Только б русскую душу на ветер
Не пустить — ни про что — никогда.
Игорь Григорьев
Совесть, обострённая, глубокая, — суть творчества воина и поэта Игоря Григорьева, видевшего кровь и гибель, но знавшего, что за ними сияет свет Богородицы, Родины, матери...
Обесцененные сейчас руками прозападной либерально-русофобской, слепой к ценностям своей Родины и своего народа силой, занявшей чуть ли не повально ключевые посты в сфере культуры, истина, любовь и совесть живут в творчестве подлинных поэтов и сыновей России, таких как Игорь Григорьев, творчество которого близко и родственно читателю соответствием голоса поэта духу страны, такой скупой на ласку именно таким творцам.
Столетие Игоря Николаевича Григорьева (1923-1996), русского поэта и переводчика, участника Великой Отечественной войны, подпольщика и разведчика, — это повод пристальней всмотреться в его биографию, в которую вместились встречи с самыми выдающимися русскими писателями и художниками, его современниками: Валентин Распутин, Василий Белов, Фёдор Абрамов, Валентин Пикуль, Николай Рубцов, Илья Глазунов, Александр Твардовский — и это далеко не полный список. Всех их объединяет пронзительная любовь к России.
В год 100-летия поэта мне удалось побывать в Городке Витебской области на Днях белорусской письменности и благодаря Наталье Советной, известному поэту, прозаику, публицисту, — в доме, где жил Игорь Николаевич, написав здесь пять поэтических книг и пять книг переводов. Обладая глубинной чуткостью к слову, он занимался поэтическими переводами с прибалтийских языков, с украинского, белорусского, азербайджанского, эвенского, марийского, калмыкского, коми, хантийского, с бенгальского.
Аура доброжелательного дома напомнила о счастливых годах в жизни Григория Григорьева, сына Григория Николаевича, описанные в книге «Ветер радости. Городокское приволье» (СПб, 2021).
Игорь Григорьев был скрупулёзным мастером поэтического дела. Его совесть диктовала ему возвращение к уже не просто написанным стихам, а даже к изданным. Он вносил поправки в живое, обращённое к читателю осмысление своего бытия, обжитого среди неувядаемой любви к своей семье, деревне, Родине.
Глубочайший мыслитель, он писал: «В жизни я дороже всего ценю веру, любовь, доброту, красоту и талант». «Я не мыслю себя без России…Время и безвременье понимаю как…несокрушимый сплав будущего, настоящего и прошлого».
Игорь Николаевич умер на следующий день после ухода его матери от сердечного приступа, ощущая неразрывную связь с его матерями:
«Было и есть у меня три матери:
Первая – Богородица – Царица Небесная,
Вторая – Родина – Россия чудесная,
Третья – моя матушка Мария Васильевна прелестная».
В повседневной жизни находил он знаки красоты духовной, соединив их в слове с собственной жизнью, переходя от наглядного – к нерукотворному.
Его почитание и привязанность к «трём матерям», сочетание тайных, сокровенных отношений с Богом и родной землёй – это огромные поэтические величины, нравственно окрашенные глубокими, сильными переживаниями. И нам так важно и духовно целительно приникнуть к авторской интонации, радостно отзывающейся в сердце узнаванием родного и вечного.
В стихотворении «Русь новая» (1958) поэт отмечает:
Кленят стволы,
И месяц над асфальтом синерогий.
…И песни удивительной судьбы,
Ликующие в доме новоселов.
… Двухэтажный клуб,
Залитый электричеством и смехом.
И след звезды,
Сгорающей дотла,
И след звезды,
Зажжённой человеком.
Позже Игорь Григорьев переделает это стихотворение, уже назвав его «Русь звёздная»:
И след звезды, сгорающей дотла,
И взлет звезды, зажжённой человеком.
И наша жизнь, уж тем одним светла,
Что носит в чреве встречу с Новым Веком.
За окном новый век, вдохновлявший певцов небесной силой и созидательным трудом человека, новые слова и идеи, и великое предстояние русского песнопевца перед земной историей, преподнесшей в 21-м веке ещё большие испытания духа в разврате европейских ценностей, тщательно экспортируемых в Россию щедро оплаченными «засланцами».
