще этого слова не приемлю. Работа у нас безумно сложная, неблагодарная, грязная, тяжёлая физически и морально. Но есть маленький круг людей - то, что я называю своей командой: это четыре человека в Москве, три - в Киеве, частично те же Миронов и Чуев. Это тот круг, которому мы доверяем; назвать это корпорацией невозможно. Каждый делает какое-то своё маленькое дело.
- Можете ли вы сказать о человеке, что он сволочь, если это ваш коллега?
- Нет, не могу. Но когда пьяный врач обмочился у моего больного - да, я об этом сказала! Я не сказала, что врач подлец - я сказала, что больной, который находился под патронажем нашего фонда, не заслужил такого отношения к себе. А уж кто куда писает, это его проблема, только в таком состоянии на вызов лучше не ходить.
Конечно, для меня понятие коллегиальности незыблемо, как и для любого другого врача. Я глубоко уважаю коллег и прислушиваюсь к их мнению. Но когда происходят случаи, о которых действительно молчать нельзя... Нельзя писаться у постели умирающего больного! Нельзя, чтобы любящие родственники это видели! Нет, я не буду об этом молчать. К счастью, это редко происходит.
Я не знаю, что произошло. 10 октября мы перевозили ребенка в Домодедово. Во время следующего вызова получаю смс... - "Ты жива?"
Звоню, сообщаю, что не только я, а вроде как все живы. В ответ слышу, что кто-то ломает журнал.
Зачем и кто - не знаю, хотя версий в блогах я прочла достаточно. Все-таки люди такие разные.
За выходные побывала в киевском хосписе. Работаем дальше.
Всем - спасибо. Тем кто звонил, присылал сообщения и письма, волновался...
За сообщения о пиаре, самопиаре, проплате рейтинга в Яндексе и проч. - отдельное спасибо. Я учту все замечания и сообщу моему куратору.
Всем - добрый вечер".
- Когда на вас вышли и попросили опубликовать отрывки из вашего ЖЖ и интервью с вами?
- Года два назад. Я, кстати, тогда писала очень мало. Это была полная неожиданность для меня. Мне написали и попросили согласия на публикацию. А журнал "Esquire" даже не спрашивал: они опубликовали и поставили меня перед фактом. Полдневника слизали и даже не дали счёт для больных!
- Всё-таки ваш журнал - один из самых популярных: четыре с лишним тысячи читателей...
- Нет, ну что ты: есть же и десять тысяч, и двенадцать, и семнадцать. Меня, кстати, постоянно путают с Сергеем Лукьяненко: я doctor_liza, а он - doctor_livsy. Он уже не выдерживает: "Какая Доктор Лиза?!". По ошибке пишут иногда к нему, и он, наверное, меня не переносит (смеётся).
- А вы с ним не общаетесь?
- Нет! Мы даже не взаимные френды, и именно по этой причине: нас путают. Нас даже Яндекс путает!
- У вас, как у многих популярных блогеров, не было какого-то намёка на звёздную болезнь?
- У меня?! С бомжами моими? Да о чём ты?! Со мной здороваться боятся! Мне пишут: "Как вы предохраняетесь от них?" Даже близкие люди об этом спрашивают. А ведь бомжи - люди очень эмоциональные и могут вести себя по-разному. У нас ведь существуют целые кланы: на "Трёх вокзалах" - это чистая уголовщина, на Курском - наркоманы, а на Павелецком, где я работаю - "философы" с тонкой душевной организацией. Когда я от них уезжаю, они плачут. И они (я, конечно, сейчас не говорю о пьяных из Мелитополя) очень любят обниматься, плакать в плечо... Какая звёздность - со мной за руку боятся здороваться! В ресторан меня давно никто не приглашает; даже в гости перестали звать после того, как я начала работать с бездомными.
- Живой Журнал вас не обременяет?
- Обременяет. Я даже закрывала его дважды, и один раз меня "взламывали".
