1. Очарованье прежних дней
Герой моего рассказа, переступив порог самостоятельной жизни, не мог припомнить более тоскливого для него дня, чем тот…
Тот день… Накануне вечером неведомое до того томление в груди не давало мальчику долго заснуть. Рассвет встретил невыспавшимся. Мама нарядила сына как на утренник, взяла пакеты со сладостями и повела его в детский сад.
Дети старшей группы обрадовались, как им сказали, проводинам с угощением, и в приподнятом настроении стали ждать вечера. Невесел был только сам виновник события. Будь он рослым, подвижным, шумливым, обладай броской внешностью, его настроение было бы замечено если не сверстниками, то взрослыми. Но один из самых низкорослых детей в группе, худосочный и тихий, редко и ненадолго задерживался в глазах окружающих. А в тот день он страдал по-взрослому, что выдавали внезапные, короткие приступы оцепенения, чем бы он ни занимался в игровой и учебной комнатах. Вдруг какая-то мысль захлопывала шторки на его светло-карих глазах, и узкое лицо становилось бледнее обычного.
Как всегда он занял место рядом с Варей; и как всегда, она отметила улыбкой первый поутру знак его внимания. Она не заметила ничего необычного в лице и поведении своего "хвостика", потому что не замечала никогда, он мог быть только всегдашним. Она уже знала о предстоящем отъезде Андрюши в другой город, но это случится когда-нибудь потом, которое к настоящему не имеет никакого отношения. Проводины? Какие такие? Каждый вечер проводины. Эти отличаются наличием вкусненького, вот и вся разница. «Ты скоро приедешь?» – «Не знаю». Он действительно не знал. Знал бы правду, тоска была бы невыносима для того, кто в детстве страдает от душевной боли точно взрослый.
В то время автор этого рассказа, работая над детской повестью, не раз заглядывал в дошкольное учреждение "Зайка", многих детей знал в лицо и по имени.
Среди девочек старшей группы, как на подбор, рослых, Варя была самой маленькой. В отличие от них, с виду хрупких, она представляла собой образец телесного здоровья. Жизненные соки в ней пошли не на выгон фигуры вверх, а на придание членам округлости, плотности; коже – чистоты и цвета жизни, розовато-белого, от незамутнённой крови. При этом она была легка в движениях, но присущая ей рассудительность сдерживала порывы. Кроме того, она была красива лицом, которое привлекало прежде всего большими глазами такой свежей яркой зелени, какую случается увидеть в короткий миг зелёного луча при радостном восходе солнца. Слегка вздёрнутый носик, округлый на кончике, полные губы, будто очерченные влюблённым в модель скульптором, усиливали привлекательность округлого (но не круглого) лица. А от густых вьющихся волос каштанового цвета трудно было оторвать глаз. Характером спокойная; слёзы, гнев – редкость. Конечно, ни о чём таком малолетка Андрюша не думал. Для него Варя была какой-то уютной, тёплой. Чего же боле.
На первой репетиции к утреннику новосозданной группы воспитательница, составляя пары для танца, определила Андрюшу к Варе. Они были одного роста. Мальчик оживился. Видимо, ещё не осознавая свою неказистость, он уже смутно чувствовал её. Начало тому могла положить кличка «коротышка», которая приклеилась к нему «с лёгкого языка» Сашки, прозванного –Гулливером, после просмотра в группе мультика с таким названием. Андрюшу задела не столько обидная кличка, сколько вызванный ею смех ребят. Только Варя не смеялась. Наверное, обиженный заметил это. Хочется думать, что его как бы разбавленные водичкой карие глаза увлажнило чувство благодарности к девочке, притягивающей к себе внимание мальчишек стихийно, силой ничем неодолимого естества.
