Былины славословят Илью Муромца, одолевшего уйму супостатов, и среди сих ворогов случались и могучие вои, одолеть коих у прочих киевских богатырей не доставало моченьки. Былинный Илья бил Соловья-разбойника, бил полчища Калина-царя, Мамая, Батыя-царя, бил своеручно Идолища поганого, Сокольника и Жидовина. О сей великой эпохе есть летописное сведенье, где упоминается и фамилия моего далеко-далёкого пращура: «Город ли Кидиш, что во дни стародавние от «погани рати» спасён был Ильёй Муромцем, славный ли город Покидыш, куда ездил богатый Суровец-Суздалец гостить-пировать у ласково князя Михаилы Ефиментьевича, не отсюда ли ветлужский князь Никита Байбородин чинил набеги на земли московские, пробираясь лесами до Соли Галицкой...».
Увы, далеко не случайна былинная речь о земле Жидовской и богатыре Жидовине, ибо три века Святая Русь оборонялась от могучего Хазарского каганата, чьи земли от Черного до Каспийского моря, в чьей власти великие торговые пути: Волжский – "Из Варяг в греки" и "Великий шелковый" – из Азии в Европу. Ближе к середине VIII века в Хазарию нагрянули рассеянные по миру, богатые иудеи, искусили хазарскую верхушку, коя, обрезавшись, облеклась во иудаизм.
А к сему вероисповеданию у православных русичей изрядная неприязнь, ибо пращуры хазарских иудеев распяли Христа Бога на Кресте, а накануне вопили: «Распни, распни Его!» (Лк. 23:21); «…Кровь его на нас и на чадех наших!» (Мф. 27:25). О иудеях и Христовом Кресте в церковном песнопении, посвящённом святым царю Константину и царской матери Елене: «Константин днесь, с матерью Еленою, Крест являют, всечестное древо, всех убо иудеев посрамление суще оружие на противныя верных; нас бо явися знамение, велие и во бранех грозное!» (Кондак свв. Константину и Елене, глас 3.)
По преданию, вельможный иудей Булан вовлёк хазарскую знать в иудейскую веру, а его потомок, богатый и знатный иудей Обадий захватил царскую власть, обратив кагана в послушного исполнителя иудейской воли. Пришельцы удерживали власть и богатством, и лукавой мудростью, и даже тем, что отдавали хазарским вельможам в жёны свои дочерей, а коль у евреев родословная ветвь по женской линии, то вельможные чада подобных браков взращивались по-иудейски.
Хазары промышляли работорговлей, и три века, нападая на Русь, угоняли в полон, в рабство молодых русичей да малых чад, и лишь через три века летом 964 года от Рождества Христова князь Святослав Игоревич, полководческим величием равный Александру Македонскому, разгромил Хазарию; и верховенство над кочевыми народами Причерноморья и Прикаспия от хазарского кагана перешло к киевскому князю.
А Илья Муромец сражался с хазарским богатырём, когда киевский князь Святослав уже полвека назад сокрушил Хазарию, когда радостно вздохнула Русь, настрадавшись от хазарских набегов. Но, как поминалось ранее, вещие бояны в старинах вольно сплетали времена, совмещая князя Владимира Мономаха с равноапостольным князем Владимиром, величая обоих Красно Солнышко.
В сплетении времён родилась на свет и былина о могучем воине Жидовине, коего Добрыня Никитич узрел, и поведал о сём богатырям на заставе.
Да как нонечесь-то ездил я ко синю морю,
Ко синю морю ездил за охотою,
За той ли за охотой за молодецкою,
На охоте стрелять гусей, лебедей,
А как ехал в обороть из чиста поля,
В чистом поле увидал ископыть великую,
Ископыть велика – полпечи,
Учал я ископыть досматривать:
Еще что же то за богатырь ехал?
Из этой земли из Жидовския
Проехал Жидовин могуч богатырь
На эти степи на Цицарския!
Согласно былине, на заставе собрался казачий круг, и казаки думу думали, гадали, кого же послать против могучего Жидовина; и оказалось, послать-то и некого: у Васьки в бою ноги заплетаются, Гришка – из бояр, а «боярские роди хвастливые; / На бою-драке призахвастается; / Погибнет Гришка понапрасному»; Алёшенька же – из поповского сословия, а «поповские глаза завидущие, поповские руки загребущие:
Увидит Алеша на нахвалыцике
Много злата, серебра,
Злату Алеша позавидует;
Погибнет Алеша понапрасному».
Атаман казачий Илья Муромец послал подъатаманье Добрыню Никитича против хазарского богатыря; и узрел Добрыня: «вор, собака, Жидовин-нахвальщина» проскакал на добром коне – «сыра мать-земля всколыбалася, из озёр вода выливалася»; глянул Добрыния на эдакое чудо-юдо и с перепуга «Господу Богу взмолился: «Унеси меня, Господи, от нахвальщика!»
