Политический календарь отличается от обычного. В СССР в 1957 году июнь сменился октябрем. Устранение на июньском пленуме ЦК КПСС из руководящих органов партии и государства В.М. Молотова, Г.М. Маленкова, Л.М. Кагановича и Д.Т. Шепилова, яростно оппонировавших Н.С. Хрущеву, дополнилось на октябрьском пленуме изгнанием оттуда члена Президиума ЦК КПСС, министра обороны СССР маршала Г.К. Жукова.
Еще и сегодня не всем понятны причины неожиданного снятия Георгия Константиновича со всех партийных и государственных постов: ведь он, в отличие от членов "антипартийной группы", был надежным союзником Хрущева. Более того, на том самом июньском пленуме он по существу спас Никиту Сергеевича как политическую фигуру. Однако уже через четыре месяца сам остался не у дел.
Наиболее простое объяснение случившегося: зависть первого секретаря ЦК к все возраставшим в партии и стране авторитету и влиянию Маршала Победы, опасение, что на фоне Жукова станут особенно видны ущербные стороны его собственной личности.
Да, такие мотивы в поведении Хрущева присутствовали. И все же, на наш взгляд, причины конфликта двух названных политических фигур коренились значительно глубже.
Обратим внимание: официально устранение Жукова было мотивировано недооценкой с его стороны партийно-политической работы в армии и на флоте. Хотя такое обвинение представляло дымовую завесу, скрывавшую политическую расправу с одним из виднейших людей страны, отчасти оно было правдой. Требуется лишь правильно расставить акценты: Жуков не выступал против политической работы в Вооруженных Силах, он возражал против всевластия партийных комитетов, некомпетентного вмешательства политработников в обязанности командиров. И прежде всего - против попыток использовать ВС как орудие политической борьбы.
Как члена высшего партийного органа, Жукова нельзя было удалить с поста кулуарно, обычным решением Президиума ЦК. Его судьбу мог решить только пленум, лихорадочную подготовку которого провели в отсутствие маршала, направленного в заграничную поездку в Югославию и Албанию.
Чтобы заранее обеспечить поддержку крутых мер по отношению к Жукову, партийная элита пошла на широкомасштабный подлог. За 22 дня, в течение которых маршал отстутствовал на родине, Президиум ЦК во главе с Хрущевым полностью реализовал замысел закулисного сговора. Под предлогом войсковых учений первый секретарь ЦК собрал в Киеве руководство Минобороны и командующих всеми военными округами.
Каких же "ежиков", применяя словечко косноязычного Хрущева, "подбросил" он высшему руководящему составу Вооруженных Сил? Мысль о том, что Жуков опасен для государства и партии, поскольку вынашивает бонапартистские устремления, и что положение может спасти только немедленное удаление его из руководства партии и государства. Как показали события, надежды Хрущева на то, что высшие военачальники поймут его "правильно", полностью оправдались. Среди них не нашлось ни одного, кто возвысил бы голос против наветов на боевого товарища.
Была организована серия собраний партийных активов в центре и в военных округах, на которых в качестве докладчиков выступали члены и кандидаты в члены Президиума ЦК, сообщавшие коммунистам ложную информацию о действиях и замыслах маршала.
Партийный актив центральных управлений Министерства обороны СССР, Московского военного округа и Московского округа ПВО 22-23 октября был задуман как генеральная репитиция октябрьского пленума. С большой речью на нем выступил Хрущев. Впервые с начала антижуковской кампании он столь определенно сформулировал политические обвинения в адрес министра обороны, заявив о попытках Жукова оторвать армию от партии, поставить себя между военнослужащими и Центральным Комитетом. Он дал также присутствующим понять, что вывод министра обороны из состава Президиума ЦК предрешен.
Руководящая верхушка КПСС сознательно пошла на нарушение всех норм партийной жизни. Деятельность коммуниста, тем более члена высшего политического руководства, обсуждалась без его участия и даже без информирования его самого о факте обсуждения. Только так - запечатав уста обвиненному маршалу, скрыв под предлогом военной и государственной тайны происходящее судилище от широких партийных масс и манипулируя послушным активом, можно было добиться устранения Жукова. Любое публичное разбирательство и камня на камне не оставило бы от обвинений маршала в антигосударственной деятельности.
