Одним из шести призов "Золотой Орёл", выпавших на долю фильма Павла Лунгина "Остров", был удостоен популярнейший и любимый зрителями Виктор СУХОРУКОВ. В интервью "ЛГ" он говорит об "Острове" и о своей карьере, об актёрской профессии и родной стране, об имперском сознании и чувстве патриотизма.
- Какова была ваша реакция, когда Лунгин предложил вам роль старца Филарета?
- Он и не собирался меня приглашать. Даже не думал обо мне. Но до того, как Павел Лунгин приступил к работе над фильмом "Остров" по сценарию Дмитрия Соболева, я встретился с Петром Мамоновым. А Пётр Мамонов - мой давний друг. И он соратник Лунгина - со времён фильма "Такси-блюз". Потом жизнь их разбросала, и тут они снова объединились. И Пётр Мамонов предлагает Лунгину фамилию Сухорукова. Тот отреагировал адекватно: "Ну какой же он монах?! За ним шлейф ролей бандитов, бритоголовых уродов, негодяев, убийц". На что Пётр якобы сказал: "Вызывайте, пробуйте, вы его не знаете". А Павел Семёнович Лунгин очень любит актёров. Более того, он редкий кинорежиссёр, который любит театр. Насколько я знаю, кинорежиссёры не очень-то любят театральное дело. Считают его мёртвым искусством. Лунгин любит. Он пригласил меня на кинопробы. Причём, когда я уже отснялся, шёл снимать грим, художник-гримёр вдруг говорит: "Виктор Иванович, бегите назад. Лунгин зовёт". - "Сейчас бороду сниму". - "Нет, прямо в бороде бегите". Бегу назад. Режиссёр говорит: "Давай мы ещё и монолог запишем на кинокамеру".
Потом я уехал на Дон, где Бондарчук снимал картину "Они сражались за Родину", во время съёмок которой и умер Шукшин. Меня туда пригласили в связи с 85-летием Бондарчука и годовщиной смерти Шукшина. На Дону была организована экскурсия в мужской монастырь, который сейчас восстанавливается. И представьте, именно там, в монастыре, мне позвонили сказать, что я утверждён на роль монаха Филарета. Так я и оказался в фильме "Остров", чему очень рад.
- Насчёт шлейфа ролей бандитов всё же не совсем справедливо. Кроме ролей в "Брате", "Антикиллере", была роль царя в картине "Бедный, бедный Павел" и, на мой вкус, блистательная роль советского номенклатурного чина в фильме "Не хлебом единым". Почему возникает ситуация, когда актёр, даже знаменитый, эксплуатируется всё-таки в основном в одном амплуа?
- Оказывается, чтобы стать по крайней мере популярным (замечу: популярность - на время, знаменитость - надолго, слава - навечно), нужно проделать колоссальную работу и к тому же оказаться в нужном месте в нужное время под счастливой звездой. Такая случайность приключается редко. Я это сегодня называю чудом. На меня бремя популярности, кокетливо говоря, легло довольно поздно, в 40 с лишним лет.
Но известность может оказать медвежью услугу в дальнейшей судьбе. Могут говорить: "А он исчерпал себя, работает на штампах... Да он уже неинтересен, ничего новенького". Люди не то чтобы не хотят - не успевают познавать актёра. Мы все стремительно живём. Легче эксплуатировать старое. Чтобы отыскивать неожиданное, нужно немножко больше трудиться.
В моём случае сработало уважение и доверие Лунгина к Мамонову, любовь к актёрам Лунгина. И то, наверное, что режиссёр был удовлетворён кинопробами.
- Уж это вряд ли случайность...
- Для меня на сегодняшний день не существует случайностей. Мне так кажется. Если случайность тянет за собой шлейф событий, разве это случайность? Это либо дар, либо снисхождение. Чудо в конце концов.
А что касается диапазона - от брата до монаха... Игра всё это. Я актёр, игрок, я клоун.