Отношение к тихому неприглядному мальчику было бы у окружающих иным, если бы они способны были заметить то большое, что зрело, вырастало в нём. То был художник редкого дарования. В последний дошкольный год этот обещающий зародыш проявлял себя в домашних альбомах и учебных тетрадях рисунками простым и цветными карандашами, живописными картинками акварелью и гуашью. На них обратили внимание родные, воспитатели стали ставить рукотворчество маленького художника в пример другим подопечным. Действительно, переносимые детской рукой на бумагу фигуры людей и братьев меньших, предметы, пейзажи не теряли своей сущности на плоскости листа. Они наполнялись новой жизнью, какой-то неуловимой особенностью. Эта особенность не прерывала связи с натурой и одновременно отличалось от неё. Она воплощала тайный замысел демиурга (может быть тайный от самого себя).
После утренника, отмеченного выше, пара, последняя в пёстрой змейке танцоров, стала неразлучной и повсюду в садике стараниями Андрюши. Варе не было нужды искать своего "хвостика" взглядом, удерживать для него место сбоку от себя. Да и вопрос, испытывала ли она такое желание? И часто ли мелькал в её уме всегда готовый услужить одногруппник? Скорее всего, он стал для неё предметом быта, о котором не думаешь, пока он сам не попадётся на глаза, или возникнет нужда в нём. Он выделил Варю по каким-то внешним и внутренним признакам из круга девочек. Она же позволила ему, не навязчивому, молчаливому, вежливому, выбрать себя наперсницей детсадовских затей, не более того.
Чаще всего лучший рисовальщик группы полунамёком привлекался к украшению Вариных тетрадей рисунками. Варя тоже неплохо рисовала, но ленилась. Андрюша успел бы выполнить задание за двоих, но учитель рисования уличил бы ленивицу. А помочь не возбранялось. Вот маленький мастер и ограничивал свою помощь наброском простым карандашом контуров натуры; Варя же обводила их и заполняла пятно цветными карандашами. Она, как некоторые, не завидовала неизменно высоким балам, выставляемым будущему Апеллесу за работу, но и не восторгалась, как некоторые другие девчонки. Её законная четвёрка была лишь на один балл ниже оценки её старательного помощника в искусстве переносить на бумагу видимое и представляемое.
…По окончании проводин, в раздевалке, Андрюша, преодолевая смущение, протянул Варе прозрачный целлофановый пакет с втиснутым в него бумажным блоком, размером с половину стандартного писчего листа. На обложке голубого картона читалось: "Альбом для рисования".
– Что это? - спросила Варя, неудачно пытаясь извлечь альбом из пакета. – Ладно, дома посмотрю.
- Это тебе… Мои рисунки.
- А-а, спасибо. Так ты приедешь?
- Не знаю.
- Варвара, что ты возишься, - послышался мужской голос из-за двери, открытой в коридор. Отец, как всегда, куда-то спешил.
Дома девочка сунула пакет с альбомом в нижний ящик своего стола.
2. Юный художник и его работы
Долгий путь моего героя к новому месту жизни закончился на берегу океана. Там ждали его сначала очевидное, вызывающее любопытство, – школа, затем волнующая своей тайной, как океан за окнами квартиры, неизвестность.
В стенах школы переселенец из европейской части страны отличился по предмету «рисование», да так, что после краевых выставок детского рисунка художественное училище закрыло глаза на успехи, точнее, неуспехи юного дарования в иных науках за девять лет классных испытаний.
Однако кандидат в гении не оправдал надежд преподавателей учебного заведения. Их подопечный, прилежно выполняя задания, осваивая до высшей степени мастерства технику живописи, стал «уклоняться в сторону» от «правильного» пути. В его оригинальных работах всё чаще стали появляться мистические образы, вызывающие недоумение одних, неприятие других, редко – восхищение, бывало – неосознанный испуг. Что бы ни писал художник (городской пейзаж, лес, море) всюду появлялись полусказочные существа с огромными человеческими глазищами зелёного цвета, каких не может быть ни у кого из землян. Удивительно, как удавалось автору живописных произведений создавать смешением обычных красок свою сочную, насыщенную солнечным светом зелень! Такой не было ни в мире твёрдых минералов, ни в морских и пресных водах, ни в зорях, ни в палитре живой природы. Зелёное вне царящих на авторских полотнах и картонах человеческих глаз было приглушено. Другие краски тоже не спорили яркостью с фавориткой – главной по замыслу художника. .
