Киевская Сечь

С детства помню усатого Тараса Бульбу, который сидит, откинувшись, на коне и смотрит на меня сверху вниз. В школе говорили о сильном, героическом характере Тараса; о героическом образе украинского народа, боровшегося за свою свободу и независимость; говорили, что Запорожская Сечь - это царство свободы, равенства и прочее. Рассказы эти подкреплялись авторитетом Белинского и Гоголя.

Но вот реальность: Майдан, госпереворот, правосеки, тербаты, Одесса, Мариуполь, Донецк, Луганск...

Донецк. Лето 2015-го. Смотрим всей семьёй «Тараса Бульбу» Бортко. По лицу избираемого кошевого течёт грязь, пьяная вооружённая толпа избивает безоружных евреев... Мы молча переглядывается.

- Давай что-нибудь другое. Нам этого в жизни хватает, - говорит жена.

- Противно смотреть. Века идут, а здесь только поводы для грабежа меняются. Ненавижу страну, где сосед обворовывает и убивает соседа. Сечь, Махно, Петлюра, Майдан - всё по одному сценарию и с одной целью! - восклицает старшая.

Редкое семейное единодушие. Нахожу французскую комедию, и кое-как улучшаю настроение. Но Тарас Бульба не отпускает. На следующий день беру Гоголя и понимаю, что отвращение к Сечи было не случайно.

1

Тарас Бульба, оказывается, был «страшно упрямый» и жирный. Весил, со слов Гоголя, 320 кг. «Подвиги в ратной науке и бражничестве... почитал одним из главных достоинств рыцаря». Жена видела его «в год два-три дня, и потом несколько лет о нем не бывало слуху ...когда они жили вместе... она терпела оскорбления, даже побои ...видела из милости... оказываемые ласки...». Избив и обругав жену, Тарас обычно покидал её, с детьми на руках, «...для сабли, для товарищей, для бражничества». Интересно, что «тогда влияние Польши начинало уже оказываться на русском дворянстве. Многие перенимали уже польские обычаи, заводили роскошь, великолепные прислуги, соколов, ловчих, обеды, дворы. Тарасу было это не по сердцу. Он любил простую жизнь козаков и перессорился с теми из своих товарищей, которые были наклонны к варшавской стороне, называя их холопьями польских панов».

Старший сын Остап был под стать отцу: «кроме войны и разгульной пирушки... никогда почти о другом не думал». Младший, Андрей «учился охотнее и без напряжения... Он также кипел жаждою подвига, но вместе с нею душа его была доступна и другим чувствам».

Въезжают они в предместье Сечи. Кузнецы стучат молотами, кожевники мнут кожи, армянин торгует платками, татарин жарит шашлыки, жид цедит горелку, а пьяный запорожец спит «на самой средине дороги, раскинув руки и ноги». Предместье «одевало и кормило Сечь, умевшую только гулять да палить из ружей». Сечь «не любила затруднять себя военными упражнениями... Всякий приходящий сюда... плевал на своё прошедшее и беззаботно предавался воле и товариществу таких же, как сам, гуляк, не имевших ни родных, ни угла, ни семейства, кроме вольного неба и вечного пира души своей».

Запорожцам было «все равно, где бы ни воевать, только бы воевать.... Эта странная, своевольная республика была потребностью того века. Охотники до военной жизни, до золотых кубков, богатых парчей, дукатов и реалов во всякое время могли найти здесь работу.... Сечь состояла из шестидесяти с лишним куреней, которые очень походили на отдельные, независимые республики... Нередко происходила ссора у куреней с куренями. В таком случае дело тот же час доходило до драки». После драки пили мировую.

Бульба привёз на Сечь сыновей, чтобы «погулять», но запорожцы заключили с соседями мир и поклялись верой. Тарас «задаёт всем попойку» и подговаривает снять, говоря современным языком, договороспособного кошевого. Пьяная толпа идёт на площадь. Драка, брань. «Кричите Кирдягу! - шепнул Тарас Бульба». Притащили Кирдягу, намазали голову грязью, вручили палицу.

