Лимитрофное государство

Время лимитрофов (1920-1940)

Короткий – всего два десятилетия период «первой независимости» 1920-1940 гг. для жителей Прибалтики ассоциируются с «золотым веком», чем-то величественным и славным. Даже т.н. «вторая независимость» после 1991 года не вызывает такой гаммы теплых чувств, как существование трех маленьких государств на берегу Балтийского моря между мировыми войнами. Причина понятна: в многовековой истории прибалтийских народов они в первый раз стали маленькими, но все же субъектами мировой политики. И по этой причине всякие напоминания о том, что для прибалтийских стран той эпохи были характерны военно-полицейские диктатуры, экономическая стагнация и демографический кризис, что в своем развитии они оказались отброшены назад, так и не достигнув уровня 1913 года, с порога отвергаются прибалтами. Основной их довод прост – «мы были свободными». И против этого как против любого религиозного догмата бессильны рациональные доводы.

Первоначально многие жители трех республик относились к самому факту вдруг возникшей государственности отрицательно. Не только в период «освободительных войн» 1918-20 гг. немалая часть коренных жителей Прибалтики сражалась за советскую власть, но и достаточно долго, вплоть до конца «буржуазных республик» относилась к ним враждебно. Неслучайно жесткий террор был характерной чертой первых лет существования этих республик, причем именно в период существования демократических конституций. Большинство же жителей новых государств относились к их существованию с безразличием. Как писал А. Плаканс, «большинство населения в каждом из трех эмбриональных государств однажды вдруг обнаружило, что очутилось в границах вновь образованной страны, хотя их прямого согласия на то никто не спрашивал»[1].

Но после двух десятилетий независимого существования, главным успехом которых было само это существование, жители прибалтийских республик привыкли ассоциировать себя со своей независимой страной. В любом случае, пусть большинство коренных прибалтов в ходе «освободительных войн» сражались на стороне красных, а сама независимость была привнесена иностранцами с единственной целю – оторвать балтийское побережье от России, сам факт неожиданного появления на свет этих государств стал, несомненно, одним из ярчайших событий в национальной истории Прибалтики.

Характерной чертой этнического развития прибалтийских наций стало то, что они теперь окончательно приобрели этническую идентичность. Например, в Эстонии помимо собственно эстонцев проживали представители финно-угорских этносов – финны-суоми, финны-ингерманландцы, сету, водь. Но за 20 лет «свободы» добровольно или под принуждением эти мелкие финно-угорские этнические группы влились в эстонскую нацию. Кроме того, в значительной степени были преодолены диалектные различия внутри языков «титульных» народов. Стерлись многие территориальные различия внутри прибалтийских этносов.

Было и еще одно обстоятельство, которое делает фантомные воспоминания о том, что было «до 1940 года», столь сладостными. Первая мировая и последовавшая за ней гражданская войны сопровождались катастрофическими для такого малонаселенного региона потерями населения. В результате военных действий, бегства и эвакуации населения в глубинные районы России численность жителей резко сократилось. При этом произошли существенные изменения национального состава. Количество немцев, евреев, поляков и русских резко сократилось и в абсолютных и в относительных цифрах по сравнению с 1913 годом. Доля «коренных», хотя также уменьшившихся в числе, стала преобладающей. Особенно показателен пример Латвии, в которой доля латышей с 60 % в 1914 году подскочила до 75 % в независимой Латвии. При этом маленькие прибалтийские народы уже не были нацменьшинствами в империи. Теперь они чувствовали себя хозяевами.

В принятых сразу после провозглашения независимости демократических конституциях действительно провозглашалось право национальных меньшинств на культурную автономию и запрещение дискриминации по национальному признаку. В то время в республиках существовало как бы несколько миров: отдельный мир титульной нации, немецкий, русский, еврейский. Этнические общины имели свои детские сады, школы, спортивные общества, газеты, магазины, профессиональные организации, церкви и даже свои кладбища. Это было не интеграцией в жизнь новых стран, а холодное сосуществование разных этнических общностей. Впрочем, уже вскоре началась серьезные изменения в области политической и экономической жизни, призванные создать льготные условия для титульных наций.

