НОЧЬ
Ночь говорила уже не раз:
«Жди, не к тебе — за тобой приду».
Не признавалась, в каком году.
Лет через пять? Через год? Сейчас?..
Но, разумеется, не лгала,
Глядя луной сквозь моё окно —
Прямо в глаза, в глубину, на дно —
В душу, раздетую догола.
И понимала душа всегда:
Дни мимолётны, и только ночь
Не убегает куда-то прочь,
А по пятам за мной — сквозь года.
И неотступно глядит в меня,
И обнажать продолжает суть,
Будто верша надо мною суд.
Судного в предвосхищенье дня.
ВИНА
Памяти поэта Татьяны Кирпиченко
Живым остаётся порою лишь крест вины.
За тех, у кого уже отняты свет и воздух;
Кто больше не может смотреть на ночные звёзды,
Топтать эту землю — и жизни не знать цены...
Хочу о прощенье молиться, вину храня —
Как то, что извечно присуще всему живому.
А Бога — совсем по-ребячески, по-земному —
Всё спрашиваю:
«Почему Ты взял не меня?»
Но Бог сохраняет молчанье... А где-то там,
Где Светом нездешним наполнен — дух, а не воздух;
И где за живущих просить никогда не поздно;
И где для молитв — не от этого мира храм, —
Умершие молятся. Здесь, на земле, нужна
На это надежда, хотя бы и небольшая.
А знать не дано. Я живу, ничего не зная —
Лишь чувствуя: это мой крест и моя вина...
ПОКА УМИРАЮТ ДРУГИЕ
А надо держаться: иного-то выхода нет.
По-божески — нет никакого...
Пытаюсь держаться хотя бы за воздух и свет.
По сути — за честное слово.
По сути, имея лишь честное слово одно,
Держаться — на нём-то и надо.
А что остаётся, иного когда не дано
И смерть сторонится, хоть рядом?
Она сторонится до срока меня — ну и пусть.
Я помню, что наше свиданье
Должно состояться.
А я до тех пор продержусь —
На слове-то, на обещанье.
И слово даю, что вина, оставаясь на мне,
Искупится рано иль поздно.
Пока умирают другие, живучей вине —
Со мною держаться за воздух.
НЕ ПОМОЖЕТ
Ни слезы, ни молитвы о ближних
Из души пересохшей не выжмешь...
Вместо этого на устах —
Лишь ответа последнего слово.
И оно неизменно готово
На мой собственный риск и страх
С них сорваться, как только к ответу
Призовут меня с этого света —
Для Суда призовут на тот.
А скажу я в своё оправданье —
Только правду. Но даже признанье
Не поможет и не спасёт.
Суд, чем ближе, тем видится строже.
Там хоть что-то мне разве поможет?
Тяжелее-то нет греха:
Жизнь прожить без малейшего толка,
Из-за правды реветь, да и только.
Ради ближних — душа суха...
ВРЕМЯ КАК ДОЛГ
Делать больно тем, кого ты любишь...
Наказанье? Чья-то шутка злая?
Знать, что дорогие сердцу люди
Как болезнь тебя переживают.
Постоянно помнить: людям этим
Без тебя гораздо было б легче.
А с тобою...
Только ты в ответе —
Ты! — за то, что Время их не лечит.
Время норов твой зачем-то терпит.
Как и те, что от тебя устали...
И оно лишь приближает к смерти,
Но не избавляет от печали.
Ни тебя, ни тех людей, что жизни —
Целой жизни — для тебя дороже.
Ты в долгу.
И Время долгом виснет...
Научи добро им делать, Боже!
ЯД
Господи, сколько ещё ни осталось бы яда,
Что изнутри прожигает мне душу насквозь, —
Дай не пролить на кого бы то ни было рядом,
Дай удержать, чтоб ни капельки не пролилось.
Эту отраву допью, не особенно мучась:
Мне-то привычен её раздражающий вкус.
Только не выплеснуть бы, принимая как участь, —
Не отравить бы кого-то, пока я травлюсь.
Так упоённо травлюсь, что, пожалуй, не надо
Противоядия. И не поможет совсем...
Против себя не бывает лекарства, а яда —
Господи, дай мне допить, не делиться ни с кем.
ЧТО УСПЕЮ
Только подумаю, сколько всего
Остаётся не сказано и не услышано —
В сердце, в себе.
Но себя самого
И не выразить больше:
Ни словом возвышенным,
Ни полушуткой, ни крепким словцом...
Ни стихами, ни прозой...
Ни криком, ни шёпотом...
Слово не мерится силой с концом
Бытия, с глубочайшими — памятью, опытом.
С ними — душе оставаться душой.
Суесловный отринув язык ради Вечности,
Всё до конца осмыслять ей самой.
А затем — обессмысливать до бесконечности...