26 октября антижуковская кампания вступила в решающую стадию: вопрос о состоянии партийно-политической работы в армии и на флоте был вынесен на заседание Президиума ЦК, на сей раз уже в присутствии Жукова, прибывшего в Кремль прямо с аэродрома. Маршал пытался опровергнуть предъявленные ему обвинения. Судя по скупой протокольной записи, он резко возражал против "дикого", по его словам, вывода о его стремлении отгородить Вооруженные Силы от партии и отказался признать, что принижал значение партийно-политической работы. Вместе с тем он высказал готовность признать критику и исправить ошибки, попросив в заключение назначить компетентную комиссию для расследования обвинений в свой адрес.
Однако исход дела был предрешен заранее. Члены высшего партийного ареопага боялись Жукова. Он им нужен был не исправляющий ошибки, а низвергнутый. Особенно усердствовали Н.А. Булганин, М.А. Суслов, Л.И. Брежнев, Н.Г. Игнатов. Итог - снятие Георгия Константиновича с поста министра обороны.
Ему, однако, предстояло еще раз пройти тягостную процедуру шельмования на пленуме ЦК 28 октября 1957 года. При этом одновременно с полномочиями министра обороны он лишился доступа к служебной документации, которая позволила бы аргументированно отвечать на выдвинутые обвинения.
Система навалилась на Жукова всей мощью. Помимо 262 членов ЦК, кандидатов в члены ЦК и членов Центральной ревизионной комиссии, а также нескольких десятков секретарей обкомов партии, заведующих отделами и ответственных работников аппарата ЦК КПСС, к работе октябрьского пленума были привлечены 60 высших военачальников. Знаменательно, что с докладом выступал секретарь ЦК М.А.Суслов, которому такая миссия отводилась практически всегда, когда рассматривались "персональные" вопросы.
В качестве тягчайшего, с точки зрения Президиума ЦК, свидетельства преступления Жукова было названо учреждение им спецназа - школы диверсантов в две с лишним тысячи слушателей. Как ударный "кулак" в личном распоряжении министра обороны, который может быть использован в заговорщических целях ("Диверсанты. Черт его знает, что за диверсанты, какие диверсии будут делать"), - так расценил созданный Жуковым спецназ в своем выступлении и Хрущев.
Давая объяснения, маршал особо просил обратить внимание на отсутствие у него какого бы то ни было преступного умысла, что легко могла бы установить соответствующая партийная комиссия, о создании которой маршал ходатайствовал здесь же. Школа была создана из имевшихся в военных округах 17 рот, готовивших спецназовцев, чтобы сделать уровень подготовки (обучение иностранным языкам, сохранение военной тайны) соответствующим тем требованиям, которые предъявляются к такого рода учебным заведениям.
Признав, что он допустил ошибку, не проведя решение о создании такой школы через Президиум ЦК, Жуков решительно отверг обвинение, будто он вообще действовал тайно. Он сослался на то, что дважды устно докладывал об этом Хрущеву, и характерно, что первый секретарь, так охотно, судя по стенограмме пленума, вступавший в полемику с ораторами, не решился опровергнуть эти слова перед участниками пленума.
Поводом к другому принципиальному обвинению в адрес Жукова стали слова, сказанные им в июне 1957 г. в тот момент, когда члены Президиума ЦК, противостоявшие Хрущеву, попытались выяснить, не удастся ли привлечь армейские части для разрешения в свою пользу политического кризиса. "Без моего приказа ни один танк не тронется с места", - заявил министр обороны. Тогда Хрущев оценил занятую маршалом позицию как "партийную" - да и какую иную оценку он мог дать, если это веское заявление Жукова обеспечивало ему сохранение поста руководителя КПСС. Теперь, спустя четыре месяца, первый секретарь ЦК предпочел "забыть" об этом, доверив своим приближенным искажение реальной картины происшедшего. "Оказывается, - заявил А.И. Микоян, - танки пойдут не тогда, когда ЦК скажет, а когда скажет министр обороны". И, по существу бросая в адрес Жукова обвинение в антисоветской и антипартийной деятельности, заметил, что таким образом поступают в странах, где компартия в подполье, где "всякие хунты-мунты", а "у нас политический климат не подходит для таких вещей".
