История Европы дохристианской и христианской

    

1. Подготовка Собора

Важнейшим делом жизни святой Ирины и ее главным христианским подвигом было восстановление иконопочитания, совершенное на VII Вселенском Соборе. Подготовка его созыва началась с тех пор, как 31 августа 784 г. Патриарх Павел, вопреки собственным убеждениям, подписывавший иконоборческие акты и в глазах православных запятнавший свое имя, по собственному почину оставил Первосвятительский престол. Объясняя причину своего ухода с патриаршей кафедры в монастырь, он сказал посетившим его правителям империи Ирине и Константину:

«Если я останусь до смерти на епископии этого богохранимого и царствующего города, то подпаду под анафему всей Вселенской Церкви, — а такая анафема отводит во тьму кромешнюю, приготовленную для диавола и ангелов его... Это смущает мою душу и наводит меня на мысль: как избегну я суда Божия, находясь в сношениях с такими людьми и будучи сопричтен к ним»^[1].

Патриарх Павел подсказал, перед последовавшей вскоре кончиной, путь к преодолению ереси — созыв Вселенского Собора. В свои преемники он предложил поставить высокопоставленного сановника Тарасия, известного своей приверженностью почитанию икон.

Ирина беседовала с ним о предполагаемом его назначении. На собрании епископов и вельмож в Мангаврском дворце Тарасий поставил условием принятия на себя патриаршего сана созыв Вселенского Собора:

«Основанная на камне Христе, Боге нашем, Церковь Его рассекается и разрывается, и мы в одно время говорим так, в другое иначе, а восточные единоверцы наши еще иначе; с ними единогласны и христиане западные; и мы отчуждены от всех и каждый день анафематствуемся всеми. Поэтому я требую, чтобы был созван Вселенский Собор, на котором находились бы местоблюстители как Римского Папы, так и восточных архиереев»^[2].

В праздник Рождества Спасителя, 25 декабря 784 г., состоялась интронизация Тарасия на патриарший престол, которой, поскольку он был мирянин, предшествовало посвящение последовательно в диакона и пресвитера — епископская хиротония была соединена с интронизацией. Выбор святого Тарасия мотивирован был как тем, что он был известен как приверженец иконопочитания, что, будучи сановником высокого ранга, он обладал незаурядными административными способностями, так и специфической ситуацией в среде духовенства: на своих кафедрах оставались тогда только те епископы, кто ранее, при Константине Копрониме и даже при Льве Хазаре, по убеждению или против совести, подписывали иконоборческие акты или по меньшей мере имели литургическое общение с еретиками, в любом случае скрывали свои действительные богословские взгляды, если они расходились с официальными. Православным мирянам, даже высокопоставленным, не приходилось столь очевидным образом идти на компромисс со своей религиозной совестью и вовлекаться в вероотступнические деяния.

Православным мирянам не приходилось столь очевидным образом идти на компромисс со своей религиозной совестью

Сразу после поставления святитель Тарасий направил известительные послания Папе Адриану и восточным Патриархам, престолы которых находились в пределах халифата — заключенный в 782-м г. мир с халифатом открыл возможность для письменных сношений с Патриархами Александрийским, Антиохийским и Иерусалимским и для взаимных визитов. Но ко времени поставления Патриарха Тарасия каноническое общение и с Римом, и с восточными Первоиерархами было разорвано из-за иконоборческой ереси Константинополя.

Вместе с посланиями Тарасия Первоиерархам направлено было от лица Константина и Ирины приглашение явиться в столицу империи на Вселенский Собор. В своих ответных посланиях Патриарху и носителям верховной власти Папа Адриан выразил удовлетворение ревностью адресатов о восстановлении иконопочитания и, признав Православие Тарасия, объявил о вступлении с ним в каноническое общение. При этом он, однако, не одобрил предложения о созыве Собора, полагая, что почитание икон очевидным образом составляет часть Священного Предания, и поэтому эта тема не требует соборного исследования, тем более что почитание икон неукоснительно хранит первенствующая Римская Церковь, с которой и должны сообразовываться все другие церкви. Папа призывал Ирину подражать святым Константину и его матери Елене, которые возвысили свою мать — святую Римскую Церковь — и, как и прочие императоры, почитали ее главой всех Церквей. В связи со столь притязательным отождествлением Святой Церкви с Церковью Римской Папа обрушивается с традиционной для римских понтификов язвительной критикой титула Константинопольских Патриархов, употребляемого со времен Иоанна Постника, — «вселенский»:

Если Патриарх Тарасий

«называется вселенским, вопреки воле выше его стоящей святой Римской Церкви, которая есть глава всех Церквей Божиих, то, очевидно, он показывает себя отступником от святых Соборов и еретиком; потому что, если он есть вселенский, то значит, он признает за собой такое же церковное первенство, как и наша кафедра; что покажется странным всем верным христианам; потому что самим Искупителем мира дано первенство и власть над всем миром блаженному апостолу Петру, и чрез этого апостола, которого преемниками стали мы неопытные, святая кафолическая и апостольская Римская Церковь до сего времени удерживает и всегда будет удерживать первенство и силу власти»^[3].

Между тем Патриархи Константинопольские, вопреки той логике, которая представлялась в Риме неизбежной, пользуясь титулом «вселенский», не претендовали на первенство в диптихе, уступая его Римской кафедре, хотя, разумеется, не признавали за Папами тех фантастических властных прав, которые «недостойные заместители» апостола Петра себе усваивали и которые признавались лишь западными Церквами, и то не всеми. В Риме не хотели или не умели отличать словесную пышность титулов от реальных полномочий, не выводимых из высокопарных титулов.