- А почему продолжаете вести?
- К сожалению, я не люблю писать, это не моё, и есть одна причина, по которой я сохраняю ЖЖ: это единственная площадка, с которой я могу заявить о нуждах наших больных. Единственная. Это единственное место, где я могу сказать: есть люди, у которых нет пелёнок, нет еды, нет денег, - вообще ничего нет, кроме тяжёлых заболеваний.
- Получается, вам как человеку - не как доктору - блог не нужен?
- Как человеку? Такое обилие комментариев и всего остального мне, конечно, мешает. Мешает, потому что (я уже говорила о разграничении работы и личной жизни) Живой Журнал - это не личная жизнь, это публичная жизнь. И чем больше у тебя читателей, тем больше тебя узнают; узнают иногда на улице и в метро.
- Часто узнают?
- Последнее время - да.
- Недавно был случай, когда вашу фотографию опубликовали рядом с сообщением о гибели врача "Скорой помощи"...
- Ужас! Да меня похоронили.
- А какое-то объяснение нашлось?
- Нет. Снимало ИТАР-ТАСС, и почему-то выбрали, что "как труп" надо показать меня. Мне звонило много журналистов, которые говорили: "Слушай, Лиза, вчера тебя разрезали шины, а сегодня мы открыли газету "Взгляд", в которой написано: "Доктор погиб вместе с пациентом"! Такое впечатление, что это специально делается". Слава Богу, мои близкие не читают этой газеты, где оказалась фотография мамы и рядом написано: у тебя мамы больше нет.
- Вас нередко обвиняют в нарушении приватности: "Зачем вы рассказываете о своих больных, это их личная жизнь"...
- Не нравится - не смотри. Всё, что я пишу, публикуется с согласия больного. Я не маленькая девочка, я давно этим занимаюсь, и поэтому прекрасно знаю, о чём могу писать и о чём не могу. Когда у меня написано о реальных именах больных и реальных историях, они все реальны. В остальном всё ровно так, как написано в профиле. Скажу больше: не всегда фотографии соответствуют содержимому рассказа.
- То есть, ваш блог в определённой мере становится литературным проектом?
- Нет, это не литература. Это способ донести проблему, не нарушая частности самого больного. Все фото, которые у меня опубликованы, выложены по желанию больных. Кстати, больные любят фотографироваться; я не люблю, а больные - любят.
- У вас, помню, публиковался опрос "Читает ли мой муж мой ЖЖ?", в котором не было варианта "да".
- Чистая правда (смеётся)! Мой муж не читает мой Живой Журнал.
- Что-то вроде девиза у вас на данном этапе есть?
- Ты знаешь, на основании последних записей в ЖЖ это то, что у меня вывешено в профиле: "Молчание - золото" (Буквально "Meum est argentum et meum est aurum dicit" - Д.С.). На настоящий момент это так. Я говорю далеко не то, что могу сказать о происходящем в медицине. К сожалению, есть вещи, которые я даже не могу озвучить, и приватность здесь совершенно не при чём. Правда иногда настолько страшна, что нет слов её описать.
- Три вещи, которые вы бы сейчас пожелали людям?
- Любить - все три раза. Нет у меня других советов.
P. S.
"Талый снег течет по Сретенскому и по Тверской, темнеет заметно позже. Очень люблю весну в Москве. Она не такая, как в Вермонте. Пока нет запаха весны, но он будет совсем скоро.
Больные. Много. Тянем. Честно - тяжело. Меня как будто разорвали на три части. И иногда я не знаю как все это соединить. И куда мне бежать. Или ехать. Или лететь...
Нечаянная радость - только что, в момент, в который решала - звонить - не звонить, просить или не просить, писать или хватит - позвонили мне. И я поняла - что есть Ангелы. Которые знают, когда именно нужно написать, спросить и помочь.
