МоЈ первое впечатление о Киево-Печерской Лавре связано с дореволюционным цветным литографическим ее изображением на стене избы моей старой бабки по матери - Ольги Пятановой в большом тамбовском селе с именем Титовка. Рассказывали, что основано оно было барином Титовым, который и поселил здесь на российских черноземах крестьян из Владимиркой губернии, что под Москвой. Местные коренные жители сторонились "крепаков": их парни не брали титовских девок замуж (дети станут крепостными). Да и говор у северных новоселов был какой-то чудной, "цокающий": вместо "ч" всЈ норовили "ц" произнести. Вот и выходило: "быцок" вместо бычок, "цорненький" вместо чорненький. И Лавру Киевскую они называли по своему - "ПецЈрския Лавры". Ходили туда богомольцы из села пешие, в лаптях, с молитвой и котомкой. Брели более полугода. Останавливались только на ночлег, питались только просфорами да черными сухарями. Они и принесли из Киева эту цветную литографию Лавры, которую я маленьким и углядел на стене рядом с темной божницей.
Лики суровых святых смотрели на меня большими серьЈзными глазами, заглядывая в самое нутро. А рядом сияла разными оттенками цветов, все больше золотыми и бирюзовыми и красными, как сказочный Китеж-град, Святая Обитель, Великая Успенская Церковь, Святые Пещеры, Великая лаврская колокольня. Все на горе, а внизу Днепр. По нему плывут пароходы. На берегу стоят монахи в черных одеждах. ВсЈ меня удивляло. Даже графика букв на литографии была необычная, церковнославянская: "Святыя Ближния и Дальния Пещеры".
Киево-Печерская Лавра - мой первый детский сказочный сон, который мне запомнился. Знать бы тогда пятилетнему босоножке, что в этой самой Киевской Лавре Господь приведет ему в 1988 году быть ее первым наместником после возвращения ее коммунистическими властями в дни празднования великого юбилея тысячелетия крещения Руси? Что мне придется восстанавливать из руин те самые храмы, которые сияли неземной красотой с дешевой старой литографии? Конечно, мне этого было тогда знать не дано. Но это было известно Господу Богу и Матери Божией и Они, я думаю, уже тогда всадили в мою душу трепет перед святыней Церкви Христовой на Руси - самим истоком Святого Православия.
Господь привел моих родителей на жительство в Киев. И первое, что я сделал десятилетним отроком - пошел в Лавру пешком со стороны Дарницы. Взобрался вверх на крутые холмы, прошел вдоль почерневших местами каменных стен к церкви Святого апостола Андрея Первозванного. Из неЈ на Днепр глядела меленькая бойница-окно. Попытался туда заглянуть. Темно. Какие-то маленькие двери на противоположной ее стороне были еле заметны. Вдруг послышалось мне церковное пение. Тогда в Лавре уже был музей. Вход для посетителей был запрещен, якобы из-за аварийности строений. Но это было именно церковное пение. Я не мог ошибиться, ибо слышал его на панихидах у бабки. Сошел с горы и долго припоминал запавший в душу мотив...
Через много лет после учЈбы в Санкт-Петербургской Духовной Академии и работы преподавателем церковного пения в семинарии я приехал в Киев, уже будучи иеромонахом. Шла подготовка к встрече тысячелетнего юбилея крещения Руси. В Москве начались праздничные церковные торжества. Вот тогда-то меня и позвал к себе митрополит Филарет (Денисенко), на то время еще законный владыка киевский. В гостевой зале ко мне присоединился архимандрит Иаков (Пинчук), и нас вскоре позвали в кабинет Филарета. Тот с ходу сообщил, что часть Лавры (Дальние Пещеры) возвращаются Православной Церкви и что он решил назначить архимандрита Иакова ее наместником, а мне благословил быть там регентом хора. Составили список из пяти человек-монахов Киевской епархии, которым суждено было положить начало монастырской братии. Но что-то не получалось. Филарет нервничал. Через несколько дней меня снова неожиданно вызвали к Филарету. Я снова ждал приЈма в большой гостиной на Пушкинской, 36. Мимо меня в кабинет Филарета прошел митрополит Крутицкий и Коломенский Ювеналий (Поярков), который тогда был дружен с Филаретом и знал меня по Питеру. Через минут двадцать вышел, подошел ко мне и, улыбаясь, пожал мне руку. Снова пришел архимандрит Иаков Пинчук. В кабинете Филарета мы сели рядом. Слышу слова Филарета: "Я решил вас, отец Ионафан, временно назначить наместником Лавры. Сейчас выезжаем в Совет по делам религий, и вы подпишете Акт о приЈме монастырских корпусов". Не я, но сама душа во мне вдруг с болью закричала: "Нет! Не я! Не достоин!". Я был готов упасть на колени и молить Филарета об отмене этого решения. И только обет монашеского беспрекословного послушания остановил мой крик и я...промолчал, утешаясь словом "временно".
