Затмение

От редакции РНЛ. Пьеса-фарс «Затмение» русского писателя Валерия Яковлевича Кириллова рассказывает о нравах народившейся чиновничьей «новой элиты» 90-х годов на основе личных наблюдений автора, все 90-е годы работавшего редактором областной газеты «Тверская жизнь». Уже само название «Затмение» характеризует суть произошедшего перерождения и нравственного упадка, которые принес с собой олигархический капитализм.

В центре событий произведения губернатор Пореченской области, русский мужик Антон Мантулин, не сразу, но осознавший, что он, сам того не желая, вынужден обстоятельствами стать частью этой «элиты», подчиняться ее понятиям и действовать в их русле. Среди действующих лиц приспособившийся извлекать прибыль из должности заместитель губернатора Шалунцов, угодница начальник департамента внутренней политики Чарушкина, вознамерившийся стать за деньги новым губернатором московский бизнесмен Косачев, циничный работник президентской администрации Папулов, ловкий пиарщик Окуньков.

Главный герой Антон Мантулин, находясь во внутреннем смятении и понимая, что вместе с этими людьми его ожидает тупик, погибель, сбегает на необитаемый остров, в те места, где начиналась его здоровая трудовая деятельность, испытывая желание найти спасение в уединении и православной вере. «Соратники» его находят и забирают с помощью братков с острова.

Действие разворачивается в областном центре Пореченске, Зазерском районе, Москве. Пьеса заканчивается на разносящемся над озером отчаянном крике губернатора: «Не хочу-у-у я-а-а !!!» Распутным нравам пореченской и московской «элиты» в пьесе противостоит здоровая часть народа, понимающая опасность происходящего - бывший десантник-инвалид по ранению Виктор Крушинов, журналистка Галина Добринская, живущий на берегу озера мудрый старик Титыч (Станислав Ляхов) и ряд других героев.

Главы из пьесы, напечатанные в конце 2000 года в областной газете «Тверская жизнь», которую редактировал В.Я. Кириллов, вызвали читательский интерес. Но областные чиновники отреагировали болезненно: автор был изгнан из редакции и шесть лет, до выхода на пенсию, оставался безработным.

Несмотря на произошедшие в России изменения, пьеса-фарс «Затмение» остается актуальной. Особенно в свете обострившегося противостояния с Западом, требующего нравственного оздоровления внутренней жизни и опоры на наши национальные традиции.

Представляем вниманию читателей и театралов пьесу «Затмение», в надежде и на то, что её возьмут на заметку российские театральные деятели, телевизионные и театральные режиссеры. Постановка данной пьесы стала бы продолжением лучших традиций русского театра.

***

Действующие лица:

Мантулин Антон Федорович, губернатор Пореченской области.

Ляхов Станислав Титыч, пенсионер, старый знакомый губернатора.

Шалунцов Павел Дмитриевич, заместитель губернатора.

Чарушкина Наталья Борисовна, начальник департамента внутренней политики.

Папулов Игорь Валерьянович, ответственный административный работник в Москве.

Косачев Семен Семенович, столичный бизнесмен.

Гришаев Артур Матвеевич, мэр города Пореченска.

Борзюк Евгений Юрьевич, глава Заозерского района.

Арби, служитель на даче Папулова.

Крушинов Виктор, бывший десантник, инвалид.

Лара, секретарь губернатора.

Могильницкий Сергей Владимирович, областной прокурор.

Крутов Василий Михайлович, председатель колхоза, кандидат в губернаторы.

Рассказчиков Андрей Григорьевич, депутат Госдумы, кандидат в губернаторы.

Проничев Владимир Степанович, редактор газеты «Пореченская правда».

Добринская Галина Петровна, корреспондент этой газеты.

Окуньков Георгий Владиленович, пиарщик из Москвы.

Кучумов, милиционер на рынке.

Бомж.

Портрет Ельцина.

Действие первое

Картина первая

Старый крестьянский дом изнутри. У окна, в задумчивом ожидании, сидит Станислав Титыч - мужчина лет шестидесяти пяти, с густой седой шевелюрой, в клетчатой рубашке. Встает, ходит по дому, смотрит в растворенное окно. Кукует кукушка: раз, второй, третий, и умолкает.

Титыч. Врет прохиндейка, вре-от. И что с нее возьмешь? Птица ведь. (После небольшой паузы). Все нынче вру-ут. А кому врем? Себе и врем… (На улице гудит автомобиль. Останавливается. Бибикает. Хлопок двери. Входят двое, Мантулин и Лара).

Мантулин (мужчина лет пятидесяти, в мягких широких брюках и джинсовой рубашке, невысокого роста, склонный к полноте, с сумкой в руке). Не ждал? А мы, понимаешь, лётом (обнимает Титыча).

Титыч (радостно). Ах, сулиха – недахи родная сестра. Год, считай, собирался. Я уже и ждать перестал. Думаю, скурвился Мантулин окончательно.

Мантулин (вальяжно). Разво-орчался, разво-орчался, дружище мой старый.

Титыч (кланяется гостям). Милости просим гривен за восемь.

Мантулин (вместе с Ларой проходят к столу. Мантулин достает из сумки бутылкисо спиртны, апельсины, колбасу). Знакомься, Станислав Титыч. Мой имиджмейкер (Мантулин кивает головой в сторону женщины).

Лара (молодая стройная женщина лет двадцати пяти, в светлой безрукавке и коротких черных брючках в обтяжку, капризно подергивает плечиками). А то!

Титыч (затворяет окно). Мигжекер - это как же? Наподобие второй жены, что ли?

Мантулин (наигранно смеется). Жена - крепость, а здесь... Кто у нас здесь, кисуль? (Ластится к Ларе, напеваая: «Киса, киса, киса, ты моя Лариса»).

Лара (отстраняясь от Мантулин, смотрит на него с ласковым сочувствием). Кто-то на остров собрался, экзотику «кисе» показать.

Мантулин (обращаясь к Титычу). По молодости винишком стресс снимал. Потом печеночка «поехала». Осталось, блин, последнее удовольствие.

Титыч (с усмешкой). Покажи, покажи мигжекеру нищету нашу (неторопливо собирает на стол).

Мантулин (встает, потягивается). Не скажи. Все под рукой - рыбка, кабанчики. Землицы вволю.

Титыч (вздыхает). На земле работать некому. Кабанчиков районное начальство повыщелкало. Ты ему и подсоблял, бывало. Рыбу электросачками изничтожают. Участковый наш, Васька, - первый убивец.

Лара (поеживается) Ужас какой!

Титыч (в прежнем тоне). К Мане Агафоновой явились в масках, порезали свинку в хлву и увезли. Я - в Заозерный, в милицию звонить. Бензину, говорят, нету. Ну, а че милиция? Лес из охранной зоны везут, а они - глазки в карман. Ничего не вижу, никого не слышу. Видать, в карман тот, кое-что положено…

Мантулин (вздыхает). У нас всегда так. Видят и молчат. Дядя за них, понимаешь, должен.

Титыч. Ты, как думашь, отчего у нас так? (Останавливается возле Мантулина). А -а-а, нечего сказать. То-то и оно. А почему - нечего? А потому, что ты, Федорыч, - шестеренка в этом механизме. И нема-аленькая шестеренка.

Лара (перестает накладывать рыбу в тарелку, ласково гладит Мантулина по голове). Нема-а-ленькая. Оч-чень даже большая шестеренка.

Титыч (меняет тему). Пробуйте рыбку-то… (Разливает по стаканам).

Мантулин. И-э-х! (Вопросительно смотрит на Ларису).

Лариса. Ему нельзя.

Мантулин. Без тоста неловко.

Титыч (Мантулину). Это по твоей части.

Мантулин (медленно встает со стаканом в руке). Пусть сдохнут те, кто нас не любит, пусть плачут те, кто нас не захотел.

Лара. Кру-уто!

Титыч (рассудительно). А по мне - глуповато.

Мантулин. Почему это – глуповато?

Титыч. А ты подумай, кто власть теперешнюю любит? (Пауза). То-то и оно… Это ж сколько народу подохнуть должно в таком случае? И так, без тоста твоего, гибнем, как мухи на морозе.

Мантулин (выпивает, крякает). Все-таки я - всенародно избранный. Меня, люби, не люби, уважать положено.

Титыч. Да будет тебе-е! Всенар-одно-о избранный! Народ – он, что рыба, - глупый. Мечется по сторонам. Наобещаете с телевизора, как коты-баюны с три короба напоете фиглей-миглей разных, а мы, дурачины-простофили, верим. Половина придет на выборы, половина из них проголосует, и, пожалте вам, - все-е-наро-одный.

Лара (виснет на плече Мантулина). Хочу на остров, хочу на остров, хочу на остров...

Мантулин (отстраняется от нее, ворчит). Я, Станислав Титыч, тоже фактически, как рыба. Только не в воде, а на берегу. Задыхаюсь. То Законодательное собрание, то Совет Федерации, то трансферты выколачиваю… Они ж как, наверху… (Жадно закусывает). Вначале дисконт обговаривают. Будет иль нет, дисконт-то (с улицы доносится музыка. Голос Софии Ротару: «Люби меня, люби меня…»)

Титыч (поясняет). Что ни вечер, у них - гульбище.

Мантулин (как бы невзначай). У кого гуляют?

Титыч. У Зураба Алиевича.

Мантулин. А-а.

Лара. Клево балдеют!

Титыч. Особняк с блескучей крышей, что с краю – его…

Мантулин. Вот я и говорю, прежде определяются по дисконту. Лишь после по трансферту решение принимают. Если дисконт не устроит, другим «бабки» отдадут.

Титыч. Трансфер-ер, диско-онет… Без переводу и не разберешь.

Мантулин. А это когда просишь, к примеру, денег на зарплату учителям или на горюче-смазочные, а тебе условие - деньги-то мы, конечно, дадим. Но процентов десять-пятнадцать надо вернуть наличкой (наливает в стакан, выпивает в одиночку).

Титыч. Д-а-а, проть вора нет запора. Любым макаром приспособится.

Лара (недовольно). Кто-то обещал свозить на остров… Хочу на остров, хочу на остров…

Мантулин (с легким раздражением). Отстань! Поздно уже.

Титыч (подходит к окну). Вода большая, сыро там.

Мантулин. Да уж, погода заколебала.

Титыч. Митрошинские луга залило. Раньше травищи там - убору не было. На цельный колхоз накашивали.

Мантулин. Ферма, гляжу, совсем развалилась.

Титыч. Развалилась… «Гайдара» порешили последним.

Лара (с испугом). Гайдара?

Титыч (успокоительно). Не того - бычка с фермы. Бодался, паразит, да и не нужон стал по прямой надобности. По сто рублей за кило живого веса продали народу. И куда, думашь, двинул народ? За паленкой к Зарабу Алиевичу.

Лара. Красиво жить не запретишь.

Титыч. Раньше красиво и жили, и пили. А при демонократии от тоски пьют.

Мантулин (выпивает). Слушай, Зураб Алиевич - это кто? Что-то не слышал про него.

Титыч. То-оргаш. Три магазина в Заозерске. Кроме паленки, леском промышляет. Гонит в Питер, в морской порт. Оттуда - за границу.

Лара. У каждого - свой бизнес.

Мантулин. А вот у меня – никакого, представь себе, бизнеса.

Титыч. Ну как жа? Власть – она, и есть бизнис. Потому и летят туда, как мухи на мед. Кто в депутаты, кто в губернаторы. Рассказчиков наш - завалящий мужичонка. Нигде толком себя не проявил. Ни в леспромхозе, ни в лесхозе. А где Рассказчиков? В Думе. Ду-му за нас думает… (Снова нарастает музыка). Офонарели совсем…(Глядит в окно).

Мантулин (ходит по избе). И кто ему дозволяет лес вывозить? Куда Борзюк смотрит - глава ваш?

Титыч (убирая посуду). А ты, втдать, и разрешаешь! Иль замы твои, беспутные. Постановление приняли - сельскому жителю - пятьдесят кубов под личное строительство бесплатно. Вот старичье и выписывает. Но не для себя, для других. Ну, а у нас, сам знаешь, где пятьдесят дают, там и пятьсот возьмут. У нас только дозволь…

Мантулин (строго). Кисуль, зафиксируй: Шалунцову - для контроля. И Борзюку – копию… Так и гляди за ними.

Лара. Он же у вас был, Зураб Алиевич. С Борзюком вместе. Вы еще совещание по выборам из-за них отложили.

Мантулин (как ни в чем не бывало). Память, Титыч, стала дырявая, что старое решето.

Титыч (с понимающей улыбкой). Гляжу, другой и ты внутрях стал, Федорыч. Друго-ой…

Мантулин. А все потому, что жизнь - сплошная карусель (зевает). Сегодня – Заксобрание, завтра - Совет Федерации. Трансферты выколачиваю, совещания провожу. Зимой и вовсе – перевыборы будут. Голова кругом… (Пищит сотовый телефон). Я… Слушаю... Где нахожусь? В Москве (понижает голос, прижав телефон к уху). Да нет, в Совете Федерации. К Александру Стальевичу потом… И к Чистенко в правительство, если удастся… А мне он ничего не говорил… Пока… Да, приеду завтра… Некогда, говорю! (Прячет сотовый телефон в карман). Таисия моя потеряла след… У Шалунцова, говорит, хотела узнать, где ты, а тот слинял. У нас всегда так: начальник за порог, они – каждому, куда надо. Вот и Шалунцов… Свои делишки решает… (встает, смотрит в окно). Конспиративное у нас местечко. Кто подумает, что губернатор в какой-то глухомани. Без сауны, без водителя?!

Титыч (с недоверием). И Борзюк не знает?

Мантулин (потягивается, зевает). Должно же быть у меня личное, сокровенное?! Мы (обращаясь к Ларе) с Титычем, дай Бог памяти, годков тридцать, как знакомы. С тех пор, как я еще мастером электросетей работал у них в районе. Вагончик ему на огород привез, поставил ближе к бережочку, свет провел… Шалунцов моим областным начальником тогда был. Приезжали сюда с ним на рыбалочку. А Борзюк? Кем он тогда был? (Смотрит на Титыча). Учителем физкультуры, потом - мелким торгашом! Кто его знал, Борзюка этого? А меня после электросетей в Пореченский горком выдвинули инструктором. Гришаев тогда «первым» работал, нынешний мэр. И пошло-поехало. Зав. отделом… Секретарь по промышленности. Шко-ола (поднимает указательный палец) подготовки кадров была. Не то, что теперь.

Титыч. Стареешь, Федорыч, коль потянуло на воспоминания (у Мантулина в кармане вновь пищит сотовый телефон).

Мантулин (достает телефон). Я... Да... Нет... Я - не против. Придумки это… Под заправки? Ну это, можно сказать, даром… Нормально… Скажи Шалунцову, со мной согласовано. Не может ждать?! Ну, хорошо, я сейчас звякну (уходит к двери, кому-то звонит, с кем-то разговаривает).

Лара (обращаясь к Титычу). Давно здесь живете?

Титыч. С молодых лет, считай. В лесопункте бригадиром был. Егерем - в охотобществе. Годков пять прошло, как Танюшу свою схоронил. Сын в Петрозаводске с семьей. Так что в единичном числе обитаю… Нас в Милавинке всего четверо и осталось, если Зураба Алиевича в расчет не брать. Маня Агафонова, Крушиновы, мать с сыном, и я, старпер. Перебиваемся из кулька в рогожку.

Мантулин (возвращается). Шалунцов отказал им место под заправки. А они горючку дешевую взамен предлагают! Позарез нужна! Сам Папулов ходатайствует. А он, блин, - палки в колеса.

Титыч. Вроде Шалунцов тебя в верха вытащил. Дружили, кажись.

Мантулин Дружба дружбой, Титыч, а табачок вро-озь. Мне на выборы идти, москвичи «бабки» обещают на пиар, а условие предварительное - чтобы их люди везде были. И на горючке. И на дорожном фонде. И на экологическом… Ушлые они там. Оч-чень ушлые (держит паузу). А у меня это, между прочим, Шалунцов ведет. Вот и подумаешь, что да как.

Титыч. Пошли по боку москвичей этих.

Мантулин. «Бабки», говорю, дают, блин. В Москве золотоглавой все «бабки»-то!

Титыч. Олигархоглавая нынче Москва. Одна головка Березовского, другая - Гусинского, третья - Чубайса, четвертая… (Незаметно входит молодой человек - невысокого роста, подтянутый, в камуфляжной форме).

Витя. Здрасьте вам.

Титыч. А-а, Витя. Легок на вспомине.

Витя. Чего меня вспоминать? Я - человек маленький.

Титыч (обращаясь к Мантулину и Ларе). Не маленький, а уда-аленький он у нас. Орденоносец. А еще - стихи пишет.

Витя. Где-то я вас видел (смотрит на Мантулина).

Титыч (спокойно). Москвичи это. На рыбалку им приспичило.

Витя (Мантулину). Где же я вас видел? Совсем недавно…

Мантулин. Садись к столу.

Лара (капризно). Опять дурацкие ваши разговоры.

Титыч. Пойду, постелю вам в вагончике (уходит).

Мантулин (наливает себе и Вите). Ну, давай, солдат. За что пьем? (Чокается с Витей).

Витя (просто). За Родину.

Мантулин (в задумчивости). Хм, за Родину, говоришь…

Витя (упрямо). За Родину!

Мантулин. А где она, Родина?

Витя. А все, что вокруг нас. Тут мы родились, отсюда и на небеса уйдем (выпивает).

Мантулин (покорно). За нее, так за нее (тоже выпивает). Кто будешь, прыткий такой?

Витя (после паузы). Здешний, милавинский… После Чечни три месяца в госпитале откантовался. Контузия у меня. Плюс в голень – сквозное. Как вылечился, хотел по специальности устроиться - я перед армией индустриальный техникум окончил… Да где там? Везде сокращение... Жена у меня в Заозерске с дочуркой. У родни живет. Ну а я к мамке в родной угол рванул. Зураб полторы тыщи в месяц обещал. Устроился к нему на пилораму. Горбатился на него, пока…

Мантулин (нетерпеливо). Давай штрафную… (Из дома Зараба Алиевича доносится: «Бутылка вина, не болит голова. А болит у того, кто не пьет ничего…») Воистину (поднимает указательный палец) глаголят.

Титыч (возвращается). Совести у них нет… (Смотрит на Мантулина). А ты вроде завязал с выпивкой?

Мантулин. Употребляю лишь по крайней необходимости.

Титыч. Эх, купана ворона видела воду. Видок-то помятый у тебя.

Мантулин. Погоди, дай с народом пообщаюсь! (Обращаясь к Вите). Дальше рассказывай.

Витя (выпивает). Ну вот, горбатился я на него. А он за полтора месяца - двести рэ выписал. Я - взадер: «Чего делаешь, гнида?!» А он: «Нэ хочэшь, не бэри». С Борзюком, нашим главой, первые дружки.

Титыч. Этому руки смольем намаж - черта за хвост утащит… (Садится за стол). Не заслуживают они того, чтобы про них говорить… А вот стихи нам свои почитай, утешь сердце.

Витя. Не вопрос.

Лара (капризно). Хочу стихи, хочу стихи…

Мантулин. Ни к чему это.

Лара (хлопает ладошкой по столу). Хочу стихи!

Мантулин (машет Вите рукой). А, давай!

Витя (встает, читает):

О Родина, меня спасла ты,

В нелегкий час, прижав к своей груди.

Я был всегда твоим солдатом,

И ты шепнула : «Приходи».

И я пришел, израненный врагами,

И поклонился свету твоему,

Что животворными лучами

Пронзает будней серых мглу.

Живи и радуйся, гонимый,

Сказала ты, мне веру возвратив.

Как лечит душу трепетное имя,

Как сердцу дорог искренний мотив.

Пусть где-где бесы носятся с деньгами.

Зато у нас - всему своя цена.

Мы русские, и Бог пребудет с нами,

За нашу боль воздав сполна.

Мантулин (после паузы, озадаченно). Парень, ты, непростой, вижу.

Лара (смотрит на Витю с интересом). Клево!

Мантулин. Что тебе клево?

Лара. Про бесов как, а?

Мантулин. Ты хоть поняла, про каких бесов?

Лара. Ну этих… С хвостиками, черненьких.

Мантулин (улыбается). С тобой, кисуля, не заскучаешь.

Лара. А то!

Витя. Мне пора.

Мантулин. Не спеши… Мы про Борзюка не закончили… И что он вытворяет?

Витя. А Бо-ор-зю-ук… Бо-ор-зю-у-ук (Витя бьет себя кулаком по груди). Нач-ча-ало-ось.

