Что было бы с Россией, если бы не случилась революция?
Вопрос этот, несмотря на его кажущуюся безцельность, вправе задать себе каждый русский человек, потому что вопрос этот имеет не только мечтательно-фантастический смысл, но и смысл религиозный.
Ведь мы, отвечая на этот вопрос, будем рисовать светлые и радостные картины не только внешнего процветания России, благополучия ее народа, но и скажем, что в этом случае было бы торжество правды на земле, что Россия, возглавленная своим праведным Государем, богатая и могучая, повела бы все народы к свету Божией правды.
А если так, то мы не только можем, но и должны задать себе вопрос - почему же в таком случае Господь не допустил совершения этих святых, таких казалось близких тогда к осуществлению и созревших возможностей?
Чтобы правильно, без бунта против Бога и без сомнений во всемогуществе Божием, ответить на этот мучительный вопрос, надо внимательно оглянуться на прошлое и посмотреть, чем была Россия перед революцией, какие силы были у нее в наличности, какими идеями она одушевлялась, по какому пути шла, и были ли у нее духовно реальные средства выполнить те пленительные картины торжества Православия, какие преподносятся русскому сердцу при мысли о том, что могло бы быть?
Быть может, наши мечты и претензии совершенно необоснованы, беспочвенны и не стоят серьезного вопроса: ну, вот, вроде того, как перед последней войной японцы уверяли нас на Дальнем Востоке, что их тотальная победа принесет торжество духа над материей, в то время как у них самих понятия о духовных ценностях были очень ограничены и характер власти был пропитан материализмом.
Конечно, наши русские мечты и претензии не являются такими. Всем ходом своей истории, всеми внутреннимисвойствами своего народа Россия действительно предназначалась именно для той провиденциальной роли, в которой мы так мучительно жадно хотели бы ее видеть. Но:
"Помни: быть орудьем Бога
Земным созданьям тяжело:
Своих рабов Он судит строго,
А на тебе, увы, как много
Грехов ужасных налегло.
О, недостойная избранья,
Ты избрана. Скорей омой
Себя слезами покаянья,
Да гром двойного наказанья
Не грянет над твоей главой".
Это за три четверти столетия до нашей катастрофы сказал человек с чистой душой и высоким разумом, сумевший глубже, чем кто-либо иной проникнуть в тайны судеб России (А. С. Хомяков).
Господь не знает лицеприятия, не возлюбляет Он какой-либо народ больше других по внешней случайной причине. Это относится и к Ветхому Завету, где избранничество народа Израильского и многократно подчеркнутая особливая Божия к нему любовь полностью объясняется тем, что этот народ своим историческим происхождением от праведнейшего Авраама и выработанными по Божиему указанию свойствами своего характера (например, несмешиваемостью с другими народами) был припособлен к выполнению Богом ему назначенной высочайшей задачи: хранить среди язычества, т. е., бесопоклонения, веру в Единого Бога и Ему служения.
Тем более это верно в отношении к временам Завета Нового. Все народы равно любит Господь и призывает к выполнению здесь на земле Своего нравственного закона, к служению Истине и к громогласному ее провозглашению. Потому-то именно христианским народам, уверо вавшим в Него, дал Господь могучую силу культуры и цивилизации, распространил их от предела до предела земли.
Но что сделали эти народы?
Гигантскими силами, данными Им для служения народу, они стали служить только сами себе, часто употребляя их и на взаимное истребление. Внутренне до конца растленная, выхолощенная, опустошенная, невдохновленная ничем, кроме материальных побуждений, жизнь этих народов у нас перед глазами.
Если бы весь человеческий мир стал бы насквозь и до конца таким благополучно сытым, безбожным и нравственно бессмысленным, каким хочет его видеть современная безидейная человеческая мысль, то существование человечества потеряло бы всякий смысл, и оно должно было бы исчезнуть, ибо ничто не может существовать без Божиего соизволения; а Божие соизволение не может быть дано бессмысленному явлению. Между тем, перед революцией Россия быстрыми шагами шла именно к достижению такой сытой и благополучной, но внутренне бессмысленной и безидейной жизни.