Именно поэтому в эпоху «второй независимости» власти прибалтийских республик просто маниакально стремятся сделать свои маленькие государства если не мононациональными, то, по крайней мере, с преобладанием «титульных» этносов. Подразумевается, что национальные меньшинства в Прибалтике ассимилируются, или, учитывая негативное отношение к слову «ассимиляция» абсорбируются. Абсорбция – буквально «поглощение», - химический процесс полного исчезновения некоего химического вещества в составе другого. Так, буквально сразу после вторичного провозглашения независимости Эстонии первый президент республики Леннарт Мери заявил: «Мы предпочли бы вернуться в Эстонию, что существовала 52 года назад [в 1940 году]… Мы сумеем абсорбировать русских, но таким образом, чтобы наше государство не утратило жизнеспособности. Существует предел количества русских, которое наше государство, насчитывающее 900 тысяч эстонцев, может абсорбировать»[2]. Как видим, совершенно конкретная задача – выгнать большую часть русских из Эстонии, а оставшихся – абсорбировать (проще говоря, превратить в эстонцев). Стоит ли удивляться, что в 1998 году Леннарта Мери объявили «европейцем года»?

А почтенный профессор Латвийского университета, член-корреспондент Латвийской Академии наук Айварс Странга в 2001 году так восклицал, говоря о довоенной Латвии: «Никогда Латвия не была столь красива, столь более или менее гармонична с собою. Меньшинства были меньшинствами – от слова “меньшинство”».[3] Итак, самым главным достижением лимитрофной «первой независимости» было то, что «титульные» этносы составляли большинство населения.

Впрочем, не все гладко было и в национальном развитии вдруг обретших государственность прибалтийских этносов. Войны 1914-20 гг., завершившиеся вроде триумфально для прибалтийских этносов, стали катастрофой не только для хозяйства этих новых стран, но и наложили тяжелейший отпечаток на моральное состояние прибалтов. Несколько поколений было вырвано из привычной жизни, перемолото жерновами войн и выкинуто с глубочайшей травмой. Помимо десятков тысяч павших на полях сражений, сотни тысяч прибалтов остались за пределами своих новых государств, в советской России, а то и вовсе за морями. А ведь погибли или навсегда покинули родину наиболее сильные, пассионарные прибалты.

Понятно, что эти государства фактически не могли существовать как самостоятельные политические единицы. Можно полностью согласиться с такими словами: «Созданные великими европейскими державами для своих служебных нужд карманные государства никогда не пользовались в кругу своих творцов хоть каким-либо авторитетом. Один из создателей системы «санитарного кордона» английский государственный деятель лорд Керзон называл Прибалтийские республики «версальскими уродцами». С самого начала и политически и экономически эти государства являлись слугами своих государств-патроном, или, если угодно, государств-баронов»[4]. Иначе говоря, лимитрофы могут существовать только в качестве вассала какой-либо крупной державы. Разумеется, в истории бывало много случаев, когда вассалы предавали своего господина. Но чаще бывало, когда господин по какой-либо причине не мог содержать своих вассалов, и как разменную монету отдавал их другому сильному государству.

Между мировыми войнами в политическом лексиконе существовало понятие «лимитроф» для обозначения нежизнеспособных государств, которые могут жить только потому, что взаимная конкуренция сильных соседей позволяет существовать в качестве своего рода ничейной земли мелким политическим образованиям. Но как только одно из сильных соседних государств усиливается, то, как правило, наступает конец маленького государства. Лимитрофы – это определение, которое имеет глубокие исторические корни. В древние времена так назывались пограничные области Римской империи, которые были обязаны содержать имперские войска. Слово означает «граничащий с», что подчеркивает обязанность местного населения содержать за свой счет государственные военные образования. В качестве аналога употреблялось понятие «буферное государство».

Приведем в качестве примера историю Эстонии между мировыми войнами – эталонной лимитрофной страной.

Молодая республика и ее жители

Выдающийся эстонский революционер Виктор Кингисепп свою книгу о возникшем эстонском лимитрофе озаглавил весьма хлестко – «Эстония под игом независимости». Но определенные основания для такого названия все же имелись. «Первая» Эстония как государство, что бы там не говорили современные эстонские политиканы, оказалась несостоятельной страной. Новым государствам, не имевшим никакой традиции государственности, вступать в самостоятельную жизнь пришлось в сложных условиях. Шесть лет войн (1914-20) нанесли колоссальный ущерб прибалтийским народам. Эстония была в более выигрышном положении, поскольку военные действия на ее территории носили краткосрочный характер и не были особенно разрушительны.

