Квадрат
Вслед Пифагору и Матиссу
Твори́л новатор и вандал.
Перед уходом за кулисы
Он нам загадку загадал.
Квадрат: небытие и вечность,
То́, отрицавшее не то́,
Момент, когда пробилось нечто
Сквозь абсолютное ничто.
А дело, в сущности, пустое,
Разгадки не было и нет.
Не так разумное, живое
В мученьях просится на свет,
Не так не бывшее приходит
Но как стремительный прилив,
Как сноп огня на небосводе,
Блаженство плачем растворив,
Чтобы, судьбы своей не зная,
В себе отторгнуть свет от тьмы.
Чтоб мать, младенца пеленая,
Воспела гимны и псалмы.
Товарищ
Жил со мной по соседству,
Умер третьего дня
Мой товарищ по детству,
Чуть постарше меня.
Он был парень отличный,
Воевал на войне,
А скончался в больничке,
Отвернувшись к стене.
"Может, жить ещё хочет?" –
Бог его не спросил.
Неотступный звоночек
Для меня прозвонил.
* * *
Я слышал, бесы щепетильны,
Всё пишут в грамотку свою:
Когда молитвою бессильной
Я безнадёжно воздух бью,
Когда грешу напропалую
Неукротимым языком,
Когда о правде не ревную,
А говорю обиняком,
Но задержись в воображенье
И даже вслух не говори, –
Всё это в список, без сомненья,
Внесут мои секретари
И, оговаривая ложно,
Прибавят выдумки свои.
Их обвинения ничтожны
Перед всеведеньем Судьи.
Он знает, что чужда святыни
Моя невзрачная душа;
Я унываю и поныне,
Благонамеренно греша,
Томясь сомнением подспудным,
Впадаю в пагубную сеть,
Чтоб о поступке безрассудном
Почти немедленно жалеть.
Здесь глупость, сдобренная ложью;
Я сам не рад, что я такой.
Я только верю: милость Божья
Превыше немощи людской.
Февраль
Ещё денёк, – застукают капели,
От облаков повеяло теплом.
Пугливой стайкой птицы прилетели
И сели на берёзе за двором.
Смотри, смотри! Как чудно всё в природе,
Как им идёт их крапчатый наряд.
Господь сказал им, что зима отходит,
И вот они на ветках верещат.
Они летят, как будто станет поздно
Тревожить свистом тишину лесов,
Они сплетут затейливые гнёзда
И длинношеих выведут птенцов.
И в этом всё: премудрое смиренье,
Желанье быть и жертвовать собой.
А мы так мало ценим провиденье,
Так мало верим в немощи любой.
* * *
В немецком я был в школе плох
И не упорствовал напрасно.
Я знал "капут" и "хэнде хох"
И ощущал себя прекрасно.
Не находя корысти в нём,
Я не доискивался сути.
Едва-едва со словарём
Я брёл по книжке в институте.
Где пригодился он? – Нигде.
Мы немцев не видали близко.
Теперь, по нынешней нужде,
Учить сподручнее английский.
Но мне претит чванливый тон:
"Ещё вы русские? Бог с вами!"
Как безобразно захламлён
Язык английскими словами!
Но мог же мудрый Хомяков,
Певец Отчизны вдохновенный,
И знать с десяток языков
И Русь любить самозабвенно!
* * *
Большие хлопья падают, как вата,
В углы дворов, в бурьяновую глушь,
А по грунтовке так аляповато
Чернеют пятна неприкрытых луж.
Я не роптал в плену осенней грязи,
Таща налипший на подошвы ком.
Но славен Бог, решив разнообразить
Угрюмый день восторженным снежком!
Люблю вот так, внезапно и с разбега!
Я не хочу выслушивать прогноз,
Себя лишив нечаянности снега
И ночи, повернувшей на мороз.
Пусть будет всё негаданно-нежданно.
В предначертанья веря не ахти,
"Благословен Всеведущий! Осанна!" –
Я каждый миг готов произнести.
Жилец
Жилец на пятом этаже
В кирпичном доме жил.
Он только веровал «в душе»,
А в церковь не ходил,
Гулял с собакой во дворе
Привычно по утрам,
Сидел в квартире-конуре
Окошками на храм.
Его корила вся семья,
Когда он выпивал.
Вопрос о смысле бытия
Его не волновал.
Он, не слыхав о слове «грех»,
Не нарушал закон.
Как хорошо, что человек
К золе приговорён.
* * *
Болеет дочь, и вместе с ней невольно
Я ощущаю действие огня.
Пусть боль её моею станет болью,
Грехи её отяготят меня.
Всё горькое приму, как воздаянье,
Как сладкий хлеб из Божией руки.
Ты принял Сам безмерное страданье
За наши неоплатные долги.