Слова Жукова о его готовности напрямую обратиться к армии и народу в случае, если оппозиционеры (Молотов и К?) будут настаивать на снятии Хрущева, по мнению Микояна, прямо указывали на "бонапартистские" устремления маршала. "Разве не ясно, что это позиция - непартийная и исключительно опасная?", - вопрошал Суслов.
Фарисейский характер этих обвинений был очевиден для всех, кто знал обстоятельства кризиса в партийных верхах в июне 1957 г. Ведь по существу именно твердая позиция трезво мыслящего, волевого и патриотически настроенного маршала уберегла тогда страну от острейшего кризиса. И, если уж доводить мысль Суслова о "бонапартизме" Жукова до логического завершения, то напрашивается вопрос: что мешало министру обороны уже в тот момент взять власть в свои руки, если он к ней стремился? "Мешало" элементарное - отстутствие такого стремления.
И уж, конечно, пленум отмахнулся от объяснений Жукова, что он намеревался обратиться через голову антипартийной группы к парторганизациям Вооруженных Сил единственно для того, чтобы таким образом довести до сведения широких партийных масс информацию о положении в Президиуме ЦК. К слову, это тоже вопринималось партноменклатурой как преступление, ибо парторганизации на местах могли получать информацию, только просеянную через аппарат.
В своем выступлении Жуков настойчиво опровергал обвинения в свой адрес. Он хорошо знал, какую цементирующую роль играли армейские коммунисты (но не партийные функционеры) и на фронте, и в мирные будни. И в то же время, пройдя несколько войн, Жуков знал, что прямой зависимости между крепостью духа и количеством политико-массовых мероприятий нет. Поэтому настойчиво выступал против бездумного наращивания числа штатных политработников, резонно считая, что более эффективным является другой путь - повышение роли и участия командного состава в воспитательном процессе.
Характеризуя состояние Вооруженных Сил в его бытность министром обороны, маршал обратил внимание на существенное укрепление воинской дисциплины и уставного порядка, сокращение числа чрезвычайных происшествий и преступлений, рост боевой выучки личного состава. Одним из главных средств достижения такого положения он назвал укрепление авторитета командира-единоначальника.
Вот здесь-то, как представляется, и был корень разногласий маршала и партийной верхушки. Укрепление единоначалия неизбежно вело к снижению властных полномочий политсостава, а идеологическая работа, переставая быть самоцелью, всецело подчинялась интересам боевой учебы и службы. Но это как раз и не устраивало ни ЦК, ни политорганы, отстаивавшие принцип "единоначалия на партийной основе" как способ контроля над служебной деятельностью командного состава.
Партийная элита почувствовала, что с такой личностью во главе Министерства обороны, как Жуков - герой войны, авторитетный военный руководителе, человек независимый, не склонный к компромиссам и политиканству, - использовать армию в качестве орудия захвата и (или) удержания власти невозможно. Если ЦК рассматривал армию как орудие борьбы за власть, как "орган подавления" любых действий, враждебных политическому режиму, то Жуков - как орудие защиты Отечества от внешней опасности. Столкнулись, таким образом, интересы государства, за которые ратовал Жуков, и интересы партийных верхов, которые отстаивал Президиум ЦК.
Политический расстрел маршала Победы состоялся. Кто от этого выиграл? Сам того не понимая, "наш Никита Сергеевич" ослабил собственные позиции.
Наше преимущество перед теми, кто жил и правил полвека назад, в том, что мы можем извлечь уроки из их деятельности. Другое дело, хотим ли мы это делать?
Огромная страна, тем более переживающая кардинальную ломку, должна быть управляемой. Никакой авторитетный руководитель, никакой аппарат власти не заменят самого широкого участия людей в решении собственной судьбы, как никакими суррогатами в красивой упаковке, вроде "суверенной демократии", не подменить народовластия. Бесспорно, любой вопрос решать узким кругом проще. Но лучше ли, правильнее ли? И куда такая практика обычно заводит?
