Два лика России. Лик первый – Нижегородское чудо 1896 года. 2

 

 

СКРЫВАЕМЫЕ ПРИЧИНЫ ОБЩЕИЗВЕСТНЫХ СОБЫТИЙ

 

Книга 2

 

НЕИЗВЕСТНАЯ ХОДЫНКА

 

 

Два лика России

Лик первый – Нижегородское чудо 1896 года - 2

 

НЕИЗВЕСТНАЯ ХОДЫНКА – IX - 2

 

Лик первый – Нижегородское чудо 1896 года - 2

 

«Великая выставка»

Архитектура Выставки

От столиц до самых до окраин

Лицо России

Синематограф Люмьера

Императорская чета в Нижнем Новгороде

Итоги…

 

Два лика России

Лик первый – Нижегородское чудо 1896 года - 2

 

«Великая выставка»

 

Архитектура Выставки

 

Лучшие российские архитекторы и инженеры были привлечены к строительству выставки и благоустройству города: В.П. Цейдлер, А.Н. Померанцев, Л.Н. Бенуа, Л.Я. Урлауб, В.В. Шервуд.

Частные павильоны по своей архитектуре, убранству и оформлению залов ничем не уступали, а порой и превосходили казенные. Так, павильоны кондитерской фабрики «Эйнем», Товарищества Ярославской Большой мануфактуры, Товарищества «Гарелин Иван с сыновьями» возвели по проектам архитектора Федора Шехтеля.

Значительная часть павильонов, в первую очередь, казенных ведомств и благотворительных учреждений, строилась из деревянных конструкций в господствовавшем тогда «русском» архитектурном стиле: оформление и декор по мотивам древнерусского зодчества XVI - XVII веков налагались на традиционную для классицизма симметричную сетку.

Самым заметным в ряду таких зданий стал Царский павильон с башнями, резными украшениями и чрезвычайно богатым внутренним убранством. По окончании выставки здание подарили Нижнему Новгороду.

Отдельного упоминания заслуживают павильоны, изначально строившиеся как прочные стационарные здания, отвечающие всем требованиям долговременной эксплуатации.

Так, к примеру, небольшой павильон Каспийско-Волжского пароходства не просто имел вид изящной пароходной пристани, но и в действительности был такой пристанью по своему внутреннему устройству – по окончании выставки его на барже перевезли в Казань, где он работал по прямому назначению.

Не менее практичными можно считать ангар для воздухоплавательного парка и военного аэростата, выстроенный Военным ведомством, и образцовую Школу-Церковь, возведенную Училищным советом при святейшем Синоде, не говоря уже о пароходах судостроительного завода Акционерного общества «Сормово», стоявших у причала на Волге

В целом же, по отзывам современников, не только экспозиции, но и сами выставочные здания стали самым наглядным свидетельством огромных достижений русской промышленности, строительства, инженерного дела и архитектурной мысли.

 

От столиц до самых до окраин

 

В Нижегородской выставке приняли участие 9 700 экспонентов – цифра, немыслимая по нынешним временам.

Как такое могло произойти? Можно ли в принципе набрать такое количество участников?

Оказывается, в то время – да!

Во Всероссийской выставке 1896 года участвовали практически все, за редчайшим исключением, крупнейшие промышленные и торговые компании Российской Империи – от Привислинского Края и Великого княжества Финляндского до Тихого океана и «от финских хладных скал» и льдов Ледовитого океана до самой юго-азиатской границы и даже немного за ней.

В роскошно изданном «Альбоме участников» под первым номером в списке экспонентов числится Его Императорское Высочество Великий Князь Дмитрий Константинович, представивший Дубровский завод по разведению чистокровных лошадей в Полтавской губернии.

За ним следует родственник – Его Императорское Высочество князь Георгий Максимилианович Романовский, герцог Лейхтенбергский, занимавшийся тем же благородным промыслом, он демонстрировал достижения собственного завода по разведению лошадей чистопородных рысистых, английских и верховых пород в Тамбовской губернии.