Струящийся золотой свет любви к жизни: к людям, природе, женщине, пронзённый болью потерь, предательства («В том строю не принимал я много, в этом строе отрицаю всё!»), — нашёл творческое выражение в книгах: «Всё перемелется» (автобиографической), цикла из шести рассказов о природе «Земля и вода», в пьесе «Чёрные дни».
В горьком стоицизме поэта родились поэмы: «Стезя», «Колокола», «Обитель», «Двести первая верста», «Благословенный чёртов путь», «Русский урок».
Вячеслав Шонин в предисловии к сборнику «Русский урок» писал о Григорьеве: «Есенин говорил о себе — я последний поэт деревни, а Григорьев — поэт последней деревни». Помню, как отозвались во мне эти слова, когда была я в гостях у писателя В. Бычковского в деревне Бобровичи Брестской области, и Вениамин тогда сказал, что накануне в деревне умерла последняя лошадь.
За тему уходящей деревни и тему насильственного принуждения её жителей переселиться в городские джунгли (возьми ту же повесть Валентина Распутина «Прощание с Матёрой»), где теряли они свои корни, пострадали многие русские писатели. «Я родине моей не изменял, — писал Игорь Григорьев с высоты своей души и совести. — Я убивался с ней в глухую полночь, но родине своей не изменял». «Пусть обнесён и хлебом, и вином, — продолжал певец, не снимая вины с себя и таких, как он, что «верящих в молчанье грозно ввергнув, поверила она в лишённых веры. Её беда — не наша ли вина?» «От зябкости её не холодея», оставаясь сердцевиной родной земли, почвенные поэты России опирались на веру в её величие:
Так почему же не найдёшь
Земли дороже?
Так почему же холодны
Края чужие,
А здесь седые валуны —
И те живые,
И каждый колос в борозде
Любим до боли?
Знать, жизнь и счастье у людей —
Родное поле.
Загадкой были и остаются русичи для умствующих европейцев, для них непостижимо, что «смолчат под болью, над смешным заплачут
И не пожрут — накормят беззащитных».
Нам — внукам, сыновьям, отцам и дедам
Микул и Муромцев, Сусаниных, Пожарских,
Кольцовых и Есениных, Иванов —
Высокого родства не занимать.
И не одни они России светят:
Есть и другие, хоть не лишек — есть».
Григорьев здесь выступает продолжателем поэтического утверждения достоинства русских в красноречивых фразах А.В. Суворова, в стихах А.С. Пушкина («Клеветникам России»), Александра Блока («Скифы»), Ф.И. Тютчева: «Напрасный труд — нет, их не вразумишь,— Чем либеральней, тем они пошлее».
Рядом с ними Игорь Григорьев:
Вы морщитесь? Ну-ну! Переживём.
Ведь знаете, как русским жилось-былось:
Нас, кровных солнцелюбов, с тьмой бездонной
Мечом, огнём и ложью обручали
Чужие и свои, но всё одно — враги.
Зря лыбитесь, в историях копаясь,
Зубря, как воронье сжирало нас,
Как с тучных нив, политых жарким потом,
Просоленных и выкрасненных кровью,
Пришельцы алчные хозяев гнали
В пустые горы, в глухомани, в дрягву...
Чем было жить? Земные, как любовь,
Коль звал сполох на сечу, мы, миряне,
Булату отдавали наши руки
И сокрушали пришлых — всех и вся.
А годы шли, текли в небытие:
Спадало пламя гнева и расплаты,
Смирнели мы, прощая всем и всё,
И новый прах и пепел обретали.
И снова в битвы, смертью смерть поправ.
Нет, русичи — ничуть не антимир,
А мир Земле (чего ж тут не понять?),
И Русь не сфинкс — сестра народам мирным.
Вам не знакома русская душа?
Бубните: «Сказка: не продашь, не купишь».
То правда: непродажный инструмент.
Она, как жизнь — ранима, да бессмертна.
Душа у нас всегда была владыкой —
Бескрайней, доброй, чистой и печальной,
И непреклонной: если разбудить!