Я потерплю и буду впредь спокойным,
Не стану докучать и торопить.
Ты любишь нас, хотя мы не достойны,
Ты знаешь Сам, как лучше поступить.
* * *
Бог заповедал пост, а бес
Придумал постный майонез.
Как тяжело подняться ввысь!
Довольно кушать, отдышись.
Монашек
Монашек хрупкий в серенькой скуфейке
Сажал на грядках посевной лучок,
А сверху туча брызнула из лейки,
И он тотчас под дождиком намок.
Мне надоело глупое терпенье:
– Бежим-ка, брат, скорее к шалашу!
– Я уходить не брал благословенья,
Чуто́к осталось, скоро досажу!
На путь Христов не ступит малодушный;
И, уезжая из монастыря,
Я признавал, что этот брат послушный
Растил терпенье, видимо, не зря.
Атеист
Без размышленья и отчёта,
С упрямой косностью вола
Он верил, будто из компота
Жизнь на земле произошла,
И что материя, как норма,
Единство первое дробя,
Рождает образы и формы
Сама собою из себя.
Он, отдавая дань свободе,
Дерзал, трудился и творил:
Земля и прах, а по природе
Ближайший родственник горилл.
Что находил он в этой вере,
Какою страстью увлечён?
Зачем зловещий образ зверя
Он Божью лику предпочёл?
Ах, право, как хотите верьте,
Любым придумкам и мечтам,
Любым безумствам! Время смерти
Всё расставляет по местам,
Когда хулитель и агностик
Вдруг осознает грозный час:
«Что я наделал! На погосте
Жизнь не кончается для нас!»
Пожитки, собранные в вечность,
Смешно и жалко перебрать.
Но разве можно так беспечно
В орлянку с вечностью играть?
Дамир
( ищущему другу )
Ищите, и найдете; стучите, и
отворят вам (Мф 7,7)
Мои гордые предки в ковыльных степях
Кочевали под скрип деревянных телег.
Их тумены отважные сеяли страх,
Устремив в непокорные земли набег.
Что́ им раны и боль запустевшей страны,
Если воля и власть порождают закон?
На лугах под Рязанью паслись табуны,
И стонал на невольничьих рынках поло́н.
Через восемь столетий доносится слух:
И Батыев поход, и Неврюева рать.
Но не предков ли славных воинственный дух
Мне мешает Христово смиренье принять?
Он апостолов звал – не рабы, а друзья,
Крест и славу с Собою призвал разделить.
Дай мне, Боже, увидеть, где Церковь Твоя,
И позволь за Тобой неотступно ходить.
* * *
Кто жаждет, иди ко Мне
и пей (Ин 7, 37)
Был приятель без отказа,
Не заносчивый, – напротив.
А потом он как-то сразу
Помешался на субботе.
Всё про день талдычил судный,
Доказательно, речисто –
В вечер муторный и нудный,
Как молитва адвентиста.
Я с тех пор его не вижу;
У него стезя другая:
Из болота черпать жижу,
Всем на свете предлагая.
Как же трудно в век наш буйный
Перед Истиной смириться!
А источник златоструйный
В Евхаристии струится:
Пей, вода его живая
От смятения излечит.
Возжигает Русь Святая
Колоколен гулких свечи.
Пусть горят они над снегом,
Маяки краёв нездешних,
Мачты Ноева ковчега
Для смирившихся и внешних.
* * *
Почему я не пишу о любви,
Увлекаться не хочу и мечтать? –
В тихом зареве вечерней зари
Не пристало мне скворцом щебетать.
Если молод, – так пожалуй, пляши;
Пожалеешь, когда станешь умней.
А внимательность и зрелость души –
Это время собиранья камней.
Когда помыслы тревожат, – не спи,
Чтобы мысли не вменились в дела.
Мои страсти – злые псы на цепи,
И я знаю, как она прогнила.
Я надеюсь, они годы спустя
Перестанут ржавой цепью греметь,
И я буду в простоте, как дитя,
Непорочно на творенье смотреть.
Ещё не все написаны этюды,
Ещё небрежно прорисован фон;
Художник, в избежание простуды,
Укутал шею шерстяным шарфом.
Что тут писать? Заросший ряской прудик?
Каких-то птиц в сиреневых кустах?
А вот поди ж ты, приезжают люди
И что-то там малюют на холстах:
Забытый храм, воздвигнутый искусно,
Свидетельство кощунств и пустоты,
Кленовый парк, задумавшийся грустно,
Разбитых глав склонённые кресты.
Ходить босым мне и свежо, и колко,
Но до мостка протоптаны следы.
Там есть ручей, где голубым осколком
Упало небо в зеркало воды.
ВИДЕО. Автор читает свои стихи
1. Ответ на 1,