Я верю, что все получится. У всех нас. И даже у тех, кто отчаялся сейчас. И у врачей, и у разных депутатов, домохозяек, у влюбленных, у поэтов, которые должны поправляться, и у управленцев. И особенно у тех, кому сейчас грустно.
Всё будет".
Все цитируемые записи взяты из блога Елизаветы Петровны Глинки с согласия автора
Даниил Сидоров
http://www.taday.ru/text/95666.html
Наша беседа с Елизаветой Петровной Глинкой - врачом, помогающим неизлечимым больным, - окончилась не точкой, а скорее многоточием. Вопросы возникали в прямом смысле "из воздуха" и тут же обрывались; да и можно ли за час спросить обо всём, что тебя волнует, у одного из самых любимых в Рунете блогеров? Наверно, никто не расскажет о докторе Лизе лучше, чем она сама, чем её записи в Живом Журнале. Записи об отзывчивости, сострадании, безотказной помощи, непередаваемой боли и - любви...
4
"Иногда мне приходится звонить чиновникам. Иногда они отвечают мне. Иногда нет.Ну, работа такая. У меня. Не всякому нравится.
Объясните мне, пожалуйста, что такое "мероприятие". Или что значит - " он(а) на МЕРОПРИЯТИИ". Или, что немного сложнее для моего понимания - "я на мероприятии". Это что?
Что это значит?
Я пытаюсь всей своей женской человеческой сутью вникнуть в определение этого понятия.
Знаю, что такое встречи, приёмы, переговоры. Помню, что такое любовь, близость и прочее. Дни рождения, праздники, юбилеи, концерты.
Объясните мне про "мероприятия". Пожалуйста. Мне это необходимо. Я не догоняю. Может, от этого у меня сложности...
Большое спасибо".
- Наверно, не так много людей, которое относятся к вашей работе с неприятием, но они есть. Это видно и по вашему журналу, и по случаям нападения на машину фонда. Вы пробовали понять таких людей, или для вас их мотивы - закрытая тема?
- Это не то, что бы закрытая тема, а просто большая помеха в моей работе. Пока мы решаем, как заклеить или поменять эти шины, кому понадобился ворованный GPRS, кто стрелял в бездомных и кто пишет эти угрозы, - кто в итоге страдает? Я лично не страдаю: я их не боюсь. Вот Лена, моя помощница, до того, как обстреляли автобус "Милосердие", со мной ездила. После того, как какой-то ненормальный начал писать, что он точно убьёт меня вместе с моими бездомными, потому что они, по его мнению, не имеют права на жизнь, а я их поддерживаю, - что получилось? Что девочки сейчас не ездят, и я прихожу одна на этот вокзал.
А одной работать там очень трудно. Мало того, что холодно, - этот контингент, прямо скажем, не из детского санатория. Они дерутся между собой, хотят все влезть одномоментно, и если девочки стояли сзади и говорили: "Тебе я даю одежду, ты заходишь сюда, а ты идёшь туда", - то сейчас приходится их контролировать в одиночку.
В прошлый раз один бездомный, алкоголик из Мелитополя, решил на мне жениться. Он меня обнял - а он значительно выше и сильнее меня, к тому же пьяный в дугу - и сказал: "Ты знаешь, когда протрезвею, я на тебе женюсь". Доктор, с которым я работаю, отошёл в "Кофе-Хаус", а второй доктор ещё не подошёл. И этот "Мелитополь" всем телом на меня навалился; я чувствую, что я падаю, качусь под свою же машину! Он говорит: "Ты не поймёшь, я в Мелитополе исправлюсь!" А с чего он вдруг решил на мне жениться? Ему справку выдали, что он может уехать, и он решил меня в деревню Софиевку вывезти и таким образом осчастливить.
Наверно, всю жизнь надо принимать, как она есть. Мы православные, и поэтому должны быть смирение и терпение. Понимаю ли я тех, кто мне угрожает? Нет, не понимаю. Боюсь ли я их? Я всё-таки женщина, и мне действительно бывает страшно. Мне действительно страшно одной ходить по вокзалу с чемоданом. А задумываться, зачем они мне угрожают, не задумывалась.