В контексте давней полемики по поводу «вселенскости» Папа Адриан выставляет и вполне прагматические требования к Константинополю, оставшиеся неудовлетворенными, а именно — о возвращении под юрисдикцию Рима Иллирика, южной Италии и Сицилии, переподчиненных при Константине Копрониме Константинопольскому патриаршему престолу, и о передаче понтифику «патримоний апостола Петра», отнятых у Римского Церкви Львом Исавром. В своем послании Папа, хотя и признает святителя Тарасия Патриархом, но находит достойным сожаления то обстоятельство, что до своего избрания и поставления на патриаршую кафедру он был мирянином:

Мы

«были сильно возмущены и опечалены тем, что, быв избран из сословия мирян и взят с государственной службы, он вдруг возведен на степень патриаршества и, вопреки определению святых канонов, сделан Патриархом. И — стыдно сказать, но трудно и молчать: те, которые до сего времени должны были находиться под руководством и которых следовало учить, не краснея, являются в качестве учителей, не боятся и не стыдятся принимать на себя путеводительство душами, тогда как им совершенно незнакома обязанность учительства; потому что они не знают даже того, куда самим-то им идти»^[4].

За три столетия в Константинополе привыкли к высокомерному менторскому тону папских посланий и, хотя считали его неуместным, не принимали его всерьез, игнорируя претензии и упреки понтификов и не давая себе труда протестовать и опровергать их.

Как и его предшественники, Папа Адриан лично на Собор ехать не намеревался, но направил в Константинополь двух своих представителей, обоих с именем Петра, что, возможно, было случайностью, а возможно, и нет: пресвитера и игумена греческого монастыря Святого Саввы в Риме.

На Восток, в пределы халифата, направлены были из Константинополя посланцы с грамотой Патриарха Тарасия, адресованной восточным Патриархам, в которой они приглашались вместе с епископами своих Церквей на Вселенский Собор. Они нашли пристанище в одном из монастырей Палестины, братия которого удержала их от вручения грамоты Патриарху Иерусалимскому Феодору,

«чтобы не возбудить подозрения в мусульманах, настроенных крайне враждебно к христианам... Когда посланные заявили, что они готовы принять и мученическую смерть, то им ответили, что дело идет не об их личной опасности, а о существовании Церкви в сарацинских владениях»^[5].

Встречи посланцев ни с Феодором Иерусалимским, ни с другими Патриархами — Александрийским Политианом и Антиохийским Феодоритом — не состоялось, но через братию палестинской обители посланцам были переданы ответное послание «восточных архиереев» Патриарху Тарасию с объяснением обстоятельств, которые воспрепятствовали их приезду на Собор в Константинополь, и соборное послание Патриарха Иерусалимского Феодора, которое, когда оно было оглашено на Соборе, воспринято было как исповедание веры всех Восточных Патриархов и возглавляемых ими Церквей. В нем, вслед за изложением догматов, утвержденных на шести Вселенских Соборах, представлено было учение о почитании не только икон, но и святых мощей:

«Как спасительные источники, Господь Христос даровал нам останки святых, источающие немощным многообразные благодеяния, изливающие благовонное миро и прогоняющие демонов... Вместе с ним мы поклоняемся и с любовью объемлем святые и честные иконы, то есть иконы воплотившегося ради нас Бога Слова, Господа нашего Иисуса Христа, приявшего зрак раба. Икона Его и изображение представляет образ не божества Его, нераздельно соединенного с нетленною плотию Его, потому что божественное естество невидимо и неописуемо, и не имеет облика... но мы поклоняемся образу человеческого естества Его, потому что, будучи Богом и невидимым, Он явился на земле, был видим, обращался между людьми, утомлялся и чувствовал голод и жажду, по закону воспринятого Им нашего естества. Итак, мы поклоняемся изображению Христа, то есть лица, которое соделалось видимым людям, хотя и не было отделено от невидимого Его божества, — да не будет, — но было соединено с Ним с самого зачатия... Поклоняемся также и оказываем почитание и иконе неизреченно родившей Его, непорочной Его Матери... Следует почитать и иконы святых апостолов, пророков и добропобедных мучеников, святых и праведных, как друзей Божиих. При этом мы относим честь не к веществу и краскам; но, при виде изображения, мысленно возносимся к первообразу и к нему относим должную честь... Хотя бы честные иконы были делом и неискусной кисти, их следует почитать ради первообраза»^[6].

На 7 августа 786 г. назначено было открытие Собора. Епископы, искренне придерживавшиеся иконоборчества, а также те, кто запятнали себя демонстративной приверженностью ереси и теперь опасались за свою участь, агитировали против почитания икон и против созыва Собора в войсках, где в офицерском корпусе по-прежнему преобладали ветераны победоносных войн, в которых они участвовали под командованием Константина Копронима, чьи религиозные воззрения они принимали без критики. И эта их агитация возымела действие: 7 августа, после открытия соборных деяний, в храм Двенадцати апостолов, где находились участники Собора, ворвались солдаты с обнаженными мечами, требуя распустить Собор, в противном случае угрожая расправиться с Патриархом, епископами, архимандритами и игуменами, которые также были приглашены участвовать в этом Соборе. Епископы-иконоборцы ликовали и рукоплескали, громко крича:

«Мы победили, мы победили!»^[7]

В храм Двенадцати апостолов ворвались солдаты с обнаженными мечами, требуя распустить Собор

Ирина вынуждена была приказать участникам Собора разойтись. Разошлись и взбунтовавшиеся солдаты, к которым присоединились епископы-иконоборцы, которые «вышли вон и кричали своим: ‟Мы победили!”»^[8]

Мятеж провалился. Святая Ирина пережила смертельную опасность, но не отступила от своего намерения созвать Собор. Только теперь она поняла, что Собору должна предшествовать политическая подготовка.