За такими экспонентами готовы были последовать все. Трудно найти известное в истории имя русского промышленника или торгово-производственной компании, которые бы не имели на Нижегородской выставке собственный павильон или богато украшенный стенд.

Торговый дом «Братья Елисеевы», Путиловские заводы, Товарищество производства фарфоровых и фаянсовых изделий М.С. Кузнецова, Русско-Балтийский вагонный завод в Риге, Новороссийское общество каменноугольного, железного и рельсового производства в Юзовке – нынешний Донецк, Страховое общество «Россия», Товарищество Петра Арсеньевича Смирнова в Москве, Российско-Американская Резиновая Мануфактура, Пароходное общество «Кавказ и Меркурий». Перечислять можно почти безконечно.

Свои экспозиции имели сотни других предприятий со всех концов необъятной страны, начиная с Питкарантского меди- и оловоплавильного завода в Финляндии, Общества шерстяных и бумажных мануфактур М. Зильберштейна в Лодзи, Слесарного завода Кала Юлиуса Бергмана в Риге, и заканчивая Тифлисским погребом кахетинских вин Лазаря Годзиева, Николаевским железоделательным заводом в Иркутской губернии и фирмой «Сурин и Железнов» из Тургайской области.

Помимо промышленников и купцов, свои достижения показывали губернские власти и местные органы самоуправления, такие, к примеру, как Московское и Херсонское земства, Уральское казачье войско, Товарищество для торговли и промышленности в Персии и Средней Азии.

Общая сумма затрат на Выставку правительства и частных лиц составила 50 млн рублей. На такую сумму можно было построить эскадру из пяти-шести эскадренных броненосцев.

 

Лицо России

 

Современники называли Всероссийскую Выставку 1896 года «лицом России», и посещение ее вызывало чувство подлинной гордости за свою страну.

В организации и работе Выставки приняли участие выдающиеся люди Отечества.

Из знаменитых ученых того времени приняли участие: Д.И. Менделеев, К.А. Тимирязев, В.В. Докучаев, В.Г. Шухов, В.В. Марковников, А.Г. Столетов, В.И. Рагозин. Архитекторы уже упомянуты выше. Экспонентами Художественного отдела были члены трех художественных обществ: санкт-петербургских художников, передвижных выставок и акварелистов.

Среди них – И.И. Левитан, И.Е. Репин, В.И. Суриков, Г.Г. Мясоедов, И.И. Шишкин, К.Е. Маковский.

Три отдельных здания возвели для демонстрации картин Михаила Врубеля «Принцесса Греза» и «Микула Селянинович», панорамы Франца Рубо «Взятие аула Ахульго», воспроизводившей осаду русскими войсками в 1839 году крепости Шамиля в Дагестане, и картины Константина Маковского «Минин, говорящий свою патриотическую речь». В дальнейшем – в 1908 году – полотно Маковского было приобретено Министерством Императорского Двора и подарено городу.

Художественную ценность представляла также панорама видов заводов и нефтяных промыслов в Баку в павильоне Товарищество нефтяного производства братьев Нобель.

За 120 дней работы Выставки с экспозицией познакомились 6 500 учителей и 50 000 учащихся (всего же – 991 033 человека), что способствовало формированию у многих из них, можно сказать, промышленного движения ума.

Выставка подтолкнула к изучению нефти скромного в ту пору учителя церковно-приходской школы 25-летнего Ивана Губкина – будущего академика и первооткрывателя нефтяных месторождений в Приуралье, открыла миру гений инженера Владимира Шухова с его уникальной гиперболоидной конструкцией металлических башен и перекрытий для больших пролетов.

Чтобы узнать секреты инженера Михаила Подобедова, пустившего круговой электрический трамвай по выставке с подземным подводом тока, только из США приехали 40 специалистов.

Огромное впечатление на специалистов, людей искусства и просто на рядовых посетителей выставки произвел один из экспонатов павильона «Новороссийского общества каменноугольного, железного и рельсового производств» – так называемая «пальма Мерцалова» – стальная пальма, выкованная из одного рельса без применения сварки и иных ухищрений кузнецом Алексеем Ивановичем Мерцаловым с помощником-молотобойцем Филиппом Федотовичем Шкариным.