СОНЕТ-ЭПИТАФИЯ
Мама, конечно, ты не поверишь...
Только меня-то убили, мама.
Впрочем, невелика и потеря.
Это не повод совсем для драмы.
Даже для грусти — ни в коей мере.
Так что условимся: слёз — ни грамма.
Дело в ошибке природы, мама!
Впрочем, ты всё равно не поверишь...
Ты бы и слушать не захотела
Тех, кто увидел во мне ошибку
И убеждён, что убил — за дело.
Мама, отважимся на улыбку!
Нужно, родная, не так уж много,
Чтобы поверить в замысел Бога.
***
Никогда не поймут, не простят...
Это всё же не боги, а люди.
Кто руками их был на кресте распят, —
Понимает, прощает, любит.
Он прощает — а я среди тех,
Кто меня не простит.
Распинаю
Вместе с ними, вбивая гвоздём свой грех.
Вся любовь Его — рана сквозная...
Вся пробита гвоздями грехов!
Ты прости хоть за то меня, Боже,
Что — с креста не сходя — возлюбить готов,
А душа моя ищет всё новых слов,
Но для тех, кто простить не может.
ПО-РУССКИ
Не сумею оставить России хотя бы спасибо
В виде искренне пламенной патриотической песни.
Я умру как живу: неприкаянно и некрасиво.
И ни словом отблагодарить не сумею, хоть тресни.
Но Россия не треснет.
И слов от меня ей не надо.
Ни любовных, ни прочих...
Она вообще не услышит...
А какая бы всё-таки в сердце вселилась отрада,
Если б слово такое нашлось — и сильнее, и выше
Всех моих неуместно, не вовремя сказанных прежде!
Настоящее слово — моей настоящей России!
Здесь не только моей не дано было выжить надежде.
Здесь не только меня о любви никогда не просили.
Здесь спасаются — верою в Бога.
И верою в Слово.
В то, что Слово и было у Бога, и с Богом, и Богом...
Не сумею спасибо сказать — сокрушаюсь я снова.
Так успеть бы — по-русски — о главном своём, о немногом.
***
В такой никому не понятной стране
Живу никому не понятною жизнью.
Не тем ли близка моя родина мне,
Что я понимания так же не мыслю
Ни в ком никогда и нигде повстречать?
Одно неподдельное недоуменье...
Как будто на мне — отчужденья печать.
Россия, ты вечно в кругу отчужденья,
Не познанная из народов никем.
Хоть целому миру, как книга, открыта,
Но мир-то тебя не умеет совсем
Читать. А тобой — прощено и забыто...
Отчизна моя! Ты меня научи —
Бывая великой, бывая убогой,
Забыв, где от собственной тайны ключи, —
Искать понимания только у Бога.
МОЛЧАНИЕ
Ты молчишь, и для меня Твоё молчание —
Как суровый, беспощадный приговор.
Я боюсь его — уже теперь, заранее.
Будто слышу... Будто знаю с давних пор...
Будто главное давно мне было сказано:
В умолчаниях, в подтексте, между строк.
И душа моя уже теперь наказана
Ожиданием: вот-вот наступит срок
Исполнения того, что мной прочитано
И осмыслено в молчании Твоём.
Сохраняемом поныне...
И кричит оно —
Прямо в душу, и всё время об одном.
А точнее говоря — всю вечность вечную.
А ещё точнее — прямо из души...
Ты её не милуй, Господи, увечную.
Но молчанием Своим не оглуши.
БЕЗ МУЗЫКИ
Ты снова молчишь, фортепьяно. Уже давно.
И в этом молчании слышится до сих пор
Желание высказать всё, что тебе дано —
Услышать во мне.
И желание — и укор.
Давно и безмолвно меня укоряешь в том,
Что вынужден — всё понимая во мне — молчать.
С подобною пыткой ты так хорошо знаком,
А я повторяю. Пытаю тебя опять.
Ты слышишь, как я продолжаю пытать себя.
И молча терплю, повторяя твои черты.
И оба не знаем мы, сколько ещё, терпя,
Нам выслушать этой рыдающей немоты.
ДУША И ЧАЙ
Все мои вопросы — без Твоих ответов,
Боже, — трепетание души.
Как свеча, трепещет.
Как свеча, согрета
Лишь Твоею близостью в тиши.
Чай не помогает. Согревая тело,
Душу оставляет при своём.
При своих вопросах...
Никакого дела
Телу нет, что мы с Тобой вдвоём.
И ему не слышно Твоего молчанья.
Вновь себе заваривает чай...
А душе не нужно никакого чая,
Только Ты её не оставляй.
ЗА ЧАЕМ С СУДЬБОЙ
Пью чай, заедая конфетами безнадёгу...
А где-то за кромкою кружки, за краем зренья —
Неявственно, неощутимо и понемногу —
Судьба принимает опять за меня решенье.