«Таким образом, кончилось шумное избрание, которому, неизвестно, были ли так рады другие, как рад был Бульба: этим он отомстил прежнему кошевому; к тому же и Кирдяга был старый его товарищ...»

Избрание кошевого завершилось пьянкой, «какой ещё не видывали дотоле Остап и Андрий. Винные шинки были разбиты; мед, горелка и пиво забирались просто, без денег; шинкари были уже рады и тому, что сами остались целы. Вся ночь прошла в криках и песнях, славивших подвиги.... А на другой день Тарас Бульба уже совещался с новым кошевым, как поднять запорожцев на какое-нибудь дело». Клятвы нарушать нельзя, говорит Бульбе умный и хитрый Кирдяга, но если народ соберётся, «да не то чтобы по моему приказу, а просто своею охотою. Вы уж знаете, как это сделать», то «мы с старшинами тотчас и прибежим на площадь, будто бы ничего не знаем». «Не прошло и часу после их разговора, как уже грянули в литавры. Нашлись вдруг и хмельные и неразумные козаки». Собралась Сечь. Вышел Кирдяга и сказал, что «запорожцы позадолжались в шинки жидам», хлопцы молодые «ни разу не били бусурмена», но «мы обещали султану мир, и нам бы великий был грех, потому что мы клялись по закону нашему....войны не можно начать. Рыцарская честь не велит. А по своему бедному разуму вот что я думаю: пустить с челнами одних молодых, пусть немного пошарпают берега Натолии. Как думаете, панове? - Веди, веди всех! - закричала со всех сторон толпа. - За веру мы готовы положить головы!»

Стали снаряжать челны, но тут на большом пароме причалила к берегу новость о том, что церкви христианские у жидов в аренде, «жидовки шьют себе юбки из поповских риз», а ксендзы ездят по Украйне в таратайках, запряжённых православными христианами.

Запорожцы кинулись резать, вешать и топить безоружную жидову. «Бедные сыны Израиля... прятались в пустых горелочных бочках, в печках и даже заползали под юбки своих жидовок; но козаки везде их находили.... Жидов... начали швырять в волны. Жалобный крик раздался со всех сторон, но суровые запорожцы только смеялись, видя, как жидовские ноги в башмаках и чулках болтались на воздухе».

Избив жидов, запорожское войско решило «идти прямо на Польшу, отмстить за все зло и посрамление веры и козацкой славы, набрать добычи с городов, зажечь пожар по деревням и хлебам, пустить далеко по степи о себе славу».

Кошевой напутствовал: «Я знаю, есть между вас такие, что чуть бог пошлёт какую корысть, - пошли тот же час драть китайку и дорогие оксамиты себе на онучи. Бросьте такую чертову повадку, прочь кидайте всякие юбки, берите одно только оружие... да червонцы или серебро, потому что оно емкого свойства и пригодится во всяком случае».

«Скоро весь польский юго-запад сделался добычею страха. Всюду проносились слухи: «Запорожцы!.. показались запорожцы!...» Все, что могло спасаться, спасалось.... Все знали, что трудно иметь дело с буйной и браной толпой, известной под именем запорожского войска... Пожары обхватывали деревни; скот и лошади, которые не угонялись за войском, были избиваемы тут же на месте. Казалось, больше пировали они, чем совершали поход свой. Дыбом стал бы ныне волос от тех страшных знаков свирепства полудикого века, которые пронесли везде запорожцы. Избитые младенцы, отрезанные груди у женщин, содранная кожа с ног по колена у выпущенных на свободу... Толпы монахов, жидов, женщин» прятались в городах в надежде спастись. «...молодые козаки, чуждавшиеся грабительства, корысти и бессильного неприятеля, горели желанием... померятся один на один с бойким и хвастливым ляхом...». Остальные козаки грабили и убивали безоружных.

«Войско решилось идти прямо на город Дубно, где, носились слухи, было много казны и богатых обывателей». Жители города отбили атаку запорожцев и те решили взять город измором. Окружили возами с награбленным «добром и провиантом» и стали ждать пока «все передохнут... с голоду!»

