…сам как – причудливый человеческий орнамент…
Авилов, играя классического Кочкарёва в «Театре на Юго-Западе», изгибался, отдавалось чёртом, и необыкновенное его лицо словно слоилось таким разнообразием эмоций, что, казалось, один человек не вместит.
Господин Оформитель, страшно втискиваемый во всё более и более затягивающую потустороннюю историю, так и не разберётся, что происходит, не поняв, насколько он стал персонажем запредельного, нарушающего баланс яви фильма: словно морёного, как старинный дуб.
Арбенин из «Маскарада» будто рассекал действительность: собою: настолько, что и игра отступала на задний план, оставался только излом шарового безумия; как граф Монте-Кристо точно знал, что выберется и никогда не умрёт.
За Авиловым, казалось, мерцала бездна.
Гамлет шёл ему: как пошёл бы и не сыгранный Эрик XIY: хотя вообще в пьесах Стриндберга Авилов играл.
Гамлет его, флейту в виду имея, обращается к шпаге, как к единственную инструменту, способному противостоять игре на тебе – как на флейте.
Авилов напоминал выпад шпаги.
Он жалил порой ролями.
Он горел, казалось, изнутри.
И яркий огонь, одарив фейерверком ролей, рано сжёг его.