«Деньгами, обещаниями правительство переманило на свою сторону главную азиатскую армию, всегда завидовавшую войскам, составлявшим столичный гарнизон. Затем был объявлен большой поход против арабов. Первыми отправились в поход полки гвардии; в Константинополе их тотчас заменили отрядами, в преданности которых были уверены»^[9].

И все же Ирина и Тарасий не рискнули вновь созвать Собор в столице, где всегда в короткий срок могла собраться мятежная толпа. Он был проведен в городе I Вселенского Собора.

2. Состав Собора

Среди его участников в соборных «деяниях» на первое место поставлены представители Папы — «Петр, почтеннейший первопресвитер святейшей церкви Святого апостола Петра в Риме, и Петр, почтеннейший пресвитер, инок и игумен досточтимой обители Святого Саввы в Риме»^[10].

За ними уже следуют имена Тарасия, «блаженнейшего и святейшего архиепископа великоименитого Константинополя, нового Рима»^[11], — титул Патриарха тогда еще не стал вполне официальным, — и затем «Иоанн и Фома, почтеннейшие пресвитеры, иноки и местоблюстители апостольских кафедр Востока»^[12]. Остальные епископы представляли Константинопольский Патриархат, включая и его западные области: юг Италии, Сицилию и Сардинию, а также автокефальную Церковь Кипра. Последовательность их имен в перечне участников Собора воспроизводит диптих:

«Агапий, епископ Кесарии Каппадолкийской, Иоанн, епископ Ефесский, Константин, епископ Констанции, что на острове Кипре; Николай, епископ Кизический, Евфимий, епископ Сардский, Петр, епископ Никомидийский, Ставракий, епископ Халкидонский, Илия, епископ Критский, Епифаний, диакон Церкви Катанской, занимавший место Фомы, архиепископа Сардинии»^[13].

Имена пресвитеров и диаконов, представлявших своих отсутствующих на Соборе епископов, их «местоблюстителей», помещены в списке участников Собора в соответствии с местом этих Церквей в диптихе. Епископы, поименованные в списке первыми вслед за представителями Восточных Патриархов, носили титулы архиепископов и митрополитов, но в «Деяниях» они именуются наравне с прочими архиереями только «епископами». Традиционно VII Вселенский Собор именуется «Собором 350 отцов».

Традиционно VII Вселенский Собор именуется «Собором 350 отцов»

«Число присутствовавших отцов, — по словам В. В. Болотова, — колебалось (в действительности) между 330–367... Император и императрица лично не присутствовали; их представителями... были два сановника, Петрон и Иоанн»^[14], секретарем которых был назначен Никифор, впоследствии Патриарх Константинопольский, автор «Краткой истории», которая служит одним из основных источников эпохи Ираклидов и Исавров. В Соборе участвовало также несколько пресвитеров, нареченных в епископы, но еще не рукоположенных, со званием местоблюстителей своих кафедр, а также монахи, не имевшие епископской хиротонии. Под соборными актами поставлены подписи 131 игумена или их представителей. Эта особенность состава Вселенского Собора продиктована была тем обстоятельством, что значительную часть его отцов составляли епископы, в прошлом бывшие иконоборцами или имевшие общение с ними, в то время как монахи обнаружили исповедническую ревность в защите святых икон. К числу самых авторитетных монахов, участвовавших в Соборе, принадлежат игумен Студийского монастыря Савва и игумен саккудионского монастыря Платон. Председательствовал на соборных заседаниях Патриарх Тарасий.

3. Ход Собора

VII Вселенский Собор открылся в Софийском храме Никеи 24 сентября 787 г. Открывая Собор, его секретарь Леонтий огласил сакру — высочайшую грамоту «Константина и Ирины, правоверных императоров Римских, святейшим епископам, собравшимся на соборе в Никее». В этой грамоте коротко излагались события, предшествовавшие созыву Собора (Деяния, т. 4, с. 343).

В самом начале первого заседания встал вопрос о присутствии на нем епископов, по-разному скомпрометировавших себя участием в иконоборческих акциях, в особенности тех, которые вместе с солдатами, коих они подстрекали на бунт, сорвали открытие Собора годом раньше. Первыми были введены епископы Анкирский Василий, Мир Ликийских Феодор и Амморийский Феодосий. Они, вероятно, менее других были вовлечены в иконоборческую ересь и не участвовали в акциях, направленных на срыв Собора. Василий обратился к отцам Собора с покаянным словом, а затем «по тетрадке» (либеллос) зачитал заранее заготовленное исповедание веры, в котором излагались православные догматы в соответствии с учением предшествовавших Соборов; относительно почитания икон в «тетрадке» значилось:

«Приемлю также и честные изображения домостроительства Господа нашего Иисуса Христа, сделавшегося человеком ради нашего спасения, и иконы непорочной Владычицы нашей и Пресвятой Богородицы, божественных ангелов, и святых апостолов, пророков и мучеников и всех святых, лобызаю их и воздаю приличествующее им поклонение, отвергая и анафематствуя всей душею и всею мыслию неразумно собравшийся собор, названный седьмым, который однако ж люди правомыслящие законно и на основании канонов называют лжесобором, как чуждый всякой истины и благочестия»^[15].