Получив независимость, столпы новой республики больше всего были озабочены, как бы стать «Европой» в глазах самой Европы. Самый простой способ заключался в создании государственной символики «европейского» образца. Флагом страны стал сине-черно-белый флаг эстонских студентов Юрьевского университета, о происхождении которого уже говорилось. Гимном республики стала мелодия немецкого композитора, уроженца Гамбурга Фридриха Пациуса (1809-1891). Он прославился как композитор, скрипач, дирижер, педагог. Пациус многие годы провел в Швеции и Финляндии. Его привлекали народные мелодии финских народов. В 1848 году Пациус положил на музыку патриотическое стихотворение финского поэта Рунеберга, написанное тем на шведском языке, но прославляющее природу и народ Финляндии. Эта величавая мелодия стала гимном Финляндии. Но эстонцы, ссылаясь на то, что эту мелодию исполняли на певческих праздниках, также сделали своим гимном (но с другим текстом на эстонском языке). Особенно ярко продемонстрировали эстонские деятели стремление «стать Европой» при выборе герба. С 1277 года Ревель имел свой герб, созданный по всем правилам средневековой геральдики – три синих геральдических льва с коронами на золотом щите. Такие львы присутствовали на гербе Датского королевства, так что городской герб Ревеля должен был означать подчинение города датчанам. После присоединения эстонских земель к России ревельский герб стал гербом Эстляндской губернии. Хотя исторически этот герб был гербом завоевателей, но эстонские политики не могли отказаться от такого старинного герба. Единственное изменение герба было в том, что львы изображались без корон, что должно было подчеркивать республиканскую форму правления Эстонии.

Молодая республика унаследовала от Российской империи территорию, в которую входили земли Эстляндской и ряда уездов Лифляндской губерний, но также земли, которые большевики благодушно уступили Эстонии по Юрьевскому договору 1920 года. Речь идет о городе Ивангород, который, в сущности, был (и остается) пригородом Нарвы, и округ вокруг Псково-Печорского монастыря. В 1945 году эти территории (2 334 кв. км) были переподчинены Российской Советской Федеративной Социалистической республике (РСФСР). В 1920 году Эстония имела территорию 47 549 км2, (сейчас она составляет 45 339 км2.).

Именно этим объясняется то обстоятельство, что постоянно приходится подчеркивать, что речь идет об Эстонии в современных границах, и поэтому при учете количества жителей надо будет включать (или намеренно не учитывать) население этих русских территорий.

В 1897 году население Эстонии (в пределах современных границ) составило 958 000 человек, из которых 90 % составляли эстонцы, около 4 % -- русские и 3,5 % -- балтийские немцы. Около 65 % населения были заняты в сельском хозяйстве, 14 % работали в индустриальном секторе и строительстве и около 14 % были заняты на транспорте и в сфере обслуживания. Балтийские немцы и русские оставались интеллектуальной, экономической и политической элитой общества. При оценке численности населения Эстонии за последующую четверть века в основном ученые ориентируются на данные 1897 года, поскольку данные за более поздние годы в основном являются экстраполяцией этой переписи.

Накануне Первой мировой войны в эстонских землях проживали уже 1 197 тысяч человек. Большинство населения составляли эстонцы – 89, 8%. Большие потери в результате двух войн 1914-20 гг оказали влияние на все дальнейшее демографическое и этническое развитие. В 1922 году в Эстонии была проведена перепись населения, которая насчитала в молодой стране 1 млн. 107 тыс. жителей. Из которых в пределах современной Эстонии проживало 1 044 тыс. (то есть в результате войн 1914-20 гг. население уменьшилось почти на 200 тысяч человек).

Если исходить из результатов всероссийской переписи 1897 года и эстонской переписи 1922 года, то численность эстонцев в 1922 году составляла 969 976 человек. Численность эстонцев Эстонии по сравнению с 1897 годом возросла как абсолютно (на 57 тыс.), так и относительно, достигнув 90%. Но все равно численность эстонцев так и не достигла уровня 1913 года (1 030 тысяч).

Численность русских составляла в 1922 году 91 109 человек, причем немалую часть из них были жителями присоединенных к Эстонии Ивангорода и Печорского района. Кроме того, в стране насчитывалось 15-18 тысяч белых эмигрантов, в основном солдат армии Юденича. Большинство из них вскоре переселились в другие страны. Таким образом, русские Эстонии делились на: 1. Эстляндских русских, потомков старожилов, живущих здесь живших на землях будущей Эстонии с незапамятных времен; 2. Старообрядцев Причудья; 3. Жителей Печорского края и Ивангорода; 4. Белых эмигрантов. В пределах современных границ Эстонии русских стало лишь на 3 тысячи человек больше, чем в 1897 году. Это было вызвано массовой эвакуацией русских рабочих в период Первой мировой войны и этническими чистками периода гражданской войны. По тем же причинам почти вдвое уменьшилось число немцев (в 1897 году – 33 362 человека, в 1922 – 18 319). Немного увеличилось число эстляндских шведов (1897 году – 6 083, в 1922 – 7 850 человек). Возросло число евреев (1897 год - 3 837, 1922-4 566).