Высота пальмы составила 3 метра 53 сантиметра. На верхушке пальмы расположен венчик, а вокруг ствола десять листьев. Листья пружинят, хотя они выкованы из стали и составляют единое целое со стволом.

 

 

Для пальмы также выкована кадка, которая состоит из четырёх укреплённых рельсовых стоек, вокруг которых уложены двадцать три металлических кольца разного сечения. Количество колец соответствовало возрасту завода – 23 года. Пальма весит 325 килограммов, а кадка – 200.

Как писала одна из газет тех лет: «Ее темные, рассечённые листья, веером расходящиеся от ствола, были так легки, а тонкий шершавый ствол так гибок, что вначале было трудно поверить, что это не живое растение, вывезенное с кавказского побережья, а тончайшее произведение искусства. Всем хотелось потрогать её руками».

По счастью «пальма Мерцалова» сохранилась до наших дней в музее Горного института в Санкт-Петербурге.

Для культурного отдыха гостей Выставки по проекту профессора Л.Н. Бенуа был построен Концертный зал, рассчитанный на 900 мест. Здесь проходили различные представления, самыми заметными из них считались выступления певческой капеллы Д. Славянского и концерты солиста Двора Его Императорского Величества Николая Фигнера.

В Музыкальном павильоне и в садах давали ежедневные концерты оркестры лейб-гвардии Преображенского полка и лейб-гвардии Императорской Фамилии стрелкового батальона.

Во время выставки чрезвычайно оживилась культурная программа и в новом городском театре Нижнего Новгорода, где, среди прочих, выступали молодой Федор Шаляпин, известный сказитель былин Иван Рябинин и 75-летняя олонецкая «вопленица, плакальщица и причитальщица» Ирина Федосова.

На территории Нижегородской ярмарки находился один из первых в России синематографов – «Прожектор из Парижа – Волшебный Мир» Шарля Омона, пользовавшийся у публики невероятным успехом. Впрочем, слово «успех» не вполне точно передает впечатление зрителей от этого нового и неожиданного для них зрелища. Вернее было бы слово – «ошеломление».

Сохранилось непосредственное описание этого ошеломления, принадлежащее перу Максима Горького, в эти выставочные дни корреспондента газеты «Одесские новости». И в данном случае «буревестник революции» проявляет на мой взгляд удивительное проникновение в будущую судьбу этого изобретения Люмьера.

В качестве небольшого отступления позволим себе привести очерк Горького о его первом знакомстве с киноискусством с небольшими сокращениями

 

Синематограф Люмьера

 

«Боюсь, что я очень безпорядочный корреспондент, – не докончив описания фабрично-заводского отдела, пишу о синематографе. Но меня, быть может, извиняет желание передать вам впечатление свежим.

Синематограф – это движущаяся фотография. На большой экран, помещенный в темной комнате, отбрасывается сноп электрического света, и вот на полотне экрана появляется большая – аршина два с половиной длины и полтора в высоту – фотография. Это улица Парижа.

Вы видите экипажи, детей, пешеходов, застывших в живых позах, деревья, покрытые листвой. Всё это неподвижно: общий тон – серый тон гравюры, все фигуры и предметы вам кажутся в одну десятую натуральной величины.

И вдруг что-то где-то звучно щелкает, картина вздрагивает, вы не верите глазам.

Экипажи идут с экрана прямо на вас, пешеходы идут, дети играют с собачкой, дрожат листья на деревьях, едут велосипедисты – и всё это, являясь откуда-то из перспективы картины, быстро двигается, приближается к краям картины, исчезает за ними, появляется из-за них, идёт вглубь, уменьшается, исчезает за углами зданий, за линией экипажей, друг за другом...

Пред вами кипит странная жизнь – настоящая, живая, лихорадочная жизнь главного нервного узла Франции, – жизнь, которая мчится между двух рядов многоэтажных зданий, как Терек в Дарьяле, и она вся такая маленькая, серая, однообразная, невыразимо странная.

