1
На мертвенно-бледном, синевато мерцающем фоне идут двенадцать человек; и белый венчик из роз, увенчавший гипотетического Иисуса, едва ли спасает положение: ощущение: речь о вечном антиподе Христа, закрутившим силы свои в лабиринтах революционной метели.
К этому ли образу поднимался Блок? Или, влекомый жаждой совершенства, раскрылся наиболее полно в плавном и торжественном: Сотри случайные черты – и ты увидишь: мир прекрасен?
Он прекрасен в каждом своём, даже ужасном движение, и то, что девушка, поющая в церковном хоре, вызывает слёзы ребёнка о тех, кто не придёт назад, подчёркивает его неповторимость в любом моменте, во всяком временном изгибе, изломе.
Изломов у Блока много, и многое оставляет двойственное ощущение:
Я сидел у окна в переполненном зале.
Где-то пели смычки о любви.
Я послал тебе черную розу в бокале
Золотого, как небо, Аи.
Поэтический перл, точно подъедаемый мхом кабацкой пошлости: а она не могла не коснуться завсегдатая петербургских кабаков, чей взор, казалось, всегда был обращён в такие глуби, каких нет на земле…
…мистическое мировосприятие реальности: мировосприятие, сквозь которое просвечивают слои инореальности, не подлежит никакому изучению, тем не менее, страницы Даниила Андреева о Блоке хорошо показывают погружение последнего в астральные пучины: с последующими страшными последствия для носителя… вероятно, поэтической гениальности Александра Блока.
Ибо стихи его кажутся вершиной музыки русского слова; они льются и пьются вином, они перекипают волшебной радостью, и напрягают мускулы, литые, как у борцов тогдашнего времени, дливших поединки по несколько часов; они играют всеми оттенками звука – и, более того, кажется, превышают собою возможный в юдоли звукоряд.
Зыбкая жизнь его, точно продуваемая онтологическими ветрами; гитара, подхваченная у умирающего Аполлона Григорьева; томный и сочный Фет, прожигающий глазами реальность Владимир Соловьёв – их тени определили раннего Блока, как муары и обманы символизма; и они же не смогли затушить огромную индивидуальность, влитую в каждый стих…
Снег свистит; вьюжное, страшное, разбойничье мерцает – и разворачивается русская песнь: бесконечная, как заснеженная степь.
2
Завихрятся столбы «Двенадцати», дохлестнут до неба…
Небо революции слишком отлично от неё низин, и двенадцать идущих скорее способны на убийство, чем на размышления о жизни; впрочем, чтобы проявилась способность ко второму, все должны иметь доступ к образованию – хотя бы…
Революционная ли поэма – или отрицающая суть революции?
Ибо мертвенный фон, на котором разворачивается шествие, никак не подходит к образу Иисуса Христа…
Утончённо-рафинированный Блок мог ли воспринять достойным почтения событием всплеск народных низов, не говоря о тоннах льющейся крови?
…Блок мистики, городских пейзажей, сквозь которые прорастают иноматериальные планы; Блок дымки, совершенных форм, круто напряжённых поэтических мускулов…
Незнакомка всегда одна: кто же подойдёт ей в пару – не пьяницы же с глазами кроликов?
Блок обрядов в честь Прекрасной Дамы, средневековья, какого-то туманного рыцарства, будто связанного с истоками жизни; да и сами «тёмные храмы», в которые надо входить ради обрядов подобных, не очень понятны…
И – «Девушка пела в церковном хоре» - стихотворение, вырывающееся в небо, и несущие в себе частички его: светозарные, сочувствующие всем…
Сострадание – ныне, в змеино-прагматичное время почти растоптанное чувство – так необходимо…
Блок, писавший:
Не таюсь я перед вами,
Посмотрите на меня:
Я стою среди пожарищ,
Обожжённый языками
Преисподнего огня.
И в самом стихотворение мелькает столько потусторонних теней, что сомнения в безднах, в какие заглядывал Блок, отпадают…
Блок, музыкально идущий от Лермонтова, вивший снежный стих тонко и нежно, страстно и темпераментно, продолжает завораживать, сколько бы ни прошло лет, не минуло эпох…
3
Разочаровала ли прекрасная дама, чей культ, меченный средневековьем и мистикой, долго определял пути поэта?
