Священник
Звучал канон, немного ныло тело,
Был воздух полон ладаном и густ.
За окнами уже давно стемнело,
Когда священник произнёс отпуст.
Он был примером кроткого доверья
И благодарен Богу за года;
На голове не волосы, а перья,
И серебром густая борода.
Мне показалось, как-то неважнецки
Он выглядел; наверное, устал.
Он улыбнулся широко, по-детски
И нам спокойной ночи пожелал.
А всё же есть в нём что-то от блаженных,
Какая-то невидимая связь.
Он говорит без слов, для совершенных,
Одной улыбкой кроткой обходясь.
Синичка
Влетела в дом синичка.
Я не хотел ей зла.
Испуганная птичка
Не видела стекла,
Метнулась что есть мочи
Между открытых штор
И на пол, как комочек,
Упала на ковёр.
Я взял её в ладошку;
Ах, как она легка!
Такой пушинке можно
Лететь за облака.
Нетрудно ей, конечно,
Порхать среди ветвей.
Её душа безгрешна,
В отличье от моей.
Немножко посидела,
Я с нею вышел в сад.
Головкой повертела,
Вспорхнула в виноград.
Лети, моя подружка,
Не попадай в беду!
Зимою я кормушку
Приделаю в саду.
* * *
Я Символ Веры выучил, конечно,
И в день воскресный помню тропари,
Но, прикрываясь христианством внешним,
Я остаюсь язычником внутри.
Так огонёк, зажжённый еле-еле,
Сбивают слишком сильные ветра;
Просеет дождь, – поленья отсырели
И стали непригодны для костра.
А всё, казалось, сложится удачно.
Бог есть огонь; внимай себе, гори!
И вместе, – ежедневные подачки
Я приносил страстям на алтари.
Но Бог ревнив и судит помышленья
И не приемлет чуждого огня.
Он сделал всё для моего спасенья
И ждёт ответа: любишь ли Меня ?
* * *
О, мой желудок прелюбезный,
Ты мной хотел бы управлять!
Ты мал, воображаясь бездной,
И глуп, стремясь повелевать.
Молчи! Ты взяточник отпетый
И, как гайдаровский Плохиш,
За пастилу или конфеты
К моим врагам перебежишь.
Но близок пост. Дрожи, несчастный,
Тебе готовятся венцы!
Пустые щи, картошка с квасом
И бочковые огурцы.
От Бога и вода, и манна,
Но есть незыблемый закон:
Себя питающий пространно
На голод духа осуждён.
Псалтирь
Проникновен язык давидовых псалмов
В нетронутых славянских строках.
Их рифмой одевать не нужно, как шутов,
Как делал буйный Сумароков.
Их образы точны, набор их невелик,
Но воплем действенным и сильным
К Небесному Отцу раскаянный должник
Взывает с плачем изобильным.
Кто Церковь полюбил, тому она как мать,
С её богослуженьем стройным.
На языке псалмов немыслимо болтать
О мелком или недостойном.
И счастлив он, когда неторопливо вник
В их смысл, открывшийся однажды,
И для себя нашёл целительный родник,
Его спасающий от жажды.
Господь к нам близок. Для чего
Сердца ожесточать?
В Его твореньях Божество
Нельзя не замечать.
В мельчайших капельках росы
Сокрытые миры
Как облака плывут в часы
Полуденной жары.
Кто их исчислит и постичь
Сумеет существо,
Чтоб языком стихов и притч
Описывать его?
Удел фиалок голубых –
Цвести и опадать;
Кто мысль, заложенную в них,
Сумеет угадать,
И словом выразит ответ,
И объясненье даст?
"Всё это – суета сует", –
Сказал Екклесиаст.
Всецело тварный мир любя
И зная лишь его,
Гордыня наша мнит себя
Над ним как божество.
* * *
Смежи́в пушистые ресницы,
Ты то ли дремлешь, то ли спишь;
В окно луною круглолицей
Глядит заснеженная тишь.
И мне не кажется тревожным
Ни полог ночи, ни луна.