И вдруг – она исчезает. Пред глазами просто кусок белого полотна в широкой черной раме, и кажется, что на нем не было ничего. Кто-то вызвал в вашем воображении то, что якобы видели глаза, – и только. Становится как-то неопределенно жутко.

Но вот снова картина: садовник поливает цветы. Струя воды, вырываясь из рукава, падает на ветви деревьев, на клумбы, траву, на чашечки цветов, и листья колеблются под брызгами.

Мальчишка, оборванный, с лицом хитро улыбающимся, является в саду и становится на рукав сзади садовника. Струя воды становится всё тоньше и слабее. Садовник недоумевает, мальчишка еле сдерживает смех – видно, как у него надулись щеки, и вот в момент, когда садовник подносит брандспойт к своему носу, желая посмотреть, не засорился ли он, мальчишка отнимает ногу с рукава, струя воды бьет в лицо садовника – вам кажется, что и на вас попадут брызги, вы невольно отодвигаетесь...

А на экране мокрый садовник бегает за озорником мальчишкой; они убегают вдаль, становятся меньше, наконец, у самого края картины, готовые упасть из нее на пол, они борются, – мальчишка пойман, садовник рвет его за ухо и шлепает ниже спины... Они исчезают. Вы поражены этой живой, полной движения сценой, совершающейся в полном безмолвии.

А на экране – новая картина: трое солидных людей играют в вист. Вистует бритый господин с физиономией важного чиновника, смеющийся, должно быть, густым басовым смехом; против него нервный и сухой партнёр тревожно хватает со стола карты, и на сером лице его – жадность.

Третий наливает в стаканы пиво, которое принес лакей, и, поставив на стол, стал за спиной нервного игрока, с напряженным любопытством глядя в его карты.

Игроки мечут карты и... разражаются безмолвным хохотом теней.

Смеются все, смеется и лакей, взявшись за бока и становясь неприличным у стола этих солидных буржуа. И этот беззвучный смех, смех одних серых мускулов на серых, трепещущих от возбуждения лицах, – так фантастичен. От него веет на вас каким-то холодом, чем-то слишком не похожим на живую жизнь. Смеясь, как тени, они исчезают, как тени...

На вас идет издали курьерский поезд – берегитесь!

Он мчится, точно им выстрелили из громадной пушки, он мчится прямо на вас, грозя раздавить; начальник станции торопливо бежит рядом с ним. Безмолвный, бесшумный локомотив у самого края картины...

Публика нервно двигает стульями – эта махина железа и стали в следующую секунду ринется во тьму комнаты и все раздавит...

Но, появившись из серой стены, локомотив исчезает за рампой экрана, и цепь вагонов останавливается. Обычная картина сутолоки при прибытии поезда на станцию. Серые люди безмолвно кричат, молча смеются, безшумно ходят, беззвучно целуются.

Ваши нервы натягиваются, воображение переносит вас в какую-то неестественно однотонную жизнь, жизнь без красок и без звуков, но полную движения, – жизнь привидений или людей, проклятых проклятием вечного молчания, – людей, у которых отняли все краски жизни, все ее звуки, а это почти все ее лучшее...

Страшно видеть это серое движение серых теней, безмолвных и бесшумных. Уж не намек ли это на жизнь будущего? Что бы это ни было – это расстраивает нервы.

Этому изобретению, ввиду его поражающей оригинальности, можно безошибочно предречь широкое распространение. Настолько ли велика его продуктивность, чтобы сравняться с тратой нервной силы; возможно ли его полезное применение в такой мере, чтоб оно окупило то нервное напряжение, которое расходуется на это зрелище?

Это важный вопрос, это тем более важный вопрос, что наши нервы все более и более треплются и слабеют, все более развинчиваются, все менее сильно реагируют на простые “впечатления бытия” и все острее жаждут новых, острых, необыденных, жгучих, странных впечатлений.

Синематограф дает их: и нервы будут изощряться с одной стороны и тупеть с другой.