Титыч. Ему больше ста граммов нельзя. Заикаться начинает, плакать.

Витя (извиняюще улыбаясь). П-а-а-ше-ел я… И где-е это-о я ва-ас-и ви-ид-де-ел… (Уходит).

Титыч (Мантулину). В вагончике вам постелил.

Мантулин (Ларе). Кисуля, ба-аинь-ки-и.

Лара. А вы?

Мантулин. А мне звонить должны.

Лара. Анто-он Федо-оро-ови-ич…

Мантулин. Иди, иди, я скоро.

Лара. Недолго только (уходит, Мантулин и Титыч остаются вдвоем).

Титыч. Как тебе стихотворение?

Мантулин. Да как сказать… Неоднозначное.

Титыч. А по мне – значное. У нас, Федорыч, как? У одних Родина, у других - эта страна. Где украсть сподручней, там у них и Родина. Мы варежку разинули, трепотне про лучшую жизнь доверились, нас и облапошили, как миленьких. Вроде и отобрали у нас уже нашу Родину? Зураба Алиевича того же взять. Не в том дело, что он иной крови. Русский человек - приемистый. С любым в согласии готов жить. Для него душа главней, а не то - азербайджанец ты, литовец, чечен, еврей или кто еще. С деньгами или без них – тож неважно. Бог едино всех создал. Но если русскому человеку в душу плюют ежечасно, показывают ему, будто и не хозяин он там, где родился, как это прикажешь понимать?

Мантулин. Тут у меня проездом узбек был из Ахонкарана, армейский мой дружок. Толкует: «У вас в Порченской области, по сравнению с нашими южными краями, все есть!» Я спрашиваю: «Что - все?» Перечисляет: «Воды у вас – залейся, а у нас - каждый литр экономим. Травы на корм скоту вволю, а у нас - в основном – пески. Пиломатериала, чтобы строиться,- покупай, не хочу, а у нас он - на вес золота. Так что жить еще как можно! А мы как живем? Леность обуяла. Все манны небесной сверху ждем!

Титыч. Не-ет, не леность это, Федорыч. В том вся беда, что по чужому жить нас заставляют.

Мантулин. Что значит, по-чужому?

Титыч. А что б деньга поперед всего была. Оттого вся движуха жизни вкривь пошла.

Мантулин (зевает). Сложно как-то объясняешь (Звонит сотовый). Слушаю, Игорь Валерьянович (почтительно встает). Звонил, да... Можете на него положиться… Две тысячи кубов и - наше сопровождение… Да, конечно, Игорь Валерьянович. Зайду обязательно.

Лара (в нижнем белье входит в дом). Кома-ары-ы, иску-усали всю. Смотрите как (показывает на грудь).

Мантулин (делает характерный жест рукой и, оторвав телефон ото рта, громко шепчет Ларе). Папулов звонит, Папу-улов (затем продолжает беседу по телефону). Да нет, что вы? Никого рядом. Телевизор смотрю… Будем думать… Обязательно, Игорь Валерьянович. Есть, Игорь Валерьянович… Спокойной ночи, Игорь Валерьянович (вновь садится на стул). У-у-ф-ф…

Титыч. И вам - спокойной ночи. И - приятных сновидений (Мантулин с Ларой, обнявшись, уходят спать в вагончик).

Титыч (ходит по дому, размышля). Ухайдакала Федорыча власть. Как ржа, душу его ест. Нормальный был мужик, а что сталось? Перекрученный весь, не настоящий. Туда-сюда. Рыба, говорит, я на берегу. Так сам в этом и виноват, что на берег выбросился.

Картина вторая

Мантулин - в белой рубашке с галстуком, в костюме, сидит в своем кабинете за рабочим столом. Справа от него около десятка телефонов. Над головой портрет Ельцина.

Мантулин (разбирает почту, походя ее комментируя). Опять этот Дубосеков, блин! Мы же ему только что перечисляли два мильона! Та-ак, «Ефименков раздает землю московской мафии…» Всего-то сто га и дал… Ермолов… Непонятно, на что жалуется… Та-ак, «перестаньте критиковать Рассказчикова. Он - за социальную справедливость, а вы способствуете разграблению России...» «Спиркин в пьяном виде разъезжал на автомобиле «КамАЗ» по поселку…» Да, с этим Спиркиным - морока, а как его снимешь? Всенародно избранный, как и я (заглядывает Лара).

Лара (извиняющимся тоном). Гришаев… Просит принять по городским проблемам.

Мантулин. Скажи - в другой раз приму.

Лара. Это я говорила на прошлой неделе.

Мантулин. Ладно уж… (Входит мэр Пореченска Гришаев, долговязый, с худощавым лицом).

Гришаев (радушно). Доброе утро, Антон Федорович.

Мантулин (равнодушно). Доброе, доброе… Садись (указвает на кресло). Какие проблемы?

Гришаев. Раньше вы ко мне на «вы» обращались. Помните, когда я завотделом был в горкоме.

Мантулин (назидательно). То - раньше, а то - теперь.

Гришаев. Вот я и говорю…

Мантулин (нетерпеливо). Ну давай, давай…

Гришаев. Понимаете, Антон Федорович… Бюджет города после корректировки в финуправлении предполагается сократить на треть. Я видел проект. Сокращение - без всяких обоснований.

Мантулин. Да ну-у!

Гришаев. Говорят, по вашему указанию.

Мантулин (напрягаясь). Я его еще и не смотрел.

Гришаев. Неправильно это, Антон Федорович. Не соответствует никаким нормативам. С другой стороны, Заозерному району отвалили с лихвой - в полтора раза больше нормативов.

Мантулин (после паузы). Определиться тебе надо – вот что.

Гришаев. Так вроде я… Как бы стараюсь.

Мантулин. Я тебе, Артур Матвеевич, на что намекал?

Гришаев (растерянно). Так вроде я…

Мантулин. Недоверие у меня сложилось к тебе, Гришаев. Не-до-вер-рие. Ты из старой команды. Другие представления имеешь. Партократические, так сказать. Я не раз замечал… А сейчас надо мыслить по-новому. По-демократически, свободно.

Гришаев (с готовностью). Можно и по-новому.

Мантулин. Выборы скоро, а чем город себя проявит?

Гришаев. Активизируемся в этом направлении.

Мантулин. На словах и дурак сможет.

Гришаев. Ну так…

Мантулин. Выборы - дело затратное. А у тебя предпринимателей – тьма.

Гришаев. Ну так …

Мантулин. Ты в комсомоле работал?

Гришаев. Само собой.

Мантулин. Знаешь, что такое «привлеченка»?

Гришаев. Как не знать.

Мантулин (быстро рисует на листочке бумаги цифру с семью нулями, осторожно подвигает листочек к Гришаеву). Такие у нас, Артур Матвеевич, проблемы образовались.

Гришаев (после паузы, с готовностью). Ясно.

Мантулин. Татьяна Борисовна этим заправляет. Прямо на нее и выходи. Но запомни: я тебе ничего не говорил.

Гришаев. А с бюджетом как?

Мантулин (раздраженно). Что ты заладил с этим бюджетом?! Нормально будет с бюджетом, если… Сам понимаешь…

Гришаев (поднимается со стула). Понял вас, Антон Федорович. Понял… (уходит, почтительно согнувшись).

Лара (открыв дверь кабинета). По малой АТС - Могильницкий.

Мантулин (словно бы не обращает на нее внимания, просматривает почту). Нет, ты послушай, до чего дошла эта демократия! Да раньше бы за это! Пишет, понимаешь, некий стихоплет. А что пишет? (Читает). «Всенародный губернатор-комбинатор-махинатор, слышишь, мать твою яти?! Мантулин, пенсию плати». Ну, а это: «Утешал Мантулин нас… От его маразма я достигла в первый раз полного оргазма» (Лара хихикает себе в руку). Обнаглели! Всяческую пристойность потеряли! Про меня сочиняют, мне же и шлют!

Лара (настойчиво). Могильницкий на проводе.

Мантулин (небрежно). Скажи, совещание у меня.

Лара. Сказала. Просит срочно. Важное, мол, сообщение.

Мантулин (настороженно). Замы мои… все на месте?

Лара. Как сговорились.

Мантулин. Боятся, после того как Харлашкина «за левый бензин» арестовали.

Лара. А то!

Мантулин (с успокоением). Эх, подставляешь под монастырь (берет трубку). Нет… Не знаю… Трудно поверить… Исключительно порядочный человек… Да нет… Может, провокация? Я говорю, провокаторов хоть отбавляй. Так и норовят. Давно установили? Самое малое - выговор объявим, будьте уверены… До свидания (сидит в молчании, с расстроенным видом).

Лара. Чарушкина в приемной.

Мантулин. Пускай заходит. (Лара уходит, входит Чарушкина, невысокая фигуристая женщина, лет сорока-сорока пяти).

Мантулин. Могильницкий звонил. Срочное, говорит, сообщение. Ну, думаю, неужели кого из наших опять заграбастали?

Чарушкина (выжидающе). Не знаешь, чего и ждать от этого Могильницкого.

Мантулин (ровно). Как в воду глядел… Возбудили, говорит, дело на Борзюка. Организовал, мол, прослушивание телефонных переговоров журналистки Добринской. Специально сам доложил, чтобы уязвить. Зна-ает, чей Борзюк человек. Зна-ает! Нет, назло делает (с возмущением). Все норовят подгадить. Не-ет, Борзюка я так просто не отдам. Своих людей, Наталья Борисовна, беречь надо.

Чарушкина (декламирует). Возьмемся за руки, друзья, чтобы не пропасть поодиночке.

Мантулин (шутит). В одиночке, Наталья Борисовна, в одиночке.

Чарушкина (испуганно). Что вы такое говорите? (Молитвенно). Господи, помоги мне, грешной.

Мантулин. Чего прилетела?

Чарушкина (застенчиво улыбается). Я… я, собственно, за этим… Дом на Семиковской сдали. Я в хозу интересовалась.

Мантулин (смотрит на нее выжидающе). Ну?! И что?

Чарушкина. В двух уровнях, улучшенной планировки. Обещали, Антон Федорович.

Мантулин. Эва куда замахнулась! У тебя и так на троих - четырехкомнатная! Давно ли въехала? Да и раньше одну за собой оставила, приватизированную.

Чарушкина (капризно). На Семиковской - в двух уровнях. Шейкину дали, а мне, получается, нельзя?

Мантулин (горячится). Нет, ты представляешь, а? Ну и помощнички, блин, у меня. Шейкину - в двух уровнях! Чарушкиной - в двух! Напишет Проничев в газете про вас и правильно сделает. Оборзели! Добрый я, понимаешь, подмахнул под настроение. А ссуду беспроцентную на «Мерседес» я кому давал, как не тебе?!

Чарушкина (упрямо потупив взор). Кто обещал? На дачке-то?

Мантулин. У меня перевыборы через три месяца! Перевыборы! А вам на это начхать! (Встает, ходит по кабинету, задерживается у портрета Бориса Николаевича).

Внутренний голос Мантулина. Такая, Борис Николаевич, настырная баба. Рогом прет, дай квартиру, и все тут. В двух уровнях, говорит, хочу.

Портрет Ельцина. У меня… э-э-э тоже бабы настырные. Тоже, понимашь, рогом прут. А я э-э-э… терплю, терплю. Свыкся э-э-э, понимашь.

Внутренний голос Мантулина. Ну и как мне быть?

Портрет Ельцина. Дай ей отставку и весь э-э-э… разговор, понимашь. Она же э-э-э… не родня тебе.

Внутренний голос Мантулина. Да у меня выборы, выборы!

Портрет Ельцина. Ну-у выборы - это э-э-э, понимашь, уважительная причина. Можно э-э-э… дать послабление. Я тоже… э-э-э… послабления делаю. Быват…Тут ведь э-э-э… какая еще загогулина - баба, однако, э-э-э, понимашь.

Чарушкина (со стороны). Ой! Глазам своим не верю! Он… (показывает пальчиком на портрет Ельцина) разговаривает? Или галлюцинации какие-то?

Мантулин. Молчи, таинство это. В исключительных случаях с ним советуюсь.

Чарушкина (испуганно). И что… он советует? (Всхлипывает). Кто, как не я, вам верой и правдой? Как белка в колесе… Да я, Борис Николаевич (спохватывается), да я Антон Федорович (возвышает голос), если скажете, этих глав на выборах так зажму (делает характерный жест рукой), что они пикнуть проть вас не посмеют!

Мантулин (смягчаясь). Эх, торгашка ты, торгашка. Как была завбазой, так и осталась. А я еще на кадры тебя поставил! Пикнуть про вас не посме-еют! Кто, как не я! Ладно, не хлюпай тут. Будет тебе - в двух уровнях. Строчи в хозу заявление. В связи с тем-то и потому-то. Приезжает, мол, двоюродная сестра троюродной бабушки. Инвалид, мол, нуждается в отдельном проживании и уходе, и все такое. Поняла?

Чарушкина (подскакивает к Мантулину, чмокает его в щеку). Да я! Да я разобьюсь в лепешку. «Замочим» всех, как пить дать! (Снова целует Мантулина).

Мантулин. Перестань! Перестань, я тебе говорю! Таисия моя и так знудит: что ты все с Чарушкиной да с Чарушкиной. В Москву с ней ездили. На праздник песенный. Настучал, наверное, кто?

Чарушкина (красуясь перед Мантулиным). Кто-кто? Как будто не догадываетесь? Кисуля ваша (переходит на игривый тон). И куда это вы с нею недавно стремительно исчезли, а? Все про вас знаю, видите (грозит пальчиком).

Мантулин. Щучка ты, Наталья. Зуба-астенькая.

Чарушкина (гордо). А как же! (Уже вкрадчиво). Вы бы Ларочку после выборов - того. Простоду-ушная. Скажет вначале, потом лишь подумает.

Мантулин (с показной стргостью). Покомандуй мне еще.

Чарушкина. Ой, чуть не забыла, с чем шла. Профессор Коровин на Проничева «телегу» прислал.

Мантулин. Про что «телега»?

Чарушкина. Обвиняет, что газета напечатала в День Победы портрет Сталина. А он изверг, мол…

Мантулин. Знаю я Коровина. Вредный старикашка.

Чарушкина. Слишком много берет на себя этот Проничев! Государство, пишет, не может быть сильным без учета интересов русских как державообразующей нации. Кто дал ему право так писать?!

Мантулин (с сомнением). Это… как посмотреть… Я – русский… Ты - русская…

Чарушкина. Все равно, неправильная, я считаю, постановка вопроса.

Мантулин. (недоверчиво). А правильная какая?

Чарушкина. Правильная - не высовываться. Без нас, кому надо, разберутся, кто и что у нас образующий… Вот Гришаева взять… Тихо сидит, никаких проблем не создает… Любо-дорого с ним. А этот… И Добринская его, - такая мымра, такая мымра… Тоже против власти подсуживает… Вы, кстати, сегодня газету смотрели?

Мантулин. Не до газет мне с вами. И так голова пухнет.

Чарушкина. А она пишет, что глава Заозерского района, Евгений Юрьевич наш, рабочее время посвящает решению личных коммерческих вопросов. Берет, мол, пример со своих высокопоставленных покровителей. Это же – прямая дискредитация руководства! И Проничев ее на это наставляет.

Мантулин. Перебирает, конечно, Проничев. Сам вижу.

Чарушкина. А если видите, давайте решать.

Мантулин (задумчиво). Как спихнуть его - ума не приложу. Мы и налоговую в редакцию насылали… Месяц они впустую копались. И перевыборы делали… А с него - как с гуся вода. Может, финансирование урезать, на голодном пайке подержать эту, блин, «Пореченскую правду» (встает, ходит по кабинету, останавливается возле Чарушкиной). Знаешь, Наталья, как в старые времена птичек приручали? С недельку под дерюжиной держат, ни есть, ни пить не дают. Как ше-елковые становятся.

Лара (открывает дверь кабинета). Борзюк. Злой, как собака.

Мантулин. На, забери бумаги (Лара подходит к столу Мантулина, берет подписанные документы).

Лара. Что сказать-то?

Мантулин. Минуток эдак (смотрит на часы) через пять. (Чарушкина, плавно покачивая бедрами, удаляется, следом за нею идет Лара. Лара делает в спину Чарушкиной гримаску. Мантулин набирает номер телефона начальника финансового управления). Кузьмич, когда бюджет будете верстать, урежьте «Пореченской правде» процентов на двадцать еще!.. Чтоб жизнь им медом не казалась! А то всем задерживают зарплату, понимаешь, а они - вовремя получают. Уяснил? Ну и хорошо (кладет трубку).

Борзюк (вальяжно входит в кабинет. На вид ему лет сорок. Одет в комбинированный костюм - серый пиджак и черные брюки. Прическа - спортивный ежик). Физкульт-привет!

Мантулин. Какой, к лешему, привет?! Вляпался ты, блин, с «прослушкой», а мне как быть? На мою одежку-то грязь липнет!

Борзюк (виновато). Охранник, Сашка, вынимал кассету в подъезде, где Добринская живет… Ночью… Кто мог ожидать? А фээсбэшники, проныры, тут как тут. Кипеж устроили… Меня - на допрос, час мурыжили. Пока отбрехался, а дальше что - не знаю. Они, оказывается, и меня прослушивали, фээсбэшники-то. Без разрешения Могильницкого не могли.

Мантулин (морщится). Ох, уж этот Могильницкий, блин! Катит все бочку, катит. Дока-атится.

Борзюк. Недаром фамилия такая.

Мантулин. И что наслушал с охранничком своим? Чего интересного?

Борзюк. Много чего. Как Проничев давал установку Добринской собрать материал по лесу. Узнал где-то, что мой водитель сопровождает трейлеры.

Мантулин. Где- где? В ФСБ и узнал.

Борзюк. Куда кредит израсходовали на ликероводочный завод, еще обсуждали.

Мантулин. По наводке работают.

Борзюк. Я Зурабу сказал, чтобы «паленку» повременил.

Мантулин. Разнесут журналюги о «прослушке» по всей России.

Борзюк. С журналюгами договоримся. Могильницкого надо нейтрализовать. Чтобы не сливал информацию, кому не надо.

Мантулин. Я в Москве и так, и эдак. Поддерживает, говорю, прокурор области коммунистов. В обнимку с ними ходит, реформы тормозит. А они - медлят. Мы, говорят, от Скуратова еще не очухались.

Борзюк. Подумаю, как дядю подключить… Но он всегда занят, не дозвониться даже. Лучше бы вам на Папулова выйти.

Мантулин (бесстрастно). А что Папулов? Если пролетим на выборах, первый против нас пойдет, Папулов-то. Знать, мол, вас не знаю. На охоты к вам не ездил, стройматериальчик на дачу вы мне не возили, подарки дорогие не делали. Уж тогда Могильницкий развернется! И, знаешь, с кого начнет?

Борзюк. Я-то - мелкая сошка.

Мантулин. Не-ет, вместе тонуть будем! Вме-есте!

Борзюк (кладет на стол пакет). Я это… Десять «штук»… Для работы с прессой. Чтобы положительного больше давала.

Мантулин (смахнул пакет в ящик стола, вздыхает). Эти мерзавцы все за деньги. За деньги обмарают. За деньги в герои возведут (Борзюк уходит. Мантулин нажимает на кнопку внутренней связи). Кисуля, ко мне – никого… Кто? Окуньков? Из Москвы? По выборам? Ну хорошо. Не более двух минут (ворчит себе под нос). Окуньковы, Пискаревы, Рыбаковы… Как выборы, у них, понимаешь, жор. Где «наживки» на всех наберешься? (Встает, ходит по кабинету, останавливается у портрета Ельцина).

Внутренний голос Мантулина. И с Борзюком что делать, ума не приложу. Лесосечный фонд растаскивает. «Левую» водку поощряет. Администрация его - в футбол в рабочее время играет. Подставляет меня, блин, на каждом шагу. А уволить его не могу. Тоже - всенародно избранный. И дядька-то у него кто… Боюсь вам сказать, Борис Николаич, чтобы хуже не было…

Портрет Ельцина. И меня, понимашь… э-э-э, подставляют. Куда от них, понимашь, бандюков наших, э-э-э… деваться. У меня, понимашь, пол-Расеи растащили, а мы все э-э-э… одно - великая держава. Россия была… э-э-э, есть и будет ве-еликой державой. (Входит важной походкой Окуньков. Лет тридцати, среднего роста, с черной бородкой. Одет не слишком строго, но современно).

Окуньков (учтиво). Здравствуйте, Антон Федорович!