Городу пришла помощь и «оказалось, что весь Переяславский курень, расположившийся перед боковыми городскими воротами, был пьян мертвецки;...половина была перебита, а другая перевязана прежде, чем все могли узнать, в чем дело». Кошевой приказал козакам собраться и упрекал их пьянством. «Козаки все стояли понурив головы,... один только незамайковский куренной атаман Кукубенко отозвался». Он сказал: «...как же может статься, чтобы на безделье не напился человек? Греха тут нет. А мы вот лучше покажем им, что такое нападать на безвинных людей. Прежде били добре, а уж теперь побьем» сильнее. «Речь куренного атамана понравилась козакам».

Кошевой предложил «дать на опохмел всем по чарке и по хлебу», потому что «всякий еще вчерашним сыт, ибо, некуда деть правды, понаедались все так, что дивлюсь, как ночью никто не лопнул». Стали дразнить и оскорблять поляков, выманивая из города. Поляки «вывели на вал скрученных веревками запорожцев. Впереди их был куренной атаман Хлиб, без шаровар и верхнего убранства, - так, как схватили его хмельного...

- Не печалься, друзьяка! - отозвался куренной атаман Бородатый. - В том нет вины твоей, что схватили тебя нагого. Беда может быть со всяким человеком; но стыдно им, что выставили тебя на позор, не прикрывши прилично наготы твоей».

Выманили козаки поляков из города, и завязалась битва, в которой не всем запорожским мародёрам повезло.

«И польстился корыстью Бородатый: нагнулся, чтобы снять с него дорогие доспехи, вынул уже турецкий нож в оправе из самоцветных каменьев, отвязал от пояса черенок с червонцами, снял с груди сумку с тонким бельем, дорогим серебром... И не услышал Бородатый, как налетел на него сзади красноносый хорунжий... Не к добру повела корысть козака: отскочила могучая голова...»

Закончилась славная битва, похоронили запорожцы панов-братьев, «а ляшские тела, увязавши как попало десятками к хвостам диких коней, пустили их по всему полю и долго потом гнались за ними и хлестали их по бокам», разнося «далеко по степи о себе славу».

На следующий день «из Сечи пришла весть, что татары во время отлучки козаков ограбили в ней все...». Прискакавший с вестью козак заснул от усталости и не успел сказать, отчего случилось такое зло: «курнули ли оставшиеся запорожцы, по козацкому обычаю, и пьяными отдались в плен, и как узнали татары место, где был зарыт войсковой скарб...».

Кошевой сказал, что надо догонять татар: «Мы здесь уже погуляли. Ляхи знают, что такое козаки; за веру, сколько было по силам, отмстили; корысти же с голодного города не много».

Тарас Бульба об Андрее промолчал, а своё желание остаться объяснил тем, что нельзя бросать товарищей в беде. Кошевой ответил, что у татар тоже наши товарищи и «вся казна наша, добытая христианскою кровью».

Разделились козаки. Одни погнались за татарами, укравшими козацкий общак, другие остались с Тарасом. Это были хорошие козаки. Доблесть их, со слов Гоголя, состояла в том, что они «не раз драли на онучи дорогие паволоки и оксамиты. Не раз череши у штанных очкуров набивали всё чистыми цехинами. А сколько всяких из них пропил и прогулял добра, ставшего бы другому на всю жизнь, того и счесть нельзя. Все спустили по-козацки, угощая весь мир и нанимая музыку... Еще и теперь у редкого из них не было закопано добра - кружек, серебряных ковшей и запястьев под камышами на днепровских островах...».

Тарас угостил панов-братьев или братьев-разбойников и предложил выпить не за своё атаманство, а за православную веру, за Сечь и «за нашу собственную славу...».

В это время Андрей молил польку с прекрасными коленями: «Задай мне службу самую невозможную, какая только есть на свете, - и я побегу исполнять ее!» Она напомнила ему об отце, отчизне. «Кто сказал, что моя отчизна Украйна? Кто дал мне ее в отчизны? Отчизна есть то, чего ищет душа наша, что милее всего. Отчизна моя - ты!... И все, что ни есть, продам, отдам, погублю за такую отчизну!» - ответил Андрей.

