Кровавая заря Ходынки

Книга 1

ПЕРВАЯ ТОЧКА НА ГРАФИКЕ РЕВОЛЮЦИИ

V

СХОДНЫЕ КАТАСТРОФЫ

Часть V-11б

Парижская «Ходынка» − проведение

МОСКВА 2023

СОДЕРЖАНИЕ

КРОВАВАЯ ЗАРЯ ХОДЫНКИ

КНИГА 1. ПЕРВАЯ ТОЧКА НА ГРАФИКЕ РЕВОЛЮЦИИ

V СХОДНЫЕ КАТАСТРОФЫ

Часть V-11б

Парижская «Ходынка» − проведение

Светило солнце и было весело

«Огнепальное действо»

И его непосредственное следствие

Майор де Бар и его гвардейцы

Статистика пострадавших

И никаких «оргвыводов» для организаторов

Парижская «Ходынка» − проведение

Светило солнце и было весело

День народного праздника в честь бракосочетания наследника объявлен был нерабочим. О его исключительности с шести утра возвещал гул канонады.

Луи-Себастьян Мерсье отмечает, что в тот день «на улицы вышли две трети от всего населения Парижа». Их можно понять. С самого утра работали праздничные ярмарки, время от времени в разных районах города начинались безплатные раздачи хлеба и мяса, кое-где били винные фонтаны. Светило солнце и было весело.

Вся столица была забита уличными фокусниками и плясунами, а к вечеру город еще и иллюминировали – зажгли загодя развешенные фонари. Для очень многих парижан тот день стал самым ярким и запоминающимся в жизни.

С наступлением праздничного вечера народ, осчастливленный раздачей хлеба и мяса и подкрепивший силы вином из фонтанов, двинулся к площади Людовика XV. Кто пешком, а кто в экипажах. Правила движения оных по радостному случаю праздника соблюдались символически, и подходы к площади, включая улицу Руаяль, были частично этими экипажами заблокированы.

Парижан, желавших закончить день просмотром пиротехнического шоу, хватало − по некоторым оценкам, на площади и в ее окрестностях собралось около 300 тысяч человек, что все же кажется преувеличением.

Позже Арман-Жером Биньон признался, что и близко не ожидал такого ажиотажа.

«Огнепальное действо»

Удивительно, но подробного и последовательного изложения событий праздничных мероприятий на площади Людовика XV не сохранилось, и поэтому в описании фейерверка и его последствий существует определенный разнобой. Первые ракеты взмыли в небо около девяти часов вечера. За первой вспышкой последовали гирлянды искр, за ними – финальный «букет».

Далее в доступной литературе начинаются разнотолки. Одни авторы пишут, что ракеты были вообще бракованные, и вместо того, чтобы взмывать в небо, массово стали падать на зрителей, а затем и на сам «храм Гименея», вызвав его пожар.

Фейерверк в честь свадьбы дофина с Марией-Антуанеттой 30 мая 1770 года

Другие, − что в целом фейерверк был как фейерверк, но «вдруг в самый разгар праздника загорелся символический храм Гименея, из которого и производились залпы, – макет, сделанный из дерева, штукатурки “под мрамор” и разрисованного холста».

Вот, что пишет об этом в своей книге 1893 года «Старый и Новый Париж» Генри Сазерленд Эдвардс, опираясь, похоже на данные С.-Л. Мерсье:

«Все шло хорошо, как вдруг порыв ветра швырнул в толпу несколько лишь частично взорвавшихся ракет [недовзорвавшихся].

[То есть, вместо того чтобы взмывать к небесам и распадаться там на огненные букеты, горящие ракеты стали падать на столпившихся на площади людей].

Фейерверки, как и многие изобретения итальянского происхождения, все еще были для массы французской публики относительной новинкой.

И этого, вместе с очевидным неудобством и даже опасностью падения пылающих снарядов среди многотысячной толпы возбужденных и тесно сплотившихся зрителей, было вполне достаточно, чтобы вызвать страшное смятение, повлекшее за собой многие сотни несчастных случаев со смертельным исходом»^[1].

И непосредственное следствие

Некоторые авторы считают, что наиболее сообразительные зрители сразу стали покидать праздничную площадь, и они-то смогли выбраться благополучно. Но потом за ними ломанулись и другие. И ломанулись конкретно в улицу Руаяль в направлении недостроенной церкви Магдалены.

Из приведенного здесь и выше изображения площади Луи XV видно, что слева от нее – Елисейские поля, а справа – обширные сады Тюильри. И, казалось бы, естественно было народу расточиться в те стороны. Трибуны для чистой публики, как сказано выше, должны были быть устроены только между колоннами зданий, ограничивающих площадь с севера, и между которым и начинается улица Руаяль.