Мантулин (нехотя). Здравствуйте-здравствуйте.

Окуньков. Окуньков Георгий Владиленович, руководитель фирмы «Фортуна».

Мантулин (отстраненно). Слушаю вас, Георгий Владиленович.

Окуньков. Если позволите… (Делает выжидательную паузу).

Мантулин (со скукой в глазах взирает на Окунькова). Пожалуйста - пожалуйста…

Окуньков. Я два года стажировался в Штатах, изучал современные пиартехнологии, а также процессы глобализации и регионалистики.

Мантулин (с нетерпением). Ну!?

Окуньков. Видите ли, в условиях всеобщей аморализации, в рамках процесса глобализации и унификации пиаровских технологий…

Мантулин (с усмешкой). Ты хренотень мне не городи, блин! Прямо давай, по-мужицки!

Окуньков. У вас выборы, Антон Федорович, а, по нашим сведениям, ваши оппоненты готовятся к ним весьма основательно. В полном объеме намерены использовать черный пиар.

Мантулин (ворчит). Пиар, пеньюар.

Окуньков. В общем, мы хотим предложить вам свои услуги с учетом наработанного нами опыта. И, естественно, при вашей личной заинтересованности.

Мантулин (обреченно). Сколько?

Окуньков. В случае победы – сто тысяч тысяч… «баксов». Наличными, конечно. Половина - до выборов, половина - после.

Мантулин (угрюмо). Одним махом всех побивахом… А если проиграю?

Окуньков (оживляясь). Нет, нет, нет! Исключаем всякие там «если». Мы, еще раз подчеркиваю, работаем без осечек. Одних разведем, других сведем, третьих подставим.

Мантулин. У Рассказчикова тоже не лыком шитые ребята.

Окуньков (вздыхает). Я вам говорю, работать будем с максимальной надежностью и уверенностью в положительном исходе. Каким образом - секрет фирмы. Кстати, мы проводили скрытый мониторинг - у вас могут возникуть деструктивные проблемы, если не предпринять превентивных мер.

Мантулин. А срок?

Окуньков (бесстрастно). Имейте в виду, люди Рассказчикова на нас уже выходили. Его шансы, не буду скрывать, весьма-весьма… (Достает блокнот). Та-ак, после компьютерной обработки. Вот… У вас двадцать семь процентов, а у Рассказчикова – двадцать два. И Крутов… Крутов, говорят, планирует выставиться. Мы и по нему сделали мониторинг. Та-ак, Крутов - девять процентов, но рост, представляете, у Крутова за неделю - три процента. Хотя он еще и словом еще не обмолвился. Так что решайте сейчас (смотрит выжидательно на Мантулина).

Мантулин (нерешительно). Георгий Владиленович, мы сейчас посоветуемся. Подождите в приемной (Окуньков уходит столь же важной походкой, как и вошел. Мантулин поднимает трубку внутренней связи). Кисуля! Шалунцова ко мне! (Встает, подходит к портрету Ельцина).

Внутренний голос Мантулина. Они же меня, Борис Николаевич, как осы жалить начнут, если денег не дать. И зачем, нам, растуды коромысло, такая демократия, как ты думаешь?

Портрет Ельцина. Демократия … э-э-э, это наше, понимашь, всенародное достояние. Курсу реформ, понимашь, альтернативы … э-э-э-э, понимашь, у нас нет.

Шалунцов (входит почти бесшумно. Элегантный, широкоплечий). С Могильницким сейчас разговаривал. По Борзюку. Просил его войти в наше положение. Что, мол, тебе одного Харлашкина мало?

Мантулин. А он?

Шалунцов. Уперся, словно бык. Будем, говорит, доводить дело до логического завершения.

Мантулин. А ты, Павел Дмитриевич, между прочим, ходил к нему на день рождения, подарочки дарил. Доходился!

Шалунцов (спокойно). А кто советовал? Вы с Борзюкм. Приручать, говорили, надо? Чтоб наш был.

Мантулин. При-иручили, мать твою, на свою голову. (После паузы). Там москвичок один в приемной. Окуньков Георгий Владиленович… Фирма его, «Фортуна», предлагает услуги на выборах. Двести тысяч «баксов», говорит, и – победа в кармане.

Шалунцов. Нюх у этих москвичей, что у хорьков.

Мантулин. Отправишь с пустыми руками, к Рассказчикову побежит.

Шалунцов (определенно). И думать нечего.

Мантулин. Скажи тогда, что согласны. Встретимся, мол, через день-другой. А то и, правда, за Рассказчикова начнет агитировать. (После паузы). Ты, это самое, прибалтов, что по рекомендации Папулова, почему отшил?

Шалунцов. Нахалы! Напрямую прут на Борзюка. А я говорю им, на нас сначала нужно. На нас… Кто в области хозяин?

Мантулин. Сколько раз говорил ему: такие вещи со мной надо согласовывать! Со мно-ой! Ну, я ему устрою как-нибудь!

Шалунцов. Остынь. Есть вещи поважнее.

Мантулин (душевно). Остыну, Паша, не волнуйся. Кого мне, если не тебя, послушать, на кого еще положиться? (Подходит к Шалунцову, кладет ему руки на плечи, смотрит ему в глаза). Скольким я тебе обязан! А если что, в одной связке пойдем.

Шалунцов. Ну как же, конечно, в одной…(За окном губернаторского кабинета нарастающий шум, голоса: «Банду Ельцина - под суд!», «Долой антинародного губернатора Мантулина!», «Мантулин, куда растранжирил бюджетные деньги?!». Затем скандируют дружно: «Мантулина - в отставку!», «Мантулина - в отставку!», «Мантулина - в отставку!»)

Мантулин (подойдя к окну). Вот гляжу на это и думаю: «И нахрена мне все это сдалось…» Может, послать все и всех к…

Шалунцов. Пенсионеры шалят. Затравил кто-то.

Мантулин. Тошно мне, Паша. Тошно-о. Сам не пойму, отчего. Может, не ходить мне на эти, блин, выборы (смотрит пристально на Шалунцова). Может, ты пойдешь, Паш, а?

Картина третья

Баня. Двое, в полуобнаженном виде, завернутые по пояс в полотенца, сидят за столом. Проничев, солидный мужчина лет пятидесяти, с брюшком, и Крутов, высокого роста, тощий, с волосатой грудью.

Проничев. Сердце ухает, как бадья в колодце.

Крутов (занозисто). А Пашка-то, слышь - только крякает от удовольствия (из парилки доносится хлестание веника по телу и возгласы Шалунцова: «А-а-а! У-у-у! О-ойя!»)

Проничев. Бережет себя. Каждое утро - в бассейн, вечером - сауна, а в обед на голове стоит в кабинете. А тут, слышал я, на лошадках вздумал кататься…

Крутов. Да уж, нервы попусту не тратит. Как некоторые (смотрит на Проничева). Со всеми - вась-вась. Я говорю: «Паша, на двух стульях усидеть невозможно. Если Мантулин пройдет снова в губернаторы, все равно тебя сдаст. Ведь ты, говорю, Паша, на голову выше его. И по опыту, и по знаниям. Тот больше ля-ля. Прокукарекал, а там – хоть не рассветай. А ты, говорю, практик, управленец высокого уровня». А он: «Ладно-ладно» - дуриком прикидывается. Ну а я говорю, если ты не пойдешь, я пойду (чокаются чайными чашками у дымящегося рядом медного самовара).

Проничев (удивленно). Раньше у тебя таких мыслей не было.

Крутов. Раньше не было, а теперь появились (снова чокаются чайными чашками).

Проничев. Ну и питухи мы стали. «Пузырек» на троих не осилить… Я так считаю: у мужиков после пятидесяти лет организм сигнал выдает: все, баста, покуролесил, и - довольно. Надо от кое-каких удовольствий отказываться.

Крутов. Праведный ты наш. Хоть сейчас в монастырь отправляй.

Шалунцов (резво выскакивает из парилки, обкручивая полотенцем накачанный торс). Злая у тебя, Вась, банька (растирается другим полотенцем).

Крутов. Злая баня – хорошо. А человек злой – это беда.

Проничев. А еще есть – ни то, ни се. Не поймешь – какой.

Шалунцов (жадно пьет пиво прямо из бытылки). Про кого толкуете?

Крутов. Про тебя. С кем ты - с Мантулиным или… (Делает паузу).

Шалунцов (напевает на мелодию известной песни): «Или-или-или… Или-или-или, и…»

Проничев. Постараемся осмыслить ситуацию. Несомненно, самые большие шансы сегодня у Мантулина - раз (загибает палец на руке), у Рассказчикова - два, но…

Крутов (с обидой). Меня в расчет не берешь?

Проничев (невозмутимо). Я же говорю: «Но». Поскольку и Рассказчиков, и ты, дорогой мой, при всем к тебе моем расположении имеете примерно одинаковый электорат, состоящий из обиженных и, прямо говоря, дряхлых старушек и старичков, вам обязательно нужно договариваться с Рассказчиковым. Если не договоритесь, резона идти на выборы я для тебя не вижу. Получится: и голова - в кустах, и грудь - без крестов.

Крутов (обескураженно). На этой груди, Володя, три ордена (стучит себя по груди). Это о чем-то говорит?! Я двадцать лет с утра до ночи передыху не знаю! Ни отпусков! Ни выходных! Да каждое третье яйцо в области мое! (Прерывается, видя, как беззвучно смеется Шалунцов).

Шалунцов (отпивает из бокала пива). Он (кивает в сторону Проничева) правильно говорит. Кому нужны сейчас твои побрякушки?! Их тебе за строительство коммунизма давали, а оказалось – блеф все, мираж, тупик. За неправедный путь, выходит, их тебе давали…

Крутов (решительно встает, ходит вокруг стола). А праведный где? Не мираж?! Не тупик?! Коров повырезали - праведный? Двести тысяч га пашни в области пустует - праведный?! Фермерская маниловщина - праведный?! Наобещали людям кредиты дешевые, технику, и – молчо-ок. Не-ет, заморский эвкалипт там, где испокон веку растет русская березка, не приживется… (Пауза). А это (стучит себя по груди) - за труд! За труд! Родина меня оценила! Я, как Чубайсик, цветами не торговал!

Проничев (мечтательно). Вся жизнь наша - мираж и тупик. Да-да, мужики. Строим в воображении недосягаемые, сказочные острова, стремимся к ним. К одному приплыл, а на горизонте другой маячит, более заманчивый. Доплыл до него, глядишь, - третий замаячил... И вдруг – обвал, темнота, тупик. Так и власть - мираж. Ведь она вроде есть, власть-то, и вроде нет ее. Потому как всегда находится над тобой кто-то более властный. Та-ам (показывает вверх) судьбу нашу давно определили, с рождения самого. Смотрит Он на нас сверху и усмехается, как мы, рабы его, мельтишим в греховности своей.

Крутов (нетерпеливо). Короче, Склифосовский!

Проничев. Если короче, то мираж нам совершенно необходим, поскольку он сглаживает превратности бытия. Особенно это важно в эпоху глобальных перемен. Я у Тойнби читал про это.

Крутов (настороженно). У какого Тонби?

Проничев. У философа одного, западного.

Крутов. А-а…

Шалунцов (Крутову). Это он, видимо, к тому, что уйдешь ты, Василий Михайлович, на пенсию с орденами своими, и все про тебя забудут.

Крутов. Давайте ближе к делу (смотрит на часы).

Проничев. Так вот, наш Крутов на своем месте – конечно, знаковая фигура. Но масштабного опыта у него, прямо скажем, нет. Как нет и предприимчивости, которая, между прочим, вышла сегодня на первый план.

Крутов. Это еще как посмотреть.

Шалунцов. А у Рассказчикова она есть?

Проничев. Рассказчиков - вообще ни то, ни се. Но у Рассказчикова - деньги. И у Мантулина - деньги. И победят какие-либо из этих денег. Если не скажете веского слова вы, Павел Дмитриевич.

Шалунцов. Однозначно - нет.

Проничев. Тогда из двух зол выбираем какое? Наименьшее.

Шалунцов. Мантулин?

Проничев. Естественно.

Шалунцов (после паузы). Если Мантулин вновь придет, вам обоим харакири сделает (делает характерный жест рукой). А тебе, Василий Михайлович, - в первую очередь, со всеми твоими регалиями. В асфальт, говорит, закатаю смутьяна этого.

Проничев. Москвичок, говорят, один выплыл… Очень загадочная, между прочим, фигура. Инвестиции обещает, улучшение жизни простого народа. Об имидже области говорит. Против Мантулина - ни единого словечка. И против Рассказчикова - ни-ни. Сразу на двоих, видимо, карту ставит.

Крутов. Одним нам, бессребреникам, не на кого поставить.

Проничев (хладнокровно). У меня на это москвича компра есть.

Шалунцов (обращаясь к Крутову). Я Вовчика из-за этого на охоту не беру. Компры насобирает, опишет ее в каком-нибудь рассказике. А гости у меня - знатные.

Крутов. У вас - что ни день, то праздник. А я рассветом встал, с закатом лег.

Шалунцов. Не любишь нашего брата. Вроде друг, а шило в бок норовишь.

Крутов. А за что любить? Зарплаты, пенсии - ого-го. Что проть вас академик, артист, вра-ач, учи-итель?! А толку-то с вас, как с козла молока…

Проничев. Зато небожителями себя считаете.

Шалунцов. Это мы постараемся запомнить.

Крутов. В самом деле, Мантулин тебя, Павел Дмитриевич, «мочить» собирается, а ты улыбочки строишь. Нет, чтобы лечь костьми с нами заодно.

Шалунцов. (наливает в стакан водку). Не поймешь, кто кого и как собирается… (Выпивает). Если хочешь жить в уюте, пей всегда в чужой каюте…

Крутов. Кое-кто это очень любит.

Шалунцов. Вот я и размышляю: нельзя мне под вас ложиться, чтобы его еще больше обеспокоить. Так я могу углы сгладить, помочь кое-чем… Лучше, братцы, синица в руке, чем журавль в небе. А потом… Не в нем дело, поймите! Кому нужна наша маленькая правда, если большой правды нет. Вот мы рассуждаем тут, планы какие-то строим, а Москва-столица свое думает. И на мнение наше с вами ей начхать.

Проничев (рассудительно). У Ивана Ильина вычитал: «Третья аксиома власти утверждает, что государственная власть должна осуществляться людьми, удовлетворяющими этическому и политическому цензу». Я это к тому…

Крутов. Философ ты наш. Развел антимонии.

Проничев. Я это к тому, что власть товаром стала, и пока шпана всякая «зелененькими» ее покупает, власти у нас нет. Государства нет. И не будет. Все можно купить. Завод. Должность. Диплом! Жизнь. Красота, говорят, спасет мир. Вру-ут! И красоту теперь можно купить. А купить - значит отобрать у тех, кто купить ее не может. У тебя, у меня, у нас! У кого нет «зелененьких»!

Шалунцов (язвительно). И то, и это ему неладно. Все плохие - один он хороший. А Мантулин, худо-бедно, деньги на твою газету дает. Хоть и пакостишь ты изрядно.

Проничев. За этими деньгами наползаешься на коленках. Унижение одно. Вы же нас в дерьмо каждый день опускаете, а думаете, что мы розы нюхаем.

Крутов. Пустое все, пустое, На-ка, Вова, тебе лучше струмент (подает Проничеву баян).

Проничев (берет баян и поет под собственный аккомпанемент).

Там, где туманы грустят над рекой,

И травы в росе на зеленом лугу,

Словом волшебным меня успокой -

По звездному небу к тебе прибегу.

Ах, мама, ответь мне, где ж песни твои?

Куда подевался твой ласковый взгляд?

По синему небу летят журавли -

О маме моей, не спеша, говорят.

Крутов (после того, как Проничев заканчивает петь). Если с работы погонят, с голоду не помрешь.

Шалунцов (растроганно обращаясь к Проничеву). Старик, сейчас оч-чень большой человек поедет мимо в дом охотника. Я встречать должен на трассе… Думаю, не позвать бы его сюда на полчасика? Сыграешь ему, а? Пускай послушает, какие мы все хорошие, а? (Смотрит на присутствующих трогательным взглядом). Мама, вот… Журавли… Туман… (всхлипывает). А дефолт, трансферт, брифинг, лизинг, рейтинг… та-ак (машет рукой), хренотень всякая.

Крутов. Что за человек?

Шалунцов. Потом узнаешь.

Проничев. Дождь идет, а он едет.

Шалунцов. Что мне дождь, когда в душе - заморозки?! Оттого и грустно.

Проничев (назидательно). Кто не грустит, тот не мудреет.

Шалунцов (невесело усмехется). Спасибо, успокоил (одевается).

Крутов. Приедется и мне загрустить.

Шалунцов. Ну, пока… (уходит, слышен звух заведенного автомобильного мотора).

Крутов (оставшись один, звонит по сотовому телефону). Что нового? Рассказчиков? Да ты что?! Заскочил в контору и поехал - куда не сказал? (Кладет сотовый на столик). И зачем я ввязался в эти игры?

Проничев. Что-то интересное?

Крутов. Рассказчиков меня искал. С ним еще кто-то.

Проничев. Неспроста это.

Крутов. Сейчас сюда пожалуют.

Проничев. А, пошли они все! Мне номер пора подписывать (слышится хлопок двери подъехавшей машины. Входят Рассказчиков и Могильницкий. Рассказчиков - низкорослый, невыразительный мужчина. Могильницкий - высокий, рыжебородый, в синем прокурорском мундире. Раздеваются, садятся на лавку).

Могильницкий (с подозрением). «Бээмвушка» знакомая попалась навстречу.

Крутов (тихо Проничеву). Чистый Шерлок Холмс.

Могильницкий (обращаясь к Крутову). Как Пашка-то? Куда клонится? Ты обещал узнать.

Круто. Не могу, говорит, пока определиться.

Могильницкий (иронично). Справа - кудри токаря, слева - кузнеца.

Рассказчиков. Крутит, крутит этот Шалунцов… Из-за него - все проблемы. Если бы он решился, я, может, еще и подумал бы. Ну а ты-то как? (Смотрит на Крутова).

Крутов (решительно). А я пойду!

Рассказчиков (с удивлением). Ты… серьезно это?

Крутов. Одни нас не любят, другие не хотят. Потому - мы сами с усами.

Могильницкий. Не дури, Василий Михайлович. На сто процентов вариант непроходной. К чему копья впустую ломать?

Крутов. Ради спортивного интереса!

Рассказчиков. Темнишь ты что, Крутов.

Могильницкий. А я говорю, мужики, давайте создадим пореченский кулак. Объединимся вокруг Рассказчикова, ударим разом по Мантулину. А у вас - каждый в свою сторону одеяло тянет.

Рассказчиков (с пафосом). Действительно, сколько народ должен терпеть эти безобразия?! Область растаскивают, под Москву с потрохами отдают! Разве не видите? Промышленность стоит. Село на бок завалилось!

Могильницкий (убедительным тоном). Свой мужик, Рассказчиков, - доморощенный. Два срока в депутатах, опыт - на уровне замминистра. Чем не кандидатура?

Проничев (задумчиво). Свой-то свой, а еще - чей?

Крутов. Я бы этому заму министра свою фабрику не доверил. Развалишь ведь ее за полгода (смотрит на Рассказчикова).

Могильницкий (не обращая внимания на слова Крутова). И потом - за ним реальная сила в лице прокуратуры. Гришаев тоже не прочь на него поставить.

Проничев (неожиданно, обхватив голову руками). Как это мне надоело. Как надоело… Брошу все, в деревню уеду, буду роман писать.

Рассказчиков (успокоительно). Успеешь с романами. Ты нам здесь нужен. Перо твое нужно. Перо-о!

Могильницкий. Такая неожиданная волынка возникла… Не понимаю. При моей-то поддержке. Я у Мантулина одного зама посадил? Посадил. Если надо, и второго, и третьего посажу - не вопрос. Они там все у меня под колпаком! Все!!!

Проничев. Прокурорское ль дело - политикой заниматься?

Рассказчиков (нетерпеливо). Потом спорить будем, чье дело! Образуем команду, завалим Мантулина - спорьте после этого до упору!.. Ну а ты че взъерепенился, Михалыч? (Смотрит на Крутова). «Бабок» у тебя нет, я знаю. Пролетишь, как веник над Парижем.

Могильницкий. В самом деле, романтик ты, Крутов. Кто ходит на выборы без «бабок»?

Крутов. Как же тогда с равными правами и возможностями?

Могильницкий. Не думал я, что ты так наивен. Не думал…

Рассказчиков. Не наивный он. В темную играет.