Тарас не понял евроинтеграционных стремлений сына и застрелил его. Остапа взяли в плен, Тараса ранили.

«Верный товарищ... привез его, бесчувственного, в самую Запорожскую Сечь. Там принялся он лечить его неутомимо травами и смачиваниями; нашел какую-то знающую жидовку, которая месяц поила его разными снадобьями, и наконец Тарасу стало лучше. Оглянулся он теперь вокруг себя: все новое на Сечи, все перемерли старые товарищи. И те, которые отправились с кошевым в угон за татарами» и те, которые остались с ним. «Сурово и равнодушно смотрел он на все, и на неподвижном лице его выступала неугасимая горесть, и, тихо понурив голову, говорил он: «Сын мой! Остап мой!» Запорожцы опять, по своему обычаю, предавали мечу и огню цветущие берега Малой Азии, «... переели и переломали весь виноград; в мечетях оставили целые кучи навозу; персидские дорогие шали употребляли вместо очкуров и опоясывали ими запачканные свитки». Но козацкая слава и подвиги, которыми раньше гордился Тарас, уже не занимали его. «Он уходил в луга и степи... и полный тоски... сидел там», думая об Остапе, и «слеза капала одна за другою. И не выдержал наконец Тарас. «Что бы ни было, пойду разведать,...жив ли он?»

Поехал в Варшаву. Заплатил жидам, тюремщикам. Под видом любопытного иностранного графа вошёл в тюрьму, чтобы посмотреть козаков. Одни часовые, вторые, третьи. Гайдук поклонился ему и сказал: «...зачем вам хочется смотреть их. Это собаки, а не люди. И вера у них такая, что никто не уважает. - Врешь ты, чертов сын! - сказал Бульба. - Сам ты собака! Как ты смеешь говорить, что нашу веру не уважают? Это вашу еретическую веру не уважают!» К счастью, Янкель откупился и спас Тараса, глупость которого и вспыльчивость чуть не погубила обоих. Остапа казнили. Тарас стал мстить за сына.

«Сто двадцать тысяч козацкого войска показалось на границах Украйны. Это уже не была какая-нибудь малая часть или отряд, выступивший на добычу или на угон за татарами». Среди восьми полков был полк Тараса Бульбы, которым двигала «сильнейшая всех ненависть к врагам. Даже самим козакам казалось чрезмерною его беспощадная свирепость и жестокость. Только огонь да виселицу определяла седая голова его, и совет его в войсковом совете дышал только одним истреблением».

Знатно «погуляли» козаки, перевешали «бессовестных арендаторов-жидов», разбили войска коронного гетьмана Николая Потоцкого и обложили его в небольшом местечке Полонном. Поляки запросили мира. Все согласились, кроме Тараса. «Немного времени спустя» поляки, как до этого запорожцы, нарушили клятву и «вздернута была голова гетьмана на кол вместе со многими из первейших сановников. А что же Тарас? А Тарас гулял по всей Польше с своим полком, выжег восемнадцать местечек, близ сорока костёлов... разграбил богатейшие и лучшие замки; распечатали и поразливали по земле козаки вековые меды и вина... изрубили и пережгли дорогие сукна, одежды и утвари... не внимали ничему жестокие козаки и, поднимая копьями с улиц младенцев их, кидали к ним же в пламя. «Это вам, вражьи ляхи, поминки по Остапе!» - приговаривал только Тарас».

Польское правительство «увидело, что поступки Тараса были побольше, чем обыкновенное разбойничество» и поручило Потоцкому его изловить. «Шесть дней уходили козаки проселочными дорогами от всех преследователей». «И пробились было уже козаки... как вдруг среди самого бегу остановился Тарас и вскрикнул: «Стой! выпала люлька с табаком; не хочу, чтобы и люлька досталась вражьим ляхам!» Он слазит с коня, ищет в траве люльку с табаком. «А тем временем... мало не тридцать человек повисло у него по рукам и ногам.... И присудили... сжечь его живого в виду всех».