В другую пору невозможны
Такой покой и тишина.
Придёт тепло, протают горки,
И снег пластами съедет с крыш.
Уже теперь покрылись коркой
Следы недавние от лыж.
А всё же глубоко в сознанье
Осядет эта тишина,
Равнины снежное дыханье
И круглоликая луна.
Я жизнь писал на черновик,
Небрежно, на бегу,
И оказалось, что привык,
Иначе не могу.
Теперь бы всё переписать
Красиво от руки:
Мне говорят, что не сдавать
В конце черновики,
Что это бесполезный труд,
И требуют не то.
Экзамен только те пройдут,
Кто делал начисто́.
Но сколько я их проходил,
А думал: "пролечу!" –
Но я Заступницу молил
И зажигал свечу.
Когда наступит смертный час,
Когда одни долги,
Молю Тебя в последний раз:
Спаси и помоги!
* * *
Скажите, вам бывает жалко
Смотреть на хлопоты людей?
На увлеченья, на рыбалку,
На разведенье голубей,
На ковырянье в огороде
И устроение теплиц…
А веры Божьей нет в народе,
За исключеньем единиц.
Куда стремится это племя
И чем оправдывает цель?
Их струги, обгоняя время,
Внезапно вспарывают мель,
И бьются днища о каменья
На неожиданной мели,
И воцаряется смятенье,
Когда разбиты корабли.
В мирке замкнувшемся и тесном,
Где слишком душно и мертво,
Они забыли о небесном
И погрузились в вещество.
Бог не терпел пренебреженья,
Быв для Израиля Вождём.
Нас ждёт великое крушенье
Когда мы этого не ждём.
* * *
о.Андрею Махоренко посвящается
Когда я экзамен по пенью держал,
Он был для меня непростым.
Я все тропари без запинки читал,
А пел только гласом шестым.
Я знал: несмотря на желанье и пыл,
Меня бесполезно учить.
Я "велиим гласом" старательно выл,
А нот не умел различить.
И вот я экзамен явился сдавать
И стал там событием дня.
Учитель, в зачётку поставив мне "пять",
Прибавил: "Молись за меня".
С тех пор об учителе добром молюсь
И, ведая немощь свою,
Я в храме молчу, а в лесу – расхрабрюсь
И "велиим гласом" спою.
* * *
Кто слы́шаньем о Боге знает,
Плода молитвенного чужд,
Тот на молитве изливает
Поток сиюминутных нужд.
Но лишь коснётся умиленье
Души измученной его,
Смирившись, в Божие вожденье
Передаёт себя всего. –
Живя покорно в теле бренном,
Он жертву тайную принёс
И сокрушеньем сокровенным,
И плачем внутренним без слёз.
* * *
Можно чаять истинного Царства,
А затем нечаянно отпасть.
Можно задержаться на мытарствах
За один поступок или страсть.
Жить в пустыне, подвигом измучась,
Соглядая рай издалека.
Только послежизненную участь
Угадать нельзя наверняка.
Как необходима осторожность,
Где кругом оплошные пути!
Нам дано спасенье как возможность
По канату пропасть перейти.
И дрожит, колеблемая змеем,
Под ногой натянутая нить.
Господи, спаси, я не умею
Без Тебя над пропастью ходить!
* * *
Я печку называю печкой,
В ней можно что-нибудь испечь.
Вполне понятное словечко,
Как яхонт вкрапленное в речь.
Я называю крышу крышей,
Поскольку ею дом покрыт.
А в доме жаром печка пышет,
И дым над крышею дымит,
И длинным чапельником в печку
Сажает бабушка блины…
А иностранные словечки
Мне часто кажутся смешны.
Бордюр высокий на бульваре,
Витрин расцвеченных не счесть.
Бульвар и "булькает", и "варит",
Но я не стану это есть.
Я стал разборчивей с годами,
Ищу родного, своего.
Я вместе с русскими словами –
Росток от корня одного.
* * *
На храме крыли купола.
Кромсая жёлтое железо,
Его крепили мастера,
Как чешую, на саморезы.