Но в целом демографические позиции эстонцев улучшили многие вернувшиеся домой беженцы и т.н. «оптанты». По договорам между РСФСР и Эстонией многие проживавшие в России эстонцы могли пройти оптацию (optatio — желание, выбор), право выбора гражданства и переселиться в Эстонию. 38 тысяч человек сделали этот выбор и прибыли в новую страну. Большинство из оптантов были эстонцами сильно обрусевшими, неслучайно их окрестили «русскоязычными». Всего, по данным Эстонского правительства, из Советской России в Эстонию выехало 37 578 чел. (из них в 1920 г. – 14 909, в 1921-м – 15 866, 1922-м – 5 380, и 1923 г. –– 1 423). Среди них были и лица русской (3,7%), а также немецкой (1,4%) национальностей»[5]. Многие из них «вспомнили», что их предки были эстонцами или происходили с территории образовавшейся Эстонии.

К следующей переписи (1934 года) этнический состав населения, жившего на современной территории Эстонии, изменился мало. Между переписями 1922 и 1934 гг. численность населения Эстонии увеличилась с 1 107 1 до 1 126,4 тыс. чел., т. е. всего на 19,3 тыс. чел. (или на 15,4 тыс. чел. в современных границах Эстонии).

Сравнение рождаемости и смертности у различных национальных групп в конце 20-х - начале 30-х гг. дает следующую картину. Средняя рождаемость по стране составляла 17,7 на 1000 человек, а у русских - 24,2 на 1000. У эстонцев естественный прирост был критически мал: умирало 17,2 на 1000 человек, а рождалось 17,3 на 1000. У немцев и евреев происходило сокращение численности: - рождалось 10,3 на 1000 человек, а умирало - 17,8 на 1000. У русских рождалось 24,2 на 1000 человек, а умирало - 17,6 на 1000. По сравнению с эстонцами, которые женились и выходили замуж довольно поздно и придерживались малодетности в семье, русские очень рано обзаводились семьей и старались иметь побольше детей. Если по Эстонии в среднем на 100 человек, состоявших в браке, приходилось 33 одиноких, а в некоторых местностях даже по 45, то в русском регионе Петсеримаа (Печоры) - только 14.

Тем не менее, несмотря на низкий естественный прирост, немного возросли численность (на 22,5 тыс.) и доля (до 92,0%) эстонцев. В основном это увеличение произошло за счет ассимиляции, смешанных браков, и «вспоминания» о своем настоящем происхождении «можжевеловых немцев». Численность же русских увеличилась всего на 0,7 тыс., хотя как естественный прирост их был гораздо выше среднего по стране, что произошло из-за политики «выталкивания» инонационального населения за границу. Численность немцев, шведов и евреев между 1922 и 1934 гг. также уменьшилась (в основном за счет эмиграции). Так, количество немцев Эстонии за эти 12 лет уменьшилось с 18 319 человек до 16 346. Численность шведов сократилось с 7 850 до 7 641, евреев – с 4 566 до 4 434 человек. При этом в республике в 1934 году проживали 7 832 человека, не имевших никакого гражданства (апатриды). В основном это были русские, не желавшие принимать гражданство лимитрофа, считая его существование чем-то временным.

На демографию Эстонии оказывали непосредственно политические события и экономические проблемы республики.

Кровавая эпоха парламентской демократии 1920-1934 гг

15 июня 1920 года Конституционная Ассамблея одобрила проект первой конституции Эстонской Республики, основанной на моделях парламентских конституций Европы. Это была очень хорошая конституция, которая страдала одним недостатком – она совершенно не подходила в силу социальных, политических и культурных обстоятельств к эстонскому обществу. Характерной чертой эстонской конституции было полное всевластие парламента (Riigikogu). Показательно, что первоначально отсутствовала должность президента республики. Вместо него был Государственный Старейшина (riigivanem), исполнявший чисто протокольные функции главы государства. Впрочем, Государственные Старейшины зависели от депутатов, по этой причине они также менялись весьма часто. С 1921 по 1934 гг. 10 человек занимали этот пост, некоторые неоднократно, так что за эти годы сменились 16 государственных старейшин.