Вспомним, какими настроениями жила Россия перед революцией: отход от Православия, отказ от выполнения своей особенной, Богом ей назначенной задачи, был полным, по крайней мере в мыслящем интеллигентном классе, и это страшное духовное растление с катастрофической быстротой проникало из верхних слоев населения в нижние, производя в этих нижних, широких народных массах еще большие душевные опустошения, потому что тут растление не задерживалось никакими традициями, существовавшими в классах верхних. Сельское население - деревня - крестьянство - "христианство" русское разлагалось в предреволюционном угаре с невероятной быстротой на глазах одного поколения.
Еще страшнее было то, что голоса пророков, которых посылал Господь русскому народу, замирали неуслышанными, даже если они принадлежали таким людям, как Хомяков, Достоевский, Иоанн Кронштадтский, Митрополит Антоний. Воистину, имели уши слышать и не слышали.
Наоборот, к голосу противоположному прислушивались напряженно, и яд, страшный, разлагающий, тлетворный заливал русскую душу стремительными потоками. В этом яде были все оттенки: и грубый материализм, безбожие, нигилизм, и религиозный синкретизм теософии, и псевдо-христианство Толстого.
Опять по этому поводу можем мы вспомнить Хомякова, писавшего обо всей России в середины XIX века:
...Полные томленья
В слепой сомнения тоске
Пошли просить мы исцеленья
Не у Того, в Его ж руке
И блеск побед, и счастье мира,
И огнь любви, и свет умов -
Но у бездушного кумира,
У мертвых и слепых богов.
И обуяв в чаду гордыни,
Хмельные мудростью земной,
Мы отреклись от всей святыни,
От сердца стороны родной.
Очень показателен список сотрудников первой большой ежедневной газеты большевиков в России. Этот список приведен сейчас в газете "Наша страна" в Аргентине. Он взят из энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона.
"Новая Жизнь", ежедневная политическая и литературная газета фракции большевиков. Редактор-издатель - Н. М. Минский. Издатель - М. Ф. Андреева. Сотрудники: Л. Андреев, К. Балмонт, А. Богданова, И. Бунин, 3. Венгерова, В. Вересаев, М. Горький, Н. Ленин, А. Луначарский, А. Львов, Н. Ровков, А. Серафимович, Н. Тэффи, Е. Чириков.
Все имена популярнейшие, то, что называлось "властители дум" русского образованного общества. Этим списком имен сотрудников первой газеты большевиков так ясно подчеркивается закономерность, не случайность страшного пути России от бескровного, беззубого, но уже растленного либерализма к кровавому бреду большевизма.
Большевизм выхожен, выпестован, взлелеян общей изменой, общим отступлением детей от веры и верности православных отцов. Вся наша литература, вся культурная русская жизнь, как и жизнь всего человечества за последние столетия, пропитывалась страшным тлетворным ядом. Все писатели и поэты эту отраву провозглашали. Во всех "императорских" университетах она проповедывалась с кафедр, мыслящее общество и не представляло себе, что можно питаться чем-нибудь иным.
А в политической области!
Не будем касаться столь подавляюще господствовавших революционных течений. Были течения, боровшиеся с революцией. Но даже и там, например, у действительно лучшего государственного деятеля России П. А. Столыпина, мы не найдем памяти о религиозном значении России, о внутреннем смысле ее существования, а видим план обуржуазивания русского народа, т. е., и в государственно-хозяйственной области приведение ее на путь внутренней бессмыслицы.
Да, в религиозной сфере предреволюционных лет мы замечаем признаки как будто отрадных явлений: кратковременное, но яркое пробуждение многих слоев русского общества после речи Достоевского о Пушкине, особенно после смерти Достоевского и убиения Государя Александра II.
