1
Гарри Галлер – волк-одиночка, сгусток мысли, эстетический сейсмограф: впадающий внезапно в обыденность жизни, столь противоречащую высотам, предложенным гуманирно-интеллектуальным, надмирным садом.
Вершина ли Гессе «Игра в бисер»?
…длинные наукообразные периоды игры встроены в художественный контекст: и сами преподаны с предельной выразительностью.
Стиль, языковой пласт романа – выверенная комбинация математики и музыки, сияние формул и высота возносимого выше и выше звука, чей исток почерпнут в духовных небесах.
Необходимо выдумать провинцию: ибо метрополия не позволит организовать Орден интеллектуалов: слишком много сует.
Необходимо выдумать провинцию, сверкающую, как кастальский ключ.
Индустриализация приводит к духовной технологии: как бы отнёсся Гессе к избыточной технологичности мира, давшей сто очков индустриальным конструкциям?
Масскульт, все публикации рассчитаны только на развлечение: вот оно – предсказание о нашенских временах.
Основа игры – сочинение глобального текста, включающего в себя все отрасли искусства, причудливо перевивающегося сложнейшим орнаментом, живою плазмой отрицающего расхожее: всё гениальное просто.
Искусство игры порождает легенды – о бывшем магистре Йозефе Кнехте, например: о котором и расскажут главные линии романа.
…тоже причудливо соплетаясь, перекрещиваясь, играя – предельно всерьёз.
Манипулируя знаками, заимствованными из разных семиотических систем, можно достичь многого – в том числе идеально научиться манипулировать людьми.
Ни Степной волк, ни Кнульп, ни Курортник на поля Игры не допускались бы…
Да и полей нет – есть жизнь, погрязшая в технологиях, иссушающих мозг и душу, и есть – Игра, противостоящая ей.
2
Родители – миссионеры, и дети воспитывались в строгом духе пиетизма; у будущего писателя Гессе было двое братьев и сестра.
Пиетизм, придающий особое значение личному благочестию, тонким внутренним переживанием верующего, жизнь рассматривает, как общение с живым Богом; и подобное отношение не могло не сказаться на микрокосме писателя, привыкшего так тонко анализировать свои ощущения, как тонко будет строиться, громоздясь в неизведанное, игра в бисер.
Бисер – вовсе не тот, который нельзя метать перед свиньями, но – драгоценные шарики мысли, пропитанные музыкой и математикой: двумя сёстрами, чья эстетика близка к совершенству.
В возрасте десяти лет Гессе написал сказку для сестры Маруллы.
В Германии Гессе учится в латинской школе, а, закончив её, поступает в семинарию, где изучает древние языки, штудирует Евангелие, увлекается древнегреческой поэзии, пропитываясь субстанцией гуманитарной небесной силы, поднимающей над землёй, заставляющей и чувствовать, и жить на иных оборотах, нежели доступно большинству.
Однако, это же точно заставляет его оказаться «Под колесом»; именно так называется первая повесть писателя, раскрывающая трагедию разрыва косной обыденности и высокого интеллектуализма.
Однажды Гессе исчезает из семинарии.
Его находят ночующим в стогу; им недовольны; он не доволен профессурой.
Он пытается покончить с собой; родители отправляют его в психиатрическую клинику; он выходит оттуда, чтобы отправиться в путь по миру.
Узоры и орнаменты игры в бисер плетутся постоянно, пока зреет в сознанье писателя грандиозный план тотальной игры, какая есть универсальный текст, наслаивающий музыку, математику, поэзию…
Иногда – со стороны – кажется, что в Касталии готовят идеальных управленцев: элиту, знающие коды воздействия на людей: которым – в большинстве – увы, достаточно еды и развлечений.
Не оттого ли кончает с собой Йозеф Кнехт?
Гессе работает в разных книжных магазинах, увлечённо занимается самообразованием, самозабвенно пишет стихи, издаёт первую книжку.