В них будет все более развиваться жажда таких странных, фантастичных впечатлений, какие дает он, и все менее будут они желать и уметь схватывать обыденные, простые впечатления жизни.

Нас может далеко, очень далеко завести эта жажда странностей и новизны, и “Кабачок смерти” из Парижа конца девятнадцатого века может переехать в Москву в начале двадцатого.

Я позабыл ещё сказать, что синематограф показывают у Омона – у нашего знаменитого Шарля Омона, бывшего конюха генерала Буадеффра, как говорят.

Пока милейший Шарль привез только сто двадцать француженок – “звездочек” и около десятка “звезд”, – и его синематограф показывает пока еще очень приличные картины, как видите.

Но это, конечно, ненадолго, и следует ожидать, что синематограф будет показывать “пикантные” сцены из жизни парижского полусвета, – “пикантное” здесь понимают, как развратное, и никак не иначе. … Он будет показывать иллюстрации к сочинениям де Сада и к похождениям кавалера Фоблаза^[1]; он может дать ярмарке картины бесчисленных падений мадемуазель Нана, воспитанницы парижской буржуазии, любимого детища Эмиля Золя.

Он, раньше, чем послужить науке и помочь совершенствованию людей, послужит Нижегородской ярмарке и поможет популяризации разврата.

Люмьер заимствовал идею движущейся фотографии у Эдисона, – заимствовал, развил и выполнил ее... и, наверное, не предвидел, где и пред кем будет демонстрироваться его изобретение!

Удивляюсь, как это ярмарка недосмотрела и почему это до сей поры Омон-Тулон-Ломач и К° не утилизируют, в видах увеселения и развлечения, рентгеновских лучей?

Это недосмотр, и очень крупный. А впрочем? Быть может, завтра появятся у Омона на сцене и лучи Рентгена, примененные как-нибудь к “пляске живота”.

Нет ничего на земле настолько великого и прекрасного, чего бы человек не мог опошлить и выпачкать, и даже на облаках, на которых ранее жили идеалы и грезы, ныне хотят печатать объявления, кажется, об усовершенствованных клозетах.

Еще не печатали об этом?

Все равно – скоро будут»^[2].

В прозорливости не откажешь! Только пример Нижегородской ярмарки слишком скромен, можно смело заменить было бы на «все человечество». Строго говоря, очерк Горького по смыслу своему больше походит к следующему разделу, в котором говорится о «нижегородском обалдении под веселой козой». Но уж очень он стал в тему к синематографу и его чудесам.

Но вернемся к важнейшим событиям Выставки-96. Самым главным из них стало посещение Выставки их Императорскими Величествами Николаем Александровичем и Александрой Федоровной.

 

Императорская чета в Нижнем Новгороде

 

Царственные особы прибыли в Нижний Новгород из Москвы в самый разгар работы Выставки, 17 июля, и пробыли здесь четыре дня по 20 июля. Каждый из этих дней принес им немало добрых сюрпризов: первый автомобиль, первый киносеанс, воздушный шар в небе над Нижнем…

Надо подчеркнуть, что город восторженно встретил Царя и Царицу. Сохранились подробные описания встречи. Представим себе…

17 июля 1896 года. Солнечное, ясное и тихое утро. Нижний встречает нового Царя. «Улицы приняли вид необычайного оживления. Толпы людей следуют по направлению к пути Высочайшего въезда, и к 8 часам утра весь этот путь по тротуарам на протяжении до 5 верст занят был народом. На откосах Зеленского съезда поместились воспитанники местных учебных заведений…»

Николай II со свитой должен был проследовать от Московского вокзала в Кремль.

«Царский путь был убран флагами, материей и зеленью, декорированы были все дома. Транспаранты, вензеля с инициалами имен Их Величеств дополняли убранство». Специально к Царскому визиту на этом пути были установлены три величественные арки. Первая встала при въезде на ярмарку у Московского вокзала, она была в стиле построек XVII века, бойницами и двумя башнями с золочеными верхами, на одной из которых в честь царя поднимали штандарт. Две арки установили по концам плашкоутного моста.