Горит Тарас, по глупости погубивший сыновей и себя, горит на виду у всех и думает, что страдает «за православную русскую веру», обёртка которой была ему люба.

2

Почему описанная Гоголем Запорожская Сечь так похожа на нынешнюю Украину? Почему украинцы, получив одну из лучших республик СССР, «квартиру под ключ» - уже в 2004 году замутили Майдан, а в 2014 году создали Киевскую Сечь? Это совпадение или Гоголь, идентифицирующий себя с запорожцами, описал национальный сценарий, отразил государственный архетип малороссов? Может, схема государства, как схема гнезда, у каждого народа своя? Почему украинцы, бегая за своим прошлым, как собака за хвостом, ломают отцовскую мебель в своей квартире? От чего они хотят избавиться, сжигая семейные альбомы?

Прошлое нужно осознать и принять. Искажая своё прошлое, мы не можем понять себя, найти в нём проявления своих слабых и сильных сторон, чтобы, работая с ними, стать лучше. Самообман - враг личностного роста. Обман народа путём искажения его истории - преступление перед ним. Это азы психотерапии. Они одинаковы для человека и народа.

Если из века в век народ повторяет один и тот же дезадаптивный сценарий, то его надо осознать, изменить, а не сохранять, извращая историю, украшая его бумажными цветами лжи. Сценарий Сечи, пережитый народами мира в Средневековье, архаичен для 21 века. Сегодня это уже не сценарий, а диагностически неблагоприятный синдром - синдром Сечи.

Запорожская Сечь, в описании Гоголя, похожа на вертеп разбойников, на средневековый воровской притон, на «малину», в предместье которой селились скупщики краденного! Платить «сколько рука вынула из кармана денег», а потом «разбивать лавочки и брать даром» - это чей сценарий поведения? Кто мечтает о таких понтах? Отказ от прошлого, презрение к дисциплине и труду (даже воинскому!), пьянство на нетрудовые доходы - это чьи ценности? Кого воспел Гоголь?

Он пишет: «Сто двадцати тысячное козацкое войско», «поднялась вся нация... отмстить за посмеяние прав своих...» - и чем всё закончилось? Выгнали неприятеля со своей земли, написали законы и стали следовать им, создали регулярную армию для охраны границы, начали решать спорные вопросы с соседями на дипломатическом уровне, то есть, создали украинское государство? Как бы не так! Перевешали жидов, выжгли восемнадцать местечек, сорок костёлов, нагадили в мечетях и, набрав добычи, закопали её, как собаки кости, по берегам Днепра. Сами же поехали на Сечь горелку пить. Почему они пьянствовали на Сечи, а не защищали свои семьи? Почему они объединялись для воровских набегов, а не для охраны своих жилищ? Почему дальше обязанностей банды не пошли? Чего им не хватало?

Увы, кроме «странной, своевольной республики», «буйной и браной толпы», запорожцы ничего не создали. Сечь - вершина их государственного творчества. Самостоятельное её существование на границах соседних государств обречено историей. Не соседи виноваты, что сто двадцати тысячное козацкое войско оказалось ни на что не способно, кроме как убивать, грабить, пить и гадить в костёлах!

Четыреста лет прошло, а на Украине изменились только пытки! Они стали технически изощрёнными. Получив территорию, заводы, фабрики, население, готовое государственное устройство с конституцией и законами, козаки всё развалили, порезали на металлолом, пропили, прогуляли, проскакали, «позадолжались жидам» (теперь уже международным!) и вернулись в Сечь. Мечтают «набрать добычи с городов», прут из Донбасса золото, серебро, оргтехнику, детские игрушки с туалетной бумагой, хотят «погулять» в России и отомстить «за обиды». Разве не за тем современные бульбы, бросив жён, едут в Донбасс? Пьют и грабят, грабят и пьют, а украинские СМИ, как некогда Тарас Бульба, любуются, что лежат они, пьяные в хлам на дорогах Донбасса в чужих «шароварах алого дорогого сукна» уже залитых свежей детской кровью!