Политическая жизнь с 1920 по 1934 годы характеризовалась многопартийностью, борьбы партий в парламенте и быстро меняющимися правительствами (за 14 лет сменилось 23 правительства). Средний кабинет министров существовал примерно 9 месяцев, что привело к выражению – 9 месяцев политической беременности кончаются правительственным кризисом. Причина была понятна – парламентаризм подразумевал наличие четко выраженных политических партий, отстаивающих интересы конкретных социальных групп населения. Но Эстония, как и вся Прибалтика, пережили грандиозную социальную трансформацию. В значительной степени исчез столь восхищавший Ленина боевой рабочий класс, частью уехавший в советскую Россию, частью деклассировавшийся в условиях аграрной страны. Буржуазия и техническая интеллигенция были в значительной степени инонациональными. Численно выросшее после аграрных реформ хуторское крестьянство довольно быстро разорилось и оказалось в долгах. Таким образом, в Прибалтике отсутствовали четко выраженные классы, понимавшие свои интересы и готовые отстаивать их. Соответственно, не существовали четко выраженные классовые партии, защищавшие интересы своего класса и социальной группы. Все это привело к тому, что в Эстонии действовали множество партий, мало известных избирателям. В парламенте среди 100 депутатов постоянно были представлены от 10 до 14 партий, некоторые из которых имели лишь нескольких депутатов. В результате в парламентах было трудно создать правительственное большинство. Это и вызывало чехарду быстро менявшихся кабинетов министров.

Но главным в жизни первого десятилетия страны были не парламентские речи, а «белый террор» против коммунистов, которые еще имели немалое влияние, и упорно пытались воссоздать советскую власть в Эстонии, которая должна будет немедленно присоединиться к советской России. Эстонские коммунистические организации в 1920 году были реорганизованы в особую Коммунистическую партию Эстонии (КПЭ), которая подпольно действовала в Эстонии в качестве секции Коминтерна. Оставшихся в России эстонских коммунистов объединяло Российское бюро ЦК КПЭ, а также эстонские секции Коминтерна в Ленинграде и Москве. Влиятельная в период 1917-20 гг партия эсеров распалась в начале 1920-х гг. Представители ее левого крыла перешли в стан подпольных большевиков. В целом коммунисты считали свое поражение в 1919 году временным и были готовы бороться за власть. Правительство буржуазной Эстонии, в свою очередь, стремилось с помощью террора подавить коммунизм. Таким образом, короткий период парламентаризма в Эстонии был во многом временем террора и насилия.

В июне 1920 года рабочие-коммунисты В. Богданов и Г. Креукс были приговорены военно-окружным судом к смертной казни, и только мощная стачка протеста вынудила власти заменить казнь десятилетней каторгой. В одном 1920 году в Эстонии прошло 57 судебных процессов над коммунистами, обвиненными в «антигосударственной деятельности», в 1921-м — еще в 38 судебных разбирательств, наиболее крупное из них — «процесс 50» в Тарту (как стал теперь называться Юрьев). В ночь на 3 мая 1922 года большому отряду «охранной полиции» (КАПО, от эст. Kaitsepolitseiamet) удалось захватить лидера коммунистов Виктора Кингисеппа. После зверских пыток в ночь на 4 мая он был расстрелян. Власти не оставили в покое даже труп Кингисеппа: он был утоплен в море. Похоже, эстонские власти опасались, что могила Кингисеппа станет местом паломничества и проведения антиправительственных выступлений. В конце мая 1922 года прошел «процесс 115», на котором были осуждены к каторге несколько десятков депутатов коммунистических фракций Госсобрания, ряда городских и уездных дум, деятелей профсоюзов. Это иллюстрация к парламентской неприкосновенности демократической Эстонии.

Террор продолжался и в последующие годы. Во время избирательных кампаний кандидатов от левых постоянно арестовывали, а иногда просто убивали. Так, руководитель эстонского комсомола Яан Креукс во время избирательной кампании весной 1923-го был застрелен в спину. На выборах 1923 года прокоммунистический Рабочий народный единый фронт получил почти 10 % голосов, что дало большевикам целых 10 мест в парламенте. В Таллинской городской Думе коммунисты получили 37 мест (из 101). В первомайских демонстрациях, проводимых коммунистами, участвовали десятки тысяч человек.

В ответ на успехи КПЭ на выборах эстонская охранка отметила день смерти Ленина 21 января 1924 года новой волной массовых арестов. Были разгромлены и закрыты сразу 185 обществ и организаций, арестовано около 200 левых депутатов разных уровней. В феврале 1924 года на таллинском «процессе 12» были осуждены И. Лауристин, Я. Томп, Э. Рынгелепп, А. Ваарман и другие коммунистические лидеры.