На Московский вокзал задолго до прибытия Царского поезда приехали высокие должностные лица: нижегородский губернатор Н.М. Баранов, городской голова барон Д.Н. Дельвиг, председатель ярмарочного комитета С.Т. Морозов и министр финансов С.Ю. Витте.

В 10 часов утра к платформе Московского вокзала подошел Царский поезд. Встречающие обнажили головы. Первой из вагона вышла Императрица в белом шелковом платье с накидкой, шитой серебром, в белой шляпке. За ней по лестнице, обитой голубым плюшем, спустился Николай II в мундире лейб-гренадерского Екатерининского имени Императора Александра III полка.

Николай II с Александрой Федоровной прошли на площадь перед вокзалом через специально для царских особ построенный в 1895 году Царский павильон. Едва они вышли на площадь, как раздалось единодушное восторженное «Ура», сопровождающее высоких гостей на всем пути следования до Кремля.

При колокольном звоне всех городских церквей Императорская чета прибыла в кафедральный Спасо-Преображенский собор в Кремле. Здесь уже собралось все высокое духовенство во главе с епископом Нижегородским и Арзамасским Владимиром.

Хор пел тропарь «Спаси, Господи, люди Твоя». Преосвященный Владимир обратился к Императору с речью: «Благочестивейший Государь, с чувствами сердечной радости и верноподданнической преданности встречает Тебя богоспасаемый град наш в этом святом храме, а там – на Всероссийской выставке восторженно встретит Тебя вся преданная и любящая Тебя Россия».

После молебствия преосвященный Владимир преподнес в дар Николаю II икону Спасителя, а Александре Федоровне – икону Владимирской (Оранской) Божьей Матери. Высокие гости поклонились праху гражданина Минина, и под колокольный звон Царская чета отбыла из собора.

Во второй половине дня в главном зале губернаторского дворца состоялся прием депутаций. Всероссийское купечество представляла депутация во главе с председателем ярмарочного комитета мануфактур-советником С.Т. Морозовым, который поднес в дар Николаю II хлеб-соль на драгоценном серебряном золоченом блюде, украшенном вензелем императора с бриллиантами и драгоценными камнями; на блюде надпись: «Царю от купечества» и «Нижегородская ярмарка». В своем слове Морозов подчеркнул: «Выставка эта, несомненно, послужит ядром промышленного единения как наших западных губерний, так и отдаленной малонаселенной Сибири».

Хлеб-соль Императору преподнес городской голова барон Д.Н. Дельвиг. Городская дума в полном составе была представлена царю. После приема депутаций намечалось посещение Всероссийской выставки. Были поданы экипажи.

И здесь «запрограммированное» течение событий прервалось неожиданным природным катаклизмом. Ясный до того день омрачили внезапно собравшиеся черные грозовые тучи и хлынул ливень с градом. Гроза прошла и над Выставкой.

Град был крупный, величиной с грецкий орех – в павильонах со стеклянными крышами пробивало стекла, а дорожки выставочного парка сплошь покрылись ледяными шариками.

Поездку пришлось отложить на полчаса. Как только дождь закончился, к подъезду губернаторского дворца подкатила крытая коляска, запряженная парой вороных – Царь с Царицей отправились на выставку, где ко времени прибытия Царственной четы «все привели в должный порядок, и яркое солнце со вновь ставшего безоблачным неба золотило чудную картину выставочных зданий и группу лиц в блестящих мундирах».

 

 

Царская чета подъехала к выставке. Знакомство с ней началось с посещения Главного здания – павильона-звезды, доставленного в Нижний с Ходынского поля. Сюрпризом для Николая II стал Царский павильон, деревянный рубленный терем в русском стиле, сохранившийся до наших дней как краеведческий музей в парке г. Кулебаки.

«В 17.30 Их Императорские Величества изволили выйти из Царского павильона и в открытой коляске проследовать к зданию Художественного отдела. Здесь первыми Государь и Государыня изволили осмотреть картины общества передвижников, вторыми – общества петербургских художников, третьими – общества акварелистов.