Проничев (громко). Надо-ело. Надое-ело все! (Достает из дипломата бумаги, кладет на столик, длительная пауза).

Рассказчиков (настороженно). Чего это?

Проничев. Это твое соглашение, Рассказчиков. Естественно – копия.

Рассказчиков. К-ка-акое соглашение?

Проничев. С фирмой «Флория»… Вот… Обязательства твои. Кого и куда ты должен поставить, если победишь на выборах. У «Флории», господа-товарищи, три места заместителей губернатора, начальник управления лесного хозяйства, редактор газеты «Пореченская правда», начальник налоговой инспекции, начальник управления внутренних дел. То есть, в случае победы на выборах Рассказчиков обязан назначать тех, кого ему скажут. А вот и смета. Та-ак, работа со средствами массовой информации, а по правде говоря, их подкуп, - сто пятьдесят тысяч долларов. Поощрение членов избирательного штаба - сорок тысяч. Правовое прикрытие - двадцать тысяч… Общая сумма - миллион с лишним. И виза твоя здесь. Видишь?!

Крутов (присвистывает). Ну, ребята, вы даете.

Рассказчиков (растерянно). Ты… ты это… где взял? Всего два экземпляра было. Секретных.

Могильницкий (строго). Успокойся, Андрей Григорьевич! С точки зрения закона юридическую силу имеет только оригинал. Поэтому советую запомнить (смотрит на Проничева), если опубликуешь это безобразие, привлеку на полную катушку за опорочивание чести и достоинства кандидата.

Проничев (обращаясь к Рассказчикову). А ты нам - пыль в глаза! Социальная справедливость! Создание рабочих мест! Увеличение пенсий в полтора раза! Защита интересов Пореченской области! Недопущение во власть пришлых людей! А тут что? (Бросает бумаги на столик, они рассыпаются веером, Рассказчиков пытается их собирать). А вы, Сергей Владимирович, как будто не знали про это, да? Борьба с коррупцией! Борьба с коррупцией! А коррупция с этого и начинается. Знаете ведь, как он (показывает на Рассказчикова) журналистов подкупает. Все пишущее жулье вокруг него закрутилось. Как рыбки, которым прикормочку бросили! А правовое прикрытие - чье у Рассказчикова?! Кто его «крышует»?! Вот она - ваша справедливость!

Могильницкий (выпивает и закусывает, тщательно пережевывая бутерброд). Разошелся-то как, поглядите на него… Да я и на тебя, если пожелаю, наручники надену! И никто мне - не указ! Ни-кто! Поехали, Андрей Григорьевич! Что время впустую тратить! (Молча, одеваются и уходят).

Проничев (они опять остаются вдвоем с Крутовым). Как я Рассказчикова мордой об стол?

Крутов. Классно.

Проничев. Переговоры прошли в обстановке взаимопонимания и согласия. Музыкальная пауза (берет в руки баян, поет).

Задурила метель, закуражилась,

Кони пьяные ринулись в пляс.

По лугам, буеракам, овражинам

Мой веселый несут тарантас.

Мчатся вперед.

Сбавить их ход

Я на скаку

Не могу

Бьются яростно белые змеи

Меж полозьев злодейки-судьбы.

От укусов шальных цепенеют

Дней моих верстовые столбы…

Крутов (после того, как Проничев закончил петь). Да уж… Судьба-злодейка… Не знаешь, где найдешь, где потеряешь… Назло и пойду. Ни-ичего не потеряю!

Проничев (с грустью). Потеря-аешь, дорогой. Много чего потеряешь… Уж я их нравы хорошо познал. Ну (обнимаются с Крутовым), моторы взревели, и он полетел.

Крутов (оставшись один, смотрит в открытую дверь. Слышно, как усиливается дождь, шумит ветер). «И никто мне не указ»… Да-а, это правильно он говорит… Раньше хоть в райком пожаловаться можно было, а сейчас куда? Везде своя мафия сидит…

Лара (в мокром плаще, с зонтиком, тихо входит в баню). Тук-тук, почтальон Печкин.

Крутов (в изумлении). С тобой не заскучаешь!

Лара (снимает плащ, ставит зонтик на пол, подбегает к Крутову, обнимает его за плечи, смотрит преданно в глаза). Соскучи-ила-ась, сил моих нет.

Крутов. Никого не встретила?

Лара (испуганно). А что? Кто-то должен приехать?

Крутов (недовольно). В следующий раз, когда соскучишься, сначала звони… Точно соскучилась? (Отстраняется от Лары, смотрит ей в глаза).

Лара. А то? А еще в клювике привезла кое-какие известия.

Крутов. Ну, чего там, в клювике твоем?

Лара (переходит на вкрадчивый тон). У Мантулина пиарщики с утра до вечера. Окуньков из Москвы у них - главный. Это - раз. У Шалунцова с Могильницким шуры-муры, секретутка его шепнула, постоянно друг дружке звонят. Это - два. Проничева, если Мантулина изберут, душить начнут финансированием. Сама краем уха слышала, как они с Чарушкиной обсуждали. Это - три. Гришаев к ней зачастил – это четыре. Еще москвич беспрестанно названивает: Косачев фамилия. Это - пять. И самое главное - про тебя, знаешь, что говорят в администрации?

Крутов (с любопытством). Ну! Что про меня?

Лара. А про тебя вот что, у-ух! (Целует Крутова в щеку, стараясь увлечь его на софу).

Крутов (пытаясь освободиться от ее объятий). Говори, что про меня!

Лара. А про тебя вот что: если Мантулин победит, то взаимозачеты по газу тебе перестанут делать. Это - раз. Семинары показательные проводить у тебя не будут. Это - два. Кур обяжут закупать исключительно московских. Это – три… (Прижимается к Крутову, преданно смотрит ему в глаза).

Крутов. Пакостники.

Лара.Да уж…

Крутов. Мне фабрику, главное, удержать… Я ей, можно сказать, все жизнь свою отдал… А остальное… (отстраненно взмахивает рукой).

Шалунцов (входит, весь мокрый). Это что-то новенькое!

Лара (резко отдаляется от Крутова). Павел Дмитриевич? Что вы здесь делаете?

Шалунцов. Я-то? Как бы по делу. Семинар готовим очередной с руководителями хозяйств, обговариваем, как и что. Ну а ты зачем прискакала?

Крутов. Документ привезла - по взаимозачету. Я прямо на Мантулина вышел, чтобы долги по газу списать.

Шалунцов. Оно и видно, какие долги.

Лара. А то!

Крутов. Срочный документ, с нарочным пришлось.

Шалунцов (ехидно). И как происходит обсуждение документа?

Крутов (пытается застегнуть рубашку). Обсудили уже… (Застегивает, наконец, рубашку). А ты… почему вернулся? Собирался вроде с гостями в дом охотника.

Шалунцов. Чистенко говорит: «Давай утром приезжай. Без тебя пока ободемся».

Крутов (с изумлением). Сам Чистенко? Тот самый?

Шалунцов. Собственной персоной. И кралю свою прихватил. На кукулу-Барби похожа… А где Проничев?

Крутов. Зачем он тебе?

Шалунцов. На душе хреново. Песни его хотел еще послушать. Может, полегчает.

Крутов. Моторы взревели, говорит, и я полетел.

Шалунцов. Тогда и я полетел (уходит, грозя пальцем Ларе).

Лара (снова порывисто бросается к Крутову). Если б ты знал, как я соскучилась!! Сил моих нет больше! (В предбанник врывается шум дождя, в дверном проеме возникает фигура злорадно улыбающегося Могильницкого).

Фигура Могильницкого. Разве-еселенькое, прямо скажем, представление. Будет мне, что доложить Антону Федоровичу. Да и еще кое-кому. (Крутов шарахается от Лары).

Лара (полуобнаженная). Иди-иди, сюда, мой сладкий (протягивает руки к Крутову).

Крутов (берет полотенце со стола, вытирает пот со лба). Так, показалось. Бр-р-р. Стоит будто бы кто-то. (Идет к двери, выглядывает на улицу). А никого и нет. Во, чудеса какие творятся!

Картина четвертая

Комната на даче Папулова. У камина Косачев, высокий горбоносый мужчина с благородной сединой в густых волосах. Мантулин полулежит на софе возле стенки с книгами. Пробуждается, с трудом садится на софу, трясет взлохмаченной головой. Входит Папулов. Мужчина сорока лет, в длинном домашнем халате. Круглолицый, с черными густыми усами и с трубкой в зубах.

Папулов (Мантулину). Доброе утро, тетя Маруся, доброе утро, серые гуси.

Мантулин (тяжело встает). Глаза открыл - будто дома нахожусь, а книжки, блин, в стенке - не мои. У меня Стенодаля нет… Б-р-р... (трясет головой).

Папулов. У тебя Шалунцов всю власть умыкнул, пока ты здесь дрыхнул.

Мантулин. На понтяру берете, Игорь Валерьянович. Такого не может быть. Павел Дмитриевич - преданный мне человек.

Папулов. Личной преданностью вымощен путь к предательству.

Мантулин (отмахивается). А-а-а…

Папулов. Арби! (Кричит куда-то в глубь дачи. Появляется смуглый толстый человек. Выски, пыво? (Папулов смотрит на Мантулина).

Мантулин (косится на незнакомого ему Косачева). И виски, и пиво!

Папулов (обращаясь к Арби). Принеси-ка нам лучше холодный джин с тоником. (Арби уходит). Знакомьтесь.

Косачев (протягивает руку Мантулину). Косачев Семен Семенович. (Приходит Арби, приносит джин с тоником. Папулов разливает его в тонкие бокалы всем троим, попыхивая трубкой).

Мантулин (пожимает протянутую руку). Мантулин Антон Федорович, губернатор Пореченской области.

Косачев. Это мы знаем, что вы губернатор.

Мантулин (жадно выпивает тоник из бокала). У-ф, оттянуло, кажись.

Папулов (обращаясь к Косачеву). Хулиганит, наш Федорыч. Вот и ломаем в администрации головы - поддерживать его на новых выборах иль нет? Можно ведь и на Рассказчикова посмотреть повнимательнее. И на Крутова. Аграрничек у них там, директор птицефабрики. С норовом мужичок и, главное, трезвенник абсолютный. В общем, ничего себе кандидатурка. А на тебя, Мантулин, почта, знаешь, какая у нас? Ого-го. И что денежки бюджетные транжиришь, не задумываясь. И что в рабочее время на охоту ездишь… Предприниматели пореченские жалуются: поборы странные начались. Для записки президенту этого, куда хочешь, хватит. А потом могут наступить и уголовные последствия.

Мантулин. Продыху никакого. А вы такое говорите. Вчера полдня - заседаловка в Совете Федерации, потом поехал к Александру Стальевичу…Час дожидался, пока примет. От него - к Зурабову, по пенсионным делам. Потом - к вам.

Папулов. К девочкам случаем не заглядывал?

Мантулин. Какие девочки, Игорь Валерьяныч?

Папулов (важно расхаживает по залу). За тобой приглядывают, кому нужно. На прошлой неделе в казино крутанул с Борзюком? Крутану-ул. Хочешь, скажу, сколько профукали? (Короткая пауза). А-а, не хочешь, вижу? Но все равно скажу. Четырнадцать тысяч баксиков коту под хвост кинули вы с Борзюком (пристально смотрит на Мантулина). А в интимбаре что делали позавчера?

Мантулин (растерянно). На экскурсию, понимаешь ли… Чтобы знать, как нравственное разложение делается…

Папулов. Ай-я-яй, наивненький какой, «целочка» пореченская. Ну-у, этого добра мы и здесь…. Арби! Как чувствуют себя наши прелестные малышки! (Кричит опять куда-то вглубь дачи).

Арби (появляется, как тень). Всэ в порадкэ.

Папулов (высокомерно). Пускай дозревают… У нас серьезная беседа… Ступай. Ступай. Значит, так, господа (обращается к Мантулину и Косачеву), вернемся к нашим барашкам.

Косачев (деликатно улыбается). Да-да, вам все карты, Игорь Валерьянович.

Папулов. У нас уже был с тобой, Антон Федорович, предварительный разговор. В общем, так сказать, плане. Сейчас мы его конкретизируем. Семен Семенович станет у тебя первым замом, вместо Шалунцова, и будет курировать: а) силовые структуры… Ну… милиция, прокуратура, ФСБ - что там еще?

Косачев. Налоговая.

Папулов. А) Налоговую, б) всю лесную отрасль, в) дорожный фонд, г) экономику и финансы, д) экологический фонд, е) горюче-смазочные материалы, ликероводочную промышленность и… кажется, все.

Косачев. Нет, не все. Еще - кадры.

Мантулин (после паузы). Это как же? Куда я дену Шалунцова, блин? И что остальным замам делать? Кадры у меня, например, Чарушкина ведет, очень грамотно. У нее что останется? Не-ет, так не пойдет.

Папулов (важно). А я говорю: «Да!».

Мантулин (с изумлением глядя на Косачева). И вы согласны… всем этим руководить?

Косачев. Почему нет?

Мантулин. Это же… Это же несерьезно… Ломать все наработанное под одного человека? Зачем?

Папулов (напористо). Ломай, к едрене фене! В твоих же силах. А если нет, какой ты, нахрен, губернатор?

Мантулин (апеллируя к Косачеву). Я же вас не знаю… абсолютно. Видимся первый раз… Так не бывает, чтоб с первого раза все…

Папулов (безапелляционно). Если я тебе говорю – значит, так будет!

Косачев (вкрадчиво). Антон Федорович, давайте вести предметный разговор деловых людей. Я финансирую основную часть вашей избирательной компании. Вы же даете обязательство, что в случае вашей победы…

Папулов. (уточняет). На-шей! Наше-ей победы!

Косачев. В случае нашей победы вы назначаете меня своим первым заместителем на правах премьера области.

Мантулин. У нас так не положено. Нет у нас премьера по уставу области!

Папулов (твердо). Сделайте новый устав! Договорись с законодателями. Кому надо, подмажь (в углу комнаты звонит телефон). «Кремлевка»… (Папулов подходит, берет трубку). Слушаю, Татьяна Борисовна... Хорошо, понял... Накручу хвоста немедленно. Будет сделано, Татьяна Борисовна! (Кладет трубку, оставаясь в задумчивости, возвращается к столику). Та-анька звонила.

Мантулин. Какая ещеТанька?

Папулов (с досадой.) При любой власти, Мантулин, на всякого Ваньку есть своя Танька… Расписали эти «комсомолисты» про замок в Германии, а я за них отдувайся! Та-ак, на чем мы остановились? Ах, да… Договорись с законодателями, уладь все. Ну что я тебе, как маленькому, растолковываю?

Мантулин (выпивает еще один стакан джина с тоником). Чего ж остается…

Папулов. Не слышно твердого ответа.

Мантулин. Будем думать, Игорь Валерьянович.

Косачев (успокоительно). Не думать, а решать будем. Итак, я вас финансирую. Мои люди в администрации президента вас поддерживают. Так, Игорь Валерьянович?

Папулов. Раузмеется.

Косачев. Вы назначаете меня еще до выборов своим замом. А после них - первым замом. Даете те отрасли, которые назвал Игорь Валерьянович, но это еще не все. Двое моих людей не сразу, но придут к вам заместителями: один - по инвестициям, другой - по энергетике.

Папулов. (улыбаясь.) Короче говоря, Семен Семеныч дает тебе необходимый трансферт. (Обращается к Косачеву). Сколько?

Косачев. Полтора мильона.

Папулов. Полтора мильона «зелененьких», но - с дисконтом. А дисконт, помимо прочего, эти три должности.

Косачев. Ключевые должности…

Папулов (обращаясь к Мантулину). Три ключевые должности. Усек? Или надо повторить?

Мантулин. Шалунцова, блин, я не сдам.

Папулов. (яростно бросает бокал в стену. Летят во все стороны осколки). Тебе же избираться надо!! Побеждать!

Косачев. Успокойтесь, успокойтесь, Игорь Валерьянович.

Папулов (спокойнее). Бээн не сегодня так завтра - на покой, и тогда за таких, как ты, Мантулин, возьмутся. Если, конечно (спокойнее), не будет у тебя официального статуса.

Мантулин (покорно). Ну, хорошо.

Косачев (довольно). Вот и ладненько. По рукам, выходит (обмениваются рукопожатиями с Мантулиным).

Папулов. Арби! У тебя все готово?!

Арби (появляется в дверном проеме). Да, шэф.

Папулов. Теперь можно и виски, и пиво, и кое-что другое… (Косачев уходит первым, Мантулин понимается, тоже собирается идти вглубь дачи). Нет, ты, Мантулин, останься на минутку. Я что говорю-то… (Папулов снижает тон), бээна готовят на выход. После него произойдет усиление позиций гэбистов. Поэтому и надо обязательно побеждать. Иначе всех пометут. А при избрании, да при «бабках», кто тебя тронет? Их у Семена Семеныча, знаешь, сколько, «бабок»-то… О-о! Не-ме-ре-но!

Мантулин. Кто такой, этот Семен Семенович?

Папулов. Бо-ольшая фигура была в нефтяном бизнесе. Очень большая…

Мантулин. Почему была?

Папулов. В Москве его долго не было, потому и была. По определенным обстоятельствам. А насчет Шалунцова я серьезно говорю. Подумай, куда его… По нашим сведениям, наводит мосты с Рассказчиковым.

Мантулин. Вот зараза! Зачем ему надо?

Папулов. А затем, что вдруг Рассказчиков тебя одолеет.

Мантулин. Сидел бы в Думе этот, блин, Рассказчиков и не рыпался. Горит у него в одном месте.

Папулов. Он-то, может, и сидел бы… Но денежныеребята толкают. Так же, как и тебя, толкать будут. А де-енежки любят прирастать денежками. (Ходит по комнате, попыхивая трубочкой, останавливается возле Мантулина). Слушай, ты в своем пионерском отряде кем был?

Мантулин (бойко). Звеньевой первого отряда. А что?

Папулов. Да так… Похож на дружка моего школьного Петьку Огуречникова. Говоришь-говоришь ему, а он будто в толк не берет, но все запоминает.

Мантулин. Я, блин, еще и барабанщиком был, Игорь Валерьянович (мечтательно напевает). «Встань пораньше, встань пораньше, встань пораньше! Только утро замаячит у ворот…»

Папулов (с грустью). Барабаним, барабаним… Крутимся-вертимся, а куда кривая заведет?

Мантулин (продолжает). «Ты услышишь, ты услышишь, как веселый барабанщик с барабаном вдоль по улице идет» (у него звонит сотовый). Да… Заседаем вот… Ни минутки нет свободной… Скорее всего, завтра вечером. Что?! Как снес? Чем?! Бульдозером?!.. А где бульдозер взял? Там же у них бульдозеров нет! Все на металлолом сдали… (Кладет сотовый в карман). ЧП у нас в Заозерском районе. Бывший десантник снес бульдозером склад.

Папулов. Какой склад?

Мантулин. С паленой водкой…

Папулов (настороженно). А кто хозяин склада?

Мантулин. Предприниматель один, Зураб Алиевич. Вполне достойный человек.

Папулов (тянется к телефону). Я сейчас… в Генпрокуратору… Посадить! Посадить немедленно десантника этого!!

Картина пятая

Глубокая ночь. Кабинет губернатора. Мантулин, Чарушкина, Борзюк смотрят телевизор, по которому передают репортажи о ходе подсчета голосов на избирательных участках.

Мантулин (зевает). Сердце вянет. Толчок нужен.

Чарушкина. Потерпите, Антон Федорович. Скоро все закончится.

Мантулин (смотрит на нее с подозрением). Что все?

Чарушкина (извиняющимся тоном). Выборы пройдут, тогда и отметим. Уж наклю-ука-аюсь по полной программе.

Мантулин (наливает себе в стопку из стоящей перед ним бутылки водки). На меня запрет не распространяется (выпиват, не закусывая).

Борзюк. Слышь, Федорыч, мои на выезде выиграли у «Молота». Сидоркин две «банки» вкатил.

Чарушкина (ехидно) Если бы все главы районов были, как вы, Евгений Юрьевич, Россия давно бы в чемпионах мира ходила.

Борзюк. А что? Я серьезно.

Мантулин (морщаясь). Судьба области решается. А он заладил про свой футбол (нажимает кнопку. Входит Лара).

Лара (устало). Слушаю, Антон Федорович.

Мантулин. Кто звонил?

Лара. Окуньков, Спиркин, Дубосеков, Крутов… (Лара уходит).

Борзюк. А вот Гришаева что-то не видно и не слышно.

Чарушкина. Ну почему? Был вчера у меня.

Мантулин. И как? Все в порядке?