Пока не известное мне. Но уже такое,
Какое нельзя изменить, отменить, отсрочить...
А нужно исполнить. И нет на душе покоя.
Конфеты не радуют. Хоть и вкусные очень...
Как будто горчит безотчётное пониманье,
Что я ничего не решаю.
Не я решаю.
И где-то за краем души не узнать заранее,
Какой преисполнюсь решимости, выпив чаю.
НЕВЫРАЗИМОСТЬ
Какою-то нескáзанною правдой
Терзается душа.
Но ею же — как высшею наградой
Безмерно дорожа.
И кажется, чем тягостнее мука,
Тем больше ты готов —
Фальшивого не проронив ни звука —
Терпеть без лишних слов.
Терпеть, не в силах выразить ту тайну,
Чьей сам разгадки ждёшь.
Замкнув и рот и душу, чтоб случайно
Не разразилась ложь.
Для правды, что вовеки несказáнна,
Свобода ото лжи —
Словами наносимого изъяна —
Оплачена терзаньями души.
УЧУСЬ МОЛЧАТЬ
Учусь молчать.
А слово просит выхода.
Как выплеска желанного — душа.
В молчании пока не вижу выгоды —
И приучаюсь трудно, не спеша.
В молчании пока не вижу толку я,
Но мне сказали: должен выйти толк.
Ученье предстоит, наверно, долгое,
Коль дух не обнищал и не умолк.
А помню, что блаженны духом нищие,
Что Царствие Небесное — для них.
Доступно, значит, им искусство высшее,
Чем с моего ума сходящий стих.
Найдёт он на меня — и как без слова-то?
Попробуй тут ни слова не скажи...
И глупый дух мой ропщет — зло и молодо, —
Пока учусь, как переплавить в золото
Молчания — всю кровь моей души.
ЗВУКИ ТИШИНЫ
Стали тоньше различимы звуки тишины.
Или слух из-за молчанья сделался острей?..
Очень кстати: звуки эти мне как раз нужны,
Чтоб хотя бы с тишиною говорить своей.
Чтоб улавливать дыханье ветра за окном.
Отвечать ему биеньем сердца своего.
Понимать, что вместе с ветром мы ещё живём.
Кроме этого, не нужно больше ничего.
Ничего не нужно ветру, только бы дышать.
Ничего не нужно сердцу, только бы во мне
Всё стучать, напоминая, что жива душа.
Что жива и не оглохла в этой тишине.
Я прислушиваюсь к пульсу сердца своего.
А слова приходят сами, встраиваясь в ритм.
Кроме этих слов, не нужно больше ничего.
В них ко мне приходит Бог.
Мы молча говорим.
ВОЛШЕБСТВО
Волшебство совершается и через боль.
Никуда не спеша — и почти не дыша, —
Пережду её приступ. Владенье собой —
Тот единственный навык, который душа
Для такого усвоила. Хоть и с трудом.
Отказавшись от мысли себя изменить.
Ничего не исправишь... И дело не в том.
Надо вслушаться в боль, что струною звенит
В средоточье моём. Переходит в тетрадь,
Превратясь в наболевшие правдой слова.
Ради Бога и правды с собой совладать —
И вся суть открывается, вся благодать
Совершаемого надо мной волшебства.
БАНАЛЬНАЯ РИФМА
Ты учишь меня не такой любви,
Что раны душевные мне залечит.
А той, что смертельна — но смерти крепче.
И дух возрождает мой — на крови.
Банальная рифма: «любовь» и «кровь».
Но это скрещение не случайно.
Крещения в нём боевого тайна,
Какое выдерживать — вновь и вновь.
И выдержу, Господи: я держусь.
Тобой, за Тебя...
На любви и вере...
Учусь — на высоком Твоём примере.
И пусть непомерно высок он, пусть.
Превыше всего — как Ты Сам привык —
Пребуди во мне, как Еси, как можешь.
Каким возлюбил Тебя, Святый Боже,
Любовью проверенный ученик.
Ещё приучаться мне к высоте,
Удерживаясь на столпе — и в ритме.
На этой до боли банальной рифме.
На вечном, бессмертном её кресте.
Татьяна Ярышкина родилась в городе Котласе Архангельской области. Печаталась в литературных альманахах «Белый бор», «Перекличка» и «Невский альманах», журналах «Знай наших», «Арт», «Мир Севера», «Ротонда», «Начало
века», а также в ряде газет. Кроме того, подборки стихов были опубликованы
на сайте «Российский писатель», а также на сайтах журнала «Невечерний свет»
и газеты «День литературы». Является автором стихотворных сборников
«Дуэль» (2017) и «Верблюжьи мотивы» (2019). Стихи вошли в шорт-лист VI Международного литературного тютчевского конкурса «Мыслящий тростник» (2018).
