Вырастет эпос: кристаллически вырастет, постепенно созрев в сердцевине сердца писателя: добродушного раблезианца, обожающего жизнь: тёплую, густую, простую, горную; вырастет эпос про Сандро: Чегем распустится словесными цветами повседневного бытия, выйдут на сцену книг онтологические персонажи, многое неся в себе: архитипическое, и вместе индивидуальное, огромное, как космос…
Дядя Сандро, балагуря, будучи весельчаком ощущение жизни даёт… током срывающееся с кончиков пальцев, вино пенится, истории случаются – о! без конца случаются они, столь разные, что только запоминай и рассказывай.
Искандер прекрасно рассказывал истории.
Он знал их много: казалось – бессчётно, и, пропуская через фильтры индивидуального дара, будто просвечивал их онтологией: той сущностью бытия, которое сконцентрировано в нём самом.
…новелла переходит в повесть, и они, суммируясь, играя сюжетными оттенками, залитыми обязательно великолепным, весёлым вином, складываются в роман: своеобразной структуры, с повторяющимися ситуациями, уточняющимися и утончающимися…
Язык поэтичен: и вместе – густ, как хорошо приготовленная мясная похлёбка.
Язык питает: и персонажи, явленные им, столь ощутимы – можно пожать руку, расспросить про житьё, предложить выпить.
И – проза была поэтична: держалась именем точного звука; а поэзия Искандера, выпукло возглашая гимны жизни, живописала её сакральные высоты:
За дело! Комната в дыму
Сдирается с картины пленка.
Да славится в любом дому
Щебечущий цветок ребенка.
Какая нежность!
Как необычно представлен малыш, и – сколько ассоциаций вызывает подобное определение, сколь многое влекут воспоминания каждого, столкнувшегося с этими строками.
И в поэзии Искандера пульсировало философическое принятие тайны бытия, к разгадке которой он стремился, да не поддастся полностью, хотя отдельные сегменты станут яснее; как, например, определена душа у Искандера:
Он занят загадкою грозной.
Она не смущает его:
Зачем мирозданию звезды
И сам человек для чего?
Как связанность соли и хлеба
Души человеческой суть —
Вместившая звездное небо
И совесть в единую грудь.
И огромность говоримого, вмещённая в малый объём, распускается космическою правдой.
Пока на земле вновь кипит искандеровская проза, населённая густо: и каждым героем неторопливой, детальной, медленно разворачивающейся прозы стоит любоваться – даже, коли нелеп в чём-то, странен – так любуется ими, обтачивая, как драгоценные изделья, представляя миру, писатель, солнцем заливающий свои страницы.
…лёгкое повествование о демократическом государстве удавов и монархии кроликов отзывается в сознание ядовитым узнаванием реалий.
Юмор Искандера – тоже от раблезианского корня: переогромленный, вместе в чём-то уходящий в тень; и – брызжущий соком жизни, как жареное мясо.
И высится чегемский Сандро, так виртуозно составленный из рассказов и повестей: роман психологический, лирический, сатирический, приключенческий, этнографический, тотальный, всё сразу – высится: словесным памятником века.
.png)