Это пробуждение общества любил вспоминать митрополит Антоний, и всегда указывал на него, как на отрадный факт. Отчасти, как отголосок этого пробуждения, явилось религиозное движение в среде русской интеллигенции: ВЛ. Соловьев, "Вехи", обращение марксистского профессора, человека верующего, потом даже священника Православной Церкви (о. Сергий Булгаков). В этом движении было много хорошего, обещающего, много было в нем чистой пшеницы, но очень много примешалось и плевел. И потому само по себе оно не было возрождающим.
Одним из плодов этого движения и притом плодом закономерным, т. е., прямо естественно из него выросшим, являются современные эмигрантские богословские группировки, отлично чувствующие себя в условиях безрелигиозной западно-европейской жизни, именно к этим условиям приспособившиеся и даже указывающие, что эти условия более благоприятны для Церкви, нежели "константиновский порядок", т. е., свято-русский государственный и общественный строй.
На примере "прочих народов" мы знаем, какую теплохладную, внутренне тоже пустую и религиозно бесплодную жизнь построили бы эти религиозно-философские круги в России, если бы им была предоставлена возможность строить.
Насущная необходимость коренной перемены жизни в России ощущалась перед революцией далеко не одними только революционерами. Болью за судьбы России, иногда ужасом за нее, проникнуты многие творения митрополита Антония и мученика протоиерея И. Восторгова, и великого чудотворца нашего протоиерея Иоанна Кронштадтского, и Сергия Нилуса, и почти всех других, как светских, так и духовных провозвестников Божией правды на Руси. Слово об этом Достоевского и славянофилов, также, как и пророчество преподобного Серафима Саровского достаточно известны.
Иногда этот страх за будущее России встречался совсем неожиданно. В 1863 году, среди полного казалось бы спокойствия только что освобожденной от крепостного права России, умирал епископ Саратовский Евфимий и перед смертью говорил: "Мне еже жити - Христос, еже умрети - приобретение, и чем скорее расчитаться с жизнью, тем лучше. И тем не менее хочется жить, ввиду бед, грядущих и на отечество, и на Церковь, и на самую веру".
Конечно, этот владыка все равно не дожил бы до ожидавшихся им бед, хотя и умирал сравнительно молодым - сорока с небольшим лет. Но для нас важно это ясное пророческое предчувствие грядущего.
В 1906 году молодой новонареченный епископ, ныне митрополит Анастасий говорил: "Время гонения для служителей Церкви не миновало. Наступают такие дни, когда мы снова увидим обиды, угрозы, разграбления и описания имений, храмы, обагренные кровью, и из храмов, соделавшихся кладбищами, увидем всенародное заклание пресвитеров и епископов".
Мучительным ожиданием прихода неизбежных бед напоены были все классы России. Александр Блок говорил о наступающем ХХ-м столетии:
Двадцатый век...
Еще бездомной,
Еще страшнее жизнь и мгла,
Еще черней, еще огромней
Тень люциферова крыла...
"Дохни Господь, живящей бурей", - молил А. Толстой.
Конечно, то, что случилось не было "живящей бурей". Для того, чтобы эта буря стала живящей, через многое еще всем нам надо будет пройти. К совершившемуся гораздо больше подходят слова апостола Павла: "Предать сатанe во измождение плоти, да дух спасется" (1Кор.5,5).
Россия предана сатане, и русский народ страждет плотию так, как ни один народ в мире не страждет. Может быть, только те народы, которых сейчас постигло то же самое бедствие, понимают всю безмерную глубину этих уже более чем тридцатилетних страданий.
Но спасается ли при этом дух?
Спасается. Мы это хорошо знаем, несмотря на отгораживающую нас от нашего народа на первый взгляд непроницаемую железную стену.
Знаем из свидетельств врагов - со страниц безбожной прессы, знаем и от иностранных свидетелей, несмотря на то, что мало "кто поймет или приметит гордый взор иноплеменный", а более всего от самих русских людей, недавно вырвавшихся или сейчас вырывающихся из страшного плена. От всех от них мы знаем, что ведется там великая ответственнейшая не перед Россией только, но и перед всем миром борьба за Бога, за веру, за правду.
