Домашние хладнокровно относились к Богу. Но глава семейства, Сергей Пешков, напротив, благоволил храму, имея духовный опыт, хоть и малый. Накануне Рождества супруга Светлана и дочки-погодки, уже школьницы – Таня и Валя, хлопотали об угощении на предстоящее застолье: пельменях и колбасках, да и о пироге с брусникой. А Сергей Иванович пробовал сосредоточиться на самом себе. Он вознамерился непременно попасть на ночную Литургию и, если Бог даст, причаститься. До начала службы времени оставалось в обрез. Пешков торопливо пролистывал «Молитвослов», что-то читал, но что-то иногда и пропускал, считая не столь важным. Предстояло ещё, как обычно он делал, записать на бумажке всякие согрешения, чтобы не забыть на исповеди…
Пешков одевался в прихожей, когда из комнаты вышла жена.
- Ты куда это собрался? Ночь на дворе! – не удержалась Светлана. – Да и холодина несусветная! Сиди дома! Завтра утром и сходишь в свой храм…
Сергея резанула категоричность любимой, мгновенно что-то встрепенулось внутри, но он сдержал готовое слететь с языка раздражение. Постарался придать голосу особую ласку.
- Не переживай, Светик, холода я не боюсь, а темноты и тем более. И храм от нас недалеко, не десять вёрст киселя хлебать. Давай, отдыхай с девчонками, а когда приду, будем праздновать…
- Ну, как знаешь, - равнодушно отозвалась Светлана.
Минуя окраинные улочки, Пешков ощутил, как сильно морозило. Под каблуками снег по-разному поскрипывал, от холода перехватывало дыхание, кончик носа начал мёрзнуть. Мелькнула мысль - Светлана не зря предупреждала. Так что, идти назад? Нет, проявить малодушие – позор! Только быстрей, быстрей к храму. Чуть подпрыгивая, ударяя ботинком о ботинок, Сергей подошёл к железной кладбищенской ограде. За ней, совсем рядом, белела, сияя огнями, церковь с восьмигранной колокольней. У входа на кладбище стояли каменные ворота с двумя ротондами, их венчали малые куполами с крестами.
«Сколько тут протекло людей! - думал он, - Кто шёл просто так на службу в храм, а кого-то привозили в последний раз, чтобы отправить в покой вечного приюта… Почему теперь-то не идут? Пора бы!».
Ему показалось странным безлюдье. Может, уже люди на службе? Он с надеждой поспешил к большим дверям церкви. Двери были закрыты, хотя внутри горел свет. Что такое? «Наверное, я перепутал время, - помыслил Пешков, - и здесь ещё ничего не начиналось… Ох, эта извечная спешка, будь она неладна!».
Когда Сергей Иванович спешил или торопился, а это не одно и то же, обязательно что-нибудь терял или забывал. То с кошелёк с деньгами, то очки, то паспорт, то телефон, то важные бумаги… Да мало ли чего он был способен утратить! Его как бы бросило в жар, будто зашёл в натоплённую баню. Торопливо, словно боясь кого-то, Пешков начал шарить по карманам брюк, пиджака, пуховика – всё оказалось на месте.
Успокоено вдохнув, Сергей вышел за ограду кладбища и потопал в сторону переезда через железную дорогу, где стояла будка дежурного. В ней он надеялся переждать какое-то время.
В те минуты Пешков заметил, как в небе происходили тайные движения. Полог январской темноты медленно уползал за горизонт, над ним обозначилась половинка лунного диска, из которой обильно лился свет серебристый. Свет медленно оттеснял земную мглу, создавал праздничное настроение, но почему-то стало ещё морознее. Поеживаясь, постоянно повторяя про себя «Богородица, помилуй нас!», Сергей Иванович дошёл до переезда. В будке, как назло, огонька не было, наверное, дежурный отдыхал, как и весь народ. И он повернул назад.
… Пройдя притвор, Пешков удивился, насколько храм был велик, хотя с улицы представлялся неказистым. Удивился и тому, что прихожане стояли уже погруженные в песнопения хора и молитвы священников. К одному из них, высокому, с седой бородой на суровом лице, выстроилась очередь на исповедь. В конец её пристроился и Пешков. Подбирая слова и приводя в порядок мысли, он с ужасом обнаружил, что бумажка с записанными ранее грехами… потерялась. Оставалось положиться на собственную память.