Поймите, я же был верующим человеком и до фильма "Остров". И 30 лет назад, когда играл в "Комедии строгого режима". Разве я когда-нибудь помышлял, что я сыграю роль Ленина или убийцу-отморозка в "Антикиллере"? Многое из того, что я сыграл, мне не свойственно. Скажу больше - непонятно. И сегодня я порой смотрю фильм со своим участием и сам себе задаю вопрос: "А как это у меня получилось?" Это нормально. Видимо, это просто очень цепкое, настырное, въедливое выполнение задач режиссёра. А верить надо всегда - и в себя, и в дело, которым ты занимаешься.
- Актёр имеет возможность отказываться от однотипных ролей, которые ему навязывают?
- Как-то Мордюкову спросили: что же вы всё простых женщин играете, все колхозниц каких-то... Она ответила: "Ну, кто-то должен это делать". А дальше - интереснее: "Если это у меня получается, почему я не должна этого делать? Всё равно это относится к моему ремеслу".
Есть, конечно, такое слово - творчество, но есть слово - ремесло. И оно тоже имеет право на существование. Я хочу быть творцом. Но я допускаю и какие-то поточные вещи. Был бы выбор. Когда не будет выбора - о чём мы с вами будем говорить? Какие вы будете задавать мне вопросы, если я буду страдать от безработицы, от безденежья, от забвения? Самое главное - не что я играю. Самое главное - как я играю. А ещё главнее - что я нужен.
- Лирические роли вас интересуют?
- Очень. И я горевал, когда в прошлом году у меня сорвался один сценарий, где впервые в жизни мне режиссёр (женщина!) предложила роль героя-любовника. Даже с эротическими сценами. Но не получилось. Думаю, я ещё успею не состариться, как получу такую роль.
- Есть режиссёрский кинематограф и актёрский. Какой тип режиссёра для вас предпочтительнее?
- Для меня важнее режиссёры, которые уважают актёров. И для меня интереснее режиссёры, которые рассказывают историю, а не самовыражаются. Если режиссёры самовыражаются, тогда актёры им не нужны. Я хочу быть необходимым как личность. И нужен до такой степени, что меня и заменить нельзя. Вот таких режиссёров я люблю.
А артхаусное это кино, жанровое или дебют - не важно. Союз должен быть обязательно. Если режиссёр сам по себе, актёр сам по себе - ничего хорошего не выйдет.
- Сейчас известный Сухоруков приходит - и его уже не трогают... Мол, сам всё знает...
- Нет. Сухоруков подчиняется режиссёрам, хотя я беру на себя смелость разговаривать с ними. И спорить с ними. Почему я имею право на дискуссию? Я не прихожу пустой. Я человек предлагающий...
- Варианты игры?
- Варианты решения образов. А режиссёр уже выбирает. Есть такие режиссёры, которым этого не надо. Их инициативы актёра раздражают. Но это сразу заметно. И если тебе хочется сыграть эту роль, а режиссёр не любит инициативных участников, можно успокоиться и выполнять свою работу. Потому что в результате - я говорю про кино - ты уходишь, когда заканчиваются съёмки. А остаётся режиссёр и - ножницы.
- Если говорить об актёрской школе...
- Меня не учили традициям. Меня учили быть на сцене. Хотя если говорить банально, мне кажется, я сформировался под знаменем Михаила Чехова.
Я учился профессии. Самое главное - удержать внимание зрителя к себе, к действу. Поэтому не советую сидеть на стуле. Под стулом сидеть интереснее - в искусстве. Я никогда не думал о традициях. Именно это сегодня позволяет мне сохранять экспериментаторский дух. Я могу, как у нас говорят, "работать по духовке", то есть показывать жизнь человеческого духа, а могу играть в формальной манере. Всё зависит от материала, от жанра и... задач режиссёра.
- В театре играете?
- К сожалению, не избалован театральными работами в последнее время. Но премьерствую в спектакле "Сны Родиона Романовича Раскольникова", который идёт в Центре Высоцкого. Режиссёр молодой - Павел Сафонов. Это в "Театральном товариществе 814" под руководством Олега Меньшикова. Играю и Порфирия Петровича, и Разумихина, и старуху-процентщицу, и Пульхерию Александровну, мать Раскольникова.
Больше у меня в театральном мире ничего нет.
- Вы считаете, что есть подспудное противостояние Петербурга Москве?