Затем все проследовали в павильон профессора Маковского, где осчастливили своим вниманием картину “Минин”, и в павильоне профессора Рубо изволили осмотреть панораму “Взятие аула Ахульго на Кавказе”»^[3].

Императора сопровождала огромная свита, что с некоторой иронией отметил репортер газеты «Нижегородский листок»: «Кроме Царской фамилии здесь были все министры, послы иностранных держав, вице-короли Китая и пропасть всякой знати… Государь Император со свитой дважды проехались по электрической дороге. При этом Его Величество милостиво расспрашивал М.М. Подобедова о длине дороги и ее устройстве, а Ее Величество выразило свое Царское удовольствие по поводу того, что вагон движется без воздушной сети проводов».

Высоким гостям был продемонстрирован первый русский автомобиль, или, как его называли в то время, самодвижущийся экипаж Яковлева и Фрезе, совершивший несколько эволюций.

 

 

Царскую чету ожидало несколько сюрпризов. У пристани стоял новенький пассажирский пароход, названный с Высочайшего соизволения «Императрица Александра». Императрице железозаводчики подарили выполненную Фаберже золотую корзинку с ландышами из жемчуга и бриллиантов и листьями из нефрита.

Первый день пребывания Царской четы в Нижнем закончился грандиозным фейерверком, которым высокие гости любовались с террасы губернаторского дворца.

«Идея фейерверка заключалась в изображении борьбы между двумя крепостями и кораблем, для чего в реке были поставлены три судна, из которых среднее изображало корабль, осажденный с двух сторон. Перестрелка была очень эффектна, ракеты, пускаемые высоко над водой, разрывались в воздухе… Издали казалось, что в воду опущены дорогие разноцветные материи.

Река блестела огнями… Берег Волги был усыпан народом»^[4].

Одним из главных объектов императорского осмотра в следующие дни стал павильон, «Товарищества нефтяного производства братьев Нобель». Это посещение, как и сам павильон отмечены в известном нам Иллюстрированном альбоме Выставки. Помимо чудес высоких технологий активно развивающейся нефтяной промышленности Империи, большой интерес Николая и Александры вызвали работы известного художника-академика Николая Шильдера, такие как «Черный город», «Сураханы – храм огнепоклонников» и «Посещение Баку Императором Александром», – подлинное украшение павильона компании.

Руководитель компании Эммануил Нобель и его коллеги были удостоены Высочайшего «Спасибо!». Вскоре Царское «Спасибо» воплотилось в строки Указа о присвоении Нобелю звания коммерции-советника, что подтверждало высокую царскую оценку успехов русской нефтяной промышленности.

 

Итоги…

 

XVI Всероссийская промышленная и художественная выставка имела колоссальный успех и произвела на современников огромное впечатление. Она явилась мощным стимулом дальнейшего развития экономики и культуры России.

5 925 участников выставки удостоились различных наград, 138 из них получили Гран-при, то есть право изображения государственного герба на своей продукции, как свидетельство самого высокого качества.

Среди нижегородцев Гран-при были удостоены акционерное общество «Сормово», механический завод «У.С. Курбатова наследники», мукомолы Н.А. Бугров и братья Башкировы.

Благодаря выставке, изменился облик города. На его карте появились великолепный городской театр на улице Большой Покровской, Окружной суд, новое здание Биржи.

Выставочные экспозиции Дмитровской башни Кремля положили начало двум музеям города ‒ художественному и историко-архитектурному.

1 октября 1896 года состоялось торжественное закрытие великой Выставки.

Отшумел грандиозный город-сад. Выставка закрылась, ее павильоны разобрали.

Отметив в памяти последнюю фразу, перейдем ко второй части нашего «выставочного рассказа», который высветит нам и иные стороны выставочной жизни.

Итак, вновь слово Владимиру Гиляровскому^[5].

Воспоминание его о знаменитой Выставке приведем практически полностью, чтобы читатель мог ощутить атмосферу незабываемого Нижегородского лета 1896 года.