Выслушав кающегося епископа, святой Тарасий сказал: «Весь этот священный Собор воссылает славу и благодарение Богу за это твое исповедание, которое ты представил кафолической Церкви» (Деяния, т. 4, с. 347).

Подобным же образом и епископ Мир Ликийских Феодор принес покаяние и прочитал по такой же «тетрадке» исповедание православной веры с анафематствованием иконоборческого собора и всех вообще иконоборцев и их лжеучения. Затем очередь дошла до епископа Амморийского Феодосия, который представился как «меньший из христиан» и затем зачитал составленное им исповедание с анафематствованием иконоборцев. Резюмируя произошедшее, Патриарх Тарасий сказал:

«Некогда злословившее Православие теперь сделались защитниками истины»^[16].

На его обращенный к участникам Собора вопрос «Согласны ли вы снова возвратить им их кафедры?»^[17] возражений не последовало.

Затем приведены были другие лица, а именно

«Ипатий, боголюбезнейший епископ Никейский, Лев, почтеннейший епископ Родосский, Григорий... Писинунтский, Лев... Иконийский, Георгий... Писидийский, Николай... Иерапольский и Лев... Карпатский»^[18].

Вина их была более тяжкой, чем уже восстановленных на своих кафедрах епископов Василия, Феодора и Феодосия. Из слов, с которыми обратился к ним Патриарх Тарасий, видно, что они участвовали в сговоре, направленном на срыв Собора, который пытались созвать годом раньше, что они тогда «собирались скрытно и тайно и строили ковы против истины»^[19]. В ответ на это обвинение епископ Родосский Лев сказал:

«Мы согрешили пред Богом и пред Церковию и пред этим святым Собором; потому что, по невежеству, впали в заблуждение и не имеем ничего в свое оправдание»^[20].

Покаяние принесли и другие приведенные на Собор епископы.

Никто из отцов Вселенского Собора не сомневался в том, что раскаявшихся в заблуждениях следует принимать в церковное общение, но встал вопрос о том, допустимо или нет принимать их в епископском сане, в особенности тех из них, которые хиротонисаны были, пребывая в ереси, и следует ли возвращать им кафедры, которые они фактически занимали, но хотя в соборных деяниях они именуются епископами с упоминанием их титулов, канонически, пребывая в ереси, они считались отторженными от православных престолов. Для того, чтобы в рассуждении на эту тему иметь твердую опору, на Соборе были зачитаны каноны (53 Апостольское правило, 8 правило I Вселенского Собора, 3 правило Ефесского Собора, 1 правило Василия Великого) и другие авторитетные тексты. Патриарх Тарасий нашел уместным применить по отношению к покаявшимся в приверженности иконоборческой ереси епископам 8-е правило Никейского Собора, согласно которому присоединяемые к Кафолической Церкви из «кафаров принимались в сущем сане», но епископ Катанский Феодор возразил, сказав, что «прочитанное правило не имеет никакого отношения» к иконоборческой ереси, потому что, как это было обозначено по ходу дискуссии на эту тему, новациане, или кафары, были не еретиками, а раскольниками, но святитель Тарасий находил, что этот канон можно применить и по отношению к тем еретическим епископам, которые не были ересиархами. Его поддержал местоблюститель Папы Адриана пресвитер Петр, сказав:

«Как говорят историки, святый Мелетий был хиротонисан арианами; но, взошедши на амвон, провозгласил слово ‟единосущный”; и хиротония его не отвергнута»^[21].

Обнаружившиеся в ходе дискуссии разногласия по вопросу о принятии епископов, ранее приверженных иконоборческой ереси, а также и тех из них, кто был рукоположен иконоборцами, явились отчасти следствием эволюции, которое претерпело к тому времени слово «ересь». В 1-м правиле Василия Великого еретиками названы гностики разных направлений, монтанисты, савеллиане, последователи Павла Самосатского, у которых не только хиротония, но даже и Крещение действительными не признаются, и поэтому приниматься в Православную Церковь они должны по первому чину, чрез Крещение; прочих отступников от Кафолической Церкви Василий Великий называет уже раскольниками, среди которых он упоминает и ариан, и самочинниками, предусматривая для их присоединения второй и третий чин — Миропомазание или только покаяние. Но со временем слово ‟ересь” стало прилагаться ко всякому отступлению в вероучении, а не только в его основах, как у святого Василия. При этом Церковь сохранила градацию отступнических сообществ, как она обозначена была у Василия Великого, по существу. Парадоксальным образом это выразилось уже в тексте 95 правила Трулльского Собора, в котором несторианство названо ересью, но при этом присоединяемые из несториан принимались по третьему чину — через покаяние, а следовательно, несторианские священнослужители в случае их присоединения принимались, как они и ныне принимаются, в сущем сане.

 

    

Отцы VII Вселенского Собора в своих рассуждениях о способе принятия иконоборческих епископов испытывали некоторую неуверенность по причине главным образом терминологической, но в конце концов они согласились с позицией святителя Тарасия, суть которой заключалась в том, что ересь иконоборческая не более чужда Православию, чем ересь несториан, и не может рассматриваться наравне с гностическими ересями, и в завершении дискуссии отцы Собора решили принять покаявшихся епископов в сущем сане, с возвращением им их кафедр.