Когда закат почти исчез
За отдалёнными домами,
Я поднял чёрный саморез,
В пыли лежащий под ногами.
Его здесь кто-то уронил,
А он, гордясь калёной сталью,
Себя, по-видимому, мнил
Необходимейшей деталью.
Безвестен или знаменит,
Но каждый, так или иначе,
Гордясь собою, втайне мнит,
Что для чего-то предназначен.
И целой жизни иногда
Не достаёт для пониманья:
Важней упорного труда
Одна минута покаянья.
* * *
Возле паперти нищий
Шапку бросил на пол.
Вишь, какой деловищий:
Положил и ушёл.
А народ у нас странный:
Все жалели его.
Только я, окаянный,
Не подал ничего.
А как кончилась служба,
Кто-то мне рассказал:
Он в церковную кружку
Деньги все высыпал.
Есть в сердцах ещё место,
Где живёт Божий страх.
Перед нищим безвестным
Я смирился во прах.
* * *
Положил есть реки в пустыню, и
исходища водная в жажду, землю
плодоносную в сланость, от злобы
живущих на ней (Псалом 106)
Есть замечательный прибор,
Отградуированный мелко.
Всё чаще привлекает взор
Его чувствительная стрелка.
Ему не нужен электрод,
Настройка и заборы пробы.
Он идеально подойдёт
Для измеренья нашей злобы.
Когда речные рукава
Ушли в песок, и их не стало,
Когда явились острова,
Где никогда их не бывало,
Когда в болотцах – лишь следы
Взамен какой-нибудь Кривуши,
Причина – не уход воды,
Не реки умерли, а души.
Здесь трудно что-нибудь решить,
И можно спо́рить о причине.
Но лучше – перестать грешить,
Иначе будем жить в пустыне.
* * *
Симоне Ионин, любиши ли Мя? (Ин 21,15)
Я согрешаю очень много,
Креплюсь в одном, – сорвусь в другом.
Всего страшнее – стать для Бога
Его сознательным врагом.
Боюсь, не много может вера
Одна́, в отсутствие любви.
Она не сдержит лицемера
В лобзанье: "Радуйся, Равви!"
Но с верой, чуждою сомненья,
Любо́вь не даст ученику
Вслед за ошибкой отреченья
Отпасть в Иудину тоску.
ШУТОЧКИ
Комар
Когда я чайник согревал
На кухне между дел,
Я вдруг приметил, что комар
На блюдечке сидел.
Спокойно так себе сидел,
Без страха, без забот
И хоботком спокойно ел
Засахаренный мёд.
Как он посмел шутить со мной,
Я не жалел и мух!
Во мне от дерзости такой
Перехватило дух.
Как смело он себя ведёт,
Да только не шали!
Не для тебя с люцерны мёд
Мне пчёлки принесли.
Но, значит, он в тени ветвей
С растений пьёт нектар,
А здесь за кровушкой моей
Охотится комар.
Он будет в воздухе пищать
(Как этот писк знаком!)
И хоботком меня стращать
Под самым потолком.
И чтобы ночь не превратить
В бессонье и кошмар,
Существованьем заплатить
Был вынужден комар,
Под мухобойкой должен пасть,
Для охраненья сна.
Неограниченная власть
В руках моих страшна!
Метафизика неба
И нарече Бог твердь небо (Бытие)
1
– По Писанью не слепо
Рассуди и ответь:
Отчего это небо
Называется твердь?
Словно стянут ремнями
Его вогнутый щит.
Разве к небу гвоздями
Белый месяц прибит?
2
– Не гвоздями, не скрою,
Только примем в расчёт,
Как летит над землёю
Голубой самолёт:
Там, на скорости, ветер
Превращается в шквал.
Если б не было тверди,
Он бы камнем упал.
3
– Кто по внешнему судит,
Говорит невпопад.
Просто Божии люди
В самолёте сидят.
А Господь милосерден
И от смерти хранит:
Самолёт и без тверди
Над землёю летит.
Лапшин Сергей Серафимович, г.Уварово Тамбовской обл.
1. Свет.