И в этой борьбе, в этом подвиге всходят и проростают семена всех тех по настоящему добрых движений русского духа, какие были прежде, и какие есть теперь. Если против русской, а теперь и против всяческой человеческой души мобилизованы все силы ада, то и на защиту души мобилизованы все силы добра. Ни одно доброе наследие прошлого не останется бесплодным. Если бы не было наших святых и праведников, если бы не было работы митрополита Антония, славянофилов, Достоевского и всех иных, насколько реже прорывался бы теперь голос правды, сколько лишних людей соблазнилось бы так или иначе и отпало бы за это страшное время от Христа, насколько уменьшились бы силы добра в России и во всем мире!
Прорастают сейчас и дают всходы все семена, которые легко могли бы заглохнуть в сытой и благополучной буржуазной жизни, готовившейся России отступлением от Бога ее руководящих слоев и за ними народных масс.
Несмотря на нестерпимую мучительность нашей современной жизни, у нас есть одно неоспоримое преимущество пред предыдущим поколением: мы можем смело смотреть вперед, нам не надо с ужасом и трепетом ожидать приближения бури: она уже пришла и проносится. Мы потеряли все, нам терять уже нечего. В этом наше преимущество и перед прежними поколениями, и перед прочими народами.
И мы знаем, что самое для нас дорогое, самое святое - дух нашего народа, бессмертные души русских людей живы, несмотря на беспримерные кровавые испытания.
А что, если бы из первой мировой войны Россия вышла бы внешне благополучной, сытой, победоносной, а вместе с тем отрекшейся от всей своей внутренней правды, от веры, от религиозного осмысливания своего существования?
Сохранился бы тогда дух русского народа, бессмертные души русских людей? Не завяли ли бы они, не заснули ли бы они в греховных снах?
От внутренней измены себе самой, и от безнадежного сна греховного охраняла Россию власть ее царей, сознававших себя прежде всего слугами Божией правды, ее охранителями и проводителями в мире.
И ни один из прежних Государей так полно не осознавал, так глубоко не выявлял этого принципа, как последний наш Император-Государь Николай II. В его лице мы имели настоящего Государя Святой Руси, не колебавшегося принести и себя, и внешние интересы своей страны в жертву внутреннему смыслу ее существованию. Это особенно ярко проявилось в акте объявления войны 1914 года, когда внешние интересы России, сформулированные П. А. Столыпиным, требовали "двадцати лет мира", которые сделают Россию сильнейшей державой мира, а внутренний долг требовал принятия на себя нашей страной тяжелого креста войны.
Если бы наш народ оказался бы достойным своего царя, если бы Россия до конца пошла за ним, она в единении с ним смыла бы с себя все соблазны внутренней измены своему назначению. В единении с православным своим царем она стала бы опять православной Русью, и тогда для нее негибельным, непосильным соблазном было бы благоденствие, сила и слава, а служебным инструментом для выполнения своего нравственного предназначения, как это было во все века нашей истории.
Но все грехи, все соблазны, все измены, подготовленные и взращенные за предыдущие годы сплелись для того, чтобы заставить русский народ изменить своему царю. И мы изменили. А тогда, чтобы спасти драгоценнейшее - душу народную, нужно стало, чтобы пришли страшные бедствия, страшные муки. Это нравственно неизбежное последствие нашего греха: измены царю и своему нравственному назначению.
И для нравственного возрождения такое состояние мучительных испытаний менее страшно, менее безнадежно, чем если бы после измены Богу и совести мы остались бы жить во внешнем благополучии и сытости.
Пока жива народная душа (она жива), можно подняться из самого глубокого падения. А если бы душа умерла, надежды бы не было никакой. В сытости же и благополучии, при измене Божией правде, легко могла бы безнадежно умереть человеческая душа, как умерла она у многих народов, пошедших по этому пути.