Поэтому устремление народа исключительно в направлении этой улицы, может быть объяснено только тем, что выходы к Елисейским полям и садам Тюильри были перекрыты. Возможно, что и дополнительными трибунами-времянками, сооруженными в «последнюю минуту» городскими властями вопреки запрету де Сартина. Это, конечно, лишь мое предположение, но, по крайней мере, хоть в какой-то степени объясняющее случившееся.

Совсем узкие улочки, выходящие к площади, были прочно забиты экипажами, а в Сену, несмотря на теплый майский вечер никто кидаться не хотел. Поэтому основная масса паниковавших парижан вынужденно устремилась на улицу Руаяль.

Однако помимо стоявших и там карет и повозок, на рю Руаяль по некоторым сведениям лежали еще и строительные материалы, поскольку именно в это время велась реконструкция ветхих зданий. Понятно, что если и не 300-тысячная, но по-любому гигантская толпа, ринувшаяся в единственно доступный выход с площади, немедленно должна была превратиться в аналог вязкой несжимаемой жидкости, как толпа во рву на Ходынке.

И в этом случае приходится удивляться, как подпираемая непрерывно как минимум десятками тысяч человек, попавшая в ловушку улицы Руаяль народная масса дала такое сравнительно малое количество жертв, будь то сто, триста или тысяча.

Существует и несколько иной, менее динамичный вариант развития «фейерверочных» последствий. Так в «100 великих загадках истории Франции» в главе «Катастрофа на улице Руаяль…» говорится:

«Насмотревшись на фейерверк, около трехсот тысяч человек, столпившихся на площади, стали искать выхода на бульвары, чтобы принять участие в аттракционах ярмарки. Людской поток устремился на улицу Руаяль.

Сначала все было спокойно, но минут через пятнадцать стало нарастать встречное движение горожан, уставших от суеты бульваров и пожелавших любоваться иллюминацией; одновременно на улице появились две пожарные кареты, спешащие на помощь догоравшему “храму Гименея”».

То есть первоначально особой паники не было, а произошло просто столкновение двух людских потоков с разнонаправленными интересами, − между собой и с пожарными каретами. Последствия все равно были схожими с первым вариантом.

Известный нам Луи-Себастьян Мерсье, − парижский аналог Гиляровского на Ходынке – так рассказал в «Tableau de Paris» о своих ощущениях: «...Внезапно меня охватил людской поток... Я не мог дышать, не мог шевелить руками и ногами... Около четырех минут я не управлял собой, меня несла толпа...». Упавших топтали, − перед тем как упасть самим.

Майор де Бар и его гвардейцы

Общую суматоху и крики услышал майор де Бар, занимавший пост на углу улицы Руаяль и бульвара Мадлен. На помощь горожанам он отправил своих гвардейцев, но те зажатые со всех сторон, не могли пробиться на площадь. Тогда, чтобы остановить людской поток, майор разделил гвардейцев на две группы, и они, добравшись до площади Людовика XV по соседним улицам, соединились и перекрыли вход на улицу Руаяль.

Решительные действия сыграли, как всегда, свою роль − все немедленно успокоилось. Напирающая толпа остановилась.

Местами она оказалась такой тесной, что приходилось силой разжимать руки людей, которые сами уже не могли расцепиться. Но расцепившись и распавшись на свои составляющие, людской поток из «жидкости сжимаемой и вязкой» стал обычной «несжимаемой жидкостью», и быстро схлынул. После чего стали видны последствия случившегося.

Статистика пострадавших

Улица Руаяль и подходы к ней были усеяны десятками, а скорее – сотнями тел.

Некоторые из них, что были еще живы, отдышавшись, быстро приходили в чувство. Другие оставались в состоянии очень тяжелом.

Появилось двое хирургов, пытавшихся оказать им первую помощь. Для транспортировки раненых в госпиталь были реквизированы кареты, чьи владельцы не уступали их по доброй воле. Пострадавших женщин было почти вдвое больше, чем мужчин, а 40% умерших было старше пятидесяти лет.

По официальным данным, давка на Площади Людовика XV унесла жизни 132 человек − 49 мужчин и 83 женщин. Свыше 300 человек было ранено. Очень похоже, что цифры занижены и в реальности погибших было минимум в три раза больше.