- Какое противостояние? Противостояния быть не может, потому что я из России. Если бы меня судьба закинула в Рязань, или Комсомольск-на-Амуре, или во Владивосток - кем бы я считался? Так сложилась моя жизнь, что я прожил и учился в Москве, а главную часть жизни работал в Петербурге. Я, наверное, один из тех, кто может рассуждать, сравнивать эти два города и перемычку между ними - хотите, под названием "Красная стрела", хотите, - Ленинградское шоссе. Но я не считаю себя дитём ни Москвы, ни Ленинграда. Я дитя своей страны. А родина моя - город Орехово-Зуево Московской области.
- Часто сравнивают нашу актёрскую школу и голливудскую. На ваш взгляд, насколько корректны эти противопоставления?
- Голливуд он и есть Голливуд. У них и НАТО есть. У них и форма в армии другая. У них много чего другое. У нас нет Калифорнии. Зато у нас есть Сочи.
Мне неинтересно на эту тему рассуждать, хотя есть что сказать. Например, я узнал одну историю. Представители отборочной комиссии Каннского фестиваля обратили внимание на одну из российских картин. В прошлом году дело было. Но предложили её подсократить и подрезать. Тогда, дескать, возьмём в программу. И люди сократили фильм, подрезали - а Канн её не взял. Вопрос: значит, ты, сукин сын, делал эту картину для Канн, а не для Российской империи? Я не говорю о чести, достоинстве. Я говорю о художественности. О творчестве. Ты для кого работаешь? Ты занимаешься высоким искусством. Ты хочешь нести свою фантазию, своё киноизобретение людям. И вдруг подлаживаешься под какого-то представителя Каннского фестиваля. Я очень уважаю этот международный фестиваль. Но оглянись вокруг. Сядь в самолёт. Взлети над родной землёй, и ты увидишь, насколько велика твоя земля, художник! Обслужи её от Калининграда до Владивостока! Что тебе Канн?
А что касается голливудской школы... Знать не знаю и знать не хочу. Они бьются в фанерные двери тряпочными кулачками, изображая страх и ужас или страстную любовь, бегают от монстров... Да, зрелищно, да, любопытно. Но работать, как они, я не хочу. Мне бы Россию обслужить - жизни не хватит.
- Да вы имперский человек, Виктор Иванович!
- Конечно, имперский. А чем же плохо? Я под словом "империя" подразумеваю ширь, объём, масштаб, мощь. Не силу звериную, а силу духовную. Империя-то - слово неплохое. Я на него реагирую не с политической точки зрения, а с точки зрения жизнестойкости моей родины. Вот и всё.
- То есть у вас жёстко-государственная позиция?
- Нет, не думаю, что я государственник. Потому как я очень одинокий человек. Я за личность. А человек, который проповедует личность, не может быть государственником. Я за государство, потому что это та машина, которая должна меня оберегать, охранять, взращивать. Потому что гражданин ей нужен. Если государство гражданина будет только мучить, изничтожать и гробить, само понятие "государство" может исчезнуть.
Что касается патриотизма... Можно быть патриотом семьи, своего двора, дома... Патриотизм живёт в конкретных маленьких вещах. Допустим, я люблю Родину - и что дальше? А когда я говорю, что я люблю квартиру или дом, то это означает, что содержу её в порядке, чистоте. Если я патриот своего дома и двора, то я выйду на субботник, посажу дерево. Не вывалю ведро с мусором на лестничную клетку. Если патриот своей профессии - то буду работать качественно, честно, добросовестно. А из этих маленьких патриотизмов и возникает нечто огромное, большое, которому найдётся лозунговое название. Но оно будет теоретическое, воззвательное, идеологическое... Далёкое от человека, одним словом.
- Вы неожиданно упомянули про одиночество. В чём причина повсеместности этого ощущения?
- Раньше личностей ставили в строй. Они всегда оказывались в шеренге, в колонне... Сегодня эти геометрические фигуры рассыпались, и каждый существует на своём островке.
Может быть, этот период пройдёт. Но, по-моему, личность и одиночество - вещи, стоящие рядом. В общих вопросах мы можем услышать друг друга и покивать головами. А в каких-то более серьёзных внутренних проблемах, касающихся творчества, любви, мы разбираемся сами... Наедине с собой. Со своей совестью.