Сам акт передачи был обставлен торжественно. Было много журналистов. Я подписал как в тумане какие-то бумаги, не читая, полностью полагаясь на Филарета. Через некоторое время я узнал, что кандидатура Иакова была отклонена "органами". Нужно было найти замену. Но монахов с высоким саном архимандрита под рукой не было. Нужна была переходная временная кандидатура. Ею оказался я, хотя был в то время новоиспеченным игуменом.
Поехал в Лавру осматривать корпуса. Директор музея-заповедника "Киево-Печерская Лавра" Юрий Кибальник встретил меня без энтузиазма. Пошли по корпусам. Осматривали. Я расписывался на каких-то бумагах, едва веря в происходящее. По-моему, все члены приемной комиссии с обеих сторон испытывали смущение. Но особенно "музейщики". Ведь атеистический статус "заповедника" еще никто не отменял. Повсюду висели плакаты и стенды, разъясняющие пагубность религиозного "мракобесия". Гиды всЈ еще упорно долбили толпам советских туристов тонкости "фабрикации" мощей бездельниками монахами. В одном из корпусов были выставлены напоказ святые мироточивые главы. В качестве наглядного пособия они должны были опровергнуть сам факт мироточения (видимо, работники музея полагали, что Бог обязательно должен был явить им это чудо, а поскольку его нет, то и чуда нет, и ...Бога тоже нет, - следовал вывод экскурсоводов). Вот мы и ходили среди толп зевак, косившихся то на плакаты против "церковников", то на меня в рясе и в клобуке. Директор почему-то особенно переживал, что придЈтся отдать монастырю только что сооруженную в кельях общественную столовую и общественный туалет. Когда зашли в церковь Рождества Пресвятой Богородицы на Дальних пещерах, я ахнул. Все стены были без штукатурки, почерневшие. Впечатление было как после бомбЈжки. Корпус наместника, где позднее расположилась резиденция Митрополита Киевского Владимира, был подобен яичной скорлупе. Колодцы преподобных Антония и Феодосия засыпаны, и их точное место расположения удалось потом найти с большим трудом (на большой глубине строители нашли облицовочную первую плитку. Сверху разбитого основания была проложена канализационная труба: делалось так, чтобы православные больнее испытали закрытие Лавры в 1960 году и не ходили за водой из колодцев). Аннозачатьевская церковь была в аварийном состоянии. В жилых корпусах располагались ювелирные или реставрационные мастерские. Кругом грязь, запустение. Здание нынешней семинарии, совершенно разбитое, стояло уродливо перед входом на территорию Дальних пещер. В самих пещерах святые мощи угодников Божиих были завернутыми в простую тонкую материю. Все прежнее церковное облачение, соответствовавшее их сану, из-за сырости прогнило и было заменено работниками музея на дешевые лоскутки. Многие мощи были открыты. Группы экскурсантов могли свободно дотронуться до них. Был случай, когда кто-то из них грубо отломал перст у одного из преподобных, и тогда их стали закрывать стеклом. Из подземных храмов только церковь преподобного Феодосия внешне была благопристойной, но в алтаре престолов не было. Их использовали как склады. Церковка Благовещения, ископанная самим преподобным Феодосием, пребывала в полном забвении и запустении. В нескольких многоярусных шкафах стояли металлические и стеклянные сосуды с мироточивыми главами. Все они - белого цвета. Никакого намека на источение св. мира или благоухание.
Но отступать было уже нельзя. Начали монахи организации богослужения под открытым небом, так как единственный Аннозачатьевский храм был закрыт, как я сказал, из-за аварийности. Служили в беседке, что на площади в Дальних Пещерах. Пищу поначалу привозили из Покровского монастыря. Ели прямо на площади перед церковью Рождества Пресвятой Богородицы. Кое-как приспособили две-три комнаты под временное жилье. Ни кроватей, ни матрасов. Спали на кирпичах. Благо весна и лето были теплыми. Когда начинался дождь, хватали переносной престол и под липу. Переждем и служим дальше. Потом пришло в голову служить в нижней галерее церкви Рождества Пресвятой Богородицы.
