Мелодии миров, пропущенные через особость собственного дара и мировидения, растворяются в поэтическом действе, чья магия, постепенно, вибрациями входя в пространство, овладевает сердцами, меняя их к лучшему (хочется верить):
Космос – вечная Божья свобода, -
Мне сказал астроном-богослов.
Во Вселенной он ищет не воду,
А мелодии тонких миров.
В небе песни ночного простора
Заплетаются в звездный венок.
Мирозданье – оркестр, пред которым
С дирижерскою палочкой – Бог!
Мелодика стихов Б. Орлова узнаваема: в этом сила её, благозвучной…
Ночью яснее мощь мирозданья, и – слышнее оркестры оного: самородные, чуткий слух поэта, этого сейсмографа бытия, не может не воспринять.
Осознание своего гостевания в мире даётся через суммы предметов и явлений, чья обыденность содержит столько обаяния, что забвение собственного гостевания логично… как волокнисто-яркий огонь печи:
Печь топлю. А под окошком ветер
Яблоню сгибает словно трость.
Я случайный гость на этом свете,
Но забыл, что я всего лишь гость.
Не один такой. Наш мир не прочен.
Хрупко и здоровье, и семья.
В сердце – холодок бессонной ночи.
Трость. Пижама. Жесткая скамья.
Мир предметен: но так, что через область тотальной, казалось бы, предметности, просвечивает высшее солнце правды, чья лучевидная сила облучает душу поэта – для песен его.
Чёткая, афористичная декларации сущности веры:
Разбита русская дорога.
То колея, то волчий след.
Мой путь – вперед. Я верю в Бога,
А там где Вера, страха нет.
У Орлова всё – очень русское, очень по-русски, словно поэт, исходивший много дорог, получивший суммы разноплановых ощущений стремится вывести код русскости.
Возможно ль?
У каждого он свой, и вместе – должен быть универсальный, всеобщий.
Парадоксами играя, можно точнее показать состояния и ощущения, их огонь, их неповторимость:
Не спрятаться в народе,
Когда народ – родня.
Я от людей свободен,
А люди – от меня.
Кричу о чем угодно –
Ни сердцу, ни уму.
Я стал таким свободным,
Что хочется в тюрьму.
Именно парадоксальность во многом определяет русскую жизнь, бытование русское здесь, на земле; вспомним хотя бы… Ивана-дурака, какой на самом деле – народный мудрец.
Порою, начиная стихотворения бытовым рядом, Орлов переводит оное в метафизические регистры, словно, используя инструментарий стиха, зажигает огни вечности:
Не отличить ноябрь от марта:
Куда ни ступишь – лужи сплошь.
Дозреет сердце до инфаркта –
И жизнь оценят в медный грош.
Кремнистый путь блестит, как Млечный.
И крик совы, и звон струны.
За жизнь Христос предложит вечность,
Но нет у вечности цены.
Кропотлив и неустанен, поэт творит свой свод – тяжёлый и ажурный одновременно, соединивший воздушность и земные напластования, и свод, поднимаясь выше и выше, словно испускает тонкие мелодии сияний.