Итак: даже самая страшная Божия кара - предание человека или народа сатане во измождение плоти, является знаком милости Божией: да дух спасается.
http://ivanovoconvent.ivnet.ru/_sermons/nathanael.htm
Вопрос этот, несмотря на его кажущуюся безцельность, вправе задать себе каждый русский человек, потому что вопрос этот имеет не только мечтательно-фантастический смысл, но и смысл религиозный.
Ведь мы, отвечая на этот вопрос, будем рисовать светлые и радостные картины не только внешнего процветания России, благополучия ее народа, но и скажем, что в этом случае было бы торжество правды на земле, что Россия, возглавленная своим праведным Государем, богатая и могучая, повела бы все народы к свету Божией правды.
А если так, то мы не только можем, но и должны задать себе вопрос - почему же в таком случае Господь не допустил совершения этих святых, таких казалось близких тогда к осуществлению и созревших возможностей?
Чтобы правильно, без бунта против Бога и без сомнений во всемогуществе Божием, ответить на этот мучительный вопрос, надо внимательно оглянуться на прошлое и посмотреть, чем была Россия перед революцией, какие силы были у нее в наличности, какими идеями она одушевлялась, по какому пути шла, и были ли у нее духовно реальные средства выполнить те пленительные картины торжества Православия, какие преподносятся русскому сердцу при мысли о том, что могло бы быть?
Быть может, наши мечты и претензии совершенно необоснованы, беспочвенны и не стоят серьезного вопроса: ну, вот, вроде того, как перед последней войной японцы уверяли нас на Дальнем Востоке, что их тотальная победа принесет торжество духа над материей, в то время как у них самих понятия о духовных ценностях были очень ограничены и характер власти был пропитан материализмом.
Конечно, наши русские мечты и претензии не являются такими. Всем ходом своей истории, всеми внутреннимисвойствами своего народа Россия действительно предназначалась именно для той провиденциальной роли, в которой мы так мучительно жадно хотели бы ее видеть. Но:
"Помни: быть орудьем Бога
Земным созданьям тяжело:
Своих рабов Он судит строго,
А на тебе, увы, как много
Грехов ужасных налегло.
О, недостойная избранья,
Ты избрана. Скорей омой
Себя слезами покаянья,
Да гром двойного наказанья
Не грянет над твоей главой".
Это за три четверти столетия до нашей катастрофы сказал человек с чистой душой и высоким разумом, сумевший глубже, чем кто-либо иной проникнуть в тайны судеб России (А. С. Хомяков).
Господь не знает лицеприятия, не возлюбляет Он какой-либо народ больше других по внешней случайной причине. Это относится и к Ветхому Завету, где избранничество народа Израильского и многократно подчеркнутая особливая Божия к нему любовь полностью объясняется тем, что этот народ своим историческим происхождением от праведнейшего Авраама и выработанными по Божиему указанию свойствами своего характера (например, несмешиваемостью с другими народами) был припособлен к выполнению Богом ему назначенной высочайшей задачи: хранить среди язычества, т. е., бесопоклонения, веру в Единого Бога и Ему служения.
Тем более это верно в отношении к временам Завета Нового. Все народы равно любит Господь и призывает к выполнению здесь на земле Своего нравственного закона, к служению Истине и к громогласному ее провозглашению. Потому-то именно христианским народам, уверо вавшим в Него, дал Господь могучую силу культуры и цивилизации, распространил их от предела до предела земли.
Но что сделали эти народы?
Гигантскими силами, данными Им для служения народу, они стали служить только сами себе, часто употребляя их и на взаимное истребление. Внутренне до конца растленная, выхолощенная, опустошенная, невдохновленная ничем, кроме материальных побуждений, жизнь этих народов у нас перед глазами.
Если бы весь человеческий мир стал бы насквозь и до конца таким благополучно сытым, безбожным и нравственно бессмысленным, каким хочет его видеть современная безидейная человеческая мысль, то существование человечества потеряло бы всякий смысл, и оно должно было бы исчезнуть, ибо ничто не может существовать без Божиего соизволения; а Божие соизволение не может быть дано бессмысленному явлению. Между тем, перед революцией Россия быстрыми шагами шла именно к достижению такой сытой и благополучной, но внутренне бессмысленной и безидейной жизни.