Балаганчик шумит…
…действие происходит зимой в Петербурге, однако Пьеро будет говорить про окно и гитару, раздражая автора…
Ох, уж этот Пьеро…
Кончено, мистики будут облачены в партикулярные платья: не в хламидах же им проходить снежным, вьюжным, недужным…
…в поэзии Блока слишком сильно дан излом: чёрным зигзагом по серебряному полю…
В «Балаганчике» много современности, которая имеет тенденцию очень быстро становиться историей; в «Балаганчике» мерцает жёсткий узел взаимоотношений, очень знакомых Блоку по собственному варианту судьбы.
Блок и снег.
Блок и мистика балаганчика.
…где всегда будет идти представление, и сколь бы ни двигалось время и не менялись люди, у Пьеро и Арлекина много общего с прошлыми, игравшими в балаганчике давно.
…мистики не договорятся.
В надрыве Пьеро есть нечто комическое: чего вовсе не сыщется в распадение старого мира.
Они всегда распадаются - миры, но новые будут повторять предыдущие, правда, иными витками.
На ветках строк зреют созвучия.
Балаганчик, как предчувствие.
Балаганчик, как загадка.
…разгадки не даётся.
И время не очень стремится предложить её.
4
Лунная музыка Блока, мистическая, волшебная…
Пение девочки в церковном хоре, вмещённое в лапидарное стихотворение, вырывается из него световыми лучами, потрясая… сам не поймёшь чем.
Это вообще характерно для Блока: вроде бы простейшие слова, данные в бесхитростных комбинациях, вдруг оживают запредельной музыкой, что, сочетаясь с богатством смысла, способна улучшать сознание, осветляя его…
Или нет?
У Блока много стихов страшных, будто отмеченных потусторонних чернотой; Даниил Андреев истолковывал их, как панораму других миров: миров возмездия – за содеянное.
Тут не слишком много места для оптимизма: разве, что вспомнить старинное учение, рекущее, что в конечном акте мировой мистерии все отпавшие сольются в едином свете Бога…
Чувства России у Блока обострено: через все её пороки, нелепости, дурь, она остаётся вариантом грядущего Китежа.
Сложно поверить.
Очень хочется.
Мистика Блока и в том, что поэт мог ощущать нечто, должное быть.
Поэтические его мускулы были превосходны: никакая дряблость, пустоты, лакуны не подразумевались…
Скифы вновь глядят раскосыми и жадными очами.
Мир стал слишком другим: шибко технологическим, не нуждающимся в песнях: какими бы они не были.
Но – несмотря на избыточную конкретику мира, в нем достаточно ещё благословенных областей зыбкостей, мерцаний, и без поэзии Блока панорама человечества непредставима…
5
Мистика мерцаний, таинственность, таящаяся за житейской бездной, плазмой, рутиной…
Пульпой – только кто изготавливает бумагу человеческую, чтобы нанести на неё письмена?..
И Блок, и Белый очевидно тяготели к мистике; пристрастия к научному поиску, отслеживание его результатов не было у Блока, но характерно для Белого: ведь «мир рвался в опытах Кюри»…
Короли, европейское средневековье, тугие гроздья ассоциаций…
Блок нежнее – хотя сталь его поэтических мышц очевидна.
Белый резче: ритмы рвутся, летят, но и тут – всё сделано жёстко, не придерёшься.
Жизнь, связывающая людей, точно определяется кем-то: и им же даются индивидуальные особенности стихов.
Какие бездны включены в наш плотский состав?
Блок жадно вглядывался в них, взыскуя пражизней, осознавая былое, как бесконечный процесс участия в нём – себя самого.
Белый более земной: хотя вполне не земными синкопами разлетается его проза: талантливейшая из того, что создавалось в двадцатом веке.
Проза Блока менее интересна, впрочем, множество блёсток рассыпано в дневниковых записях.
Блок выше – как поэт.
Белый часто вязнет в деталях, в подробностях, которые едва ли столь уж важны.
Блок – о первостатейном, о соли, и – через всю мрачность дано, как девиз:
Сотри случайные черты,
И ты увидишь: мир прекрасен!