27 ноября 1924 года проходил очередной процесс, названный по числу обвиняемых «процессом 149». Подсудимый Яан Томп, председатель Центрального Совета профсоюзов и депутат парламента, за возглас: «Да здравствует рабоче-крестьянское правительство!» был немедленно подвергнут военно-полевому суду и расстрелян. Были приговорены к пожизненной каторге 39 человек (Г. Абельс, Х. Аллик, Х. Арбон, А. Веймер, Я. Камберг, П. Кээрдо, О. Кюннапуу, Л. Лайд, Э. Моргенсон, Л. Рейнсон, И. Саат, В. Сасси, О. Сепре и другие). Семерым несовершеннолетним (Р. Буш, А. Вальдсак, Л. Вельс, А. Резев и др.) пожизненную каторгу «милостиво» сократили до 15 лет. Арестованные вели себя очень мужественно. При оглашении приговора, как вспоминал старый эстонский коммунист А.Т. Веймер, они дружно рассмеялись. Один из приговоренных к пожизненной каторге Хендрик Аллик, продолжая смеяться, объяснил: «Пожизненно — значит, до конца буржуазной республики»[6]. Кстати, Аллик провел в тюрьме и на каторге 15 лет, но в дальнейшем вышел на свободу и стал одним из ликвидаторов буржуазной республики и стал наркомом торговли в только что созданной Эстонской ССР. Он умер в 1989 году, незадолго до конца Советской Эстонии.

Стоит ли удивляться, что в условиях террора коммунисты решились на вооруженное восстание. После окончания процесса правительственные газеты писали, что теперь-то уж с коммунистической опасностью в Эстонии покончено. На самом деле «процесс 149» стал последней каплей, взорвавшей терпение.

В 1923-24 гг. экономика молодой республики, так и не достигшей довоенного уровня, переживала кризис. Сотни фирм и предприятий обанкротились. Начались массовые увольнения рабочих. Из-за неэффективной экономической политики денежный дефицит вырос к 1 января 1924 года до 50 000 000 000 (пятьдесят миллиардов) эстонских марок. С 1 января до 1 августа запасы золота и иностранной валюты сократились на 40%. Курс эстонской марки упал еще на 50%. Власти пытались выправить положение ценой усиления кабальной зависимости Эстонии от иностранного капитала. К 1925 году внешняя задолженность Эстонии Соединённым Штатам Америки составляла 6 млрд. 870 млн. марок, Англии - 452 млн. марок, Франции - 28,2 млн. марок. Общая сумма займов составляла около 7,5 млрд. марок. Экономический кризис породил массовое разорение сельских хозяйств. Количество безработных приблизилось к 60 000 человек. Произошло повышение на 40 — 50% цен на продукты первой необходимости.

В довершении всего стало известно о махинациях правящей на тот момент аграрной партии во главе с К. Пятсом, спекулировавших госимуществом. В результате скандала правительство Пятса ушло в отставку. Но новый правительственный кабинет оказался полностью недееспособным. Тем временем отстраненные от власти Пятс и его сподвижники намеревались вернуться к власти с помощью военного переворота.

Результатом был рост протестных настроений, которые коммунисты считали наличием революционной ситуации. Ею решили воспользоваться руководители КПЭ для попытки захвата власти. К этому времени в рядах КПЭ насчитывалось 2 000 членов. В коммунистическом союзе молодежи насчитывалось 400 членов. Сильно было влияние КПЭ и в профсоюзных организациях, насчитывавших 30 000 человек. Несмотря на разгром властями 21 января 1924 года большинства рабочих организаций решительность продолжать мероприятия по подготовке восстания у лидеров эстонских коммунистов только возрастала. Социальная активность рабочих масс убеждала их в будущей поддержке восстания рабочими и обездоленными. Кризис отразился и на положении в армии. В 1924 году во II дивизии было наказано 81% личного состава. Большинство офицеров эстонских воинских частей также подвергались наказанию. Целые полки небольшой эстонской армии, насчитывавшей 15 000 человек, числились у командования «красными»[7].