Сообразил Илья Муромец: «больше некому заменитися, видно, ехать атаману самому»; и, осиянный святым духом Михаила-архангела, вдохновлённый праведным гневом, вздымается Илья Муромец на защиту Церкви Божией, ибо поётся в старине: испокон-то русского веку грозились поганые порушить веру православную. Вот и Жидовин, приискавший из иудейской Хазарии, зло сулится:
Я соборны болыши церкви на огонь сожгу,
Я печатны болыши книги во грязи стопчу;
Чудны образы-иконы на поплав воды...
В диком поле сошлись богатыри, русский с хазарским, и жестокая брань разгорелась: бьются день, бьются ночь, и вновь – день и ночь; а когда сломались палки, сабли, копья, бились богатыри в рукопашную. Подвернулась левая нога, пал Илья на земь, и Жидовин тут же сел на богатыря и, злорадно хохоча, достал «чинжали́щё булатное, /Хочет вспороть груди белыя, /Хочет закрыть очи ясныя, / По плеч отсечь буйну голову...».
И решил нахвальщина поизмываться над поверженным: мол, старый ты, Илейка, дряхлый, не ездил бы во чисто поле, не вынимал сабли острой, а поставил бы келейку придорожную и жил бы милостынькой. А Илья взмолился, глядя в небеса:
Ой ты ой еси, пресвята Мать Богородица!
Ты почто это меня нынче повыдала?
Я за веру стоял да Христовую,
Я за церкви стоял да за соборные!
Ай ли ладно у святых отцёв написано,
Ай ли ладно у апостолов удумано,
Написано было у святых отцёв,
Удумано было у апостолов:
«Не бывать Илье в чистом поле убитому»
И узрел Илья в небесах сияние, услышал колокольный благовест, втрое силы прибыло, и смахнул богатырь нахвальщину с груди да «вышибал выше дерева жа́рового, / пал нахвальщина на сыру́ землю», а и дух испустил.
Удумал Жидовин покорить Святую Русь, и покорил бы, яко нынь –Добрынюшку бы честолюбием искусил, Алёшу Поповича златом-серебром соблазнил, – и владеть бы Жидовину Землей Русской, да святорусский богатырь Илия Муромец выехал в поле чистое, оборонить веру христианскую, постоять за вдов и сиротушек малых. И Бог Илие в помощь, и Покров Богородицы, и молитвы святых, и одолел Жидовина крестьянский сын, атаман казачий, яко святой Егорий Храбрый поразил копием змея озёрного, пожиравшего народ близ Ливанский гор. И столетия поёт русский народ славу оборонителю Святой Руси: «Радуйся, здравие приемый, да потрудишися Богу в поте лица твоего; (…) радуйся, врагов веры христианския истребляя, (…) радуйся, русским духом иноплеменники изгонявый;(…) радуйся, преподобне отче Илие, земли Русския славный заступниче!» (Акафист преподобному Илие Муромскому, кондак 1.)
* * *
«Издревле в раю диавол уязвил Адама женщиною… женщиною мужественнейшего Самсона ослепил…» (Иоанн Златоуст). Царь Иудейский, псалмопевец Давид, искусив чужую жену, сгубив ее мужа, блудно согрешал и – кара Господня: потерял сына; а великий еврейский воин Самсон …в былинах святорусский богатырь Самсон Самойлович либо Самсон Сильный… в блуде с роскошной, но коварной филистимлянкой Далилой, утратил данную свыше богатырскую силу и был ослеплён. Поминая Самсона, богословы рассуждали о дьявольской силе блудной страсти, коя, случалось, побеждала даже великих воинов. «Столько-то борьба с похотию труднее подвига в воинских рядах!.. (Николай Гоголь в повести «Тарас Бульба» изобразил славного воина Андрия, в любострастном ослеплении красотой полячки, предавшего отца, брата, казачью вольницу и Отечество. – А.Б.) Того, кто так доблестно был мужествен, и прославился чудными подвигами, соделало пленником сластолюбие. Оно лишило его и Божественной благодати». (Феодорит Кирский, Толкование на книгу Судей.)
Един Спас без греха… Раскаялся Самсон, покаялся пред Богом и царь Давид, в боговдохновении создавший «Псалтирь», настольную книгу христианина; эдак и богатырь Илия Муромец, проживший в миру не без греха, слёзно каялся в монашеской келье и любострастных грехах, увы, сопутствующих казачьей жизни – кочевой, нередко хмельной. Николай Гоголь в помянутом великом повествовании запечатлел безумное пьянство запорожских казаков после победоносного сражения с польскими ляхами; но ведомо, упоение вином распаляет блудные и прелюбодейные страсти.