Однажды был такой чудесный случай. Шла Божественная Литургия. Мы причастились. Слышу, шум в народе. Глазом скосил налево, а народ, что вдоль галереи стоял весь кверху смотрит и пальцами в небо показывает. Я вышел на площадь. Смотрю над церковью Пресвятой Богородицы сияет солнце, а вокруг него геометрически правильный черный круг. Больше я ничего не увидел. Но к концу всех наших служб подошли люди с левого берега Днепра и рассказали, видели над Лаврой Деву Марию, которая покрывала ее Своим омофором. Сверил по времени. Аккурат то самое, когда мы наблюдали солнечное непонятное нам явление.
После наступления холодов перебрались в пещерный храм преп. Феодосия и стали там служить Литургии. Народ стоял так плотно, что свечи к концу службы тухли из-за недостатка кислорода. Но никто не уходил. Я часто брал кадило и шел с ним по длинным пещерам, обкаживая святые мощи угодников Божиих. Мне казалось, что они радуются этому. А я вспоминал при этом, как мальчиком я хотел пробраться к ним и слышал непонятное пение из пещер и дивился происшедшему со мной. Когда доходил до пещерки с мироточивыми главами, то смотрел на них и просил Бога, чтобы Он явил нам чудо мироточения для укрепления сил малого монашеского стада и в знак Своего к нам благоволения.
Долгое время монахов было немного. Никто особенно не торопился, глядя на наши неудобства и лишения. Да и монахи то были большей частью новоначальные. Было и немного послушников. Некоторые из них уже архиереи или архимандриты, или наместники монастырей. Всех их я постриг в монашество у гробницы преп. Феодосия в Дальних пещерах. И все они достойно несли тяготы монашеской жизни в возрожденной обители. Кроме стояния на долгих монастырских службах мне приходилось распределять иноков на послушания по монастырю и обслуживание многочисленных туристов и появившихся паломников. Последние часто щедро приносили свои сбережения, отдавая их на реставрацию обители. Из далекой Австралии православные пожертвованы были куски зеленой парчи, из которой мы сшили новые облачения-покрывала для мощей преподобных. Шла реставрация церквей и строений. Постепенно иноки перешли в свои кельи. Наместник - в отреставрированный Дом Блюстителя Дальних пещер. Рабочие трудились и днем и ночью под руководством моего брата-строителя Александра Елецких. На кухне трудилась моя мать Ольга Семеновна и сестра Антонина. Уставали, но молчали. У всех было какое-то праздничное приподнятое чувство.
В обществе тогда начинались брожения. Появились националисты. Тогда монахи установили на Дальних Пещерах памятный знак в честь первосвятителей славян - святых братьев Мефодия и Кирилла с тремя надписями на церковнославянском русском, украинском и белорусском языках "В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог". Пусть все помнят, что все мы - рода славянского, единого, православного.
В монастыре управлял не наместник, а устав. За трапезой - полное молчание. Только житие слушали. После вечерней молитвы дополнительное правило - чтение молитвы Иисусовой с поклонами, особым чином, которой нас обучил афонский инок о. Серафим. Пришлось заняться изучением забытого певческого лаврского обихода и лаврского богослужебного устава. В этом неоценимую услугу оказал покойный архимандрит Спиридон, живший в то время в Житомире (впоследствии переехал умирать в Лару, приняв схиму, там и похоронен).
Запомнилось мне начало мироточения от святых глав. Было, кажется, это летом в 1999 году. Прибегает ко мне послушник из пещер. Плачет: отец Наместник, виноват, не досмотрел! Что такое? Да, вот, объясняет, убирал в пещерке с главами и не доглядел как в один из сосудов попала...вода!? Я сразу каким то чутьем догадался, что дело тут не в воде. Пошли, говорю. Захожу в пещерку, открываю сосуд. А из него в лицо невыразимый букет благоухания. Смотрю, а глава, уже не белая, а темного коричневого колера, как бы плавает в кристально прозрачном масле. Миро! Открываю еще два, уже металлических сосуда, а там благоухающей жидкости с ладонь в каждой. Я узнал миро, хотя не видел ни разу. Сердце забилось. Господи! Ты явил нам знак Своей небесной милости! Мощи ожили! Проснулись! Матерь Божия! Ты - наша игумения. Это Ты являешь Свой покров Твоей обители! Велел позвать старого монаха, жившего в Лавре до закрытия, ныне уже покойного архимандрита Игоря (Воронкова). Тот понюхал. Посмотрел на меня. На глазах слезы. Это, говорит, миро! На трапезе, стараясь не волноваться, рассказываю всю историю явления мироточения. Монахи как-то тихо все выслушали. Никаких особых внешних проявлений, как будто так и должно было быть. Потом пошли в пещеры. Все помазались и помолились у святых глав.