Вспомним, какими настроениями жила Россия перед революцией: отход от Православия, отказ от выполнения своей особенной, Богом ей назначенной задачи, был полным, по крайней мере в мыслящем интеллигентном классе, и это страшное духовное растление с катастрофической быстротой проникало из верхних слоев населения в нижние, производя в этих нижних, широких народных массах еще большие душевные опустошения, потому что тут растление не задерживалось никакими традициями, существовавшими в классах верхних. Сельское население - деревня - крестьянство - "христианство" русское разлагалось в предреволюционном угаре с невероятной быстротой на глазах одного поколения.
Еще страшнее было то, что голоса пророков, которых посылал Господь русскому народу, замирали неуслышанными, даже если они принадлежали таким людям, как Хомяков, Достоевский, Иоанн Кронштадтский, Митрополит Антоний. Воистину, имели уши слышать и не слышали.
Наоборот, к голосу противоположному прислушивались напряженно, и яд, страшный, разлагающий, тлетворный заливал русскую душу стремительными потоками. В этом яде были все оттенки: и грубый материализм, безбожие, нигилизм, и религиозный синкретизм теософии, и псевдо-христианство Толстого.
Опять по этому поводу можем мы вспомнить Хомякова, писавшего обо всей России в середины XIX века:
...Полные томленья
В слепой сомнения тоске
Пошли просить мы исцеленья
Не у Того, в Его ж руке
И блеск побед, и счастье мира,
И огнь любви, и свет умов -
Но у бездушного кумира,
У мертвых и слепых богов.
И обуяв в чаду гордыни,
Хмельные мудростью земной,
Мы отреклись от всей святыни,
От сердца стороны родной.
Очень показателен список сотрудников первой большой ежедневной газеты большевиков в России. Этот список приведен сейчас в газете "Наша страна" в Аргентине. Он взят из энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона.
"Новая Жизнь", ежедневная политическая и литературная газета фракции большевиков. Редактор-издатель - Н. М. Минский. Издатель - М. Ф. Андреева. Сотрудники: Л. Андреев, К. Балмонт, А. Богданова, И. Бунин, 3. Венгерова, В. Вересаев, М. Горький, Н. Ленин, А. Луначарский, А. Львов, Н. Ровков, А. Серафимович, Н. Тэффи, Е. Чириков.
Все имена популярнейшие, то, что называлось "властители дум" русского образованного общества. Этим списком имен сотрудников первой газеты большевиков так ясно подчеркивается закономерность, не случайность страшного пути России от бескровного, беззубого, но уже растленного либерализма к кровавому бреду большевизма.
Большевизм выхожен, выпестован, взлелеян общей изменой, общим отступлением детей от веры и верности православных отцов. Вся наша литература, вся культурная русская жизнь, как и жизнь всего человечества за последние столетия, пропитывалась страшным тлетворным ядом. Все писатели и поэты эту отраву провозглашали. Во всех "императорских" университетах она проповедывалась с кафедр, мыслящее общество и не представляло себе, что можно питаться чем-нибудь иным.
А в политической области!
Не будем касаться столь подавляюще господствовавших революционных течений. Были течения, боровшиеся с революцией. Но даже и там, например, у действительно лучшего государственного деятеля России П. А. Столыпина, мы не найдем памяти о религиозном значении России, о внутреннем смысле ее существования, а видим план обуржуазивания русского народа, т. е., и в государственно-хозяйственной области приведение ее на путь внутренней бессмыслицы.
Да, в религиозной сфере предреволюционных лет мы замечаем признаки как будто отрадных явлений: кратковременное, но яркое пробуждение многих слоев русского общества после речи Достоевского о Пушкине, особенно после смерти Достоевского и убиения Государя Александра II.
