1
Райский уже фамилией своей наводит на определённые ощущения…
Учёба в университете и недолгая армейская служба заканчиваются вольным существованием в недрах золотой молодёжи: с музицированием, сочинением романа о жизни.
Жизнь выльется из разных источников, заполняя русла романа: не того, который пишет Райский, но того, что сочиняет Гончаров.
…вечно молодое вдохновение и жизненная усталость, сквозящие в глазах Райского; сильно сделанный Волохов, точно вторгающийся в жизнь из бунта; чудная бабушка…
Люди, наполненные соком жизни: вернее – её разнообразными соками; и неторопливое письмо Гончарова, достигающее апогея в самом знаменитом его романе…
Илья Ильич не хочет вставать – а зачем?
Дрёма течёт так сладко, всё окутано ею…
Кажется Штольц написан искусственно, а естественность жизни – это и есть Обломов, Илья Ильич, никому не делавший зла, сам добрый, тёплый, большое дитя.
Так жить нельзя?
Но Обломов задумывается, зачем он помнит, что в каком-то древнем году один царь разбил другого, а зачем живёт – не знает…
В Обломове отсутствует созидательная стихия: включить бы её, и…
Но никакого «и» – не последовало; однако, кажется, почему-то, что многие черты Обломова Гончарова списывал с себя…
Один из центральных персонажей глобального русского эпоса со множеством голосов, Обломов давно живёт среди нас, призывая к доброте и парализуя ленью, показывая абсурдность многих сует, и отрицая собою избыточность не нужных действий…
2
Область Обломова - сладкое, сонное, сытое…
Нечто вертится, варится, но только в сознанье Обломова; в жизни же – главное не вставать, пригревшись в тепле постели, приняв лежание альфой бытия…
Бездействие, как не-совершение греха – нечто восточное, самопогружённое, созерцательное непроизвольно прочитывается в обломовских безднах.
Свистящая, непоседливая сила Штольца, как противоположность – но она, будто искусственна, дана, как умозрительный противовес, а настоящее – это барское, царское, спокойное время Обломова.
Вероятно, сам Гончаров имел в характере многое, от построенного им глобального образа; чувствуется, как писатель растекался сладостно страницами, создавая обломовский миф; а потом являлась необходимость живописать Штольца, и – собирался с силами, выгранивал резкое, деловое.
Обломов добр.
Обломов мягок.
Он нерешителен в такой же степени, в которой сон не сможет подвинуть явь, где необходимо действовать.
Двойственность всего отражена образом великолепно: действуя, обретаешь потери, в бездействии теряешь возможность обретения дальнейшего.
Сонное, сладкое, сытое…
Обломов не сделает зла.
Он не построит жизнь – просто проплывёт её на нежных волнах вечной неги.
Сгустки очень русского впечатаны в лежание Ильи Ильича, в его век, тянущийся медленно, будто часы отменены…
Замечательный «Обрыв», славная «Обыкновенная история», актуальная и сегодня: сколько иллюзий придётся потерять каждому, вклиниваясь в жизнь, изучая её собою; но Обломов высится шедевром своеобразия русскости – одной из ипостасей оной – которую не отменить.
3
«Фрегат «Паллада» движется по водам времени на парусах правды, и движение это, давшее немало стольким поколениям читателей, связано с недрами душ даже больше, нежели с географией.
Гончаров пишет плавно, постепенно, внимательно фиксируя множественные детали мира; он увлекает в речь, как был вовлечён в путешествие, и его пышное наполнение богато изливалось на хорошо проветренные и чисто освещённые страницы.
Путешествие!
Сколько смыслового зерно сконцентрировано в этом слове! Сколько надежды и счастья…
Оно совмещает романтизм и реализм – а ни без того, ни без другого жизнь не обойдётся.
И то, и другое щедро подарено фрегатом, названным в честь богини мудрости.
И мудрость вложена уже в саму повествовательную манеру Гончарова.
Мудрость, богатство красок, тонкость оттенков.
И плывёт, и плывёт фрегат, множа читательскую радость.
4
Атомы «Обыкновенной истории» слишком привычны и в наше время – уровень романтического мировосприятия быстро разобьётся о прагматизм.
Давящий прагматизм мира!
Как он работает, видоизменяя человеческую душу, мощно показано Гончаровым: ибо современность – в определённом смысле – царит всегда.
Главная область гончаровского континента, конечно, обломовская.
Пресловутый Илья Ильич!
Добрый, умный, сонный; яро противостоящий ему Штольц: тоже прагматизм, но в гуманистической упаковке.
Обломов написан роскошно – с обилием сочных деталей, даже с соком еды, текущим с иных страниц.
Странная ассоциация: Обломов – и не-деяние буддизма, как стремление к чистоте.
Очевидно, что Гончаров, живописуя очень характерный русский типаж, не вкладывал такого значения.
Но ведь действительно – Обломовы хорош.
Невозможно представить его, совершающим подлый поступок.
Разве не замечательно?
Однако, жизнь, тяготеющая к тотальному сну, не выразит себя никакими свершениями.
…но возвышается монументально роман, и плывёт «Фрегат «Паллада», и цветут образы «Обрыва», и в метафизические небеса встроенный суммарно свод И. Гончарова не меркнет…