- Случаи реальной опасности были?
- На вызовах бывает. Все почему-то думают, что я работаю с ангелами, а я работаю с обычными живыми людьми.
Был вызов, о котором мы писали. Я знала, что он будет непонятным: был не определён номер звонившего, выезд абсолютно не планировался. Когда мы приехали, со мной были второй доктор и шофёр. Больной увидел из окна, что три человека выходят из машины "Скорая помощь", и спрятался под мусоропроводом. Мы благополучно прошли в подъезд, и мама больного мне говорит: "Он спрятался, и ни с кем, кроме вас, разговаривать не будет". - "Ну, хорошо, а где он сам сейчас?". А он стоит под лестницей. Ребята сели в соседнем помещении, говорят: "Осторожно иди, мы тут ждём", - я выхожу на лестницу и говорю: "Иди сюда" (а мальчик был из Абхазии, бывший боевик). "Ты будешь со мной разговаривать?" - "Буду". И ты знаешь, он всех обманул! Он за секунду меня схватил, пронёс в свою комнату и закрыл дверь. Можешь себе представить картину? И даёт мне бумагу, в которой написано: "Участник боевых действий". Я думаю: "Боже, пусть будет точно так же, только там, за стеной!". Конечно, страшно в такой ситуации, конечно, у него повреждена психика. Но не думаю, что в моей работе опасностей больше, чем подстерегает меня на улице. Да, бывают экстраординарные ситуации - всё бывает.
- А умышленного нападения не происходило?
- Кроме "жениха", нет. В письменном виде - да, но эти угрозы такие, что я даже не верю, что они нападут. "Я зарядил винтовку, я знаю, где ты стоишь, я выпущу в тебя пулю!" Эти жуткие подробности, когда изображаюсь я с развороченными мозгами - всё это несерьёзно.
- Приходилось спорить с людьми образованными и знающими, убеждёнными, что то, что вы делаете, абсолютно неправильно?
- Каждый Божий день! И по нескольку раз. И не только в журнале: с чиновниками и с министрами приходится спорить. И в Совете Федерации, и среди академиков такие есть - мало, но есть. В государстве есть люди, которые считают мой труд и труд моих коллег абсолютно бесполезным. Потому что средства вкладывают в нанотехнологии - это сейчас очень модно, вкладывают в тех, кто может поправиться (что правильно!), вкладывают в детей. Вот там - идите, раскручивайтесь! Там красивый пиар: год семьи, будущее нации... А у меня-то больные бесперспективны! Больше скажу: у меня противников больше, чем сторонников.
Не случайно же обговаривался вопрос об эвтаназии. Представляешь, что такое эвтаназия в нашей стране? Это же завалят полгорода! Даже не смертельных больных, даже не спрашивая согласия, диагноза и подчас имени.
- Вас в нарушении корпоративизма не обвиняют?
- Бесконечно. Одна из последних версий - я нанята частными клиниками, потому что, прочтя мой журнал, понимаешь, что лечится в государственной клинике невозможно. А между тем в киевском хосписе часть пациентов как раз переведены из частных клиник, хотя они могли там остаться; они перевелись не потому, что у нас бесплатно, а потому, что им лучше.
- А вообще для вас корпоративизм важен?
- Я его терпеть не могу. Вообще этого слова не приемлю. Работа у нас безумно сложная, неблагодарная, грязная, тяжёлая физически и морально. Но есть маленький круг людей - то, что я называю своей командой: это четыре человека в Москве, три - в Киеве, частично те же Миронов и Чуев. Это тот круг, которому мы доверяем; назвать это корпорацией невозможно. Каждый делает какое-то своё маленькое дело.
- Можете ли вы сказать о человеке, что он сволочь, если это ваш коллега?