На втором соборном заседании, состоявшемся 26 сентября, рассматривалось дело епископа Григория Неокесарийского. Он, в отличие от воссоединенных с Кафолической Церковью бывших иконоборцев, не пришел на Собор по собственной воле, но был приведен по распоряжению высочайшей власти. Григорий в свое время был одним из самых видных участников иконоборческого собора 754 г. и, как он сам признал, ко времени открытия Собора в Никее не пришел еще к убеждению в правоте учения о почитании икон: обращаясь к председательствовавшему святителю Тарасию, он сказал, что он до последнего момента не знал, в чем истина, и что, только уже оказавшись среди отцов Собора, он убедился в том, что исповедуемое ими учение о почитании икон и есть истина. Окончательное рассмотрение дела епископа Григория было перенесено на следующее заседание Собора.

Тем временем решено было огласить греческий перевод латинского послания Папы Адриана, адресованного «императорам и победоносцам... Константину и Ирине»^[22], а затем также его послание Патриарху Тарасию. Оба эти документы прочитаны были с купюрами^[23]: опущены были самые притязательные места из них и оскорбительные замечания в адрес Патриарха Тарасия. В отредактированном тексте соборных деяний пропущенные при чтении места были восстановлены. После оглашения посланий Папы Адриана члены Собора выразили свое согласие с содержанием этих посланий — ввиду упомянутых купюр, соборное одобрение относилось исключительно к выраженному в них православному учению о почитании икон.

Третье заседание Вселенского Собора состоялось 28 сентября. В самом его начале исполнявший должность соборного секретаря скевофилакс столичного Софийского собора диакон Димитрий сказал:

«Так как в предыдущее заседание святой великий Вселенский Собор, следуя отеческим и церковным определениям, положил принимать обращающихся от ереси, а также и хиротонисанных еретиками, но держащихся православного учения; то епископы, уже прочитавшие православные свои исповедания, стоят пред дверьми и просят позволения войти и быть судимыми по вашему усмотрению»^[24].

Собор единодушно позволил им войти.

Затем отцы Собора вернулись к рассмотрению дела епископа Неокесарийского Григория, начатому на предыдущем заседании и прерванном оглашением посланий Папы. Григорий, по требованию председателя, зачитал составленную им «тетрадку», содержавшую исповедание православного учения о почитании икон, аналогичное тем, которые представлены были ранее другими приносившими покаяние епископами. На вопрос Патриарха Тарасия: «Ты от чистого сердца исповедуешь это?» Григорий сказал:

«Во имя Божие и твоими святыми молитвами и молитвами святых отец, в чистом сознании и от всей чистоты сердца, исповедую и прошу ваше блаженство и весь этот святый и священный Собор молиться за меня грешного»^[25].

Патриарх Тарасий напомнил о том, что во время гонений на иконы некоторые из еретических епископов дерзали поднимать руку на православных, добавив к сказанному, что, согласно апостольским правилам,

«если епископ нанес какие бы то ни было удары или мучения мужам богобоязненным и притом терпевшим тогда преследование; то он недостоин епископства»^[26].

Григорий в свое оправдание поспешил сказать:

«Ни один человек не обвинит меня, чтобы я бил или наказывал кого-либо... Ни в богоспасаемом и царствующем городе, ни на моей стороне ни один человек не подвергался от меня преследованиям»^[27].

Большинство участников Собора удовлетворились этим объяснением и согласно изрекли:

«Если это так, то пусть он будет принят на свое место»^[28].

Но тут слово взял игумен Студийского монастыря преподобный Савва:

«Архиереи заявили, что он начальник ереси, между тем святый отец наш Афанасий в послании к Руфиниану говорит, что начальников ереси достаточно принимать только на покаяние»^[29].

Ему возразил епископ Констанции Кипрской Константин:

«Ювеналий и окружавшие его епископы были начальниками разбойничьего собора (бывшего в Эфесе — В.Ц.), но на четвертом Соборе были приняты»^[30].

Состоявшаяся вслед затем полемика вновь обнаружила наличие разных позиций участников Собора по вопросу о принятии в сущем сане епископов, в прошлом отличившихся своей особой приверженностью к иконоборческой ереси, причем тут уже дело было не в терминологических расхождениях об интерпретации канонов, какие имели место при обсуждении участи тех иконоборцев, которые оказались в лагере еретиков по инерции. Одну точку зрения, которую можно обозначить как икономическую, представляли по преимуществу епископы, другую, проникнутую духом акривии, — архимандриты, игумены, монахи. Наиболее последовательным образом икономию по отношению к кающимся обнаруживал сам председатель Собора святитель Тарасий. Характеризуя мотивы его снисходительности к падшим, В. В. Болотов писал:

«Ему, государственному человеку, ясна была сложная природа иконоборчества, как явления только отчасти церковного. Опыт 6–7 августа 786 г. показал, что иконоборцы церковные могли найти себе неслабых союзников в иконоборцах политических. Было поэтому, с точки зрения церковно-политической, …желательно, чтобы единство церковное объяло всех, чтобы не осталось лиц, имевших побуждения... агитировать так, как это сделали ‟немногие” в 786-м г. ... Точка зрения строгих была исключительно церковная. ...Пред лицом Церкви стояли согрешившие против нее; к ним и должно применить существующие правила Церкви о согрешающих... Во главе строгих ясно выделялся бывший антиохийский синкелл Иоанн, которого... поддерживали и игумены»^[31].