Набрал я в пузырек из-под розового масла немного мира и иду к директору в Верхнюю "музейную" часть Лавры. Рассказываю и показываю. Смущенное молчание. Надо, говорит, на "планерке" об этом рассказать. Прихожу туда. Сидят гиды, научные работники музея. Я им этот пузырек то и показываю и рассказываю, что и как было. В зале тишина. Я попрощался. Рискнул дать пузырек с миром для анализа, который был выполнен под наблюдением г-жы Колпаковой, заведущей научным сектором музея. Результат таков: это биологическое вещество неизвестного происхождения, синтезировать которое искусственным путем невозможно. Да еще убрали тихо плакаты о фабрикации чудес. В местной газетке появилась статейка с издевательским заголовком: "В Лавре мощи снова закапали". Доложил Филарету. Тот посоветовал никому о чуде не распространяться. Но весть уже пошла по миру. Приезжали из Свердловска кинооператоры из "Русского видео", все засняли на пленку.
Приходил в пещеры, как турист, и психотерапевт Анатолий Кашпировский. Он тогда был на пике популярности. В то время встречи с ним добивались великие мира сего. И не только светские лица. Среди последних даже Филарет не утерпел и пригласил его к себе в резиденцию. А известная Евгения Петровна ("сестра" Филарета) с благословения "брата" даже "сподобилась" несколько раз посетить его сеансы в киевском кинотеатре "Современник". Пришлось по велению Филарета и мне ее туда сопровождать. После сеанса еле добрел до кельи. Стало мне плохо и тошнило.
Однажды в пещеры пришла молодая девушка-немка. Вся облысевшая. С нею папа. По-русски - ни слова не знают. Приехали к Кашпировскому, вдруг излечит ее голову и вновь вырастут волосы. Переводчик говорит: пришли в Лавру на всякий случай. Я посмотрел на нее и говорю: если ты поверишь, что Бог по молитвам преподобных тебя исцелит, то через это миро вы получите просимое. Она мне отвечает по-немецки: да, верю. И я святым миром большим крестом провел по облысевшей голове. И что вы думаете, через несколько месяцев узнал, что девушка исцелилась и у нее выросли прекрасные густые волосы! Приходили и другие после этого. Но был ли у них тот же эффект, мне не известно.
Запомнилось мне и посещение Лавры женой Президента Горбачева Раисой Максимовной. Филарет в то время был в отъезде и поручил мне встретить супругу генерального секретаря компартии. Само по себе желание "первой леди" было в те времена сенсационным. Это сейчас первые лица стоят со свечами на церковных службах и ничего особого в том уже и не замечают. Наоборот. Если нет Президента или губернатора на Рождество или на Пасху в храме, уже начинают нервничать и спрашивать, что случилось? А тогда все они нос свой воротили от церкви, как лукавый от ладана. А некоторые (Л. Кравчук) даже в эпоху перестройки успели секретные инструкции насочинять, как бы побольше церквей закрыть накануне юбилея Крещения Руси. Так вот, уже за одно желание прийти в Лавру Раисе Максимовне по тем временам надо было бы памятник поставить. Ждали мы ее долго. На дворе было холодно. Она пришла в сопровождении г-на Медведева - секретаря компартии, но поменьше, из Москвы. Побывала у глав в пещерах. Спросила у директора Лавры: "Это правда?" Тот что-то промямлил невразумительное. Испугался, видно. Захотела Раиса Максимовна поставить свечу перед иконой архангела Михаила (за мужа?). И, чтобы обязательно пожертвовать что-либо за свечу. Денег не оказалось. Тогда секретарь компартии, что поменьше, двадцать пять своих рублей достал из кармана, и она их в церковный ящик опустила. Смелая была. А, выйдя наверх, посадила еще и елочку около липы (мол, жизнь ценна, если дерево посадишь). Кто-то потом этой елочке макушку подломил, со злости, наверное. Елочка потом долго болела, но потом все же ожила, зазеленела и здравствует на своем месте и поныне. Вообще, достойная была женщина Раиса Максимовна, скромная. Много несправедливостей претерпела. Царство ей Небесное! Помню, ее вопрос на выезде из Лавры Раде Щербицкой (жене первого секретаря ЦК КПУ): "А кто он? А что, он еще не епископ?". Рядом стояла Евгения Петровна. Через некоторое время я был возведен Указом Патриарха Пимена в сан епископа. Видно, услышали те, кому следует. Или она сама, приехав в Москву, меня не забыла? Но, может и не так. Ведь, всЈ и все мы - в руках Божиих.