Чарушкина (равнодушно). Ага.

Мантулин. И Шалунцов где-то затерялся.

Чарушкина. Еще вчера нездоровый ходил. Радикулит, говорит, одолел.

Борзюк. Приступ осторожности. На дно залег.

Чарушкина (резко). Типун вам на язык! Павел Дмитриевич столько сделал в предвыборную кампанию, а вы…

Мантулин. А Проничев-то, Проничев… Представляете, заходит ко мне две недели назад, кладет на стол компромат на Рассказчикова, договорчик его предвыборный, заявляет: «Из двух зол вы, Антон Федорович, для области - наименьшее». И - уходит.

Чарушкина. Здравый поступок.

Мантулин. Раньше другое о нем говорила.

Чарушкина. Антон Федорович, надо учитывать, что обстоятельства меняются.

Борзюк (твердо) Пусть за базар ответит. После выборов – самый удобный момент.

Мантулин (рассудительно). Не-ет, не здравый поступок, не здравый… Если б здравый, он за это, блин, что-нибудь взамен потребовал. А так - порожняком ушел. Значит, кой-какой стыд еще имеет.

Борзюк. Потому гони его в шею без сожаления! Зачем нам фугас замедленного действия?

Мантулин. Да-а, не знаешь, на кого и положиться. Я с предизбиркома, с Горностаевым, и так и эдак, а у него тоже своя линия… Все-е сейчас – осторожные… Будем надеяться, мол, на положительный результат… А сам глазки - в сторону. Хотя я про квартиру ему - открытым текстом. Плюс на мебелишку, сказал, добавим.

Борзюк. А он?

Мантулин. Молчит.

Борзюк. А я рискую. Уж пан или пропал.

Чарушина (испуганно). В каком смысле… пропал?

Борзюк. В самом прямом смысле (появляется Лара).

Лара. Косачев интересуется, нет ли первых итогов выборов… А еще просит, чтобы вы срочно связались с ним или с Папуловым (Лара уходит. Мантулин набирает номер домашнего телефона Папулова).

Чарушкина (когда на экране высвечиваются данные по одному из районов, вскакивает и изо всех сил хлопает в ладоши). Ур-а-а!! Верхнедвинск - плюс две тысячи!

Мантулин (говорит в телефонную трубку). Верхнедвинск - плюс две тысячи по отношению к Рассказчикову. Крутов? Этого и близко нет. Отставание значительное… Да… Пока один район... Помню. Конечно, помню… Слово не воробей, Игорь Валерьянович. Да-да… Можете не сомневаться (кладет трубку). Папулов спрашивает, что это у тебя орут, будто наши Берлин взяли. А я объясняю, что не Берлин, а Верхнедвинск. Ну что у нас новенького? (Смотрит на телеэкран, где высвечиваются данные еще по одному району).

Чарушкина (опять хлопает в ладоши). И Гладкий Лог взяли! Плюс полторы!

Борзюк (ходит по кабинету взад-вперед). Рано пташечка запела.

Чарушкина. У них, в Гладком Логу, глава – «красный». А вот как мы! Слаб, слаб, Рассказчиков! А Крутов, Крутов-то опять провалился.

Борзюк (продолжает ходить по кабинету). Чует мое сердце, будут сюрпризы.

Мантулин. Не надо о грустном (разливает водку по стопкам), раз удачно так пошло. Как говорится, лиха беда начало.

Чарушкина. Я так изнервничалась. Прямо-таки дрожь одолела.

Мантулин. Уй, е-мое!

Чарушкина (упавшим тоном). Корнаково - минус две. Не может быть?!

Борзюк. Накликала, ворона каркучая.

Мантулин (после паузы). А ведь это твой район, Наталья Борисовна.

Чарушкина (слезно). Вы же сами сказали: нечего мне там делать. Никаких проблем в Корнакове не ожидается.

Мантулин. Ну да-а, сказал, не отрицаю… Но надо подстраховаться было, черт, понимаешь, дери. Мне глава-то, Чеботарев, говорит: не волнуйся, Антон Федорович, не волну-уйся, все будет, как надо.

Чарушкина (всхлипывает). И мне-е го-ово-ри-ил, а сам… сам в обнимку-у с Ко-осачевы-ым.

Мантулин. Причем здесь Косачев, если Рассказчиков там первый?! Уму непостижимо!

Борзюк (рассудительно). А при том, Антон Федорович, что Косачев заранее поставил на Рассказчикова. И главу склонил к этому.

Мантулин (убежденно). Исключено. Мы с Косачевым договаривались, обсуждали. Папулов в курсе.

Борзюк. Ха, нашел, кому верить! Москвичам-то!? Да они же - наглецы, две, а то и три крыши сразу кроют. Он на Рассказчикова поставил, ну и тебя на всякий случай придержал. А вдруг не Рассказчиков, вдруг - Мантулин.

Мантулин. Да я им, блин, за это!..

Чарушкина. Тихо! Марьино! Плюс пятьсот! А это мой район! Мой!! (Входит Лара).

Лара. Горностаев, из избиркома (уходит).

Мантулин (берет трубку). В Петрополье… Подворный обход… Та-ак… И мы не ожидали… Будем надеяться… Кладет трубку). Горностаев говорит, коммунисты взяли под контроль подворный обход, а мы сами на это рассчитывали. У нас же в районах до сорока процентов по домам голосуют… (Телеэкран высвечивает данные по Петрополью).

Чарушкина. Семьсот голосов плюс.

Мантулин. И то хорошо.

Чарушкина. Рейтинги показывали несколько иную картину.

Мантулин. Брось ты, электорат в твою харизму, с этими рейтингами! Рога и копыта всякие, проходимцы, блин! Тысячу «баксов» дашь - он десять процентов рейтинга и добавит. А другой две даст - он того вперед выведет на десять процентов.

Борзюк. Павел Дмитриевич Петрополье курировал.

Мантулин. Накурировал, блин. Вот и подумаешь…

Борзюк. Кабанчиков он там курировал с ружьишком, а не избирателей. И еще кое-кого…

Мантулин (снимает пиджак, галстук). Нервы шалят (бросает в рот таблетку валерьяновки и запивает ее прямо из графина).

Чарушкина. Мне кажется, Крутов с Рассказчиковым голоса друг и дружки будут отбирать. А вы свое все-равно возьмете.

Мантулин (спокойно). Так и было задумано.

Чарушкина. Что задумано?

Мантулин. Чтобы Крутов Рассказчикова опустил. Не зря их американским технологиям обучают…

Борзюк. Кого обучают?

Мантулин. Ну, этих… окуньковых всяких… Крутов же по моей просьбе, выдвинулся. Чтобы мне помочь. Окуньков посоветовал. Мол, пообещайте ему, что фабрику его не обанкротите, он и пойдет навстречу.

Борзюк (в шоке). Да ты что?! Не может быть такого!

Мантулин. Вот тебе и что!

Чарушкина (тоже в изумлении). И… скрывали от всех?!

Мантулин (с улыбкой). Секретное оружие должно быть в секрете.

Чарушкина. А Крутов - хитрюга какой. Тень на плетень наводил. Вас ругал… И вы – его… Значит, неправда было?

Мантулин. Зачем ему быть губернатором, если на фабрике он - царь, Бог и воинский начальник.

Борзюк (крутит головой). Кто бы мог подумать! Да-а…

Мантулин. Пореченск задерживают… (Смотрит на Чарушкину). Как думаешь, что там?

Чарушкина (ежится). Сглазить боюсь (на экране высвечиваются данные по Пореченску).

Мантулин. Плюс четыре тысячи. Плюс четыре… Неплохо, неплохо… Хотя, конечно, в идеале могло быть и лучше.

Чарушкина (угодливо). Лучшее – враг хорошего.

Борзюк (сухо). Штирлиц был на грани провала.

Мантулин. Ты о ком это?

Борзюк. О Гришаеве.

Чарушкина. А я думаю, ни о каком провале не может быть и речи. И потом, Евгений Юрьевич, вы еще своих результатов не дождались (высвечиваются данные по Заозерскому району).

Мантулин (после длительной паузы). Оп ля-ля! Плюс двенадцать тысяч к Рассказчикову…Такого не может быть… Мы не договаривались так… Это же почти все избиратели… (С испугом смотрит на Борзюка).

Чарушкина. Странная цифра.

Борзюк. Ничего странного. Жители самого крупного района области единодушно поддерживают Антона Федоровича. Ну и… меня тоже.

Мантулин (названивает по телефону). Избирком? Горностаева! (После паузы). Какие новости?.. Да мы и не отчаиваемся. Нет, так сказать, повода. Пореченск - неплохо… Я тоже так думаю… Да, да… Еще по Заозерску уточните, пожалуйста, с цифрами. Нет ли сбоя в компьютере?.. Маловероятно? Возможны лишь небольшие погрешности? Понял… (Кладет трубку, смотрит неприязненно на Борзюка)?

Чарушкина (качает голоой). А с Крутовым – это вы, Антон Федорович, здорово разыграли… Я прям-таки в шоке до сих пор. Никто и подумать не мог, что Крутов за вас играет…

Мантулин (строго). Значит, так. Идите пока… А часика через два соберемся (остается один). Никому нельзя верить. Никому! Никому! (Останавливается у портрета Ельцина). Потом садится за стол, нажимает кнопку (входит Лара).

Лара. Слушаю, Антон Федорович (Мантулин подходит к ней, обнимает одной рукой за талию, другой гасит свет).

Лара (в темноте). Антон Федорович, не время. Чарушкина еще не ушла.

Мантулин (страстно шепчет). Куколка моя ненаглядная… Если что, я тебя, Ларчик, с собой… Только тебе верю… А Чарушкину я заменю, заменю… Не волнуйся.

Лара. А я и не волнуюсь. Нисколечко… (После долгой паузы загорается настольная лампа. Мантулин с уставшим лицом, в рубашке с расстегнутым воротом и без галстука сидит за столом).

Лара (тихо входит в кабинет и кладет на стол пачку телеграмм). Наро-одищу в приемной…

Мантулин (зевает, смотрит на часы). Семь утра. И как успели узнать? (Надевает на шею галстук, причесывается). И кто первых рядах?

Лара. Чарушкина.

Мантулин (делает пренебрежительный жест рукой). Эту всегда успею.

Лара. Дубосеков еще - с цветами. Крутов – тоже с цветами. Чеботарев - с целой делегацией, подарки принес какие-то в коробках. Окуньков… Уважение хотят показать…

Мантулин. Знаем мы их уважение. Зна-аем. Пусть посидят, подумают… Та-ак, кто там из важных-то поздравляет? (разглядывает телеграммы). Зураб Алиевич... Ну, это свой мужик. О, блин, Могильницкий даже! Не ожидал, не ожидал. Пишет, смотри: «С надеждой на взаимное сотрудничество во имя укрепления законности и правопорядка». Не иначе, решил на второй срок. Не-ет, фига с два ему, с законностью его… Слушай, кисуль, а Шалунцов где?

Лара (скучно). Зво-онил (зевает). К обеду подъедет. Еще журналистка одна просится. Говорит, из Москвы…

Мантулин (официально). Значит, так, журналистку московскую - в первую очередь. Кофейку нам сваргань, коньячку по рюмашке сделай еще. (Лара уходит. Входит Добринская. Женщина лет тридцати пяти, в демократичной одежде).

Добринская. Здра-авствуйте, Антон Федорович!

Мантулин (удивленно). Добринская? А мне доложили, из Москвы кто-то.

Добринская. Если б доложили, что я, вы бы мне от ворот - поворот.

Мантулин. Зачем от ворот-поворот? Такое событие... Победил я, понимаешь, Галина Петровна. Побе-еди-ил! Хоть вы со своим Проничевым не больно того желали

Добринская. В связи с этим, Антон Федорович, и хотелось бы услышать ваши комментарии по некоторым вопросам. Надеюсь, не откажете.

Мантулин. Не откажу… Минутку (нажимает на кнопку. Входит Лара). Насчет кофе и прочего отменяется… (Лара согласно кивает головой и уходит). Слушаю вас с предельной чуткостью (внимательно смотрит на Добринскую).

Добринская. Вы были уверены в победе?

Мантулин (степенно). Никаких сомнений. Ни ма-лей-ших. Можешь так и написать. Ну… понервничали немножко. Грязь эту, понимаете ли, терпели. Африканскую болезнь какую-то мне придумали. Вроде СПИДа. Мол, чего его избирать, Мантулина-то, если он больной? (Спохватывается). Нет, это не записывай, про болезнь-то. Фигня все это, а начнешь оправдываться, наоборот подумают.

Добринская. На чем была основана ваша уверенность?

Мантулин. На чем, на чем… Очень слаженная у нас команда. Не кривя душой, могу сказать.

Добринская. Кого из соратников вы хотели бы выделить?

Мантулин (прилежно). В первую очередь, это мой первый заместитель Павел Дмитриевич Шалунцов, Наталья Борисовна Чарушкина (делает паузу). Косачев, конечно, не успел еще себя проявить, а вот мэр Пореченска Гришаев был, что называется, на высоте… Борзюк - тем более…

Добринская. Планируются ли перемены в составе вашей команды?

Мантулин. Безусловно, планируются (спохватывается). Нет-нет. Тут давай так - с учетом определенных обстоятельств не исключается некоторая корректировка.

Добринская. Команда, вы говорите, была слаженная?

Мантулин. Да, очень крепкая команда.

Добринская. Зачем тогда корректировать? Какие такие определенные обстоятельства могут быть?

Мантулин (смотрит на часы). Не обстоятельства. Просто имеются кое-какие соображения… Что у тебя еще?

Добринская. Намечаются ли меры, чтобы остановить незаконную вырубку леса?

Мантулин (твердо). Наказывать, блин, будем по всей строгости! И, вне всяких сомнений, наведем в отрасли должный порядок.

Добринская (иронично). Борзюка тоже накажете?

Мантулин. А что он – «священная корова»?

Добринская. Ну, я не знаю, какая он «корова». Догадываюсь лишь…

Мантулин. Если появятся доказательства, и Борзюка, конечно… Спохватывается). Нет-нет, про него погоди… Как бы поточнее сформулировать? В общем, давай про Борзюка отложим пока.

Добринская (невозмутимо). Отложим, так отложим.

Мантулин (с некоторой раздраженностью). Нет, ты не пиши, что я сказал тебе: «Отложим». Совсем ничего не пиши!

Добринская. Ясно, про Борзенко не писать. А про Косачева можно?

Мантулин. А про Косачева можно. Талантливый организатор… Эффективный гоп-менеджер… Международного, блин, масштаба

Добринская. Записываю: «Гоп-менеджер, блин, международного масштаба»… Это верно, что у него дворец на Кипре?

Мантулин (настороженно). Этого я не знаю.

Добринская. И в какую сумму обшлись ему ваши выборы, не знаете?

Мантулин (с возмущением). Какие глупости!

Добринская. Почему - глупости? Все говорят, за это Косачева вы хотите сделать своей правой рукой, а Шалунцова отодвинуть?

Мантулин. Не я этого хочу, не я…

Добринская. А кто?

Мантулин (после паузы). Хрен в пальто!

Добринская (укоризненно). Однако, вы не очень галантны с дамой… Значит, все-таки кто-то этого хочет… Та-ак (заглядывает в свой блокнот). Не планируется ли повышение мэра Гришаева?

Мантулин. Я думаю, он - на своем месте. Дело знает.

Добринская. Так и запишем: «Не планируется, дело знает…»

Мантулин. Насчет «дела знает»… С этим тоже погоди.

Добринская. И с этим погодим (как бы ненароком). Гришаев ваш - хитроман еще тот оказался.

Мантулин (настороенно). А что Гришаев?

Добринская. С предпринимателей деньги собирал на вашу кампанию, но часть из них отдавал Рассказчикову. И Чарушкина об этом определенно знала.

Мантулин. Вот, паразиты! Догадывался я, догадывался…

Добринская. Пойдем дальше…

Мантулин (решительно встает из-за стола). Нет, не пойдем! Праздник у меня. Большой пра-аздник! А ты настроение, мне, блин, портишь своими домыслами! Напишешь, а я потом отмывайся… (Садится за стол, нажимает кнопку). Извини (обращаясь к Добринской), у меня народ там. В следующий раз на все вопросы отвечу, до единого. А сейчас (разводит руками) - рабочее совещание.

Добринская. В следующий раз меня к вам не допустят (уходит).

Лара (заглядывает в кабинет) Гришаев просится… И – другие…(Не входит, а вбегает Гришаев с цветами в руке)

Гришаев (сумбурно).Разрешите вас искренне, глубоко, сердечно, от всей души поздравить… Видите, я обещал, что Пореченск вас поддержит… Так оно и вышло… Мы старались… И, главное, вы этого успеха заслужили… Вы… вы, Антон Федорович, не можете представить, какая это огромная радость для все пореченцев… Для меня лично… Я надеюсь, все будет у нас нормально…

Мантулин. Знаем, как ты старался, Артур Матвеевич (принимает цветы). Ладно уж… Я прощать умею.

Гришаев (испуганно). Чарушкина что-то наболтала? Она – может.

Мантулин (великодушно улыбаясь). У меня информация поставлена. Не зря хлеб люди едят.

Гришаев. Не верьте, не верьте ей, Антон Федорович! Я все деньги, до копеечки… Ту цифру, что определили, исполнил тютелька в тютельку.

Мантулин (важно). Не болтай лишнее. Иди, иди! (Гришаев уходит, входит без предупреждения Косачев, одетый в шикарный белый костюм. Белозубая улыбка, в руке букет цветов. Кладет цветы на стол, долго жмет руку Мантулину).

Косачев. Поздравляю, поздравляю вас, Антон Федорович. Мы с Папуловым до утра бодрствовали, все ждали вестей. Очень, очень рады за благополучный исход.

Мантулин (уверенно). Мы и рассчитывали на это. Хотя, конечно, команда Рассказчикова, отдать ей должное, сработала неплохо. Очень даже неплохо. Но!..

Косачев. Трансферт, как и договаривались, с дисконтом.

Мантулин. С каким еще дисконтом? Ах, да, да... (подходит к окну, смотрит на площадь перед администрацией, долго молчит).

Косачев. Что это вы, словно воды в рот набрали, Антон Федорович?

Мантулин (поворачивается к нему). За мной не постоит.

Косачев. Ну вот, и ладненько. Сразу, как говорится, быка за рога.

Мантулин (осторожно). Правда, что бээн уходит?

Косачев. Кто уходит?

Мантулин (шепотом, глядя на портрет Ельцина). Ну, этот, блин.

Косачев. Разговоры всякие идут.

Мантулин. И кто вместо него?

Косачев (недовольно). Это влияет как-то на наш договор?

Мантулин. Просто интересно, чей портрет вешать.

Косачев (равнодушно) Тогда поехали… Антон Федорович, вот вам на подписание (достает из папки пачку документов). Здесь проекты ваших распоряжений, которые я составил, посоветовавшись… с Игорем Валерьяновичем. Для начала - о моем назначении вашим первым заместителем. И – так далее…

Мантулин (покорно). Что ж, в других регионах и по пять первых. Ничего страшного.

Косачев (с улыбкой). Только я – первее всех. Надеюсь, неожиданностей на этот счет не произойдет?

Мантулин. Само собой.

Косачев (поднимается). Тогда встретимся завтра (уходит. Заходят, пытаясь опередить друг друга, Крутов и Окуньков).

Крутов (бойко). От дружного коллектива нашей орденоносной фабрики выражаю вам, Антон Федорович, самые сердечные, самые глубокие, самые искренние поздравления. Богатырского вам здоровья, счастья и благополучия.

Мантулин. Благодарю тебя за все, Василий Михайлович. Благодарю и надеюсь на прежнее взаимопонимание… А за фабрику свою не беспокойся… Ну, в общем, ты меня понял? Я слов на ветер не бросаю… Так что…

Окуньков (не дает Мантулину договорить). Антон Федорович. Я же говорил вам: все будет окей! Фирма веников не вяжет. Поздравляю, поздравляю от души…

Мантулин (отрешенно). Да, да… Спасибо. (Крутов с Окуньковым уходят).

Мантулин (смотрит с надеждой на портрет Ельцина). Может, в последний раз советуюсь… Как мне быть с этим, а? (Трясет пачкой бумаг). Ну что ты молчишь, Николаич? Скажи мне напутственное слово! Ну скажи! Я ж теперь вроде как и не губернатор уже! И что мне делать, ума не приложу?! Понимашь, а?! (Портрет молчит. Мантулин садится за стол и, подперев голову руками, погружается в раздумья).