Осуществляет мечту об Италии: чья бесконечность, сконцентрировавшись в определённых городах, давала соль сути многим отменным умам и душам.
В «Записках об индийском путешествии» он расскажет, насколько ему было необходимо увидеть страну, где долгое время жили его дед и бабка, проповедовал отец и родилась мать, и как проблемы со здоровьем помешали ему углубиться в таинственные, влекущие недра Индии.
…«Степной волк» очень отличается от «Игры в бисер»: но пунктиром мелькает общее: невероятный контраст между насыщенным миром внутренних – интеллектуальных и душевных переживаний – и жизнью: буйной и бурной, плещущей и блещущей, и не нуждающейся, кажется, ни в каких умствованиях.
Во время войны Гессе собирал деньги на создание библиотеки для военнопленных; в Германии его недолюбливают: Гессе сотрудничает и с немцами, и с французским посольством.
И зреет, зреет роман игры…
3
Предшествующая вершина Гессе – «Степной волк», отчасти окрашена романтизмом: тень Новалиса находится где-то рядом…
Кризис Гарри Галлера упирается, как в тупик, во встречу с незнакомцем, подарившем ему трактат о …Степном волке…
Лабиринты раздваиваются, умножаясь отражениями в зеркалах культуры: но для Гарри всё кончается плохо, сколько бы не звучал серебряный Моцарт в его душе…
…возможно, звёзды – клавиши величественного клавесина, на котором играет небесный Моцарт, не обеспокоенный тем – слушают ли его.
Или органа: но Моцарт не был органистом.
Гарри Галлер летит в бездну самоубийства, не воспринимаемого трагедией: в специфическом мире Гессе всё одушевлено, и блик бабочки на саксофоне вполне может обернуться бабочкой живой.
И вот, наконец, проявится в реальности «Игра в бисер».
4
Правила игры – загадка: вам, читающим, предстоит разгадать её, чтобы выстроить свою игру жизни.
Космос Гессе усложнён: Лао-Цзы, не слезая со спины буйвола, собеседует с Ницше, едва ли одобряя его мистически-мрачный напор; волшебные кристаллы Моцарта, переливаясь каждой гранью, бликами пересекаются с универсальным языком Лейбница и синергетикой Фуллера; классики романтизма постепенно отступают в тень, а Юнг высказывает соображения об активном воображение.
Данность игры не даётся в ячейках мозга чёткостью: всё время нужно что-то добавлять, корректировать, уточнять.
Вам не удастся выяснить, как это выглядело: вам, имеющем в виду шахматы, нарды, или карты – даже учитывая разнообразие последних.
Не удастся и понять, что было особенного в игре: возможно, сам Гессе не уяснил этого с чёткостью, учитывая грандиозность поставленной им задачи: создать нечто тотальное, включающее в себя всё.
Меньше всего в игре от жизни: именно поэтому книга не могла стать народной: как, скажем, в России «Мастер и Маргарита», или – с другой стороны – «Тихий Дон».
Гессе предлагает миражи: многие читатели бросают книгу.
Гессе предлагает миражи – столь же интересные, сколь и красивые.
Поэзия подразумевается – как один из основных носителей тотального смысла языка; музыка и математика лежат в основе.
Суть игры слоящаяся: создание поэзии накладывается на творение музыки; философское осмысление бытия получает следующим слоем тончайшую сеточку, сплетённую из формул, чья сложность не вызывает сомнений.
Тут нечто от алхимии – объяснявшей сложное через ещё более сложное.
Возможно, китайские иероглифы подошли бы лучше всего для воплощения генеральной цели игры: которой нет; может быть, «Игру в бисер» следовало бы писать, как оперу: но у Гессе не было соответствующей одарённости.
В любом случае роман становится одним из центральных в литературном Пантеоне двадцатого века, и, оставаясь чреватой головоломкой, предлагает понять, сколь важен океан духа – и как ничтожны блескучие и трескучие миры потребления в сравнение с ним.