Не забудем: июнь и октябрь 1957-го, проложив путь к утверждению полного единовластия Хрущева, в конце концов, обернулись политическим крахом не только его самого, но и того либерального реформаторского курса, который принято связывать с его именем и называть "оттепелью".
http://www.fondsk.ru/article.php?id=1030
Еще и сегодня не всем понятны причины неожиданного снятия Георгия Константиновича со всех партийных и государственных постов: ведь он, в отличие от членов "антипартийной группы", был надежным союзником Хрущева. Более того, на том самом июньском пленуме он по существу спас Никиту Сергеевича как политическую фигуру. Однако уже через четыре месяца сам остался не у дел.
Наиболее простое объяснение случившегося: зависть первого секретаря ЦК к все возраставшим в партии и стране авторитету и влиянию Маршала Победы, опасение, что на фоне Жукова станут особенно видны ущербные стороны его собственной личности.
Да, такие мотивы в поведении Хрущева присутствовали. И все же, на наш взгляд, причины конфликта двух названных политических фигур коренились значительно глубже.
Обратим внимание: официально устранение Жукова было мотивировано недооценкой с его стороны партийно-политической работы в армии и на флоте. Хотя такое обвинение представляло дымовую завесу, скрывавшую политическую расправу с одним из виднейших людей страны, отчасти оно было правдой. Требуется лишь правильно расставить акценты: Жуков не выступал против политической работы в Вооруженных Силах, он возражал против всевластия партийных комитетов, некомпетентного вмешательства политработников в обязанности командиров. И прежде всего - против попыток использовать ВС как орудие политической борьбы.
Как члена высшего партийного органа, Жукова нельзя было удалить с поста кулуарно, обычным решением Президиума ЦК. Его судьбу мог решить только пленум, лихорадочную подготовку которого провели в отсутствие маршала, направленного в заграничную поездку в Югославию и Албанию.
Чтобы заранее обеспечить поддержку крутых мер по отношению к Жукову, партийная элита пошла на широкомасштабный подлог. За 22 дня, в течение которых маршал отстутствовал на родине, Президиум ЦК во главе с Хрущевым полностью реализовал замысел закулисного сговора. Под предлогом войсковых учений первый секретарь ЦК собрал в Киеве руководство Минобороны и командующих всеми военными округами.
Каких же "ежиков", применяя словечко косноязычного Хрущева, "подбросил" он высшему руководящему составу Вооруженных Сил? Мысль о том, что Жуков опасен для государства и партии, поскольку вынашивает бонапартистские устремления, и что положение может спасти только немедленное удаление его из руководства партии и государства. Как показали события, надежды Хрущева на то, что высшие военачальники поймут его "правильно", полностью оправдались. Среди них не нашлось ни одного, кто возвысил бы голос против наветов на боевого товарища.
Была организована серия собраний партийных активов в центре и в военных округах, на которых в качестве докладчиков выступали члены и кандидаты в члены Президиума ЦК, сообщавшие коммунистам ложную информацию о действиях и замыслах маршала.
Партийный актив центральных управлений Министерства обороны СССР, Московского военного округа и Московского округа ПВО 22-23 октября был задуман как генеральная репитиция октябрьского пленума. С большой речью на нем выступил Хрущев. Впервые с начала антижуковской кампании он столь определенно сформулировал политические обвинения в адрес министра обороны, заявив о попытках Жукова оторвать армию от партии, поставить себя между военнослужащими и Центральным Комитетом. Он дал также присутствующим понять, что вывод министра обороны из состава Президиума ЦК предрешен.
Руководящая верхушка КПСС сознательно пошла на нарушение всех норм партийной жизни. Деятельность коммуниста, тем более члена высшего политического руководства, обсуждалась без его участия и даже без информирования его самого о факте обсуждения. Только так - запечатав уста обвиненному маршалу, скрыв под предлогом военной и государственной тайны происходящее судилище от широких партийных масс и манипулируя послушным активом, можно было добиться устранения Жукова. Любое публичное разбирательство и камня на камне не оставило бы от обвинений маршала в антигосударственной деятельности.