Действие второе

Картина первая

Папулов - в модном строгом костюме сидит за большим столом в кабинете, на стене которого висит портрет Путина. Одной рукой Папулов перебирает бумаги, другой важно поглаживает пышные черные усы. Слышится бой часов на Спасской башне. Раздается телефонный звонок. Папулов берет трубку.

Папулов (недовольным тоном). Пусть войдет. (Входит нерешительной походкой Мантулин. Костюм на нем сидит плохо, брюки помяты).

Мантулин (радушно). Здравствуйте, Игорь Валерьянович. Вызывали?

Папулов. Вызывал… (пристально глядит на Мантулина). Давненько мы с тобой, Антон Федорович, не виделись.

Мантулин. С полгода, если не больше. Еще старый президент был.

Папулов. Опустился ты, дружок, за это время основательно. Знаешь, на кого стал похож?

Мантулин. На кого?

Папулов. На бомжа.

Мантулин (обиженно). Не интеллигентно с вашей стороны.

Папулов (встает из-за стола, пожимает руку подошедшего к столу Мантулина). Садись… (Мантулин садится). Интеллигент нашелся, а! Просил тебя, отдай леспромхозы «Спектру»! Обанкроть и отдай! А ты не делаешь?!

Мантулин. Так ведь…

Папулов. Интеллигенты так, Мантулин, не поступают. Интеллигенты слово держат!

Мантулин (робко). Шалунцов неправильно понял. Я ему не так говорил… Обязательно разберусь, как приеду.

Папулов (возбужденно ходит по кабинету). Говори-ил… Никому ты не говорил! Будто в воду канул. По сотовому отыскать не могли!

Мантулин (с виноватой улыбкой разводит руками). Хандроз закрутил, собака.

Папулов (с сарказмом). Крутит тебя, крутит… Знаем мы, что тебя крутит! Зато писем у нас… (Делает жест рукой) - монбланы. Ни на кого столько нет! Ни на кого! Ни на Аяцкова, ни на Чуба…

Мантулин. А еще Косачев воду мутит. Под себя гребет. Сами же предупредили, чтоб я не вставлял ему палки. Я не вставляю, а получается во вред области, что не вставляю. Начальника департамента сельского назначил по его рекомендации, Сероуса, а он…

Папулов (с любопытством). И что он? Как себя показал?

Мантулин. (вздыхает). Что он… Собрал совещание по подготовке к севу, молотил всякую ахинею, а в конце пожелание высказал. Желаю, мол, вам, товарищи, чтобы ваши комабайны упешно пахали…

Папулов (пожимает плечами). И что здесь такого особенного?

Мантулин. Комбайны же не пашут!

Папулов (недовольно). Почему не пашут? Сломались? Ремонтиовать надо качественно и в срок.

Мантулин. Я вам говорю, не комбайны, а тракторы на пахоте работают. А комайбны убирают урожай. Зерно, картофель. Мужики, как услышали, со стульев чуть не свалились со смеху.

Папулов (с удивлением). Странно. А я тоже думал, что комбайны пашут.

Мантулин. Если б только это. Пожелал еще им заготавивать на корм зеленую массу льна… Телят «маленькими коровками» называет… Овсянницу луговую с рожью спутал… И не стыдно ему.

Папулов (подходит к Мантулину, похлопывает его по плечу). Ну ладно, ладно. Не горячись… Как это в народе говорят- стыд не дым, глаза не съест… А Шалуцов как? Не обозлился из-за Косачева?

Мантулин. А у Шалунцова – тоже свой интерес.

Папулов. Ты мне зубы-то не заговаривай. Твой интерес мы тоже видим.

Мантулин. Да и народ поганый пошел на местах, блин. Скажешь, наобещают три короба а не сделают.

Папулов. (садясь за стол). Знаешь, какой наш главный недостаток, Мантулин? У нас обязательно кто-то бывает виноват. Но только не мы. Косачев, Шалунцов, народ. А ты, Мантулин, на себя посмотри! Посмотри!! Разве в таком виде к нам ходят? (понижает голос). Я вот ему (показывает на портрет Путина) докладную подготовлю на тебя, будешь знать…

Мантулин (оправдательно). За что? Мы на выборах - в лепешку за него разбивались, так сказать… Он же у нас много набрал, Владимир Владимирович-то… Я ночей не спал, нервы себе и людям мотал.

Папулов. Старались, не спорю. Но не за него старались, Антон Федорович. А за себя. Знали прекрасно, никто другой одолеть его не сможет.

Мантулин. Игорь Валерьянович…

Папулов (раздраженно) Что?! Что, Игорь Валерьянович?!

Мантулин. Не надо докладную. Я исправлюсь. А Шалунцов – козел натуральный. Не стоило ему так выпендриваться…

Папулов (язвительно улыбается). Нет, ну вы посмотрите на него! Ему что в лоб, что по лбу! Я – одно, он – другое!

Мантулин (сумбурно). По Княжегорью решим. Арбузово - хоть завтра. Леспромхоз там крепкий, но обанкротим, обанкротим… Если надо, почему не обанкротить?

Папулов (с удовлетворением). Надо. А насчет Шалунцова подумай. Ему на пенсию, кажется, скоро. Никаких планов не строит?

Мантулин. На прошлой неделе диссертацию получил. Доктор… как это…забыл…

Папулов (ехидно). Охотничьих наук, наверное?

Мантулин. Да нет… Как у Жирика… По философии, что ли… А до этого Чарушкина получила. Кандидат теперь, блин, по кретиновой педагогике.

Папулов (с улыбкой). Не на твоем ли примере?

Мантулин (растерянно). Почему на моем?

Папулов. А потому! Думать надо, что говоришь! По креативной педагогике, Мантулин, а не по кретиновой… Знаешь, что такое – креативная педагогика?

.Мантулин. Примерно, как бы… В этом роде, так сказать… Ну… чтоб дураков было больше.

Папулов (смеется, схватившись за живот, потом упокаивается) Может, ты и прав, Мантулин. Дураками управлять легче.

Мантулин. У меня еще двое диссертации хотят.

Папулов (словно бы про себя). Не администрация, а академия наук будет…. А может, и правильно делают? Как говорится, куй железо, пока Горбачев. ВВП-то, видишь, как круто взял. «Гусю» крылышки подпалил. С «Березы» листочки пообрывал. Они замета-ались, замета-ались… А я думаю, следующий кто? До какого предела кружочки по воде побегут? Иль успокоится все, затихнет? (Звонок по сотовому телефону. Папулов берет со стола телефон) Слушаю тебя, моя радость… Реально, вполне… Расскажешь потом подробнее. Давай, давай (кладет телефон на прежнее место). Стрелковский звонил. Мозги ломают с «Сахарной головой» по новым технологиям. Как рейтинг удерживать (смотрит на портрет Путина).

Мантулин. Проблемы какие у него?

Папулов. У него – не-ет. В вариативном контексте рассматриваем. Для широкого использования.

Мантулин. Ну, понятно.

Папулов. Рейтинг – штучка коварная. Его все время надо поддерживать.

Мантулин. Понятно.

Папулов. Понятно, да непонятно… Ну вот ты, как бы стал это делать?

Мантулин. Ну как… Заводы строить. Колхозы поднимать… Народ этого ждет, я знаю…

Папулов. Опупел, Мантулин?! Причем здесь народ и рейтинг?

Мантулин. Авторитет власти от этого зависит.

Папулов (морщится) Ну да, конечно… И от этого - тоже. Но не столько от этого, не столько… Рейтинг – это тебе не кретиновая педагогика. То-онкая материя, деликатная. Вот, допустим, забираешься ты, губернатор Пореченской области, на гору Эверест. Нет, не на Эверест… Лучше запустить тебя, Мантулин, в космос!

Мантулин (с исуганными глазами). Не надо в космос.

Папулов. Почему?

Мантулин. Высоты боюсь. Вниз гляну из кабинета, голова кружится.

Папулов. Не паникуй. К примеру, говорю.

Мантулин. Понятно.

Папулов. Ты знаешь, какой у тебя рейтинг будет после этого полета? Ну… не сто процентов, а девяносто – точно. Ясно, что такое рейтинг и как его делают?

Мантулин. Охмуриловкой попахивает.

Папулов. Опять борзеть начинаешь… (Раздается телефонный звонок, Папулов берет трубку, слушает и мрачнеет). Ты это серьезно? Конечно, можно было предпложить, но чтобы его тронуть? Не думал, честно говоря… Ну а я что? Сижу пока… До связи (кладет трубку). Вот я и думаю, Антон Федорович, может, правильно шустрят замы твои, диссертации мастрячат? «Запасные аэродромчики» готовят себе. Если «новая метла» придет, двинут в ректоры, деканы.

Мантулин (с тревогой). Какая еще «новая метла»?

Папулов. Не трясись. Тоже, к примеру, говорю.

Мантулин. Затрясешься. Иммунитет собираются снимать с губернаторов.

Папулов (подходит к Мантулину, пристально смотрит ему в глаза). «Спектру» по лесу - «зеленую» улицу. «Зе-ле-ну-ю!». Это и будет твой иммунитет. (Вкрадчиво). Авансик получил?

Мантулин. Я их обоих приглашу, Шалунцова и Косачева.

Папулов (настойчиво). Авансик получил, спрашиваю?

Мантулин. Против был Шалунцов, чтобы отдать леспромхозы «Спектру»… Змею, говорил, на груди пригрели… Что-то знает, должно быть…

Папулов (убежденно). Получи-ил авансик от Косачева, коль хвостом виляешь. А слово не держишь. Знаешь, что за это бывает?

Мантулин (обреченно). Как не знать?

Папулов. Мы за выборы твои, Мантулин, много чего и кому должны. Значит, так. Мотай-ка к Арби в минстрой, помозгуйте вместе, что с домостроительным вашим делать.

Мантулин. А что с домостроительным? Он хорошо работает. Главная, можно, сказать наша организация в этой отрасли…

Папулов. Если б мелочевка какая была, вопрос бы не стоял.

Мантулин. А почему в министерство? Арби… он что, в министерстве?

Папулов. Арби теперь зам. начальника главка, поставки кое-куда курирует. Ну и оттуда кое-чего поставляет (важно расхаживает по кабинету). На всех потоках, дорогой мой, нужны исключительно свои люди… Если выборы, кто тебе поможет? Арби и поможет. У этих ребят «бабок», я тебе скажу, не-ме-ре-но (звонок по телефону). Да, Александр Стальевич. Само собой, разумеется. Ну это как посмотреть? Не спорю, не спорю… Все сделаем, как вы сказали… (выключает сотовый). Колька-то при Ельцине огромную силу набрал. А с этим (с почтением смотрит на портрет Путина) ему потруднее будет… У него – школа другая, скрытная…

Мантулин. Да уж, «покатал» нас «на народном» автомобиле Александр Стальевич. С друганом своим Борис Абрамычем. Как у них… «Чарка» называлась, фирма-то?

Папулов (с веселым изумлением). Ой-е-е-ей! Гляди ка, осмелел как? (Далее с некоторой тоской в голосе). Съест он меня скоро, Александр Стальевич этот, съест. Двум медведям в одной берлоге не бывать. Потому и тороплюсь выполнить обязательства.

Мантулин. Вы не пропадете.

Папулов (уверенно). Да, таким, как я, местечко всегда найдется. Я много чего знаю, много чего умею, что неведомо нашим мудрецам.

Мантулин. Только меня не бросайте.

Папулов. Не брошу и тебя… Так-к, о чем мы условились в прошлый раз?

Мантулин. На горючку взять вашего человека… На инвестициии… На дорожный фонд… На экологический…

Папулов. А ты почему тянешь? Косачев жалуется, что не определишься до конца.

Мантулин. Боюсь, под монастырь подведет. Как с Сероусом.

Папулов (деловито). Неделю даю сроку… На СМИ еще подошлем надежного куратора. Чтоб Шалунцов с Чарушкиной тебе в спину не стреляли. Мне много чего докладывают. Мно-ого чего…

Мантулин. На СМИ не договаривались вроде.

Папулов (не слушая его). Итак, людей Косачева срочно назначить… С Арби по домостроительному решите. По «Спектру» - чтоб без проблем. Как Косачев сказал, так и делать. На СМИ подошлем. Да, чуть не забыл, Проничева увольняй под любым предлгом. В «Пореченской правде» настрочил опять против новой экономической политики. Мне вырезку прислали… Сам себе яму вырыл, дуралей.

Мантулин (озабоченно). Думаем как бы над этим…

Папулов. Как бы, как бы! У нас теперь все как бы! Как бы правильно, а как бы и неправильно! Как бы законно, а как бы и незаконно! Как бы прохиндей и… как бы … (Пристально смотрит на Мантулина).

Мантулин (ежится). Не в духе вы, однако, Игорь Валерьянович.

Папулов (сварливо). В духе, не в духе…Какое это имеет значение, когда есть целесообразность? Гони его, как сможешь. А юридическое прикрытие мы тебе обеспечим. Как бы! Могильницкого еще на повышение берем. Как бы! А вместо него наш человек будет. Как бы!

Мантулин (с изумлением). Могильницкого? За все его гадости?! На повышение?!

Папулов (с чувством превосходства). Наивные вы, в провинции своей. У нас все продумано. Мы сегодня повысим, завтра на пенсию вышибем (смотрит на часы).

Мантулин. Я… свободен?

Папулов. Свободен, свободен…

Мантулин. Тогда я пошел (понуро направляетсяк выходу).

Папулов (говорит Мантулину в спину). А насчет народа… Лучше нашего, Антон Федорович, народа не придумаешь. Другой народ давно бы… (Мантулин уходит, Папулов набирает номер телефона). Слышь, Сань, Мантулин у меня был… Какой-какой? Пореческий губернатор! Говорит, Сероус ваш чудит… Ты на какой свалке его откопал Сероуса-то… Рок-музыкант? На бас-гитаре? Да ты что?! А… Ну ясно-ясно…Пусть Косачев сам и разбирается… Сань, я ракетки на даче забыл. Лишних не завалялось нигде? Прекрасно, прекрасно… Я тоже не в тонусе. Правое колено растянул… Потом к Арби махнем в казино. Массажик, и все такое… Оттянемся. Да, да… Вот я и говорю… Спасибо тебе, Сань (снова бьют часы на Спасской башне, Папулов, мурлыча себе под нос слова из песни: «Како-ой про-огно-оз у нас сего-одня милы-й», складывает на столе редкие бумаги).

Картина вторая

Титыч и Витя - сидят за столом в доме Титыча, играют в шахматы. Кукует кукушка.

Витя (держа фигурку в руке). Начнешь считать, а она прекратит. Думы одолеют.

Титыч (задумчиво). Тебе-то чего думать? Ты – молодой еще. Это вот я свое, можно сказать, отжил (морщит лоб, держится за подбородок). Сюда – нельзя, пешечку схапаешь. А мы вот так (делает уверенный ход).

Витя (смотрит на часы). Может, согласимся на ничью? Мне завтра рано вставать.

Титыч (напевает: «На свете столько красот для тех, кто рано встает…») А че рано?

Витя. В урочище лес рубят без лицензии. Хочу посмотреть, кто хулганит.

Титыч. Сейчас все без лицензии… Даже жизнь, Витя, без лицензии. Человека пристрелить – что букашку раздавить.

Витя (напевает: «Думай, думай, думай…») И стреляют… Еще как стреляют…

Титыч. А человек - тварь Божия…

Витя. Ничья у нас, стопроцентная.

Титыч (не обращает внимания на эти слова). Надеялся, к старости жизнь образуется красивая. Общество развитого социализма. А взамен такое, что в страшном сне не придумаешь. Одно хап-хап на уме… Мать твою курицу! Что же это я раньше не видел? (Делает ход, хлопает в ладоши). Думай, Витя, думай.

Витя (обхватывает голову руками: «Думай, думай, думай…) Хитер – бобер.

Титыч (рассудительно). А самое поганое, Витя, что никакой власти нет. Ну, так – ни то, ни се. А раньше-то власть была ого-го. Высо-окая власть! Разве смел кто представить, чтобы, этот, как его Шнейдерович над Сталиным надсмехался? И где бы он был? Я тебя вижу, ты меня – нет. Вот где бы он был… Бо-оялись. А бояться и надо. На то она и власть, чтобы ее боялись (раздаются хлопки автомобильных дверей, звук моторов, нерусская речь).

Витя. Ожили. Как карасики по весне.

Титыч. Шехонин с ними, как и раньше, вась-вась. Участковый – что брательник родной. Они и тебя приручать начнут, басурманы эти. Денежку предложат.

Витя. У меня прейскурант не тот.

Титыч. А денежка не спрашивает. Она сама свое берет. Одного жулика поймал, другого, третьего. А следом еще прут. Нажористее, наглее, хитрее.

Витя (спокойно). Мат (хватает воздух ртом, бьет себя по груди).

Титыч. Опять - твоя контузия. Иди, отлежись. (Витя уходит. Снова принимается куковать кукушка. Титыч садится на скамейку чистить картошку. Раздается звук мотора, хлопок двери. Расфанченная, в голубом брючном костюме, вбегает Чарушкина).

Чарушкина. Где они?!

Титыч. Вам дамочка кого?

Чарушкина (возмущенно). Я - не дамочка. Я - заведующая департаментом!

Титыч. На лбу не написано.

Чарушкина (почти просительно). Мантулин где?

Титыч. Давненько не жаловал.

Чарушкина (спокойнее). Оттянуться пое… Ой! (Всплескивает руками). Ну что это я, в самом деле? На совещание поехал к вам… На кустовое.

Титыч. Не по нашей части ваши напасти. Мы по кустам не шастаем.

Чарушкина (вздыхает). Я не про вас (снова слышен звук автомобиля, хлопок двери. Раздаются веселые голоса: «Моторы пламенем пылают, и башню лижут языки». Мантулин и Борзюк один за другим вваливаются в избу).

Мантулин. На-аталья Борисо-овна, как мы рады! Как мы ра-ады! А то Бо-орзенко грит: «Па-айдем по бабам». А во-от она, баба, и есть.

Борзюк. Мы про-осто счастливы, да? (Смотрит на Мантулина).

Мантулин (с глупой улыбкой). Мы оч-чень счастливы.

Борзюк (фальшиво). Мы безмерно рады.

Мантулин. Бе-езме-ерно … ик…

Чарушкина. Какой ужас!

Борзюк (Мантулину). Говорил же: закусывать надо.

Мантулин. Имеем право … ик…

Борзюк. У меня день рождения.

Мантулин. У Евгения Юрьевича день … ик … рождения … ик … А мы Евгению Юрьевичу … ик … (Борзюк бьет Мантулина по спине). А мы Евгению Юрьевичу мно-огим обязаны. Правду я говорю? (смотрит в упор на Борзюка). Молчи-ишь? Ну молчи, молчи-и… А я скажу-у. На-ам Евгений Юрьевич на выборах та-акое сделал. И дядя у не-его, знаете, кто? Дядя-то… Э-э… Ба-альшо-й че-елове-ек…

Чарушкина. Перестаньте! Мы и так это знаем (с подозрением косится на Титыча).

Борзюк (скромно). Действительно, совсем ни к чему.

Мантулин. Не-ет. Я скажу … ик … ик (Борзюк опять изо всех сил дубасит его по спине). А мы ему за это квартирку в Поречье – раз, машинку – два … А он говорит: «Ма-ло». А я говорю…

Борзюк (качает головой). Шутит он.

Чарушкина (обращаясь к Титычу). Хоть вы их урезоньте.

Мантулин (не обращая на нее внимания). А я ему говорю: «Нормально». Нормально, да, Титыч?… Ну достали… достали они меня, блин! Горностаев, предизбиркома-то, представляешь, коттедж затребовал. А она-то (показывает на Чарушкину) в двух уровнях квартирку. Уф! Глаза б мои не видели! Во-он! Во-он пошли!

Титыч (в немой тишине). Вам друг без друга никак. Вы - в одной упряжи.

Мантулин (проникновенно). Витя где? Десантник где? Говорить с ним буду! Стихи его слушать буду! Как здорово он тогда читал… Про Родину! Про бесов! Помнишь, Титыч?! Пусть где-то носятся с деньгами! Мы - русские! Мы!.. (обессилено садится на лавку).

Титыч (равнодушно). Он тебе - не шестерка. Это ты им (кивает на Борзюка с Чарушкиной) - указ, а ему – извини-подвинься.

Мантулин (самодовольно). Им-то? Да-а. Хочу люблю, а хочу и… Ну так, где этот десантник?

Чарушкина. Антон Федорович!

Титыч. Лес сторожит десантник.