Голос епископата имел решающее значение для принятия соборных решений, поэтому и вопрос о епископах, принесших покаяние в отступничестве, включая и Григория Неокесарийского, был решен в духе икономии.

В тот же день были оглашены послания Патриарха Тарасия «архиереям и священникам Антиохии, Александрии и Святого Града»^[32] и ответные послания восточных архиереев и отдельно Патриарха Иерусалимского Феодора, адресованные Патриарху Тарасию. Участники Собора выразили согласие с богословием этих документов, с содержащимся в них православным учением о почитании икон.

На 4-м заседании, состоявшемся 1 октября, были зачитаны библейские и святоотеческие тексты, на которых основано учение о почитании святых икон, в частности, соответствующие места из Исхода (24, 17–22), Чисел (7, 88–89), Иезекииля (41, 1, 15, 19), Послания к Евреям (9, 1–5), а также отрывки из творений святых Афанасия Великого, Василия Великого, Григория Богослова, Иоанна Златоуста, Григория Нисского, Кирилла Александрийского, Нила Синайского и других отцов, отрывок из жития Марии Египетской, цитаты из повествований о подвигах мучеников и мучениц, оглашено было и 82 правило Трулльского Собора, очевидным образом свидетельствующее о церковном почитании икон.

Следующее, 5-е заседание, созванное 4 октября, посвящено было чтению исторических свидетельств об иконах и разоблачению иконоборческих фальсификаций авторитетных текстов, содержащих упоминания о почитании икон.

На 6-м заседании, состоявшемся 5 октября, было зачитано определение еретического собора 754 г., положениям которого тут же давалось опровержение. Текст иконоборческого определения оглашал воссоединенный с Кафолической Церковью епископ Неокесарийский Григорий, один из деятельных участников собора иконокластов, а опровержения, заранее составленные, читал диакон Епифаний.

4. Соборный орос и заключительное заседание Собора

Важнейшее, 7-е, заседание Собора состоялось 13 октября. На нем был зачитан проект догматического ороса о почитании икон, в котором вслед за символом веры в редакции II Вселенского Собора и кратким изложением учения предыдущих Соборов говорится:

«Мы неприкосновенно сохраняем все церковные предания, утвержденные письменно или не письменно. Одно из них заповедует делать живописные иконные изображения; так как это согласно с историею евангельской проповеди, служит подтверждением того, что Бог Слово истинно, а не призрачно вочеловечился... На таком основании мы... определяем, чтобы святые и честные иконы предлагались (для поклонения) точно так же, как и изображение Честного и Животворящего Креста, будут ли они сделаны из красок или (мозаических) плиточек или из какого-либо другого вещества, только бы сделаны были приличным образом, и будут ли находиться в святых церквах Божиих, на священных сосудах и одеждах, на стенах и на дощечках, или в домах и при дорогах, а равно будут ли это иконы Господа и Бога и Спасителя нашего Иисуса Христа, или непорочной Владычицы нашей святой Богородицы, или честных ангелов и всех святых и праведных мужей. Чем чаще при помощи икон они делаются предметом нашего созерцания, тем более взирающие на эти иконы возбуждаются к воспоминанию о самых первообразах, приобретают более любви к ним и получают более побуждений воздавать им лобызание, почитание и поклонение (проскинезис), но никак не то истинное служение (латриа), которое, по вере нашей, приличествует одному только божественному естеству. Они возбуждаются приносить иконам фимиам в честь их и освещать их... потому что честь, воздаваемая иконе, относится к ее первообразу, и поклоняющийся иконе поклоняется ипостаси изображенного на ней»^[33].

Поклоняющийся иконе поклоняется ипостаси изображенного на ней

Согласно сложившейся традиции, за изложением православного учения следовало определение о санкциях противящимся ему:

«Определяем, чтобы таковые, если это будут епископы или клирики, были низлагаемы, если же будут иноки или миряне, были бы отлучаемы»^[34].

Затем провозглашены были персональные анафемы:

«Святая Троица низложила учение трех. Анастасию, Константину и Никите, преемственно занимавшим Константинопольскую кафедру, как бы новым Арию, Несторию и Диоскору, анафема!»

Поименно были анафематствованы еще несколько ересиархов и еретиков. Анафематствован был и собор 754 г. — «ужасное соборище, вооружившееся против честных икон»^[35]. Отцы VII Вселенского Собора провозгласили многолетие императорам Константину и матери его Ирине и «вечную память» трем выдающимся защитникам икон: святым Герману Константинопольскому, Иоанну Дамаскину и Георгию Кипрскому.

8-е и последнее заседание Собора состоялось 23 октября, и не в Никее, но в столице, в Мангварском дворце, в присутствии императоров Константина и Ирины, придворных, правительственных и военных чинов. После того как был оглашен принятый накануне догматический орос, императоры обратились к отцам Собора с вопросом:

«Пусть скажет святый и вселенский Собор, по общему ли вашему согласию провозглашено прочитанное определение».

В ответ епископы воскликнули:

«Мы так веруем, все так думаем и все подписали его по общему одобрению. Это вера апостольская, это — вера православная, эта вера утвердила вселенную. Веруя во единого Бога, в Троице воспеваемого, мы с любовию принимаем честные иконы Его; думающие иначе да будут анафема; мыслящие иначе да будут изгнаны из Церкви»^[36].