Беседу вела Жанна ВАСИЛЬЕВА
http://www.lgz.ru/archives/html_arch/lg052007/Polosy/1_3.htm
- Какова была ваша реакция, когда Лунгин предложил вам роль старца Филарета?
- Он и не собирался меня приглашать. Даже не думал обо мне. Но до того, как Павел Лунгин приступил к работе над фильмом "Остров" по сценарию Дмитрия Соболева, я встретился с Петром Мамоновым. А Пётр Мамонов - мой давний друг. И он соратник Лунгина - со времён фильма "Такси-блюз". Потом жизнь их разбросала, и тут они снова объединились. И Пётр Мамонов предлагает Лунгину фамилию Сухорукова. Тот отреагировал адекватно: "Ну какой же он монах?! За ним шлейф ролей бандитов, бритоголовых уродов, негодяев, убийц". На что Пётр якобы сказал: "Вызывайте, пробуйте, вы его не знаете". А Павел Семёнович Лунгин очень любит актёров. Более того, он редкий кинорежиссёр, который любит театр. Насколько я знаю, кинорежиссёры не очень-то любят театральное дело. Считают его мёртвым искусством. Лунгин любит. Он пригласил меня на кинопробы. Причём, когда я уже отснялся, шёл снимать грим, художник-гримёр вдруг говорит: "Виктор Иванович, бегите назад. Лунгин зовёт". - "Сейчас бороду сниму". - "Нет, прямо в бороде бегите". Бегу назад. Режиссёр говорит: "Давай мы ещё и монолог запишем на кинокамеру".
Потом я уехал на Дон, где Бондарчук снимал картину "Они сражались за Родину", во время съёмок которой и умер Шукшин. Меня туда пригласили в связи с 85-летием Бондарчука и годовщиной смерти Шукшина. На Дону была организована экскурсия в мужской монастырь, который сейчас восстанавливается. И представьте, именно там, в монастыре, мне позвонили сказать, что я утверждён на роль монаха Филарета. Так я и оказался в фильме "Остров", чему очень рад.
- Насчёт шлейфа ролей бандитов всё же не совсем справедливо. Кроме ролей в "Брате", "Антикиллере", была роль царя в картине "Бедный, бедный Павел" и, на мой вкус, блистательная роль советского номенклатурного чина в фильме "Не хлебом единым". Почему возникает ситуация, когда актёр, даже знаменитый, эксплуатируется всё-таки в основном в одном амплуа?
- Оказывается, чтобы стать по крайней мере популярным (замечу: популярность - на время, знаменитость - надолго, слава - навечно), нужно проделать колоссальную работу и к тому же оказаться в нужном месте в нужное время под счастливой звездой. Такая случайность приключается редко. Я это сегодня называю чудом. На меня бремя популярности, кокетливо говоря, легло довольно поздно, в 40 с лишним лет.
Но известность может оказать медвежью услугу в дальнейшей судьбе. Могут говорить: "А он исчерпал себя, работает на штампах... Да он уже неинтересен, ничего новенького". Люди не то чтобы не хотят - не успевают познавать актёра. Мы все стремительно живём. Легче эксплуатировать старое. Чтобы отыскивать неожиданное, нужно немножко больше трудиться.
В моём случае сработало уважение и доверие Лунгина к Мамонову, любовь к актёрам Лунгина. И то, наверное, что режиссёр был удовлетворён кинопробами.
- Уж это вряд ли случайность...
- Для меня на сегодняшний день не существует случайностей. Мне так кажется. Если случайность тянет за собой шлейф событий, разве это случайность? Это либо дар, либо снисхождение. Чудо в конце концов.
А что касается диапазона - от брата до монаха... Игра всё это. Я актёр, игрок, я клоун.
Поймите, я же был верующим человеком и до фильма "Остров". И 30 лет назад, когда играл в "Комедии строгого режима". Разве я когда-нибудь помышлял, что я сыграю роль Ленина или убийцу-отморозка в "Антикиллере"? Многое из того, что я сыграл, мне не свойственно. Скажу больше - непонятно. И сегодня я порой смотрю фильм со своим участием и сам себе задаю вопрос: "А как это у меня получилось?" Это нормально. Видимо, это просто очень цепкое, настырное, въедливое выполнение задач режиссёра. А верить надо всегда - и в себя, и в дело, которым ты занимаешься.