А Илия Муромец не во хмелю согрешил; бился с богатыркой-поляницей, и уж сразил, и вонзил бы «чинжалише» в белую грудь, но, победив богатырку в битве, покорился девьей красе; а плод блудной страсти – могучий воин Сокольник.
Поляницей в русской древности величали деву-воительницу, что поляковала – ездила в поле, и, будучи наёмницей западных королевств и умелой наездницей, храбро сражалась с киевскими богатырями. По преданию, лишь одолев поляницу в честном сражении, богатырь мог взять деву в жёны; эдак в сражении и казачий атаман Илья обзавёлся женой, пусть и без Божиего венца. По некой былине, оказалась та поляница не простой бабой Латыгоркой либо Златыгоркой, но королевой Латыногоркой, похоже, латынского, коль Латыногорка, католического происхождения.
Согласно былинам, могучая поляница проскакала на богатырском коне, и «мать сыра земля… всколыбаласе, а и темны лесики, леса же всё шаталисе, а и как Пучай-река… взволноваласе, а и… морьской волной… разливаласе…» Трижды окликнул Илья поляницу – не отозвалась, в сердцах трижды стрелял из лука, попадая в деву-богатырку; и лишь после третьей стрелы королева Латыногорка «оглянуласе, рассмехнуласе: «Я ведь думала, что летние комарики покусывают, так же руськие богатыри постреливают!»
Завязалась битва безпощадная; трижды бились от зари до зари, изломали мечи, копья и палицы, сцепились в рукопашную; и, увы, сразила бы поляница Илью, но взмолился Богу святорусский богатырь, помянул, что «святы ангелы говорили, а светлы архангелы-ти… проповедовали: «А и шшо в чистом поли, сказали, смерть не писана!». После молитвы и одолел Илья бабу Латыногорку; занёс «чинжалище» вспороть белы груди, да взмолилась поляница: поклялась, не зорить Святую Русь и стольный Киев град, посулила «выкуп дорогой, красно золото, чисто серебро», а еще и – завести «знакомствицо».
Раскинули посреди степи белый шатёр, постелили скатерть-самобранку. «и пировали-столовали трои суточки (…), и завелась у их любовь, любовь великая…» А после посетил Илья королевство Латыногорки, пожил месяц три, и зачала королева. Умолял Илья Муромец Латыногорку ехать под венец в Киев-град, либо в Муром-град либо в село Карачарово, да, увы, не поехала поляница, но в свою очередь умоляла возлюбленного кочевать в ее королевство.
– Я йиду да за тибя иду в замужесьво,
Ты садись, садись ко мне за короля царить!
Мне наскучило сидеть жить королевой.
Отмахнулся Илья от королевской чести, ибо ратный долг повлёк святорусского богатыря на пограничную заставу, и, погостив у королевы Латыногорки, оставив возлюбленной изрядно «золотой казны», отошёл на Русь.
Латынгорка тогда-то всё с Ильей же приразъехалась,
Во слезах-то она же с ним расставаласе.
С того времени королева вот Латынгорка
Понесла она в утробы чадо милого,
Ишше имя его было младой [Сокольничек]…
А через год, истомившись в разлуке, Илия посетил возлюбленную, коя уже одарила богатыря малым чадом, в честь Архистратига именованного Михаилом. Вероятно, и в будущем посещал Илья Латыногорку, родившую Илье и дочь, но, похоже, воинские походы в дальние земли, сражения, ранения, излечения со временем затмили жену, увы, так и не обрётшую венца Божия.
А сын Ильи, прозванный Сокольником или Сбут Борисом королевичем, и дочь росли – внебрачные, крапивные чада, коих злоязыкие дразнили ублудками (от слова блуд), звали сколотами, байстрюками да выродками. По былинам, возмужавшие сын и дочь со Златых гор либо со Святых гор ринулись на Русь отомстить отцу за брошенную мать; но битва с дочерью, богатыркой-поляницей, редко поминается в старинах, а вот сражению отца с сыном Сокольником посвящены былины.
Явился Сокольник во Святую Русь и, проезжая мимо богатырской заставы, грозно посулился:
Да и еду я нонь да в стольный Киев-град,
Я грометь-шурмовать да в стольно Киев-град,
Я соборны больши церкви на дым спущу,
Я царевы больши покои на огонь сожгу,
Я печатны больши книги во грязи стопчу,
Чудны образы-иконы на поплав воды,
Самого я князя да в котле сварю,
Саму я княгиню да за себя возьму.