Еще раз были провозглашены персональные анафемы ересиархам. Патриарх Тарасий «поднес императорам прочитанный том определения и вместе со всем Собором просил запечатлеть его и утвердить своими благочестивыми подписями»^[37]. Подписи правителей были начертаны. Во дворце раздались аккламации в честь императоров, завершившиеся обращением к Богу: «Царь небесный! Сохрани царей земных»^[38]. По указанию императоров, зачитаны были святоотеческие свидетельства в защиту почитания икон — те, что раньше были оглашены в Никее.

5. Каноны VII Вселенского Собора

VII Вселенский Собор издал 22 правила. В составленных «деяниях» Собора время и ход работы над ними не отражены. Они помещены в готовом виде, вслед за кратким изложением заключительного торжественного заседания в императорском дворце. Этими правилами Собор восполнил к тому времени уже сложившийся в своей основе канонический корпус. Западная Церковь приняла их не сразу, но столетие спустя, в конце IX века, когда они вместе с деяниями Собора были переведены на латинский язык библиотекарем Папы Иоанна VIII Анастасием.

 

    

В 1 каноне Собора содержится требование, чтобы все, кто принял «священническое достоинство», знали и свято хранили прежде изданные правила, которые ниже обозначены следующим образом:

«Всецелое и непоколебимое содержим постановление сих правил, изложенных от всехвальных апостол, святых труб Духа, и от шести Святых Вселенских Соборов, и поместно собиравшихся для издания таковых заповедей, и от святых отец наших».

Здесь особую важность имеет упоминание шести Вселенских Соборов, поскольку таким образом признается за Трулльским Собором статус Вселенского Собора, ибо VI Вселенский Собор на первой своей сессии, состоявшейся в 680-м г., канонов не издавал, но они составлены были на Трулльском Соборе. В нем Православная Церковь, в соответствии с 1 правилом VII Вселенского Собора, видит продолжение VI Вселенского Собора, в то время как Западная церковь считает его всего лишь одним из Поместных Соборов Восточной Церкви. Утверждаемое в 1 каноне преемство с предыдущими Соборами имеет значение, выходящее за рамки только канонической области Предания, но выражает общий принцип хранения Церковью всего Священного Предания, которое дано ей в Божественном Откровении.

Ряд правил VII Вселенского Собора относится к поставлению епископов и клириков. Так, во 2 каноне установлен образовательный ценз для кандидатов во епископы. Правило требует от них твердого знания Псалтыри, а также хороший навык в чтении Священного Писания и канонов. Требования относительно богословских познаний епископов, выраженные в этом правиле, невысоки. Вальсамон объяснял это трудными обстоятельствами, в которых жила Православная Церковь в иконоборческую эпоху, предшествовавшую созыву VII Вселенского Собора. Отцы Собора в 3 правиле, подтверждая прежние каноны, постановили считать недействительным всякое избрание клириков, совершаемое «мирскими начальниками». В 3 правиле также воспроизводится указание на порядок поставления епископа собором области во главе с митрополитом, который установлен 4 правилом I Вселенского Собора и рядом других канонов.

4, 5 и 19 правила содержат указания на прещения, которым подлежат виновные в грехе симонии, причем в 19 каноне в одном ряду с симонией поставляется и пострижение монахов за мзду. В 5 правиле речь идет не о поставлении за мзду в собственном смысле слова, а о более тонком грехе, суть которого так излагает епископ Никодим (Милаш) в своем толковании этого правила:

«Опять – новый вид симонии, против которой говорит это правило. Были из богатых семейств такие, которые, прежде вступления в клир, приносили в ту или другую церковь денежный дар, как благочестивое приношение и дар Богу. Сделавшись клириками, они забыли свое благочестие, с каким приносили свой дар, но выставляли это как некую заслугу пред другими клириками, которые без денег, но по заслугам получили церковный чин»^[39].

Резюмируя санкцию, предусмотренную этим правилом, епископ Никодим писал:

«Правило определяет, что за такое хвастовство таковые должны быть низведены на последнюю степень их чина, следовательно, должны быть между равными по чину последними, как бы искупая грех гордости»^[40].

Темой нескольких канонов VII Вселенского Собора является образ жизни клириков. В соответствии с 10 правилом, клирик обязан устраняться от мирских занятий:

«Аще же кто обрящется, занимающий мирскую должность у глаголемых вельмож: или да оставит оную, или да будет извержен».

Нуждающимся в средствах клирикам, которые имеют недостаточный доход от приходского служения, канон рекомендует:

«Лучше же да идет учити отроков и домочадцев, читая им Божественное Писание, ибо для сего и священство получил».

В 15 правиле клирикам воспрещается совершать ради дополнительного дохода служение в двух церквах, «ибо сие свойственно торговле и низкому своекорыстию, и чуждо церковнаго обычая». Если приход не в силах содержать клирика, ему указывается в правиле на возможность добывать средства к существованию иным образом, но, разумеется, не теми профессиями, которые несовместимы со священством:

«Ибо что для низкия корысти в церковных делах бывает, то становится чуждым Бога. Для потребностей же сея жизни есть различныя занятия: и сими, аще кто пожелает, да приобретает потребное для тела. Ибо апостол рек: требованию моему, и сущим со мною, послужисте руце мои сии (Деян. 20, 34)».