Вспоминается немецкий философ Иоганн Гердер, который в 18-м веке, когда еще не было мировых войн, написал о вине англосаксов перед славянами: «…поскольку они никогда не претендовали на мировое господство, …лишь бы спокойно жить на своей земле, то некоторые народы, и более всего из числа германских, очень тяжело провинились перед ними… (4 глава 16-й книги «Идеи к философии истории человечества».
Внутреннее оформление русской души связано с нелегким и даже трагическим историческим путём, связанным с необходимостью порой несколько раз на веку защищать свою землю в ожесточённых войнах с вторгшимся хорошо обученным и мощно вооружённым врагом. Поэму «Русский урок» Игорь Григорьев начинает с поэтического анализа «семивековой атаки» на «крестном своём рубеже»:
В раскосые зраки Батыя
Ты блазнилась взятой уже.
Россия, Россия, Россия
На крестном своём рубеже!
До Волжских могил от Мамая —
Война неземной долины,
Атака семивековая,
Беда без суда, без вины.
Во имя любови и воли
Бездонная крови река.
Превыше и горше юдоли
Не ведали даль и века.
Поэт сравнивает два менталитета: вражеского («зависть душонку изгрызла») и защитников России, бескорыстных, «живущих для смысла». Они готовы на самопожертвование и взаимовыручку, одерживая тем победу, затем обязательно возводя храмы в честь этой Победы, создавая иконы, подчёркивая значимость Божественного покровительства и силу одухотворённости народа, национального духа в служении и молитвенном подвижничестве, в Божьем послушании, чего никогда не могли понять инородцы и инославные.
Основная часть поэмы посвящена защите Отечества во время Великой Отечественной войны.
«Держаться, держаться, держаться,
Бутылками танки рубя!
Мы — дома: не сметь унижаться!
Последний патрон — для себя!».
— А кто повеленье преступит —
Платить нерасплатной ценой:
Бесчестья и смерть не искупит.
Всё поняли? Рота, за мно-ой!..
«Дать нелюди Русский Урок», сокрушив её — вот духовный портрет наших предков на протяжении веков. Поэт тщателен в выборе слов, порою жестковатой интонации, отчётливого народного начала:
И можешь-не можешь — обязан
Добраться! Добечь! Доползти!
Душа заклинает и разум:
Не глина — Отчизна в горсти!
Игорь Григорьев тяготеет к эпическому изложению в его трагическом лиризме, несмотря на то, что Россия – «купальница адского чана», в скорбях, жажде жить и в кровавых ранах, в ней живёт память о Святой Руси – русском служении, молитве, верности отеческим заветам.
Не падать бы навзничь с откосов
С глухою боязнью в душе —
Решиться, как Саша Матросов,
На вражьем застыть блиндаже!
Удел не кляня окаянный,
Оставить земное житьё,
Как мних Пересвет покаянный,
Скрестив роковое копьё!
Бесслёзно во мгле потрясений
Покинуть возлюбленный край,
Как доблестный Сергий Есенин,
Как светоч Рубцов Николай.
Наши духовные ориентиры: великие воины и художники, поэты, — сияют нам чистотой помыслов и любви к своему народу, в своей неувядаемой силе духа.
Понятие национальной почвы волновало Игоря Григорьева — в этом оригинальность его творческого голоса и этому служит богатство народного поэтического словаря. Он заботился в последние годы жизни о том, чтобы без архаичности и стилизации, но на русской почве, «на языке отцов и дедов» национальное в нашей жизни после тридцати лет переписывания истории и навязывания псевдокультуры всё-таки пусть мучительно, поступательно самоопределилось. В благодарности за божественное предначертание победы духа, в покаянии, в любви к Богу, Родине и матери, служении своему роду и народу струится свет истины и Русский урок:
Матери наши и сестры,
Братья, отцы и деды,
Прошли вы
Несчётные версты.
Изведали
Радость и беды.
Прошли.
И нести не устали
Огромную ношу буден!..
Неправда,
Что вы из стали,
Вы — просто русские люди.
Лидия Владимировна Довыденко, главный редактор художественно-публицистического журнала «Берега», секретарь Союза писателей России, член Союза Писателей Союзного государства, автор 34 художественных, историко-краеведческих, публицистических и научных книг, прозаик, публицист, критик, кандидат философских наук
