Жизнь ликовала и лютовала в ней: избыточная, многокрасочная, слишком ярко расцвеченная бесконечными огнями…
Космос московский рябины загорался в боярских стихах: и детское книжное детство распускалась широкими цветами всех культур…
Германия дарила и узкие улицы старинных городов, и крысолова, поигрывающего дудочкой, уводящего пёстрый хоровод детей, отцы города которых не пожелали расплатиться за честно сделанную работу.
Франция и Италия вспыхивали: то вечным Казановой, напоминавшим лунный лёд и острый угол, то…
Всё мешалось в неистовом, причудливом хороводе: и Гамлет становился столь же своим, как боярская, кривоколенная Москва – с горящими куполами и звонящими неистово колоколами…
Ярость: благородная ярость полнила строки и строфы Цветаевой, как и нежность: бархатная и шёлковая, но…надорванная какая-то, странная.
При таком напряжение нельзя долго жить.
При таком сверх-наполнение строки странно, что прожила она – сколько прожила…
Слишком бушевал космос, разрываемый звёздами различных образов; и поздороваться с архангелом-тяжелоступом, идущим по облакам – Маяковским – было здорово, сколь бы ни силён был трагизм предложенного бытования.
«Автобус» Цветаевой мчался так далеко, совершал такие виражи, что люди, трясущиеся в нём, сближенные непроизвольно, врывались в поля, где пасся спятивший Навуходоносор – пасся, жрал траву, не человек уже.
…гастроном – по Цветаевской шкале – куда страшнее мародёра.
Лучше честно грабить, чем проживать жизнь, отщипывая кусочки других.
Не-приятие обыденности было ей свойственно в высшей мере; отсюда росли «Царь-девица», «Федра», «Сибирь» даже…
Тут не просто Сибирь: тут удальство, неистовство, размах; тут люди, как провода, по которым течёт благословенная нервная энергия.
Или прОклятая: Цветаева вполне могла спутать.
…стихи её о любви странные: такие не пишут женщины: они словно касаются краем обыденного женского восприятия, чтобы предложить…метафизически-потустороннее…
И вместе всё предельно конкретно: столько деталей, столько предметов называется: и, названные Цветаевой, они словно оживают, выглядят по-другому.
Странно, что прожила она 49 ( семью семь – умножение сакрального числа)…
Странно – и жалко, что только сорок девять лет смог рваться этот неистовый словесный костёр.