26 октября антижуковская кампания вступила в решающую стадию: вопрос о состоянии партийно-политической работы в армии и на флоте был вынесен на заседание Президиума ЦК, на сей раз уже в присутствии Жукова, прибывшего в Кремль прямо с аэродрома. Маршал пытался опровергнуть предъявленные ему обвинения. Судя по скупой протокольной записи, он резко возражал против "дикого", по его словам, вывода о его стремлении отгородить Вооруженные Силы от партии и отказался признать, что принижал значение партийно-политической работы. Вместе с тем он высказал готовность признать критику и исправить ошибки, попросив в заключение назначить компетентную комиссию для расследования обвинений в свой адрес.
Однако исход дела был предрешен заранее. Члены высшего партийного ареопага боялись Жукова. Он им нужен был не исправляющий ошибки, а низвергнутый. Особенно усердствовали Н.А. Булганин, М.А. Суслов, Л.И. Брежнев, Н.Г. Игнатов. Итог - снятие Георгия Константиновича с поста министра обороны.
Ему, однако, предстояло еще раз пройти тягостную процедуру шельмования на пленуме ЦК 28 октября 1957 года. При этом одновременно с полномочиями министра обороны он лишился доступа к служебной документации, которая позволила бы аргументированно отвечать на выдвинутые обвинения.
Система навалилась на Жукова всей мощью. Помимо 262 членов ЦК, кандидатов в члены ЦК и членов Центральной ревизионной комиссии, а также нескольких десятков секретарей обкомов партии, заведующих отделами и ответственных работников аппарата ЦК КПСС, к работе октябрьского пленума были привлечены 60 высших военачальников. Знаменательно, что с докладом выступал секретарь ЦК М.А.Суслов, которому такая миссия отводилась практически всегда, когда рассматривались "персональные" вопросы.
В качестве тягчайшего, с точки зрения Президиума ЦК, свидетельства преступления Жукова было названо учреждение им спецназа - школы диверсантов в две с лишним тысячи слушателей. Как ударный "кулак" в личном распоряжении министра обороны, который может быть использован в заговорщических целях ("Диверсанты. Черт его знает, что за диверсанты, какие диверсии будут делать"), - так расценил созданный Жуковым спецназ в своем выступлении и Хрущев.
Давая объяснения, маршал особо просил обратить внимание на отсутствие у него какого бы то ни было преступного умысла, что легко могла бы установить соответствующая партийная комиссия, о создании которой маршал ходатайствовал здесь же. Школа была создана из имевшихся в военных округах 17 рот, готовивших спецназовцев, чтобы сделать уровень подготовки (обучение иностранным языкам, сохранение военной тайны) соответствующим тем требованиям, которые предъявляются к такого рода учебным заведениям.
Признав, что он допустил ошибку, не проведя решение о создании такой школы через Президиум ЦК, Жуков решительно отверг обвинение, будто он вообще действовал тайно. Он сослался на то, что дважды устно докладывал об этом Хрущеву, и характерно, что первый секретарь, так охотно, судя по стенограмме пленума, вступавший в полемику с ораторами, не решился опровергнуть эти слова перед участниками пленума.
Поводом к другому принципиальному обвинению в адрес Жукова стали слова, сказанные им в июне 1957 г. в тот момент, когда члены Президиума ЦК, противостоявшие Хрущеву, попытались выяснить, не удастся ли привлечь армейские части для разрешения в свою пользу политического кризиса. "Без моего приказа ни один танк не тронется с места", - заявил министр обороны. Тогда Хрущев оценил занятую маршалом позицию как "партийную" - да и какую иную оценку он мог дать, если это веское заявление Жукова обеспечивало ему сохранение поста руководителя КПСС. Теперь, спустя четыре месяца, первый секретарь ЦК предпочел "забыть" об этом, доверив своим приближенным искажение реальной картины происшедшего. "Оказывается, - заявил А.И. Микоян, - танки пойдут не тогда, когда ЦК скажет, а когда скажет министр обороны". И, по существу бросая в адрес Жукова обвинение в антисоветской и антипартийной деятельности, заметил, что таким образом поступают в странах, где компартия в подполье, где "всякие хунты-мунты", а "у нас политический климат не подходит для таких вещей".