- Нет, не могу. Но когда пьяный врач обмочился у моего больного - да, я об этом сказала! Я не сказала, что врач подлец - я сказала, что больной, который находился под патронажем нашего фонда, не заслужил такого отношения к себе. А уж кто куда писает, это его проблема, только в таком состоянии на вызов лучше не ходить.
Конечно, для меня понятие коллегиальности незыблемо, как и для любого другого врача. Я глубоко уважаю коллег и прислушиваюсь к их мнению. Но когда происходят случаи, о которых действительно молчать нельзя... Нельзя писаться у постели умирающего больного! Нельзя, чтобы любящие родственники это видели! Нет, я не буду об этом молчать. К счастью, это редко происходит.
5
"Только что открыли журнал. Фотографий нет. Но тексты целы.Я не знаю, что произошло. 10 октября мы перевозили ребенка в Домодедово. Во время следующего вызова получаю смс... - "Ты жива?"
Звоню, сообщаю, что не только я, а вроде как все живы. В ответ слышу, что кто-то ломает журнал.
Зачем и кто - не знаю, хотя версий в блогах я прочла достаточно. Все-таки люди такие разные.
За выходные побывала в киевском хосписе. Работаем дальше.
Всем - спасибо. Тем кто звонил, присылал сообщения и письма, волновался...
За сообщения о пиаре, самопиаре, проплате рейтинга в Яндексе и проч. - отдельное спасибо. Я учту все замечания и сообщу моему куратору.
Всем - добрый вечер".
- Когда на вас вышли и попросили опубликовать отрывки из вашего ЖЖ и интервью с вами?
- Года два назад. Я, кстати, тогда писала очень мало. Это была полная неожиданность для меня. Мне написали и попросили согласия на публикацию. А журнал "Esquire" даже не спрашивал: они опубликовали и поставили меня перед фактом. Полдневника слизали и даже не дали счёт для больных!
- Всё-таки ваш журнал - один из самых популярных: четыре с лишним тысячи читателей...
- Нет, ну что ты: есть же и десять тысяч, и двенадцать, и семнадцать. Меня, кстати, постоянно путают с Сергеем Лукьяненко: я doctor_liza, а он - doctor_livsy. Он уже не выдерживает: "Какая Доктор Лиза?!". По ошибке пишут иногда к нему, и он, наверное, меня не переносит (смеётся).
- А вы с ним не общаетесь?
- Нет! Мы даже не взаимные френды, и именно по этой причине: нас путают. Нас даже Яндекс путает!
- У вас, как у многих популярных блогеров, не было какого-то намёка на звёздную болезнь?
- У меня?! С бомжами моими? Да о чём ты?! Со мной здороваться боятся! Мне пишут: "Как вы предохраняетесь от них?" Даже близкие люди об этом спрашивают. А ведь бомжи - люди очень эмоциональные и могут вести себя по-разному. У нас ведь существуют целые кланы: на "Трёх вокзалах" - это чистая уголовщина, на Курском - наркоманы, а на Павелецком, где я работаю - "философы" с тонкой душевной организацией. Когда я от них уезжаю, они плачут. И они (я, конечно, сейчас не говорю о пьяных из Мелитополя) очень любят обниматься, плакать в плечо... Какая звёздность - со мной за руку боятся здороваться! В ресторан меня давно никто не приглашает; даже в гости перестали звать после того, как я начала работать с бездомными.
- Живой Журнал вас не обременяет?
- Обременяет. Я даже закрывала его дважды, и один раз меня "взламывали".
- А почему продолжаете вести?
- К сожалению, я не люблю писать, это не моё, и есть одна причина, по которой я сохраняю ЖЖ: это единственная площадка, с которой я могу заявить о нуждах наших больных. Единственная. Это единственное место, где я могу сказать: есть люди, у которых нет пелёнок, нет еды, нет денег, - вообще ничего нет, кроме тяжёлых заболеваний.