Это пробуждение общества любил вспоминать митрополит Антоний, и всегда указывал на него, как на отрадный факт. Отчасти, как отголосок этого пробуждения, явилось религиозное движение в среде русской интеллигенции: ВЛ. Соловьев, "Вехи", обращение марксистского профессора, человека верующего, потом даже священника Православной Церкви (о. Сергий Булгаков). В этом движении было много хорошего, обещающего, много было в нем чистой пшеницы, но очень много примешалось и плевел. И потому само по себе оно не было возрождающим.
Одним из плодов этого движения и притом плодом закономерным, т. е., прямо естественно из него выросшим, являются современные эмигрантские богословские группировки, отлично чувствующие себя в условиях безрелигиозной западно-европейской жизни, именно к этим условиям приспособившиеся и даже указывающие, что эти условия более благоприятны для Церкви, нежели "константиновский порядок", т. е., свято-русский государственный и общественный строй.
На примере "прочих народов" мы знаем, какую теплохладную, внутренне тоже пустую и религиозно бесплодную жизнь построили бы эти религиозно-философские круги в России, если бы им была предоставлена возможность строить.
Насущная необходимость коренной перемены жизни в России ощущалась перед революцией далеко не одними только революционерами. Болью за судьбы России, иногда ужасом за нее, проникнуты многие творения митрополита Антония и мученика протоиерея И. Восторгова, и великого чудотворца нашего протоиерея Иоанна Кронштадтского, и Сергия Нилуса, и почти всех других, как светских, так и духовных провозвестников Божией правды на Руси. Слово об этом Достоевского и славянофилов, также, как и пророчество преподобного Серафима Саровского достаточно известны.
Иногда этот страх за будущее России встречался совсем неожиданно. В 1863 году, среди полного казалось бы спокойствия только что освобожденной от крепостного права России, умирал епископ Саратовский Евфимий и перед смертью говорил: "Мне еже жити - Христос, еже умрети - приобретение, и чем скорее расчитаться с жизнью, тем лучше. И тем не менее хочется жить, ввиду бед, грядущих и на отечество, и на Церковь, и на самую веру".
Конечно, этот владыка все равно не дожил бы до ожидавшихся им бед, хотя и умирал сравнительно молодым - сорока с небольшим лет. Но для нас важно это ясное пророческое предчувствие грядущего.
В 1906 году молодой новонареченный епископ, ныне митрополит Анастасий говорил: "Время гонения для служителей Церкви не миновало. Наступают такие дни, когда мы снова увидим обиды, угрозы, разграбления и описания имений, храмы, обагренные кровью, и из храмов, соделавшихся кладбищами, увидем всенародное заклание пресвитеров и епископов".
Мучительным ожиданием прихода неизбежных бед напоены были все классы России. Александр Блок говорил о наступающем ХХ-м столетии:
Двадцатый век...
Еще бездомной,
Еще страшнее жизнь и мгла,
Еще черней, еще огромней
Тень люциферова крыла...
"Дохни Господь, живящей бурей", - молил А. Толстой.
Конечно, то, что случилось не было "живящей бурей". Для того, чтобы эта буря стала живящей, через многое еще всем нам надо будет пройти. К совершившемуся гораздо больше подходят слова апостола Павла: "Предать сатанe во измождение плоти, да дух спасется" (1Кор.5,5).
Россия предана сатане, и русский народ страждет плотию так, как ни один народ в мире не страждет. Может быть, только те народы, которых сейчас постигло то же самое бедствие, понимают всю безмерную глубину этих уже более чем тридцатилетних страданий.
Но спасается ли при этом дух?
Спасается. Мы это хорошо знаем, несмотря на отгораживающую нас от нашего народа на первый взгляд непроницаемую железную стену.
Знаем из свидетельств врагов - со страниц безбожной прессы, знаем и от иностранных свидетелей, несмотря на то, что мало "кто поймет или приметит гордый взор иноплеменный", а более всего от самих русских людей, недавно вырвавшихся или сейчас вырывающихся из страшного плена. От всех от них мы знаем, что ведется там великая ответственнейшая не перед Россией только, но и перед всем миром борьба за Бога, за веру, за правду.