А что память? Разве вспомнишь, выскажешь всё то, что два часа назад шумело, роилось в душе, представлялось греховным, а в чём-то и до боли непотребным? Разве всё это восстановишь? Чувствуя какое-то бессилье, Сергей Иванович неотрывно вперил взгляд на большую Семистрельную Икону Божьей Матери, где мерцали лампады и пламенели свечи на большом подсвечнике. Пешкову почудилось, будто Богородица тоже глядела именно на него, и взгляд её был милостивый. А подходя ближе к священнику и к самой Иконе, он явно почувствовал, как одна из стрел невидимо пронзила грудь, сразу на душе стало легко и покойно. Пешков не знал, что икона – Чудотворная, единственная в городе, триста лет назад по молитвам перед ней жители были спасены от жестокой эпидемии…
Сергей Иванович приступил к исповеди.
Принимающий слушал молча. Вдруг неожиданно прервал.
- Вы читали Акафист? – спросил священник.
Пешков растерялся. Вспомнил, как торопливо листал «Молитвослов».
- Какой Акафист? - уточнил Сергей Иванович.
- Акафист Сладчайшему Господу нашему Иисусу Христу, - пояснил священник.
-Акафист не читал, - честно признался он.
- Тогда я не могу принять у Вас исповедь и дать разрешение на Причастие,- продолжал священник. – Подготовьтесь, как положено, и приходите в следующий раз…
- А сейчас-то нельзя? – всё еще не веря неожиданно отказу, спросил Пешков. Ему стало обидно, что его намерения и ожидания растаяли. А что без них праздник Рождества Христова! – Я всё же готовился…
- Нельзя! – уже строгим тоном повторил служитель.
Пешков вышел из храма в полном смятении. На улице было светло, как днём. Уже не полумесяц, а настоящая круглая Луна сияла какой-то необычной радостью. И эта радость, этот свет наполнял всю округу. Скорее машинально, чем сознательно, Пешков, ещё разгорячённый неудачей с исповедью, свернул с дороги на тропинку, что вела к реке. Её русло, скованное льдом, обильно устланное твёрдым снегом, напоминало широкий проспект, по которому можно идти, как по асфальту. Сергей Иванович взглянул в морозную даль. «Так вот же моё спасение, - подумал он, - вон едва мерцают огоньки монастыря, туда надо, туда…».
Он широко зашагал, предвкушая встречу со старцем Серафимом, с которым познакомился не так давно. До обители было километров пять. Кругом – белое безмолвие, нарушаемое поскрипыванием снега под каблуками. Ему вспомнилась самая разруха, когда всё падало и исчезало - работа, семья, смысл бытия … Демократы забирали всё круче и круче. Без объяснения причин местный правитель грубо турнул Пешкова из редакторов городской газеты, а вместо него поставил торговца с рынка, тот на всех перекрестках кричал: «Коммуняк вешать, всех коммуняк надо расстреливать!», чем и заслужил благость либералов городка. Полгода Сергей подметал улицы, имея два высших образования, чтобы как-то прокормить семью.
Ещё вспомнил, как торил тропку к Богу, пытаясь сохранить душу и не сойти с ума. По тогдашнему своему невежеству Сергей часто искушал Господа. В храм, где стояли леса, поскольку ещё шла реставрация, набивалось народу на службу, как в автобус в час пик – не повернуться, не поднять руки, чтобы перекреститься. Накануне заболела правая нога, Пешков кое-как доковылял до церкви, встал у самого входа, загадал: «Если Бог есть, пусть у меня перестанет болеть нога, тогда я поверю - Он есть…». И что же?
Сергей бодро вышел из храма, пошёл домой, как ни в чём не бывало. И только за завтраком, допивая кофе, подумал про ногу, и кусок бутерброда застрял в горле – ступня ни капельки не болела…
… Широкий монастырский двор, залитый лунным светом, встретил ночного гостя безлюдьем. «Похоже, - усмехнулся он, - тут всё закончилось…».
Но вот по лесенке надвратной церкви кто-то спускался. Пешков поспешил наверх. Там ещё продолжалась ночная Литургия. Отец Серафим уже принял желавших исповедаться, шёл, неся в руках Евангелие и Распятие. Сергей кинулся к нему. Старец сразу всё понял, развернулся к аналою. Сергей наклонил голову и услышал над собой властный призыв отца Серафима: «Покаемся!».
Пять километров назад, по той же морозной реке, показались Пешкову лёгкой прогулкой. Будто он не шёл, а как бы летел по упругому насту.
12 января 2025 г.