- Актёр имеет возможность отказываться от однотипных ролей, которые ему навязывают?
- Как-то Мордюкову спросили: что же вы всё простых женщин играете, все колхозниц каких-то... Она ответила: "Ну, кто-то должен это делать". А дальше - интереснее: "Если это у меня получается, почему я не должна этого делать? Всё равно это относится к моему ремеслу".
Есть, конечно, такое слово - творчество, но есть слово - ремесло. И оно тоже имеет право на существование. Я хочу быть творцом. Но я допускаю и какие-то поточные вещи. Был бы выбор. Когда не будет выбора - о чём мы с вами будем говорить? Какие вы будете задавать мне вопросы, если я буду страдать от безработицы, от безденежья, от забвения? Самое главное - не что я играю. Самое главное - как я играю. А ещё главнее - что я нужен.
- Лирические роли вас интересуют?
- Очень. И я горевал, когда в прошлом году у меня сорвался один сценарий, где впервые в жизни мне режиссёр (женщина!) предложила роль героя-любовника. Даже с эротическими сценами. Но не получилось. Думаю, я ещё успею не состариться, как получу такую роль.
- Есть режиссёрский кинематограф и актёрский. Какой тип режиссёра для вас предпочтительнее?
- Для меня важнее режиссёры, которые уважают актёров. И для меня интереснее режиссёры, которые рассказывают историю, а не самовыражаются. Если режиссёры самовыражаются, тогда актёры им не нужны. Я хочу быть необходимым как личность. И нужен до такой степени, что меня и заменить нельзя. Вот таких режиссёров я люблю.
А артхаусное это кино, жанровое или дебют - не важно. Союз должен быть обязательно. Если режиссёр сам по себе, актёр сам по себе - ничего хорошего не выйдет.
- Сейчас известный Сухоруков приходит - и его уже не трогают... Мол, сам всё знает...
- Нет. Сухоруков подчиняется режиссёрам, хотя я беру на себя смелость разговаривать с ними. И спорить с ними. Почему я имею право на дискуссию? Я не прихожу пустой. Я человек предлагающий...
- Варианты игры?
- Варианты решения образов. А режиссёр уже выбирает. Есть такие режиссёры, которым этого не надо. Их инициативы актёра раздражают. Но это сразу заметно. И если тебе хочется сыграть эту роль, а режиссёр не любит инициативных участников, можно успокоиться и выполнять свою работу. Потому что в результате - я говорю про кино - ты уходишь, когда заканчиваются съёмки. А остаётся режиссёр и - ножницы.
- Если говорить об актёрской школе...
- Меня не учили традициям. Меня учили быть на сцене. Хотя если говорить банально, мне кажется, я сформировался под знаменем Михаила Чехова.
Я учился профессии. Самое главное - удержать внимание зрителя к себе, к действу. Поэтому не советую сидеть на стуле. Под стулом сидеть интереснее - в искусстве. Я никогда не думал о традициях. Именно это сегодня позволяет мне сохранять экспериментаторский дух. Я могу, как у нас говорят, "работать по духовке", то есть показывать жизнь человеческого духа, а могу играть в формальной манере. Всё зависит от материала, от жанра и... задач режиссёра.
- В театре играете?
- К сожалению, не избалован театральными работами в последнее время. Но премьерствую в спектакле "Сны Родиона Романовича Раскольникова", который идёт в Центре Высоцкого. Режиссёр молодой - Павел Сафонов. Это в "Театральном товариществе 814" под руководством Олега Меньшикова. Играю и Порфирия Петровича, и Разумихина, и старуху-процентщицу, и Пульхерию Александровну, мать Раскольникова.
Больше у меня в театральном мире ничего нет.
- Вы считаете, что есть подспудное противостояние Петербурга Москве?