- Получается, вам как человеку - не как доктору - блог не нужен?
- Как человеку? Такое обилие комментариев и всего остального мне, конечно, мешает. Мешает, потому что (я уже говорила о разграничении работы и личной жизни) Живой Журнал - это не личная жизнь, это публичная жизнь. И чем больше у тебя читателей, тем больше тебя узнают; узнают иногда на улице и в метро.
- Часто узнают?
- Последнее время - да.
- Недавно был случай, когда вашу фотографию опубликовали рядом с сообщением о гибели врача "Скорой помощи"...
- Ужас! Да меня похоронили.
- А какое-то объяснение нашлось?
- Нет. Снимало ИТАР-ТАСС, и почему-то выбрали, что "как труп" надо показать меня. Мне звонило много журналистов, которые говорили: "Слушай, Лиза, вчера тебя разрезали шины, а сегодня мы открыли газету "Взгляд", в которой написано: "Доктор погиб вместе с пациентом"! Такое впечатление, что это специально делается". Слава Богу, мои близкие не читают этой газеты, где оказалась фотография мамы и рядом написано: у тебя мамы больше нет.
- Вас нередко обвиняют в нарушении приватности: "Зачем вы рассказываете о своих больных, это их личная жизнь"...
- Не нравится - не смотри. Всё, что я пишу, публикуется с согласия больного. Я не маленькая девочка, я давно этим занимаюсь, и поэтому прекрасно знаю, о чём могу писать и о чём не могу. Когда у меня написано о реальных именах больных и реальных историях, они все реальны. В остальном всё ровно так, как написано в профиле. Скажу больше: не всегда фотографии соответствуют содержимому рассказа.
- То есть, ваш блог в определённой мере становится литературным проектом?
- Нет, это не литература. Это способ донести проблему, не нарушая частности самого больного. Все фото, которые у меня опубликованы, выложены по желанию больных. Кстати, больные любят фотографироваться; я не люблю, а больные - любят.
- У вас, помню, публиковался опрос "Читает ли мой муж мой ЖЖ?", в котором не было варианта "да".
- Чистая правда (смеётся)! Мой муж не читает мой Живой Журнал.
- Что-то вроде девиза у вас на данном этапе есть?
- Ты знаешь, на основании последних записей в ЖЖ это то, что у меня вывешено в профиле: "Молчание - золото" (Буквально "Meum est argentum et meum est aurum dicit" - Д.С.). На настоящий момент это так. Я говорю далеко не то, что могу сказать о происходящем в медицине. К сожалению, есть вещи, которые я даже не могу озвучить, и приватность здесь совершенно не при чём. Правда иногда настолько страшна, что нет слов её описать.
- Три вещи, которые вы бы сейчас пожелали людям?
- Любить - все три раза. Нет у меня других советов.
P. S.
"Талый снег течет по Сретенскому и по Тверской, темнеет заметно позже. Очень люблю весну в Москве. Она не такая, как в Вермонте. Пока нет запаха весны, но он будет совсем скоро.
Больные. Много. Тянем. Честно - тяжело. Меня как будто разорвали на три части. И иногда я не знаю как все это соединить. И куда мне бежать. Или ехать. Или лететь...
Нечаянная радость - только что, в момент, в который решала - звонить - не звонить, просить или не просить, писать или хватит - позвонили мне. И я поняла - что есть Ангелы. Которые знают, когда именно нужно написать, спросить и помочь.
Я верю, что все получится. У всех нас. И даже у тех, кто отчаялся сейчас. И у врачей, и у разных депутатов, домохозяек, у влюбленных, у поэтов, которые должны поправляться, и у управленцев. И особенно у тех, кому сейчас грустно.
Всё будет".
Все цитируемые записи взяты из блога Елизаветы Петровны Глинки с согласия автора
Даниил Сидоров
http://www.taday.ru/text/95666.html