После окончания 27 ноября «процесса 149», руководители КПЭ приняли решение о немедленном начале восстания 1 декабря 1924 года. Такая спешка, в конечном счете, погубила дело из-за непродуманного плана восстания и неподготовленности боевиков. Планировалось поднять восстание в нескольких городах - в Таллине, Пярну, Тарту. КПЭ первоначально рассчитывала образовать отряды боевиков в 2 000 человек, но к принятому сроку в наличии имелось 1 100 — 1 300 боевиков. В Таллине насчитывалось около 400 боевиков, в Пярну и уезде 150 — 200, в Тарту и уезде 150 — 200, в других населенных пунктах 400 — 500 боевиков. В Таллине боевики были сведены в три отряда, каждому из которых был поручен свой сектор действия[8]. Но накануне выступления в Тарту были арестованы 77 боевиков. В других городах боевики не имели связи с Таллином и не выступили в нужный момент.

В Таллине восстание началось в 5 часов 30 минут утра 1 декабря 1924 года. Отряды боевиков захватили правительственную резиденцию на Вышгороде, причем Государственный старейшина Фридрих Акель спрятался на чердаке, а его адъютант сбежал. Были взяты железнодорожные станции, столичный аэродром, где все солдаты присоединились к повстанцам, был занят почтамт. У почтамта они арестовали начальника городской полиции Р. Саара, который по свидетельству боевиков сказал: «Во время царского режима Пятс находился в подполье и я его разыскивал, теперь я готов делать тоже самое». Вероятно, учитывая поведение эстонских государственных чиновников в 1940-41 гг., хладнокровно служивших всем властям, этот Саар бы действительно в случае победы активно работал бы на советскую власть. Но на этом успехи восставших кончились. Власти объявили в стране военное положение, назначив главнокомандующим генерала Йохана Лайдонера. Показательно, что, не надеясь на лояльность рядового состава армии, солдат старались не использовать из опасений, что они переметнутся к коммунистам. Против мятежников были брошены преимущественно офицеры, новобранцы учебного батальона, полицейский резерв и кадеты. Лайдонер сумел довольно быстро разбить восставших, то есть до того как к боевикам смогли присоединиться недовольные властями рабочие и безработные. В уличных боях революционеры убили 21 человека, в том числе министра транспорта Карла Карка. Кроме того, 25 военнослужащих и 16 мирных граждан были ранены. Повстанцы в бою потеряли 12 человек убитыми и около 40 ранеными. Из захваченных властями боевиков 133 были расстреляны без суда. После провала восстания в Эстонии началась настоящая «охота на ведьм». Количество арестованных и задержанных достигло 15 тысяч человек (в стране с 1 миллионом жителей). По меньшей мере 2 тысячи человек были приговорены к различным срокам тюремного заключения. Многие арестованные «выпадали» из окон полицейских участков, «кончали самоубийством» или были «убиты при попытке к бегству». Среди умерших в заключении был несовершеннолетний школьник Мартин Нурк, распространявший листовки. Его приговорили к смертной казни за то, что у него при себе было оружие в виде перочинного ножа. Как несовершеннолетнего Нурка не расстреляли, а только дали пожизненное заключение. Но из тюрьмы он не вышел.

И в тогдашней, и в нынешней Эстонии официально считается, что, как пишет официальная энциклопедия Эстоника, 1 декабря 1924 года «присланные из Советского Союза штурмовые группы вместе с подпольными эстонскими коммунистами предприняли попытку свергнуть эстонское правительство, захватить власть, а затем обратиться за помощью к регулярным частям Красной Армии. Переворот был организован лидерами Российской коммунистической (большевистской) партии (Григорий Зиновьев и др.), эстонскими коммунистами в России (Яан Анвельт), Коммунистическим Интернационалом, известным как Коминтерн, и разведывательно-продовольственными отделами Красной Армии. Целью было установление коммунистической власти в Эстонии, а затем присоединение Эстонии к СССР»[9]. Цель восстания была указана правильно. Но вот инициаторами и исполнителями восстания были все же местные эстонцы. Можно полностью согласиться с таким мнением: «Если бы ГПУ готовило восстание, оно, скорее всего не стало бы опираться на местные силы. В СССР находились десятки тысяч эстонцев имевших опыт ведения военных действий, которых в спокойной обстановке можно было натаскать для решения поставленной задачи. Переправить в Эстонию имевшую большое и не слишком тогда охраняемое побережье, несколько тысяч хорошо подготовленных и натренированных боевиков не составило бы большого труда, а эффект был бы совсем другим. И уж руководители этих отрядов узнали бы, что и где и в какое время захватывать. Кроме того, если бы ОГПУ готовило переворот, то оно не стало бы организовывать бунт в Таллине, а наоборот где-нибудь на границе, или рядом, например, в Нарве. Куда проще было захватить Нарву силами боевиков и, провозгласив там Трудовую Коммуну, обратиться за помощью к Советскому Союзу. В этом случае никакие эстонские силы не смогли бы оказать серьезное сопротивление. По этой схеме были свергнуты антикоммунистические режимы на Кавказе в 1921 году. Таллин, Тарту и Пярну нужны были лидерам КПЭ для самостоятельного захвата власти. Если бы удалось организовать одновременные выступления в нескольких городах, силы режима были бы парализованы и красные боевики могли получить поддержку от своих сторонников в рабочей среде и в армии»[10].