И в этой борьбе, в этом подвиге всходят и проростают семена всех тех по настоящему добрых движений русского духа, какие были прежде, и какие есть теперь. Если против русской, а теперь и против всяческой человеческой души мобилизованы все силы ада, то и на защиту души мобилизованы все силы добра. Ни одно доброе наследие прошлого не останется бесплодным. Если бы не было наших святых и праведников, если бы не было работы митрополита Антония, славянофилов, Достоевского и всех иных, насколько реже прорывался бы теперь голос правды, сколько лишних людей соблазнилось бы так или иначе и отпало бы за это страшное время от Христа, насколько уменьшились бы силы добра в России и во всем мире!
Прорастают сейчас и дают всходы все семена, которые легко могли бы заглохнуть в сытой и благополучной буржуазной жизни, готовившейся России отступлением от Бога ее руководящих слоев и за ними народных масс.
Несмотря на нестерпимую мучительность нашей современной жизни, у нас есть одно неоспоримое преимущество пред предыдущим поколением: мы можем смело смотреть вперед, нам не надо с ужасом и трепетом ожидать приближения бури: она уже пришла и проносится. Мы потеряли все, нам терять уже нечего. В этом наше преимущество и перед прежними поколениями, и перед прочими народами.
И мы знаем, что самое для нас дорогое, самое святое - дух нашего народа, бессмертные души русских людей живы, несмотря на беспримерные кровавые испытания.
А что, если бы из первой мировой войны Россия вышла бы внешне благополучной, сытой, победоносной, а вместе с тем отрекшейся от всей своей внутренней правды, от веры, от религиозного осмысливания своего существования?
Сохранился бы тогда дух русского народа, бессмертные души русских людей? Не завяли ли бы они, не заснули ли бы они в греховных снах?
От внутренней измены себе самой, и от безнадежного сна греховного охраняла Россию власть ее царей, сознававших себя прежде всего слугами Божией правды, ее охранителями и проводителями в мире.
И ни один из прежних Государей так полно не осознавал, так глубоко не выявлял этого принципа, как последний наш Император-Государь Николай II. В его лице мы имели настоящего Государя Святой Руси, не колебавшегося принести и себя, и внешние интересы своей страны в жертву внутреннему смыслу ее существованию. Это особенно ярко проявилось в акте объявления войны 1914 года, когда внешние интересы России, сформулированные П. А. Столыпиным, требовали "двадцати лет мира", которые сделают Россию сильнейшей державой мира, а внутренний долг требовал принятия на себя нашей страной тяжелого креста войны.
Если бы наш народ оказался бы достойным своего царя, если бы Россия до конца пошла за ним, она в единении с ним смыла бы с себя все соблазны внутренней измены своему назначению. В единении с православным своим царем она стала бы опять православной Русью, и тогда для нее негибельным, непосильным соблазном было бы благоденствие, сила и слава, а служебным инструментом для выполнения своего нравственного предназначения, как это было во все века нашей истории.
Но все грехи, все соблазны, все измены, подготовленные и взращенные за предыдущие годы сплелись для того, чтобы заставить русский народ изменить своему царю. И мы изменили. А тогда, чтобы спасти драгоценнейшее - душу народную, нужно стало, чтобы пришли страшные бедствия, страшные муки. Это нравственно неизбежное последствие нашего греха: измены царю и своему нравственному назначению.
И для нравственного возрождения такое состояние мучительных испытаний менее страшно, менее безнадежно, чем если бы после измены Богу и совести мы остались бы жить во внешнем благополучии и сытости.
Пока жива народная душа (она жива), можно подняться из самого глубокого падения. А если бы душа умерла, надежды бы не было никакой. В сытости же и благополучии, при измене Божией правде, легко могла бы безнадежно умереть человеческая душа, как умерла она у многих народов, пошедших по этому пути.
Итак: даже самая страшная Божия кара - предание человека или народа сатане во измождение плоти, является знаком милости Божией: да дух спасается.
http://ivanovoconvent.ivnet.ru/_sermons/nathanael.htm