Сюжеты картин не отличались разнообразием. Повсюду центральное место занимала полненькая длинноногая девочка с вьющимися каштановыми волосами. С распахнутыми на зрителя большими зелёными глазами. Она сидела на стуле, камне, скамейке, кочке, или шла по лесной тропе. На одной из картин девочка, уходя от художника, остановилась, обернулась к нему в пол-оборота и одарила его прощальным взглядом. Вокруг неё порхали огромные серые бабочки с рисунками на крыльях в виде зелёных глаз девочки. Такими же глазами наделялся детёныш-дельфин, если натурщица оказывалась на берегу моря. Оленёнок, устроившись у ног девочки, тоже, чтобы позировать в лучшем виде обзавёлся эффектным украшением. Один к одному, как у принцессы сказочного леса.
В глаза и за глаза обладателя редкого и странного дара чаще называли уменьшительным именем, чем полным. Всё Андрюша да Андрюша... он не обижался или не подавал вида. Он взрослел быстрее, чем рос. Кличка коротышка возродилась в Приморье и долго слышалась за его спиной. Он привык к ней, перестал обращать на неё внимание. Его внутренний мир был наполнен образами, которые были лишь слабым отражением окружающего пространства. Спортом художник не увлекался, не пытался физическими упражнениями улучшить свою внешность. Хрупкий мальчик превратился в субтильного юношу. Бледное узкое лицо, вытянувшись и покрывшись по щекам редким пухом, производило впечатление ребёнка, заболевшего старостью. И это, похоже, его не трогало. Глаза тусклые при расслабленной душе, в иные мгновения вдруг словно вспыхивали от каких-то ощущений. От какой-то мысли. И тогда можно было принять обычно вялого, ничем не привлекательного парня за личность с особенностями, достойными внимания.
Вечный Андрюша после училища мог бы стать модным художником в крае, будь у него желание предпринять кое-какие действия в этом направлении. Возможно, он не отказался бы от лестных заказов. Да вдруг ухватился за предложение, унизительное для понимающего свою цену таланта. Знакомец по кварталу, ремесленник, живший исполнением заказов на всякую работу краской и кистью, сманил мальца туда, где плотность новых русских была много выше средней по стране, а их страсть к семейным портрет-галереям обеспечивала хороший заработок портретистам. Только не длинный рубль соблазнил юношу, а длинная дорога на его, как оказалось, малую родину, где остались его город и садик! И… И!..
3. О чём рассказал нераскрытый альбом
Достигнув конечного пункта, младший из бродячих художников выговорил себе пару дней отпуска. До заветного места добрался маршруткой. И растерялся. Лет десять всего-то прошло, а город детства сохранил лишь название. Тот ли автовокзал? Ни одного памятного строения по сторонам площади. Вспомнилось, улица Ленина вела отсюда к центральной площади. Вот та улица, не переименована. Двинулся по ней, вышел к памятнику самого лучшего дедушки всех ребят в мире, как говорила бабушка Андрюши, какая-то пионерка в собственном детстве. Вокруг памятника тоже ничего не узнавалось. Инстинкт подсказал, в какой стороне продолжить поиски родного дома, откуда было рукой подать до детского садика, который манил сильнее всех объектов святых воспоминаний. Дома, где жил до школы, среди новостроек не нашёл, но вышел к чугунной ограде, за которой (о, чудо!) нашлись соединённые крытыми переходами, двухэтажные корпуса того самого, бережно обойдённого временем, дошкольного учреждения «Зайка». Только тополя по периметру территории разрослись. Вот от этой калитки можно уверенно выйти к дому… тому дому, в направлении которого сейчас (видит Андрюша) Варина мама ведёт дочку. Точно, её! И юный художник бросился вслед.