Лики суровых святых смотрели на меня большими серьЈзными глазами, заглядывая в самое нутро. А рядом сияла разными оттенками цветов, все больше золотыми и бирюзовыми и красными, как сказочный Китеж-град, Святая Обитель, Великая Успенская Церковь, Святые Пещеры, Великая лаврская колокольня. Все на горе, а внизу Днепр. По нему плывут пароходы. На берегу стоят монахи в черных одеждах. ВсЈ меня удивляло. Даже графика букв на литографии была необычная, церковнославянская: "Святыя Ближния и Дальния Пещеры".
Киево-Печерская Лавра - мой первый детский сказочный сон, который мне запомнился. Знать бы тогда пятилетнему босоножке, что в этой самой Киевской Лавре Господь приведет ему в 1988 году быть ее первым наместником после возвращения ее коммунистическими властями в дни празднования великого юбилея тысячелетия крещения Руси? Что мне придется восстанавливать из руин те самые храмы, которые сияли неземной красотой с дешевой старой литографии? Конечно, мне этого было тогда знать не дано. Но это было известно Господу Богу и Матери Божией и Они, я думаю, уже тогда всадили в мою душу трепет перед святыней Церкви Христовой на Руси - самим истоком Святого Православия.
Господь привел моих родителей на жительство в Киев. И первое, что я сделал десятилетним отроком - пошел в Лавру пешком со стороны Дарницы. Взобрался вверх на крутые холмы, прошел вдоль почерневших местами каменных стен к церкви Святого апостола Андрея Первозванного. Из неЈ на Днепр глядела меленькая бойница-окно. Попытался туда заглянуть. Темно. Какие-то маленькие двери на противоположной ее стороне были еле заметны. Вдруг послышалось мне церковное пение. Тогда в Лавре уже был музей. Вход для посетителей был запрещен, якобы из-за аварийности строений. Но это было именно церковное пение. Я не мог ошибиться, ибо слышал его на панихидах у бабки. Сошел с горы и долго припоминал запавший в душу мотив...
Через много лет после учЈбы в Санкт-Петербургской Духовной Академии и работы преподавателем церковного пения в семинарии я приехал в Киев, уже будучи иеромонахом. Шла подготовка к встрече тысячелетнего юбилея крещения Руси. В Москве начались праздничные церковные торжества. Вот тогда-то меня и позвал к себе митрополит Филарет (Денисенко), на то время еще законный владыка киевский. В гостевой зале ко мне присоединился архимандрит Иаков (Пинчук), и нас вскоре позвали в кабинет Филарета. Тот с ходу сообщил, что часть Лавры (Дальние Пещеры) возвращаются Православной Церкви и что он решил назначить архимандрита Иакова ее наместником, а мне благословил быть там регентом хора. Составили список из пяти человек-монахов Киевской епархии, которым суждено было положить начало монастырской братии. Но что-то не получалось. Филарет нервничал. Через несколько дней меня снова неожиданно вызвали к Филарету. Я снова ждал приЈма в большой гостиной на Пушкинской, 36. Мимо меня в кабинет Филарета прошел митрополит Крутицкий и Коломенский Ювеналий (Поярков), который тогда был дружен с Филаретом и знал меня по Питеру. Через минут двадцать вышел, подошел ко мне и, улыбаясь, пожал мне руку. Снова пришел архимандрит Иаков Пинчук. В кабинете Филарета мы сели рядом. Слышу слова Филарета: "Я решил вас, отец Ионафан, временно назначить наместником Лавры. Сейчас выезжаем в Совет по делам религий, и вы подпишете Акт о приЈме монастырских корпусов". Не я, но сама душа во мне вдруг с болью закричала: "Нет! Не я! Не достоин!". Я был готов упасть на колени и молить Филарета об отмене этого решения. И только обет монашеского беспрекословного послушания остановил мой крик и я...промолчал, утешаясь словом "временно".