Мантулин (нервически). Ха-ха-ха-ха-ха! Ле-ес сто-оро-ожи-ит.

Титыч (строго). Лесником он, в лесничестве устроился.

Мантулин. Разве усторожишь лес-то, Титыч, родненький?! Разве поспеешь за моими помощничками.? Они и меня объехали на кривой кобыле, черт их дери.

Чарушкина (твердо). Антон Федорович!

Мантулин. Что?! Ну что вам от меня надо?

Чарушкина (беспристрастно). Комиссия приехала, по лесным делам… Завтра начинают проверять Зозерский район (смотрит на Борзюка).

Мантулин (приходя в трезвый вид). Чего ж без предупреждения?

Чарушкина. Папулов вам звонил. По всем шести сотовым, говорит, искал, а ответ один – абонент находится за пределами досягаемости. А Шалунцов…

Мантулин (настороженно). Что Шалунцов?

Чарушкина. Вскочил в «джип» и – готов.

Борзюк. Показательный факт. Я давно тебе говорил.

Чарушкина. Можно я продолжу?

Мантулин. Ну валяй, валяй… (Обнимает Титыча за плечи).

Чарушкина (зловещим шепотом). Шалунцов, кажется, и заварил эту кашу. Насчет проверки.

Мантулин. На какую разведку работаешь, Мата Хари?

Борзюк. Есть резон в ее словах.

Мантулин (Чарушкиной). Думаешь, не знаю, как к Косачеву на дачу подмосковную шастала, гостинцы ему возила?! Ему-то, конечно, Шалунцов ни в жилу. Не в жилу-у. А я их, Титыч, специально так… Одного – на левую чашечку весов. Другого – на правую. Пусть дерутся, выясняют. А сам в сторонке, как китайский тигр, наблюдаю… Ну так признавайся, Наталья Борисовна (переходит на добродушный тон), не вы ли с Косачевым комиссию подстроили? Чтоб на Шалунцова свалить?

Чарушкина (всхлипывает). Так и знала. За правду-то… Шалунцов для вас – свет в окошке. А он… Обращается к Борзюку). Хоть вы ему глаза откройте, Евгений Юрьевич!

Борзюк. По части Шалунцова она не без оснований.

Мантулин (смотрит на Борзюка). Чего это у тебя загривок вспотел?

Борзюк. Тут не один загривок вспотеет.

Мантулин. Разберешься, с комиссией. Подмаслишь, подмажешь. К дядюшке съездишь своему… Сколько уж было комиссий этих…

Борзюк. Решим. Есть некоторые варианты.

Мантулин. Ну вот, видишь. Я так и думал, что есть.

Чарушкина. От Проничева подножка опять. Выступил со статьей «Столичный наезд». Против Косачева. Шалунцов с ним шушукался намедни.

Мантулин. Оставь, говорю, Шалунцова в покое! Я, если хочешь, с ним по Проничеву согласовал. Всех, всех уже достал Проничев! (Смотрит на Шехонина).

Борзюк (безразлично). Не понимает Проничев рамок приличия. Что можно, что нельзя.

Титыч (поднимается со скамейки). Не нравятся мне эти ваши разговоры. Я одного Проничева в газете и читаю. В корень зрит мужик.

Чарушкина (настороженно). Что вы имеете в виду под корнем?

Титыч. То и имею, что про дело надобно писать, а не си-си ми-си всякие там. Ну вот, скажем, про тех, кто лес ворует. Так что, правильную линию ведет Проничев, государственную…

Борзюк. Чепуха все это. Дешевый интерес зарабатывает.

Титыч. А я думаю, по лесу Косачев и подсуетился с комиссией, а не Шалунцов.

Мантулин. Этого так просто не зацепишь. За ним – Москва-столица.

Борзюк. Найдем и на него управу.

Титыч (спокойно). Раньше как было. Как хороших людей, кто во власти, в Москву забирали, а теперь наоборот – Москва к нам своих стервецов шлет.

Чарушкина (недовольно). Антон Федорович, почему он вмешивается в наши разговоры?

Мантулин (смеется). Пускай пары выпустит.

Титыч. Вот и подумаешь – может, так нас согнуло, что и мочи уже нет распрямиться? Может, конченный мы уже народ, коль сносим все, терпим…

Мантулин (рассудительно). Вы с Проничевым не осознаете! Вам просто «мочить» всех подряд! А мне - куда деться прикажешь, если сверху директива?! Откажусь, взадер пойду, трансферты, нахрен, зарежут! Без горючки! Без денег для учителей оставят! (Возбужденно ходит по избе). В общем, уволить надо этого борзописца! Неделю сроку даю! А на его место – Окунькова. Я ему обещал. Теперь, как привязанный, за мной ходит.

Чарушкина. Может, не так резко? Почву надо подготовить сначала.

Титыч. Не мое, конечно, дело. Но зря вы это затеваете. Люди не поймут, отчего такое решение.

Борзюк. Люди, люди! Что люди?!

Чарушкина. Неспросто все, очень даже непросто.

Борзюк. Чтобы было просто, для людей пиарчик сделай. Слушок пусти – мол, злоупотребления у Проничева. Коммерцией занялся. «Левой водочкой» торгует. А газету забросил.

Чарушкина. Это слишкм. Это - неправда, ложь.

Борзюк. Когда ложь во спасение, она – правда. Окуньков по этой части, между прочим, большой спец. Вы согласны со мной, Антон Федорович?

Мантулин. Насчет спеца согласен.

Чарушкина (растерянно). Я понимаю. Но к чему такая спешка. Нужно с коллективом поработать, создать материальный стимул.

Мантулин. Будет стимул. Не решишь за неделю, сделаю оргвыводы по тебе.

Чарушкина. Что… что вы такое говорите? Я вам верой и правдой…

Мантулин. Кому-нибудь другому про веру и правду скажи.

Чарушкина (опешив, хватает ртом воздух). Это же… Это же… Бестактно… Грубо…

Мантулин (раздраженно). Как по заграницам шастать за бюджетные денежки – не бестактно. Квартирку вымаливать - не грубо!

Чарушкина (слезливо). Я же женщина, Евгений Юрьевич. Женщина! Хоть вы ему это скажите.

Борзюк. Да, женщина… Но, с другой стороны, не совсем…

Чарушкина (с возмущением). Как это - не совсем?!

Мантулин (хватается за живот, хохочет). Ха-ха-ха-ха-ха!.. Во-от смо-отрю я на тебя, Чарушкина, и завмагшу в нашей деревне вспоминаю. Ну - вылитая! Глазки наглющие, а уж хитроманка – поискать. Селедкой, помню, вразвес ловко торговала.

Чарушкина (пафосно). Селедкой торговать не зазорно, а вот должностями, Антон Федорович, торговать преступно!

Мантулин. Ты на что намекаешь? Да я после этого!.. (Борзюк ехидно улыбается).

Титыч (после паузы). Печка в бане гаснет (идет к двери, замедляет шаг, оборачивается). Умный ты вроде, Федорыч, мужик, а неглубоко пашешь. Стравливают тебя с Проничевым. Чиркаете вы друг дружку, как рашпилем, обиду взаимную таите от гордыни своей. А они, анчихристы-то, делишки свои обделывают. Заодно грязью вас обмазывают. Чуем мое сердце: следом за Проничевым, тебе башку свернут… Ну я пошел… Поворошу уголья… (Уходит, приговаривая: «Ишь, как пауки в банке, грызутся…» Чарушкина тихо рыдает, но никто не обращает на нее никакого внимания. В двери появляется Шалунцов).

Борзюк (после паузы). «Не ждали» называется… А мы в баню собрались с Антоном Федоровичем.

Шалунцов (искусственно вздыхает). Будет теперь нам другая баня. И, похоже, очень жаркая.

Мантулин. Если комиссию по лесу имеешь в виду, это мы уже знаем.

Борзюк. Разберемся как-нибудь с комиссией.

Шалунцов. Лес - ерунда.… Тут такакя новость… Такая новость, господа… простите, товарищи, что и говорить страшно…

Мантулин. Ну!

Шалунцов. Косачева Интерпол разыскивает.

Мантулин (изумленно). Да ты что?!

Чарушкина. Ужас, что творится. У-жа-ас!

Шалунцов. Вчера пришел запрос в ФСБ… Будто бы с налогами в Америке у него не чисто. В штате Теннеси где-то… Да и в Москве наколбасил…

Мантулин. (после затянувшейся паузы). Вот это оплеуха, я понимаю.

Чарушкина (взбодрившись). Я говорила: это вам, мальчики, не при Ельцине. Другие времена наступают, жесткие.

Борзюк. Может, и к лучшему, что так. Не вписывался он в нашу дружную команду.

Мантулин. А сам Косачев знает про это?

Шалунцов. Косачев исчез

Чарушкина. Вот это да-а…

Борзюк. Видимо, пронюхал и навострил лыжи.

Чарушкина. Ах, гулять, так гулять!

Мантулин (строго). Никаких больше гулянок! В Москву мне надо срочно. В Москву (расхаживает по избе, заложив руки за спину). Да-а, понимаешь… Крупные могут быть неприятности, понимаешь.

Картина третья

Утро. Проничев - сидит на табуретке у входа на рынок и играет на баяне вальс Кюсса. У его ног стоит тарелка. Прохожие изредка бросают в нее монеты. Подходит бомж, сохранивший остатки былой интеллигентности, пристально смотрит на Проничева. Тот перестает играть.

Проничев. Тебе чего?

Бомж. Кучума не видел?

Проничев (с удивлением). Кого?

Бомж. Кучума, говорю.

Проничев. А кто это?

Бомж. Это – фигура.

Проничев. Не имею чести знать такую фигуру.

Бомж (предостерегающе). Узна-аешь… Как «бабки» стричь начнет с тебя.

Проничев. Откуда у меня «бабки»?

Бомж (с осуждением). Эх, голова два уха! «Бабки» еще и взять надо… Побрякушки бы какие нацепил.

Проничев. Какие побрякушки?

Бомж. Ну, медали, значки почетные какие-нибудь у тебя есть?

Проничев. Есть - Заслуженного работника культуры. Ельцин наградное удостоверение подписывал.

Бомж. Слабовато, но пойдет. А еще костыль инвалидский рядом поставь.

Проничев. Зачем?

Бомж. Вот голова – два уха! Ну это вроде как рыбалка, понимаешь? Кто наживку вкуснее забросил, тот с уловом. Но и с Кучумом, конечно, заранее обговори все. Что б не возникал… Имей в виду: с Кузьмича, что раньше на твоем месте сидел, полтинник в день такса была.

Проничев. Понял.

Бомж. Понял, пока мент не донял.

Проничев. И где теперь это Кузьмич?

Бомж. Такая история вышла… Напоили Кузьмича дурманом. А как очухался: квартирка его - ау. Подмахнул, оказалось, дарственную. Ну, он - в ментовку. Вызвали тех, они его ж расписку в нос ему суют. За квартиру, мол, уплачено. Директор рынка сжалился, дал Кузмичу угол в кладовке. А тот взялся жалобы писать. Мол, Кучум причастен. Ну, «воронок» подогнали, и, куда надо, Кузьмича упрятали.

Проничев (озадаченно). И… куда?

Бомж. По нервной части. Кучум мне говорит: «Не писал бы жалобу, ничего бы и не было». У них сплотка у всех. У ментов, жуликов…. Ты, слышь-ка, мою любимую, что Кузьмич играл, изобрази (напевает: «Над окошком ме-есяц, за окошком ве-етер…». Проничев начинает ему тихо подыгрывать, но бомж неожиданно перестает петь и испуганно смотрит в сторону). Начальство какое-то явилось - в черном пальто. И Кучум с ним (исчезает из виду. Проничев по инерции продолжает играть (подходят Кучумов и Шалунцов).

Кучумов (грубо). Че расселся, как у себя дома?!

Шалунцов. Это наш человек.

Кучумов (недоуменно). Чей наш?

Шалунцов (Кучумову). Не ваш, а наш!

Кучумов Ваш? (Меняет выражениие лица). Если помочь – завсегда пожалуйста. (Смотрит на Проничева почти с любовью). Зонтик могу принести, чтобы дождь не мочил.

Шалунцов (бросает на милиционера строгий взгляд, и тот отходит в сторону). Привет, Владимир Степанович.

Проничев (не сразу). Ну… привет…

Шалунцов. Чарушкина прибежала, за голову хватается: «Проничев совсем опупел. На рынке песни поет на заказ». Вот я и завернул послушать твои концерты.

Проничев. Ты меня уже слушал.

Шалунцов (горячится). Пойми, ненормально это! Не хватало, чтобы писаки прознали. Им только дай…

Проничев. Скажете «фас» - прибегут, конечно.

Шалунцов (возбужденно). Нечего было статейки пописывать. Коррупция! Кумовство! Безответственность! Не понимаешь, что сверху идет! Све-ерху! (Показывает пальцем в небо). Кто финансовыми потоками управляет?! На крантилях-вентилях сидит?! Они-и! Глобальный развивается процесс! Глобальный! А мы – «винтики» (У Шалунцова звонит сотовый телефон). Играет, артист! Поет! Ну да, про Расею-матушку свою (хихикает). Ну это через чур, я думаю… Может вызвать нежелательный резонанс (Проничев тем времени наигрывает мелодию «Вихри враждебные веют над нами, темные силы нас злобно гнетут»). Попробую. Надеюсь… Да, если Зураб Алиевич появится, путсь подождет меня в приемной…(Выключает телефон, смотрит свысока на Проничева). Доигрался, мать твою, достукался… Работу потерял. Жена ушла. Дружки закадычные отвернулись… Арестовать тебя предлагает Борзюк. Чтобы базар не поднимал. Не мог, понимаешь, тихо где-нибудь пристроиться. Не-ет! Вот он я! Обидели меня! Расправились за критику! Против моей воли, кстати! Я, если хочешь знать, возражал!

Проничев (убежденно). Воля – это смелость говорить правду. А вы правды боитесь. Ведь вам все равно, какая власть. Коммунизм! Фашизм! Монархизм! Лишь бы в кармашек ваш бездонный капало! А народ… Что вам народ?

Шалунцов (ухмыляется). Громкие слова. Где он, твой народ? Вот он, твой народ (задерживает взгляд на физиономии стоящего в стороне с несколькими зрителями, бомжа). Спился! Изворовался! Сам себя в могилу загоняет твой народ! Он тебя защитил, твой народ?

Проничев (с горечью). Ты прав, к сожалению… Сегодня это так… «Пусть сдохнут те, кто нас не любит, пусть плачут те, кто нас не захотел…» Чьи слова, Шалунцов? Я этот тост, которому ты и Мантулина обучил, надолго запомнил.

Шалунцов (пожимает плечами). А что в нем плохого? Остроумный тост.

Проничев. А то, что п народ порядки ваши воровские на дух не принимает! Он честно жить хочет, по-совести. И поэтому я в свой народ верю. Верю и знаю: он еще скажет свое слово, мой народ!

Шалунцов. Ну достал ты меня! (Призывает жестом руки Кучумова). Старшина! Чтобы этого митинговщика здесь не было!

Кучумов. Есть! Чтобы не было митинговщика! (Хватает Проничева за рукав, сапогом задевает баян, отчего инструмент падает, издавая жалобный звук).

Бомж (подскакивает к Кучумову). Отстань от человека!

Кучумов (отпускает Проничева, но быстро приходит в себя). Шта-а!

Бомж (глядя на Шалунцова). Это - беспредел! Нарушение прав человека!

Шалунцов (вновь беседует по телефону). Как делишки у Гиви? Да, да… А у меня – запарка страшная. С трансфертами по энергетике пока не получилось… Ну да… концы не спрятать Подумаешь? Ну подумай, подумай… У тебя сообразилка хорошая… Ну-у, Светка – просто класс! Ноги прямо из головы растут (смеется, перестает разговаривать по телефону.)

Бомж (жалуется на Кучумова). Сослуживцы его в Чечне голову кладут. А он…

Проничев. Я думаю, их туда специально отправляют, чтоб тылы оголить. Чтоб таким, как этот (показывает пальцем на Кучумова), как ты, Шалунцов, здесь никто не мешал «бабки» делать.

Шалунцов (брезгливо морщится). Хватит демагогии!

Проничев. Нет уж, изволь… Знаешь, Шалунцов, в чем разница между тобой и «кочевниками» московскими, которых Мантулину навязали? Ты вид делаешь, что ничего безобразного не происходит. А те внаглую прут!

Шалунцов. (возмущенно). Ты понимаешь, чего говоришь то?! И - против кого! Ты против государства прешь. А за это, знаешь, что положено? (Оглядывается по сторонам). Старшина, ты где?

Проничев Вы не государство – вы антигосударство создаете! Антиэкономику! Антикультуру! (Подоспевший Кучумов пытается тащить его за рукав).

Бомж (подскакивает к Шалунцову). Урезоньте Кучумова. Нельзя так, по-скотски!

Проничев. Даже государственным преступникам дают последнее слово.

Шалунцов (великодушно). Старшина, выдай, ему слово и гони к чертовой матери! (Быстро уходит).

Бомж. Исполни что-нибуь на прощание. Чтобы за душу взяло, развернуло ее, закрутило - и-эх!…

Кучумов. Я марши всякие - страсть как люблю! Ать, два! Ать, два! (Топает на месте ногами).

Бомж. Я… этот … про славянку люблю.

Проничев. Можно и про славянку (берет в руки инструмент, бережно очищает его от грязи и играет марш «Прощание славянки»).

Бомж (после того, как Проничев закончил играть). Когда был в «учебке», родители ко мне приезжали… На принятие присяги. Мы под этот марш строем шли… Как сейчас помню. Солнечный день… Стоят они, мои родимые, руками мне машут… А мы по плацу маршируем… Гордилась они мною перед деревенскими… Я, если хочешь знать, токарем в космическом НИИ работал. На Доске Почета был… Семья была… А когда рухнуло наше НИИ, и я вместе с ним рухнул. Не нужны сейчас никому токари… А купи-продай - не по мне. Характер не позволяет. Лучше уж так…

Проничев. Так - тоже ничего хорошего. Унизительно – так, с протянутой рукой. Я вот, в деревню рвану, в де-рев-ню… Землю буду копать, картошечку выращивать, рыбку ловить.

Бомж (проникновенно). Соловьев слушать.

Проничев. И соловьев слушать.

Кучумов. Развели мокроту. Того гляди, слеза и меня прошибет.

Бомж. Тебя ничто не прошибет. Души у тебя нет, Кучумов. Души! С виду вроде человек, а приглядишься – амеба амебой.

Кучумов. Я с тобой, токарь космического НИИ, потом поговорю. Пойдемте, Владимир Степанович, раз велено вас проводить…(Кучумов берет в руки баян, и они с Проничевым уходят, немногочисленные зрители исчезают).

Бомж (оставшись в одиночестве). Сильно им, видать, насолил Владимир Степанович.

Кучумов (возвращается с суровым видом). Вот теперь и побеседуем. И про амебу! И про то, у кого души нет! (Отцепляет от пояса дубинку).

Бомж (убегая). Нет! Нет! Нет у тебя души! (Кучумов, размахивая дубинкой, поспешает следом).

Добринская (в джинсовом костюме, с тяжелой сумкой через плечо, выходит из тени, оглядывается по сторонам). Пусто… (появляется Кучумов).

Кучумов (возбужденно). Что вы шастаете?! Закрыт рынок. Закры-ыт!

Добринская (растерянно). Мне позвонили, человек с баяном песни поет… Я подумала, что это Проничев.

Кучумов (с любопытством). Кто такой, этот ваш Проничев, что носитесь с ним, как с писаной торбой?

Добринская. Редактор мой бывший. Я ему поесть принесла, а его и нет. Может, неправда, что это он?

Кучумов (после паузы). Опоздали, гражданочка. Рынок закрыт. Видите, ряды метут (доносится шарканье метел по асфальту).

Добринская. Вы сказали: «Опоздали»… Выходит, он здесь был?!

Кучумов.. Был, не был… Если и был, больше никогда не будет (растворяется в тени, зато появляетмя бомж).

Бомж. Я все слышал. В деревню он мотанул.

Добринская. Я так и знала. Он об этом дано мечтал. А в какую деревню, если не секрет?

Бомж. А вот об этом он не сказал.

Картина четвертая

Мантулин - с густой окладистой бородой, в ватнике и в резиновых сапогах, сидит на бревне у костра. Напротив - Станислав Титыч Ляхов, в штормовке и кепке. В тени - густая ель, у которой сушатся весла. На костре булькает уха. Слышно, как вдалеке гавкают собаки. В кармане у Мантулина звонит сотовый телефон.