Равно и перед битвой с Жидовином, казачий атаман Илья Муромец думал думу: пошлю Алёшу Поповича против Сокольника, а у того глаза завидущи, руки загребущи, – искусит Сокольник златом-серебром, сгинет Алёша понапрасну. Послал Илья Добрыню Никитича, да вот беда-бединушка: выбил чужеземный богатырь Добрыню из седла, а потом «…дал он раз да по отяпышу, да прибавил он еще по алябышу» (отяпыш, олябыш – удары, шлепки) и горемычный Добрыня едва ноги унёс.
Смекнул Илья: лишь атаману казачьему и посильно сразить ворога во чистом поле, а ворог – чудище:
Во чистом то поле видно – курева стоит,
У коня из ушей да дым столбом валит,
Да из глаз у коня искры сыплются,
Из ноздрей у коня пламя мечется,
Да и сива де грива да расстилается,
Да и хвост то трубой да завивается.
Битва Ильи с богатырём Сокольником подобна битве с Жидовином: сошлись две горы, бились при яром солнце, бились при стылой луне; сломали копья, сабли, раскалили палицы добела и сцепились в рукопашную; и вновь, яко в битве с Жидовином, левая нога у Ильи поскользнулась, правая подломилась, и пал богатырь на земь. Вскочил Сокольник на «белы груди» Ильи, выхватил «чинжалище», но взмолился святорусский витязь Царю Небесному и Царице Небесной – силы втрое прибыло. Свалил Сокольника Илья, сел на «черны груди», занёс было кинжал, но вдруг рука в плече занемела: и решил старый казак проведать «какой земли, какой вотчины» добрый молодец, какого роду и племени да как звать по имени, отчеству. Зло усмехнулся Сокольник: мол, будь я сверху, не стал бы выпытывать род и племя, а вспорол бы груди твои белые. Но коль русский воитель настаивал, Сокольник и поведал: вотчина – камешек от Латыря (Златые горы), а мать – Златыгорка (Латиногорка), «поляница да преудалая». Илья в ответ и покаялся:
Уж ты, чадо ли, чадо да моё милое,
Ты дитя ли мое, дитя сердечное!
Да съезжались с твоей мы ведь матерью
Да на том же мы на чистом поле,
Да и сила на силу прилучилася,
Да не ранились мы, не кровавились,
Сотворили мы с ней любовь телесную,
Да телесную любовь да мы сердечную,
Да и тут мы ведь, чадо, тебя прижили.
Да поедь ты нынь к своей матери,
Привези ты ее в стольно-Киев-град,
Да и будешь у меня ты первый богатырь,
Да не будет тебе у нас поединщиков.
Ухватил Илья Сокольника, «целует-то в уста сахарны,
да ведёт его в тонкий бел шатёр во полотняный», где отец и сын пировали. Ели, пили, веселились, а на рассвете прослезились… Вернувшись в родные земли, приехал к «маменьке родимое», «и слова со матерью не молвил (…), взял же копейцё да всё булатноё, он сколол же маменьку родимую» да порешил сколоть и отца – «собаку ярыжливу». Едучи на Русь, Сокольник люто размышлял:
Хотъ и съездил я на славну на Святую Русь,
Так я нажил-то себе посмех великий:
Этот славный богатырь святорусьский,
Ай назвал тую мою матку блядкою,
Меня назвал блядкиным сыном.
Да убил я теперя да родну матушку,
Убью я теперя да стара казака,
Он спит нынь с устатку да с великого.
Вошёл Сокольник в белый шатёр, где намедни с отцом пировал, подкрался к спящему Илье, ткнул копьём бурзамецким в богатырскую грудь, да угодил в «золот чуден крест» с распятым Христом, а посему «копейцо извихнулося», и старый казак пробудился от сна.
«Я тебя породил, я тебя и убъю…» – спустя века скорбно молвил казачий атаман Тарас Бульба сыну Андрию, что переметнулся к польским ляхам, предал Землю Русскую за красивую полячку. А казачий атаман Илья Муромец ныне расправился с коварным сыном; а потом глянул на сражённого Сокольника, пал на колени и, целуя в стылый лоб, запричитал со слезами:
Уж ты, чадо ли, чадо да моё милое,
Ты дитя ли моё, дитя сердечное!
Я сгубил тебя, добра молодца,
А и грех такой как замаливать…
Но коль «добрый молодец» угрожал Руси: мол, «…соборны больши церкви на дым спущу, чудны образы-иконы на поплав воды», то и не во грех Илье Муромцу содеянное, ибо храбро стоял за православное Отечество. Посему и поётся в Акафисте преподобному Илие Муромцу: «Всякое естество человеков и Ангелов дивишася зело, егда ты сына единароднаго, Отечеству Русскому изменившаго, пощады не дая, копием заклал еси, да не чинит зла людем православным».