Сам акт передачи был обставлен торжественно. Было много журналистов. Я подписал как в тумане какие-то бумаги, не читая, полностью полагаясь на Филарета. Через некоторое время я узнал, что кандидатура Иакова была отклонена "органами". Нужно было найти замену. Но монахов с высоким саном архимандрита под рукой не было. Нужна была переходная временная кандидатура. Ею оказался я, хотя был в то время новоиспеченным игуменом.
Поехал в Лавру осматривать корпуса. Директор музея-заповедника "Киево-Печерская Лавра" Юрий Кибальник встретил меня без энтузиазма. Пошли по корпусам. Осматривали. Я расписывался на каких-то бумагах, едва веря в происходящее. По-моему, все члены приемной комиссии с обеих сторон испытывали смущение. Но особенно "музейщики". Ведь атеистический статус "заповедника" еще никто не отменял. Повсюду висели плакаты и стенды, разъясняющие пагубность религиозного "мракобесия". Гиды всЈ еще упорно долбили толпам советских туристов тонкости "фабрикации" мощей бездельниками монахами. В одном из корпусов были выставлены напоказ святые мироточивые главы. В качестве наглядного пособия они должны были опровергнуть сам факт мироточения (видимо, работники музея полагали, что Бог обязательно должен был явить им это чудо, а поскольку его нет, то и чуда нет, и ...Бога тоже нет, - следовал вывод экскурсоводов). Вот мы и ходили среди толп зевак, косившихся то на плакаты против "церковников", то на меня в рясе и в клобуке. Директор почему-то особенно переживал, что придЈтся отдать монастырю только что сооруженную в кельях общественную столовую и общественный туалет. Когда зашли в церковь Рождества Пресвятой Богородицы на Дальних пещерах, я ахнул. Все стены были без штукатурки, почерневшие. Впечатление было как после бомбЈжки. Корпус наместника, где позднее расположилась резиденция Митрополита Киевского Владимира, был подобен яичной скорлупе. Колодцы преподобных Антония и Феодосия засыпаны, и их точное место расположения удалось потом найти с большим трудом (на большой глубине строители нашли облицовочную первую плитку. Сверху разбитого основания была проложена канализационная труба: делалось так, чтобы православные больнее испытали закрытие Лавры в 1960 году и не ходили за водой из колодцев). Аннозачатьевская церковь была в аварийном состоянии. В жилых корпусах располагались ювелирные или реставрационные мастерские. Кругом грязь, запустение. Здание нынешней семинарии, совершенно разбитое, стояло уродливо перед входом на территорию Дальних пещер. В самих пещерах святые мощи угодников Божиих были завернутыми в простую тонкую материю. Все прежнее церковное облачение, соответствовавшее их сану, из-за сырости прогнило и было заменено работниками музея на дешевые лоскутки. Многие мощи были открыты. Группы экскурсантов могли свободно дотронуться до них. Был случай, когда кто-то из них грубо отломал перст у одного из преподобных, и тогда их стали закрывать стеклом. Из подземных храмов только церковь преподобного Феодосия внешне была благопристойной, но в алтаре престолов не было. Их использовали как склады. Церковка Благовещения, ископанная самим преподобным Феодосием, пребывала в полном забвении и запустении. В нескольких многоярусных шкафах стояли металлические и стеклянные сосуды с мироточивыми главами. Все они - белого цвета. Никакого намека на источение св. мира или благоухание.
Но отступать было уже нельзя. Начали монахи организации богослужения под открытым небом, так как единственный Аннозачатьевский храм был закрыт, как я сказал, из-за аварийности. Служили в беседке, что на площади в Дальних Пещерах. Пищу поначалу привозили из Покровского монастыря. Ели прямо на площади перед церковью Рождества Пресвятой Богородицы. Кое-как приспособили две-три комнаты под временное жилье. Ни кроватей, ни матрасов. Спали на кирпичах. Благо весна и лето были теплыми. Когда начинался дождь, хватали переносной престол и под липу. Переждем и служим дальше. Потом пришло в голову служить в нижней галерее церкви Рождества Пресвятой Богородицы.
Однажды был такой чудесный случай. Шла Божественная Литургия. Мы причастились. Слышу, шум в народе. Глазом скосил налево, а народ, что вдоль галереи стоял весь кверху смотрит и пальцами в небо показывает. Я вышел на площадь. Смотрю над церковью Пресвятой Богородицы сияет солнце, а вокруг него геометрически правильный черный круг. Больше я ничего не увидел. Но к концу всех наших служб подошли люди с левого берега Днепра и рассказали, видели над Лаврой Деву Марию, которая покрывала ее Своим омофором. Сверил по времени. Аккурат то самое, когда мы наблюдали солнечное непонятное нам явление.