Высокая женщина с маленькой девочкой скрылись за поворотом. Через минуту их преследователь на том месте озирается в растерянности. Где же они? Вошли в подъезд своего дома? Но Вариного дома нет. На его месте синяя квадратная башня под небеса, опоясанная по этажам застеклёнными лоджиями. В каком окне искать девочку с зелёными глазами?
Быстрым взглядом ворошитель прошлого скользит по грани жилой башни слева направо, справа налево, змейкой, от верха до подошвы строения. Окна отвечают на вопрос бесчувственными отблесками солнца.
И тут его глаза останавливаются на внушительной, входной в дом, двери. На террасе перед ней высится груда обломков мебели, истерзанных книг, небрежно перевязанных чем попало стопок бумажных листов, тетрадей, останков детских игрушек и мелких предметов постоянного пользования. Кто-то из жильцов избавлялся от накопившегося хлама.
Не замысел ли Провидения привел сюда издали жертву для казни сердца? Из груды отживших своё вещей с вызовом выглядывал пакет, не примечательный ни размером, ни формой, ни цветом. Броситься в глаза из мешанины других предметов он мог только одному человеку из миллиардов. И этот человек оказался здесь. И узнал, и поднялся на террасу, и бережно, словно боясь проснуться, извлёк из мусора «Альбом для рисования». Его будто и не вынимали из тесного пакета: ни следа потёртости под прозрачным целлофаном; голубизна картонной обложки не выцвела. Наверное, пролежал все эти годы в темноте под спудом. Первый владелец предмета почувствовал желание сорвать с картона въевшееся в него покрытие, посмотреть на свои детские рисунки. Но остановил страх. Именно страх перед невидимым, неизвестным природе грозным Нечто. Да и вещь эта не принадлежит ему с того дня… Тот день…
В эту минуту бесшумно, легко распахнулась тяжёлая на вид дверь подъезда, и на террасу вышла с бумажным мешком девушка. Ноша увеличила гору мусора. Девушка задержалась, заметив незнакомца с находкой в руках.
Тот сразу догадался кто оказался перед ним, но сердце не забилось. Он готов был увидеть Варю, но не эту, завладевшую её именем и её зелёными глазами зрелую красавицу с роскошными каштановыми волосами, вьющимися на концах прядей, распущенными по плечам. Он смотрел на неё снизу вверх, опытным глазом художника отмечая совершенство форм полнотелой длинноножки. Как ей удалось отобрать всё лучшее у Вари из детсадика? Этот чуть вздёрнутый носик с округлым кончиком, эти идеально очерченные полнокровные губы. Но всё-таки, где же теперь подлинная Варя? Пока ломал голову, эта увеличенная копия где-то скрывающегося оригинала вымолвила:
- Чего испугался? Не стесняйся. Альбомчик можешь взять. Всё равно… Там детские рисунки… Наверное. Вообще, хочешь, поройся. Может, что найдёшь полезного.
- Спасибо, этого достаточно. Я… собираю детские рисунки. Сам рисую.
- А, ну, пока. И скрылась за дверью.
Андрюша ещё постоял с минуту, потом побрёл со своей находкой к автовокзалу. Только он один на свете знал, что в альбоме, внутренним взором разглядывал лист за листом, бабочек с глазами Вари на крылышках, зеленоглазых дельфинов, козочек, саму девочку, лучшую девочку из дошкольных лет. Все эти несовершенные ещё рисунки потом переместились на его картоны и холсты. Разница только в качестве работ. А Варя, сама девочка Варя? Бессмысленно её искать где бы то ни было, в ком бы то ни было. Она надёжно спрятана в этом альбоме, который он уже никогда не выпустит из рук.
Спрятав находку во внутренний карман куртки, Андрюша занял место в маршрутке. На сердце было печально и светло.