Слова Жукова о его готовности напрямую обратиться к армии и народу в случае, если оппозиционеры (Молотов и К?) будут настаивать на снятии Хрущева, по мнению Микояна, прямо указывали на "бонапартистские" устремления маршала. "Разве не ясно, что это позиция - непартийная и исключительно опасная?", - вопрошал Суслов.
Фарисейский характер этих обвинений был очевиден для всех, кто знал обстоятельства кризиса в партийных верхах в июне 1957 г. Ведь по существу именно твердая позиция трезво мыслящего, волевого и патриотически настроенного маршала уберегла тогда страну от острейшего кризиса. И, если уж доводить мысль Суслова о "бонапартизме" Жукова до логического завершения, то напрашивается вопрос: что мешало министру обороны уже в тот момент взять власть в свои руки, если он к ней стремился? "Мешало" элементарное - отстутствие такого стремления.
И уж, конечно, пленум отмахнулся от объяснений Жукова, что он намеревался обратиться через голову антипартийной группы к парторганизациям Вооруженных Сил единственно для того, чтобы таким образом довести до сведения широких партийных масс информацию о положении в Президиуме ЦК. К слову, это тоже вопринималось партноменклатурой как преступление, ибо парторганизации на местах могли получать информацию, только просеянную через аппарат.
В своем выступлении Жуков настойчиво опровергал обвинения в свой адрес. Он хорошо знал, какую цементирующую роль играли армейские коммунисты (но не партийные функционеры) и на фронте, и в мирные будни. И в то же время, пройдя несколько войн, Жуков знал, что прямой зависимости между крепостью духа и количеством политико-массовых мероприятий нет. Поэтому настойчиво выступал против бездумного наращивания числа штатных политработников, резонно считая, что более эффективным является другой путь - повышение роли и участия командного состава в воспитательном процессе.
Характеризуя состояние Вооруженных Сил в его бытность министром обороны, маршал обратил внимание на существенное укрепление воинской дисциплины и уставного порядка, сокращение числа чрезвычайных происшествий и преступлений, рост боевой выучки личного состава. Одним из главных средств достижения такого положения он назвал укрепление авторитета командира-единоначальника.
Вот здесь-то, как представляется, и был корень разногласий маршала и партийной верхушки. Укрепление единоначалия неизбежно вело к снижению властных полномочий политсостава, а идеологическая работа, переставая быть самоцелью, всецело подчинялась интересам боевой учебы и службы. Но это как раз и не устраивало ни ЦК, ни политорганы, отстаивавшие принцип "единоначалия на партийной основе" как способ контроля над служебной деятельностью командного состава.
Партийная элита почувствовала, что с такой личностью во главе Министерства обороны, как Жуков - герой войны, авторитетный военный руководителе, человек независимый, не склонный к компромиссам и политиканству, - использовать армию в качестве орудия захвата и (или) удержания власти невозможно. Если ЦК рассматривал армию как орудие борьбы за власть, как "орган подавления" любых действий, враждебных политическому режиму, то Жуков - как орудие защиты Отечества от внешней опасности. Столкнулись, таким образом, интересы государства, за которые ратовал Жуков, и интересы партийных верхов, которые отстаивал Президиум ЦК.
Политический расстрел маршала Победы состоялся. Кто от этого выиграл? Сам того не понимая, "наш Никита Сергеевич" ослабил собственные позиции.
Наше преимущество перед теми, кто жил и правил полвека назад, в том, что мы можем извлечь уроки из их деятельности. Другое дело, хотим ли мы это делать?
Огромная страна, тем более переживающая кардинальную ломку, должна быть управляемой. Никакой авторитетный руководитель, никакой аппарат власти не заменят самого широкого участия людей в решении собственной судьбы, как никакими суррогатами в красивой упаковке, вроде "суверенной демократии", не подменить народовластия. Бесспорно, любой вопрос решать узким кругом проще. Но лучше ли, правильнее ли? И куда такая практика обычно заводит?
Не забудем: июнь и октябрь 1957-го, проложив путь к утверждению полного единовластия Хрущева, в конце концов, обернулись политическим крахом не только его самого, но и того либерального реформаторского курса, который принято связывать с его именем и называть "оттепелью".
http://www.fondsk.ru/article.php?id=1030