После наступления холодов перебрались в пещерный храм преп. Феодосия и стали там служить Литургии. Народ стоял так плотно, что свечи к концу службы тухли из-за недостатка кислорода. Но никто не уходил. Я часто брал кадило и шел с ним по длинным пещерам, обкаживая святые мощи угодников Божиих. Мне казалось, что они радуются этому. А я вспоминал при этом, как мальчиком я хотел пробраться к ним и слышал непонятное пение из пещер и дивился происшедшему со мной. Когда доходил до пещерки с мироточивыми главами, то смотрел на них и просил Бога, чтобы Он явил нам чудо мироточения для укрепления сил малого монашеского стада и в знак Своего к нам благоволения.
Долгое время монахов было немного. Никто особенно не торопился, глядя на наши неудобства и лишения. Да и монахи то были большей частью новоначальные. Было и немного послушников. Некоторые из них уже архиереи или архимандриты, или наместники монастырей. Всех их я постриг в монашество у гробницы преп. Феодосия в Дальних пещерах. И все они достойно несли тяготы монашеской жизни в возрожденной обители. Кроме стояния на долгих монастырских службах мне приходилось распределять иноков на послушания по монастырю и обслуживание многочисленных туристов и появившихся паломников. Последние часто щедро приносили свои сбережения, отдавая их на реставрацию обители. Из далекой Австралии православные пожертвованы были куски зеленой парчи, из которой мы сшили новые облачения-покрывала для мощей преподобных. Шла реставрация церквей и строений. Постепенно иноки перешли в свои кельи. Наместник - в отреставрированный Дом Блюстителя Дальних пещер. Рабочие трудились и днем и ночью под руководством моего брата-строителя Александра Елецких. На кухне трудилась моя мать Ольга Семеновна и сестра Антонина. Уставали, но молчали. У всех было какое-то праздничное приподнятое чувство.
В обществе тогда начинались брожения. Появились националисты. Тогда монахи установили на Дальних Пещерах памятный знак в честь первосвятителей славян - святых братьев Мефодия и Кирилла с тремя надписями на церковнославянском русском, украинском и белорусском языках "В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог". Пусть все помнят, что все мы - рода славянского, единого, православного.
В монастыре управлял не наместник, а устав. За трапезой - полное молчание. Только житие слушали. После вечерней молитвы дополнительное правило - чтение молитвы Иисусовой с поклонами, особым чином, которой нас обучил афонский инок о. Серафим. Пришлось заняться изучением забытого певческого лаврского обихода и лаврского богослужебного устава. В этом неоценимую услугу оказал покойный архимандрит Спиридон, живший в то время в Житомире (впоследствии переехал умирать в Лару, приняв схиму, там и похоронен).
Запомнилось мне начало мироточения от святых глав. Было, кажется, это летом в 1999 году. Прибегает ко мне послушник из пещер. Плачет: отец Наместник, виноват, не досмотрел! Что такое? Да, вот, объясняет, убирал в пещерке с главами и не доглядел как в один из сосудов попала...вода!? Я сразу каким то чутьем догадался, что дело тут не в воде. Пошли, говорю. Захожу в пещерку, открываю сосуд. А из него в лицо невыразимый букет благоухания. Смотрю, а глава, уже не белая, а темного коричневого колера, как бы плавает в кристально прозрачном масле. Миро! Открываю еще два, уже металлических сосуда, а там благоухающей жидкости с ладонь в каждой. Я узнал миро, хотя не видел ни разу. Сердце забилось. Господи! Ты явил нам знак Своей небесной милости! Мощи ожили! Проснулись! Матерь Божия! Ты - наша игумения. Это Ты являешь Свой покров Твоей обители! Велел позвать старого монаха, жившего в Лавре до закрытия, ныне уже покойного архимандрита Игоря (Воронкова). Тот понюхал. Посмотрел на меня. На глазах слезы. Это, говорит, миро! На трапезе, стараясь не волноваться, рассказываю всю историю явления мироточения. Монахи как-то тихо все выслушали. Никаких особых внешних проявлений, как будто так и должно было быть. Потом пошли в пещеры. Все помазались и помолились у святых глав.