- Какое противостояние? Противостояния быть не может, потому что я из России. Если бы меня судьба закинула в Рязань, или Комсомольск-на-Амуре, или во Владивосток - кем бы я считался? Так сложилась моя жизнь, что я прожил и учился в Москве, а главную часть жизни работал в Петербурге. Я, наверное, один из тех, кто может рассуждать, сравнивать эти два города и перемычку между ними - хотите, под названием "Красная стрела", хотите, - Ленинградское шоссе. Но я не считаю себя дитём ни Москвы, ни Ленинграда. Я дитя своей страны. А родина моя - город Орехово-Зуево Московской области.
- Часто сравнивают нашу актёрскую школу и голливудскую. На ваш взгляд, насколько корректны эти противопоставления?
- Голливуд он и есть Голливуд. У них и НАТО есть. У них и форма в армии другая. У них много чего другое. У нас нет Калифорнии. Зато у нас есть Сочи.
Мне неинтересно на эту тему рассуждать, хотя есть что сказать. Например, я узнал одну историю. Представители отборочной комиссии Каннского фестиваля обратили внимание на одну из российских картин. В прошлом году дело было. Но предложили её подсократить и подрезать. Тогда, дескать, возьмём в программу. И люди сократили фильм, подрезали - а Канн её не взял. Вопрос: значит, ты, сукин сын, делал эту картину для Канн, а не для Российской империи? Я не говорю о чести, достоинстве. Я говорю о художественности. О творчестве. Ты для кого работаешь? Ты занимаешься высоким искусством. Ты хочешь нести свою фантазию, своё киноизобретение людям. И вдруг подлаживаешься под какого-то представителя Каннского фестиваля. Я очень уважаю этот международный фестиваль. Но оглянись вокруг. Сядь в самолёт. Взлети над родной землёй, и ты увидишь, насколько велика твоя земля, художник! Обслужи её от Калининграда до Владивостока! Что тебе Канн?
А что касается голливудской школы... Знать не знаю и знать не хочу. Они бьются в фанерные двери тряпочными кулачками, изображая страх и ужас или страстную любовь, бегают от монстров... Да, зрелищно, да, любопытно. Но работать, как они, я не хочу. Мне бы Россию обслужить - жизни не хватит.
- Да вы имперский человек, Виктор Иванович!
- Конечно, имперский. А чем же плохо? Я под словом "империя" подразумеваю ширь, объём, масштаб, мощь. Не силу звериную, а силу духовную. Империя-то - слово неплохое. Я на него реагирую не с политической точки зрения, а с точки зрения жизнестойкости моей родины. Вот и всё.
- То есть у вас жёстко-государственная позиция?
- Нет, не думаю, что я государственник. Потому как я очень одинокий человек. Я за личность. А человек, который проповедует личность, не может быть государственником. Я за государство, потому что это та машина, которая должна меня оберегать, охранять, взращивать. Потому что гражданин ей нужен. Если государство гражданина будет только мучить, изничтожать и гробить, само понятие "государство" может исчезнуть.
Что касается патриотизма... Можно быть патриотом семьи, своего двора, дома... Патриотизм живёт в конкретных маленьких вещах. Допустим, я люблю Родину - и что дальше? А когда я говорю, что я люблю квартиру или дом, то это означает, что содержу её в порядке, чистоте. Если я патриот своего дома и двора, то я выйду на субботник, посажу дерево. Не вывалю ведро с мусором на лестничную клетку. Если патриот своей профессии - то буду работать качественно, честно, добросовестно. А из этих маленьких патриотизмов и возникает нечто огромное, большое, которому найдётся лозунговое название. Но оно будет теоретическое, воззвательное, идеологическое... Далёкое от человека, одним словом.
- Вы неожиданно упомянули про одиночество. В чём причина повсеместности этого ощущения?
- Раньше личностей ставили в строй. Они всегда оказывались в шеренге, в колонне... Сегодня эти геометрические фигуры рассыпались, и каждый существует на своём островке.
Может быть, этот период пройдёт. Но, по-моему, личность и одиночество - вещи, стоящие рядом. В общих вопросах мы можем услышать друг друга и покивать головами. А в каких-то более серьёзных внутренних проблемах, касающихся творчества, любви, мы разбираемся сами... Наедине с собой. Со своей совестью.
Беседу вела Жанна ВАСИЛЬЕВА
http://www.lgz.ru/archives/html_arch/lg052007/Polosy/1_3.htm