В порядке исключения 15 правило дозволяет служение в двух церквах, но только там, где причина этого не в корысти клирика, «а по недостатку в людях». Согласно 16-му правилу, клирикам возбраняется щегольство и пышность в одежде. 22 канон Собора гласит:

«Священническое житие избравшим, не совсем позволительно ясти наедине с женами, а разве купно с некоторыми богобоязненными и благоговейными мужами и женами, дабы и сие общение трапезы вело к назиданию духовному».

Несколько правил VII Вселенского Собора относятся к тематике, связанной с монашествующими и монастырями.

В 17 правиле монахам воспрещается, «оставив свои монастыри», «созидати молитвенные дома, не имея потребнаго к совершению оных». Тем же, которые располагают для такого строительства достаточными средствами, правило предписывает доводить начатое строительство до завершения.

В 18 правиле, во избежание могущего возникнуть соблазна, строго запрещено держать в архиерейских домах («епископиях») и в монастырях (подразумеваются мужские обители) женщин. Более того, в этом каноне содержится также запрет встречаться епископам и игуменам с женщинами, когда во время путешествия они остановятся в каком-либо доме, где находятся женщины. В этом случае женщине предписано: «да пребудет особо на ином месте, доколе последует отшествие епископа, или игумена, да не будет нарекания».

Исходя из тех же соображений предотвращения соблазна, отцы Собора в 20 правиле воспретили существование так называемых двойных монастырей, когда при одном храме устраивалось две обители – мужская и женская, в этом же каноне запрещается монахам и монахиням беседовать наедине. Перечисляя далее другие случаи, которые могут послужить соблазном, отцы Собора изрекли:

«Да не спит монах в женском монастыре, и да не яст монахиня вместе с монахом наедине. И когда вещи, потребные для жизни, со стороны мужеской приносятся к монахиням: за вратами оныя да приемлет женскаго монастыря игумениа с некоею старою монахинею. Аще же случится, что монах пожелает видети некую родственницу: то в присутствии игумении с нею да беседует, не многими и краткими словами, и вскоре от нея да отходит».

Право поставлять клириков на священнослужительские и церковнослужительские степени принадлежит епископу, но в монастырях хиротесию могут совершать и их настоятели: «аще сам игумен получил рукоположение от епископа в начальство игуменское, без сомнения, уже будучи пресвитером» (14 правило). В этом каноне говорится также о том, что только посвященным лицам дозволяется читать с амвона.

12 и 13 правила воспрещают отчуждать церковное имущество. Церковных вещей, согласно этому правилу, нельзя ни продавать, ни дарить, ни отдавать в заклад. Для надлежащего хранения церковного имущества во всех епархиях, в соответствии с 11 каноном VII Вселенского Собора, должны быть экономы. Эту должность предусматривало уже ранее изданное 26 правило Халкидонского Собора.

6 канон предусматривает ежегодно созывать собор епископов в каждой церковной области, которые в ту пору возглавлялись митрополитами. В случае, если бы местные гражданские начальники воспрепятствовали епископу явиться на собор, то, согласно этому правилу, они подлежали за таковые деяния отлучению.

7 правило предусматривает, чтобы во всех храмах полагались святые мощи:

«Аще которые честные храмы освящены без святых мощей мученических, определяем: да будет совершено в них положение мощей с обычною молитвою».

Это правило явилось реакцией на кощунственные деяния иконоборцев, которые выбрасывали из церквей мощи мучеников. В древности, а так же, как это видно из данного канона, еще и во времена VII Вселенского Собора, при освящении храмов полагали мощи исключительно мучеников, но впоследствии стали употреблять для этого и мощи святых иных ликов: святителей, преподобных.

В 8 правиле Отцы Собора повелевают отлучать от церковного общения лиц «еврейскаго вероисповедания», которые «возмнили ругатися Христу Богу нашему, притворно делаяся христианами, втайне же отвергаяся Его», но «кто из них с искреннею верою обратится, и исповедует оную от всего сердца», надлежит «сего принимати и крещати детей его, и утверждати их в отвержении еврейских умышлений». Одной из причин притворного принятия христианства было, как пишет епископ Никодим (Милаш), то обстоятельство, что

«вследствие одного закона императора Льва Исаврянина... евреи принуждены были креститься и, следовательно, из страха должны были принимать христианскую веру. А это было противно духу христианства, которое осуждает всякое насилие человеческой совести и вообще осуждает всякий род вероисповедного прозелитизма»^[41].

Как известно, сочинения еретиков после издания Миланского эдикта истреблялись государственной властью, когда носители ее были православными и защищали Церковь, но VII Вселенский Собор своим 9 правилом постановил, чтобы сочинения иконоборцев впредь не сжигались, а вместе с остальными еретическими книгами хранились в патриаршей библиотеке.

***

Собор, созванный в Никее в 787-м г., оказался последним в ряду Соборов, признанных Вселенскими Православной Церковью. Таким образом, история Церкви знает семь Вселенских Соборов. В церковном народе бытует мнение, согласно которому Соборов не может быть более семи, значит, с одной стороны, нельзя впредь признать вселенским еще один из прежде состоявшихся Соборов, а с другой — в будущем невозможен созыв нового Вселенского Собора. В православной богословской литературе нашего времени почти невозможно встретить точку зрения, догматизирующую седмеричное число Вселенских Соборов. И все же уязвимая спекулятивно мысль о невозможности быть восьмому Собору не была опровергнута более чем тысячелетней историей Церкви.