Набрал я в пузырек из-под розового масла немного мира и иду к директору в Верхнюю "музейную" часть Лавры. Рассказываю и показываю. Смущенное молчание. Надо, говорит, на "планерке" об этом рассказать. Прихожу туда. Сидят гиды, научные работники музея. Я им этот пузырек то и показываю и рассказываю, что и как было. В зале тишина. Я попрощался. Рискнул дать пузырек с миром для анализа, который был выполнен под наблюдением г-жы Колпаковой, заведущей научным сектором музея. Результат таков: это биологическое вещество неизвестного происхождения, синтезировать которое искусственным путем невозможно. Да еще убрали тихо плакаты о фабрикации чудес. В местной газетке появилась статейка с издевательским заголовком: "В Лавре мощи снова закапали". Доложил Филарету. Тот посоветовал никому о чуде не распространяться. Но весть уже пошла по миру. Приезжали из Свердловска кинооператоры из "Русского видео", все засняли на пленку.
Приходил в пещеры, как турист, и психотерапевт Анатолий Кашпировский. Он тогда был на пике популярности. В то время встречи с ним добивались великие мира сего. И не только светские лица. Среди последних даже Филарет не утерпел и пригласил его к себе в резиденцию. А известная Евгения Петровна ("сестра" Филарета) с благословения "брата" даже "сподобилась" несколько раз посетить его сеансы в киевском кинотеатре "Современник". Пришлось по велению Филарета и мне ее туда сопровождать. После сеанса еле добрел до кельи. Стало мне плохо и тошнило.
Однажды в пещеры пришла молодая девушка-немка. Вся облысевшая. С нею папа. По-русски - ни слова не знают. Приехали к Кашпировскому, вдруг излечит ее голову и вновь вырастут волосы. Переводчик говорит: пришли в Лавру на всякий случай. Я посмотрел на нее и говорю: если ты поверишь, что Бог по молитвам преподобных тебя исцелит, то через это миро вы получите просимое. Она мне отвечает по-немецки: да, верю. И я святым миром большим крестом провел по облысевшей голове. И что вы думаете, через несколько месяцев узнал, что девушка исцелилась и у нее выросли прекрасные густые волосы! Приходили и другие после этого. Но был ли у них тот же эффект, мне не известно.
Запомнилось мне и посещение Лавры женой Президента Горбачева Раисой Максимовной. Филарет в то время был в отъезде и поручил мне встретить супругу генерального секретаря компартии. Само по себе желание "первой леди" было в те времена сенсационным. Это сейчас первые лица стоят со свечами на церковных службах и ничего особого в том уже и не замечают. Наоборот. Если нет Президента или губернатора на Рождество или на Пасху в храме, уже начинают нервничать и спрашивать, что случилось? А тогда все они нос свой воротили от церкви, как лукавый от ладана. А некоторые (Л. Кравчук) даже в эпоху перестройки успели секретные инструкции насочинять, как бы побольше церквей закрыть накануне юбилея Крещения Руси. Так вот, уже за одно желание прийти в Лавру Раисе Максимовне по тем временам надо было бы памятник поставить. Ждали мы ее долго. На дворе было холодно. Она пришла в сопровождении г-на Медведева - секретаря компартии, но поменьше, из Москвы. Побывала у глав в пещерах. Спросила у директора Лавры: "Это правда?" Тот что-то промямлил невразумительное. Испугался, видно. Захотела Раиса Максимовна поставить свечу перед иконой архангела Михаила (за мужа?). И, чтобы обязательно пожертвовать что-либо за свечу. Денег не оказалось. Тогда секретарь компартии, что поменьше, двадцать пять своих рублей достал из кармана, и она их в церковный ящик опустила. Смелая была. А, выйдя наверх, посадила еще и елочку около липы (мол, жизнь ценна, если дерево посадишь). Кто-то потом этой елочке макушку подломил, со злости, наверное. Елочка потом долго болела, но потом все же ожила, зазеленела и здравствует на своем месте и поныне. Вообще, достойная была женщина Раиса Максимовна, скромная. Много несправедливостей претерпела. Царство ей Небесное! Помню, ее вопрос на выезде из Лавры Раде Щербицкой (жене первого секретаря ЦК КПУ): "А кто он? А что, он еще не епископ?". Рядом стояла Евгения Петровна. Через некоторое время я был возведен Указом Патриарха Пимена в сан епископа. Видно, услышали те, кому следует. Или она сама, приехав в Москву, меня не забыла? Но, может и не так. Ведь, всЈ и все мы - в руках Божиих.
 СПЖ кв.jpg)