Продолжим цитату из «Старого и нового Парижа» Генри Сазерленда Эдвардса: «Я знаю многих людей, − говорит Л.С. Мерсье в своей "Tableau de Paris", − которые через тридцать месяцев после этих ужасных сцен все еще носят следы от вдавленных в них предметов. …

Могу без преувеличения сказать, что во всеобщей панике и давке погибло более тысячи двухсот несчастных. Одна целая семья исчезла; и едва ли найдется семья, которой не пришлось бы оплакивать смерть родственника или друга»^[2].

Справедливости ради следует упомянуть, что в собственноручном примечании к главе 37 «О наследнике престола» своего фантастического романа «Год две тысячи четыреста сороковой» Луи-Себастьен Мерсье восклицает:

«Надобно ли напомнить о страшной ночи на 30 мая 1770 года?^{11}

Она останется вечным обвинением нашей полиции, которая благоприятствует одним лишь богачам, охраняя варварский обычай ездить в каретах. Ведь именно кареты были причиной этого страшного бедствия.

Но если после этого ужасного случая не было даже выпущено строгого предписания, дающего возможность гражданину безпрепятственно пользоваться мостовой, можно ли надеяться на излечение других горестей, более укоренившихся, с которыми труднее бороться?

Около восьмисот человек погибли от последствий той страшной давки, а шесть недель спустя об этом уже никто не вспоминал!»^[3].

А в советском издании 1977 года этого романа Мерсье в серии «Литературные памятники», комментарий ответственного редактора П.Р. Заборова к этому авторскому комментарию гласит:

^{11} «…о страшной ночи на 30 мая 1770 года? − Имеется в виду катастрофа, вызванная пожаром, причиной которого явился фейерверк по случаю бракосочетания дофина (будущего Людовика XVI) с австрийской принцессой Марией-Антуанеттой.

Огромная толпа устремилась с площади Людовика XV по запруженной экипажами Королевской улице, в давке погибло и от увечий умерло более 1000 человек.

Мерсье, оказавшийся свидетелем этого события, не раз возвращался к нему в своих сочинениях (см., например: Tableau de Paris, t. 6, p. 138-139)»^[4].

Здесь, заметим, сам Мерсье говорит о числе погибших как «около восьмисот человек». А наш комментарий, опираясь, по-видимому, на: «Tableau de Paris, t. 6, p. 138-139», говорит о числе «более 1000 человек», правда, включая в него погибших от увечий.

Впрочем, как справедливо заключает Генри Сазерленд Эдвардс, даже официальное число: «132 погибших» − уже чудовищно для «праздничного мероприятия».

Обвинение Мерсье в адрес парижской полиции представляется несправедливым, так как обезпечение порядка на праздничном торжестве и безопасности его протекания взял на себя муниципалитет Парижа в лице его главы Арман-Жерома Биньона. И именно его считали парижане ответсвенным за произошедшую катастрофу.

И никаких «оргвыводов» для организаторов

При этом никаких «оргвыводов» для организаторов «Парижской Ходынки» не последовало. Да, прямо на другой день 31 мая 1770 года в Париже собрался на заседание парижский парламент и решил начать расследование. Так сказать, по горячим следам.

Результатом оного, было заключение, о том, что «в действиях лиц, ответственных за безопасность праздничных мероприятий выявилась определенная небрежность».

Этим мудрым выводом парламентское «расследование» и ограничилось.

Сами парижане, как указано выше, считали ответственным за трагедию именно «prévôt des marchands de la ville de Paris» Арман-Жерома Биньона. Даже в адрес пиротехника Руджьери особых нареканий не поступало: техника, мол, – дело тонкое.

Но на карьере самого Арман-Жерома Биньона мнение парижан никак не сказалось. Уже через три дня после «несчастного случая» он спокойно появился в своей ложе в Опере, к негодованию и возмущению всего Парижа.

В биографических материалах о Биньоне есть примечательная фраза:

«При Людовике XIII, “prévôt des marchands de Paris” и два старших городских советника были оштрафованы за то, что не отремонтировали мост, в результате обрушения которого погибли 4 или 5 человек. [Причем оштрафовали на сумму, которую муниципалитет Парижа на сто лет запомнил, − должно быть кардинал Ришелье тогда постарался!]

Но при снисходительном правлении Людовика XV “недочеты”, подобные случившемуся на рю Руаяль, никогда не наказывались»^[5]. Полагаю, что при его внуке, добром короле Луи XVI эта пагубная тенденция сохранилась, с известными последствиями….

Парижу оставались для отмщения Биньону лишь знаменитые парижские «bon mots». Некий остроумец составил латинскую анаграмму на его имя:

Ibi non rem, damna gero. − Я не творю добро, я свершаю зло^[6].

Надо сказать, что Арман-Жером Биньон не надолго пережил жертвы своего «недочета», скончавшись в марте 1772 года на 61-м году жизни.