Власти Эстонии пережили 1 декабря 1924 года великий страх. В начале января 1925 года Эстония обратилась в Лондон с просьбой о протекторате Великобритании над Эстонией, но получила отказ - Британия не собиралась воевать с советской Россией из-за какой-то Эстонии.

Эти кровавые события привнесли в политическую жизнь Эстонии ожесточение и бескомпромиссность. В 1940-м, когда коммунисты взяли власть в Эстонии, они постарались свести счеты с теми, кто подавлял восстание: Фридрих Акель был расстрелян НКВД в августе 1941-го, а Йохан Лайдонер закончил свою жизнь в марте 1953-го во Владимирском централе после почти 12 лет заключения. Также был отомщен и Виктор Кингисепп. В 1940 году в Эстонию вместе с НКВД прибыл его сын Сергей, который пошел по следам людей, убивших его отца. Он отыскал и по некоторым свидетельствам, лично застрелил предателя, выдавшего отца в лапы КАПО. Сергей нашел большинство сотрудников полиции безопасности, причастных к смерти своего отца. В марте 1941 года они были отданы под трибунал и казнены 23 апреля. Сергей Кингисепп погиб при эвакуации из Таллина в Ленинград 29 августа 1941 года, когда торговое судно, на котором он находился, было потоплено. Так отец и сын нашли последнее упокоение на дне Балтийского моря.

После неудавшегося коммунистического восстания правительственный террор продолжался. В марте 1925 году был принят закон «о защите государственного строя», фактически перечеркнувший все демократические права и свободы, перечисленные в конституции. Кайтселит приобрел особые полномочия, результатом чего были многочисленные случаи произвола и расправ, причем не столько по политическим соображениям, сколько из личной мести.

Политические процессы шли один за другим. В одном в 1925 году состоялось 74 политических суда над 244 обвиняемыми. Один из руководителей КПЭ Х. Хейдеман был расстрелян, остальные получили многолетние тюремные сроки. В 1926 году был арестован и расстрелян один из основных лидеров КПЭ А. Рисман. 3 августа 1927 года агентами полиции был убит ответственный организатор, член ЦК КПЭ Александр Лейнер. В конце 1927 года были арестованы и осуждены на каторгу семеро женщин из МОПР (Международная организация помощи рабочим), в том числе Дагмара Вырк и Сальма Охак. В апреле 1928 года был запрещен эстонский комсомол, его руководители А. Крийземан, А. Таальман, Л. Клаазер осуждены на каторгу. Смерть по причине пыток в заключении комсомолки Вигельмины Клементи в 1929 году вызвала массовые рабочие демонстрации. 13 марта 1930 года в Таллине агенты охранки убили руководителя местной организации КПЭ Иоханнеса Юрна. Прошли “процесс 14”, “процесс 11”, “процесс Тети” (псевдоним коммунистки Катарины Падрик). В марте 1931 года были арестованы секретарь Оргбюро КСМЭ О. Кивиссон, парторг А. Пуусепп, секретарь ЦК КПЭ О. Тууль. В апреле в Тарту был арестован и казнен распространитель листовок коммунист А. Потин. В 1932 году прошел очередной процесс над врагами республики – т.н. «процесс 34». Последними шагами «демократии» стали аресты 1933 года. В мае в Тарту была арестована группа коммуниста О. Шера (семь человек — руководители движения безработных), а также члены делегаций, побывавших с визитом в СССР. 25 октября в перестрелке при аресте был убит лидер коммунистов Сааремаа, участник восстания 1919 года Александр Эллам. В конце года парламент снял неприкосновенность и дал санкцию на арест депутатов-коммунистов П. Крооса и А. Сильверстова. Они были вынуждены бежать из Эстонии, и во время побега последний утонул.

А всего за время парламентской демократии только военными судами были вынесены 3 356 приговоров, в том числе – 148 смертных!

(Продолжение следует)