Мантулин (достает телефон из кармана). Провожу совещание. По аграрным вопросам. Да, да! Выездное… Человек двести… принципиальный, делоой разговор… И муниципалы, конечно… Принимем меры. Форсируем завоз горючего. Так, товарищи, тихо! Тихо! (Делает показушный жест рукой, как бы имитируя присутствие людей). Тише, говорю! Я же с Москвой… Кремль на проводе. Хорошо, Александр Стальевич. Есть, Александр Стальевич! Уточню по времени и позвоню, Александр Стальевич (кладет сотовый в карман, размышляет). «Раньше по субботам в теннис играл, а сейчас названивает - трансферты-фигерты, завоз горючки, подъем зяби! Заботу изображает.

Титыч. Ихнее дело такое.

Мантулин. Опостылело, Титыч, мне мое губернаторство. Мочи больше нет.

Титыч. Куда денешься? Взялся за гуж - не говори, что недюж.

Мантулин. А, я, считай, уже делся. Принял почти решение… И Таисия моя - согласна. Говорит, надо начинать по-людски жить, а то «коньки отбросишь». А что? Не пальцем деланный! Все умею – энергетиком, шофером, плотником! Вунучатами займусь - их у меня двое. Плюс третий в проекте… А деньги, что есть, на храм отдам…Ходить туда буду, свечки ставить.

Титыч. Я так разумею: храм - это хорошо, место божественное, очищающее, но Бог еще в душе должен жить…

Мантулин. Вот я и говорю. Молитву выучу – «Отче наш… Пост держать стану… Знобит что-то. Как бы не заболеть.

Титыч. Видать, продуло.

Мантулин. Причащусь (достает из бокового кармана фляжку со спиртом, делает глоток). У-у-ф! Не Бог, а помогает.

Титыч. Говоришь ты складно. А как будет – что тут загадывать? (Раздается крик птицы).

Мантулин. Кто это?

Титыч (подбрасывает сушняк в костер). Выпь. Сколько себя помню, она тут гнездится. Кори-ичневая. Крылья - во (показывает), клюв крючком, глаза черные, как уголья.

Мантулин (бросает в ведро с ухой, висящее на рогульках над костром, специи). Неужели такая старая?

Титыч. Из семейства совиных. А совы сто лет живут (снова раздается крик птицы). Тревожится отчего-то.

Мантулин (продолжает хлопотать возле костра). Вчера жерлицы проверял - пусто.

Титыч. Июнь - на рыбку плюнь.

Мантулин (помешивает в ведре). Что там, в Пореченске? Какие слухи?

Титыч (после паузы). Стоит твой Пореченск - куда денется? По телеку все Шалунцов да Шалунцов. Туда поехал, сюда пошел. Улыбается, борьбу с коррупцией обещает. Все равно, что заглавное лицо.

Мантулин (пробует уху). Надо подождать. Чтоб навар был.

Титыч. А Косачев, значит, куда-то смылся…

Мантулин. За границу. Собственность там у него. Денежки немалые.

Титыч. Да-а, были б денежки в кармане - будут девушки в торгу… Физиономия его мне не нравилась в телевизоре, Федорыч. Глаза улыбчивые. А лицо - ха-алодно-ое. И чего он подался к тебе в первые замы?

Мантулин. Не подался, а подали. На блюдечке с каемочкой, как в ресторане… В администрации президента надавили. При Ельцине еще. Куда было деваться? Предприниматель он – крупный.

Титыч. Все продается, все покупается. Оттого и переиначили депутатов. Раньше как было - наро-одный депутат. А ныне - де-епутат Госдумы. Народ исключили за ненадобностью. Да и не народ мы теперь, а этот… как его, электрорад.

Мантулин. А в деревне что?

Титыч (задумчиво). Вите-десантнику – амнистия. Ему ж три года впаяли за тот склад, что порушил.

Мантулин. И где он, блин, бульдозер взял?

Титыч. У дорожников... (делает небольшую паузу). Зураб после этого на время затих. Пьянки-гульбища прекратились, фура, где «самопал» делали, на прикол встала.

Мантулин. Испугался, что Путин начнет «гайки крутить».

Титыч. Если начнет, правильно сделает. Только тюрем у нас мало окажется, чтоб всех, кого надобно, вместить…

Мантулин. Подставляй чашку (наливает Титычу уху). Руки у тебя исколотые.

Титыч (опускает чашку на землю). Огород замытарил. То колорад прет - собирал вот личинок, то зеленка сорная. Полю и, чтоб легче пололось, размышляю.

Мантулин. О чем размышляешь?

Титыч. А о том, что трава, как человек, - разная. Лебеда высовывается, у всех на обозрении, а ничего в ней такого особенного. Пустяшное растение. Повилица низом стелется, но - ухватистая. Ботву картофельную так опутает, что разом и не выдерешь. А молочник - мощный, сочный, но, чуть зацепи его, на корню ломается (пробует ложкой уху в котелке). Ей Богу, складная получилась.

Мантулин. Ты мне не про уху, про новости еще порассказывай.

Титыч. Свет в деревне, что ни день, отключают. Местные лампочками АБЧ обзавелись.

Мантулин. Это что за лампочки такие?

Титыч. Фонари керосиновые. АБЧ – значит Анатолий Борисович Чубайс.

Мантулин (громко смеется). Го-оль на вы-ыдумку-у хитра-а!

Титыч. А что остается, кроме как смеяться? Дожили - навоз золотом Лифшица кличем. В колхозе, бывало, выпишешь по дешевке и - никаких проблем. А теперь - посредники, Алиева дружки, в пять раз цены подняли. Словно они сами этот навоз производят. Все перевернулось, исковеркалось. Глаза б не видели. В одной руке свечку держат у алтаря, другой - хапают. И хоть бы что? Тишь, гладь да Божья благодать…

Мантулин. Послушай, и в самом деле, какая тишина. Будто - перед грозой.

Титыч. В поле глазато – в лесу ушато. Что-то она предвещает.

Мантулин. Мне один мой накомый говорил: умей тишину слушать. Допустим, с начальством кремлевским, разговариваешь, не слушай, что оно тебе говорит, а слушай, как оно молчит. Ну, и по этому делай выводы. Отрицательное для тебя молчание, или положительное.

Титыч. Два месяца, как ты эту тишину слушаешь. Пора бы и сниматься с якоря (смотрит на Мантулина с пристрастием).

Мантулин. Обо-ойдутся… Шалунцов, говоришь, все по телевизору? Пу-ускай себе командует. Он это любит. А я подумаю еще.

Титыч. Слышишь, уключины скрипят?

Мантулин. Точно… Скрипят.

Титыч. Витя сетки проверяет (скрип раздается ближе, слышатся негромкие голоса).

Добринская. Ой, я ноги замочила!

Витя. Давай руку. Вот так. Подожди, я лодку подтяну.

Титыч. Витькин голос. (Появляются двое. Виктор Крушинов - в форме десантника, с наградами на груди. Добринскаяя - в курточке, брюках, с сумочкой на плече).

Витя (с изумлением). Титыч?! А я думаю, куда ты испарился?

Титыч (спокойно). Браконьерим помахоньку.

Витя (кивает на Добринскую). Напишет, гляди, про ваше браконьерство в свою «Пореченскую правду».

Добринская. Там я уже не работаю.

Титыч. А сюда зачем пожаловала? Работу себе ищещь?

Добринская. Проничева, бывшего редактора, ищу. Услышала, от Виктора, что живет кто-то на острове, решила проверить: не он ли? А оказалось - другой человек.

Титыч. Он что, муж тебе, Проничев?

Добринская. Не муж… Просто человек хороший.

Титыч. За хорошего человека порадеть не жалко.

Витя. Еще все выспрашивала, как раздухарился я с бульдозером. А я говорю, затмение на меня нашло, как вспомнил шестую роту. За что, думаю, погибли наши ребятишки. Чтобы бандюки и жулики над людьми издевались? И – никакой управы на них? Не помню, как побежал на дорогу к бульдозеру, как склад с «самопалом» завалил. Тогда лишь в себя пришел, когда менты руки скрутили.

Титыч. Дьявольское поспешание называется.

Витя. Потом, в изоляторе, понял: не в Зурабе Алиевиче главная причина, а в нас, кто зелье его потребляет… Прошение в суд написал… Раскаиваюсь, мол, в содеянном по причине краткого затмения разума.

Титыч (задумчиво). Оно и так бывает, что не кратко затмение происходит, а на годы. Захолонет человека, глаза ему занавесит, вот и скачет он по жизни, как заполошный конь, без супони, а куда, сам не ведает. Жизнь свою прошлую начинает хулить, как Иваны без роду, без племени. Перед ворьем - бисер метать. Да и сам прихватывать, где плохо лежит… Если б супонь была, может, кто и охолонил бы его, на ум наставил. А так несется, сердешный, пока лоб себе не расквасит или дыхалка окончательно не сломается. Остановится тогда, оглядится, задумается: «А может, и зря я скакал-то, не по той дорожине?» Да, Антон Федорович? (смотрит на Мантулина).

Добринская (переводит взгляд на Мантулина). Антон Федорович? Вы?!

Мантулин (спокойно). Узнала, наконец.

Добринская (в изумлении). Полный отпад! Я Проничева ищу, а вместо него… Такая встреча. Та-акая встреча! (достает из сумочки бутылку вина). Почему бы нам по такому случаю… Да еще со знатными людьми!

Витя. Это кто здесь - знатный?

Титыч (ворчит). Что ни встреча, то пьянка.

Добринская (протягивает бутылку Мантулину). Откройте, Антон Федорович.

Мантулин (обращаясь к Вите). Почему нарядился?

Витя. Галина Петровна снять хочет для газеты. Оденься, говорит, чтобы, как при параде.

Мантулин. Давайте тогда примем (откупоривает бутылку, наливает Добринской, Вите, себе в кружки. Титыч предостерегающе мотает головой).

Титыч. Без тоста нельзя. Хоть ты, Витя, молви слово.

Витя (встает). Не вопрос. Та-к, тост, значит… (Собирается с мыслями). Выпьем за то, чтобы орлы не падали, а козлы не летали.

Добринская. А у нас все больше козлы почему-то летают (все чокаются, Витя пригубляет, Мантулин с Добринской выпивают до дна).

Мантулин. Ну и как вы с Алиевым? Помирились?

Витя. После того, как дали мне амнистию, принес тысячу рэ: «Бэри. Хочэшь, больше дам».

Титыч. У него этого добра – черт на печку не закинет.

Витя. А я ему прямо в глаза: «Да пошел ты, Зураб Алиевич, со своими деньгами!»

Мантулин. Ну и взял бы. Подума-аешь, блин, заважничал…

Витя (крутит головой). От него? Не-ет! От него из принципа не возьму. Грязные у него денежки, вонючие. Возьмешь, словно и ты грязью замарался.

Титыч. Кого-то опять нелегкая несет (вслушивается в тишину).

Витя. Рыбохрана. Но не тех ловит (выходит из темноты, в мокром плаще, Борзюк, за спиной которого маячат двое стриженых братков. Вслед за ними выскакивает к костру Чарушкина).

Борзюк (мрачно). Физкульт-привет. Что за базар,?

Чарушкина (порывисто бросается к Мантулину). Антон Федорович, миленький! Боже мой, на кого вы стали похожи?! Ай-я-яй… (Мантулин шарахается от нее, но она все равно сратсно целует его в щеку). Разве можно так отрываться от коллектива? Мы уже все изволновались. Когда еще обещал выйти на работу, а все нет и нет. Ох, а колючий какой – как ежик (проводит рукой по щеке губернатора).

Мантулин (отводит ее руку). Отстань, лицемерка.

Борзюк (вполголоса спрашивает у Добринской). А ты как на острове очутилась?

Добринская. Интервью кое у кого взять хочу. Как довели соратнички его до жизни такой, что он сбежал от них.

Борзюк (нервно). Кто довел-то? Вы, писарчуки, и довели. Суетесь, куда не положено, дергаете по пустякам, грязь льете на честного человека!

Чарушкина (жалостливо). Нет, вы посмотрите, как он осунулся, как постарел! Разве можно так себя доводить, Антон Федорович!?

Витя (обращаясь к Мантулину) Вспомнил, где я вас видел! У Титыча! Только без бороды вы тогда… На джипе приезжали с дамочкой. Тараторила еще: «Круто! Клево! Классно!».

Чарушкина. Знакомые словечки. Она, кажется, только их и знает (с некоторым вызовом смотрит на Мантулина). Антон Федорович, мы за вами… Шалунцов послал, потому что Косачев там та-акое после себя оставил, что жуть. Да и разговорчики идут (пожимает плечами): «Где Мантулин? Где Мантулин?» Запил, что ли?»

Добринская (печально). И Проничев наш исчез после увольнения. Поеду, мол, в деревню роман писать. Он у нас (мечтательно) - романтик, рыбак, музыкант. Но я его все равно найду. Все равно!

Борзенко (успокоительно). Найдешь, найдешь. Этот за границу не удерет.

Чарушкина (решительно). Забираем мы у вас нашего губернатора.

Борзюк. Подурачился и будя.

Витя (недоуменно). А кто у нас… губернатор?

Чарушкина. Антон Федорович наш… вот… (Страдальчески смотрит на Мантулина).

Витя (с удивлением). Это… губернатор?! Вот те на-а-а. А я думаю, что-то очень похоже… Ну точно, губернатор! Точно! Я по телевизору вас видел… А ты, Титыч, говорил, что это москвич. Помнишь?

Титыч. Консперация то была… А теперь чего скрывать-то? Теперь консперация отменяется.

Чарушкина. Хорошего понемножку. Развеялся, Антон Федорович, душевных сил набрался. Пора за дела браться. Не может, товарищи, область оставаться без первого лица, без, можно сказать, главной власти.

Мантулин (нерешительно). Не нужна мне больше власть. Не нужна!

Чарушкина. Как не нужна? Нужна! И вы - всем нужны! Еще как нужны!!

Мантулин. А я говорю, не нужна мне власть!

Чарушкина (с изумлением). Вы что же - отказываетесь исполнять свои обязанности?

Мантулин (громко). Отказываюсь!!

Чарушкина (обращаясь к Борзюку, выходящему из тени). Евгений Юрьевич, вы послушайте, что он только говорит?! Отказываюсь от власти! Да как это возможно - отказаться от власти?! Это же – курам на смех!

Борзюк (громко нашептывает Мантулину). Папулова сняли… Сероус подал заявление… Крутова в аппарат представителя Президента по Центральному округу хотят забрать. А он, дурень, отказывается… Проничев на даче у него роман пишет… Чарушкина магазинчик хочет открыть. Гришаев ей помогает… А муженька своего в страховой фонд пристроила… Ларочка вокруг Шалунцова крутится. Разрезик (показывает) – до пупка.

Мантулин (твердо). Это мне совершенно неинтересно.

Борзюк (продолжает). И самое главное… Комиссия вчера отбыла. Все тип-топ, Антон Федорович, Никакого базара не предвидится.

Мантулин (уже не столь уверенно). И это мне неинтересно.

Чарушкина (нетерпеливо). Антон Федорович, собирайтесь.

Мантулин. Никуда я не поеду!

Борзюк. В таком случае, извини… Сам виноват… (дает знак браткам, те подходят к Мантулину, крепко берут его под руки).

Мантулин (упираясь ногами). Не хочу я власти! Не хочу! Не хочу!!! (Над озером несется эхо: «Не хочу, не хочу, не хочу-у!». Длинная пауза. Титыч рубит топором остатки сушняка, Добринская и Витя сидят у догорающего костра. Слышится шелест волн).

Добринская (хлопает себя по щеке, убив комара). Я бы на острове осталась, если бы не эти безжалостные твари…

Титыч (подбрасывает сушняк в костер). А что? Остров как остров. «Большой» называется. Как немец пришел, деревенские сюда перебрались на лодках. И мы с мамкой тут жили - в землянке. После освобождения двое дезертиров прятались, пока особисты их не обнаружили. Зек беглый как-то жил. Тоже поймали. Теперь до Мантулина очередь дошла.

Витя. Светлее-ет. Проничев твой, наверно, за роман взялся. Писатели, они рано встают.

Титыч. У нас и без писателя интересный роман получается…(Уходит в лес за сушняком).

Добринская (вполголоса напевает). А ночк-а те-омна-ая бы-ыла… (рассуждает). Привезут Антона Федоровича домой и будет спать он, страдалец наш всенародный, беспробудным сном. А утречком приедет за ним шикарный лимузин с нолями и повезет его, в костюмчике, в беленькой рубашке, хорошенького такого, на работу. И будет решать он с Шалунцовым, Чарушкиной и другими дела общегосударственной важности.

Витя. Куда ему было деваться? Против лома нет приема.

Титыч. Жалко мне Мантулина. Мается, бедный, а решиться не может.

Витя. Вначале-то рогом уперся. «Не хочу, - кричит, - власти. Наотрез от нее отказываюсь!»

Добринская. А Борзюк - каков гусь оказался? Братков с собой взял.

Титыч. Живет тихо, делает лихо.

Добринская (доверительно). Еще как лихо. Скажу по секрету: дипломчик у него фальшивый, купленый. Харьковский институт физкультуры человек по фамилии Борзюк никогда не оканчивал. Виктор Степанович Черномырдин никаким его дядей не является. А настоящие дядья – обычные люди, шофер и счетовод, ныне пенсионер. Но это еще что! Дед по отцу – служил в охранных частях СС, а брат деда – полицаем.

Титыч (после паузы). Как же он во власть пролез, Борзюк-то?

Витя. Сейчас жуликам, антисоветчикам – «зеленая улица».

Титыч. Да-а… Я как Свинидзю послухаю, сапогом в телевизор запустить хочу. А вот Мантулина все одно жалею. Не таким его помню. Не таким…

Добринская. Рада бы ошибиться, но он останется с ними. Кто привык к севрюге, кильку есть не станет.

Титыч. Может, и так… Власть, ребятушки мои, все равно, что травка-повилица. Обовьет незаметно со всех сторон и держит, держит, держит… Не всяк способен путы эти разорвать. Характер на то нужен (шум, из-за ели, тяжело дыша, выбегает Мантулин. С него текут ручьи воды, на лице водоросли).

Мантулин. Сбежал я от них, братцы! Сбежал, бли-ин! Спрячьте меня куда-нибудь! Ну спрячьте же меня! Я прошу! Прошу вас!! (Все в изумлении смотрят на Мантулина. Нарастает рокот лодочного мотора).

Титыч. Куда ж мы тебя спрячем, сердешный? Все равно найдут со своими мордоворотами.

Мантулин (плачет). Не-е мо-гу-у я бо-ольше-е та-ак, не могу-у…

Титыч (успокоительно). Не распускай нюни. Мужик никак (рокот мотора слышится все отчетливее).

Мантулин (потерянно). Что делать, а? Что же вы все молчите?!

Титыч. Спросил бы чего полегче.

Мантулин (возносит руки к небу). Господи! Господи, помоги мне!! Помоги-и-и!!

Титыч. Бог – не кочедыковский трох. Может, и слышит, да не скоро ответит (неожиданно за горизонтом вспыхивает зарево и доносится легкое громыханье).

Мантулин. Нет! Он услышал меня! Он услыша-ал!! (Грома больше не слышно).

Титыч. На Бога надейся, сам не плошай.

Чарушкина (издалека). Антон Федорович! Ау-у! Ау-у-у, Антон Федорович, миленький-ий! Где вы-ы, Антон Фе-одорови-ич!?

Витя (решительно берет весло). Ну, я их сейчас встречу. Та-ак встречу, что мало не покажется!

Титыч (удерживает его за рукав, отбирает весло). Что ты с ним будешь делать? Опять на него затмение нашло.

Добринская. Это не у него! Это у них – затмение! (Тащит Мантулина за густую ель).

Титыч (задумчиво). Еще какое затмение… Над всей Россией нынче – затмение. Но рассвет все равно будет… Жизнь, она свое обязательно возьмет.

Чарушкина (ее голос все ближе). Антон Фе-едо-оро-ови-ич. Ау-у, Антон Фе-едо-оро-ови-ич… (Появляются возбужденные братки).

Один из братков. Где он, блин?! (показывается, запыхавшаяся, в испачканной одежде, Чарушкина).

Мантулин (из глубины леса кричит голосом затравленного волка). Ну, не-е хочу-у-у я!!! Не-е желаю-ю-у-у!!! (Эхо далеко разносит крик над озером, наступает пронзительная тишина. Спустя несколько секунд опять сверкает молния и сильно бабахает гром).

Занавес.

2001 г.