Киевская Сечь, в отличие от Запорожской, имеет чёткие границы. Внутри этих границ кошевые атаманы назначают иноверцев и посылают буйные толпы избивать и грабить их. В категорию иноверцев попадают по языковым признакам, по месту жительства и по наличию «богатых обывателей». Киевские сечевики относятся сейчас к Донбассу, как запорожцы к берегам Малой Азии. Современный Тарас Бульбашенко, гуляя на Донбассе со своим воинством, выжигает местечки и сёла, грабит церкви и богатейшие дома, рвёт и портит одежду, утварь, убивает женщин и младенцев. Не в силах взять сходу Донбасс, украинское воинство (цитирую Гоголя!) «облегло весь город и от нечего делать занялось опустошением окрестностей, выжигая окружные деревни, скирды неубранного хлеба... С ужасом видели с города, как истреблялись средства их существования». Возы за воинством сейчас не следуют, ибо награбленное добро козаки шлют домой «Новой почтой». Не закапывают по берегам Днепра золото и серебро атаманы, а конвертируют и хранят швейцарских банках. Слова же кошевого Кирдяги: «Пусть их все передохнут, собаки, с голоду!» - повторяют и сейчас в Киеве на самом верху. Повторяют, и считают это правильным, демократичным и гуманным! Блокпосты, как способ обогащения и издевательства над человеком, весь мир видит! Мелкие толпы киевских сечевиков разъезжают по Украине, ставшей предместьем Сечи. То там, то здесь они грабят офисы, богатые дома и глумятся над населением под предлогом «бытового сепаратизма».

Фамильными чертами Запорожского и Киевского государственных недообразований являются обман и самообман. Клянутся верой и нарушают клятву, чтобы «погулять». А, «гуляя» с криками: «За веру! За Украину!» - набивают карманы, выбирая город, где «много казны и богатых обывателей». Кошевой перед походом говорит о том, что брать надо золото, серебро, а не тряпки. Заканчивает поход кошевой словами: «Мы здесь уже погуляли. Ляхи знают, что такое козаки; за веру, сколько было по силам, отмстили; корысти же с голодного города не много». И для киевских сечевиков вера, территориальная целостность Украины - поводы, а золото, серебро, оргтехника - причина! Политика, учитывающая интересы большинства граждан Украины, дала бы мир стране, но где тогда погулять козакам и обогатиться атаманам?

Сценарий: «А нас-то за что?» - смешон, но не безобиден. Он отражён в анекдоте о хлопцах, которые шли москалей бить. «А если они вас побьют?» - спросили у них. «А нас-то за что?» - ответили, удивляясь, хлопцы.

Гоголь описал этот сценарий. Осаждённые запорожцами поляки перебили и взяли в плен пьяных козаков. Атаман Кукубенко говорит, что греха в том, что козаки напились - нет, а вот за то, что подлые поляки напали на «безвинных людей» им надо жестоко отомстить.

Словно для того, чтобы доказать, что это сценарий (архетип), а не случайность, Гоголь повторяет его. Козаки оскорбляют поляков и хвастаются воинской доблестью. Поляки выставляют на городской вал пленных козаков. Атаман Бородатый кричит атаману Хлибу, что беды в том его нет, что схватили его без штанов, а вот полякам должно быть стыдно, выставлять атамана на позор!

Как вам мужики, которые отрезают женщинам груди, а когда мужья изувеченных жён мстят им, считают себя «безвинно пострадавшими»? Как вам военные, которые хвастаются своей воинской доблестью после того, как их товарищей, пивших и спавших рядом с ними, связали и порезали, как стадо баранов? Хвастаются и считают, что должно быть стыдно не спьяну попавшим в плен, а пьяных в плен взявшим? Интересно, пословица «хоть плюй в глаза - всё божья роса» не с запорожцев писана?

В показанных Гоголем сценах видно, что запорожцы не испытывают чувство вины, обвиняют - даже в собственном пьянстве! - окружающих и постоянно оправдывают себя.

Этот же сценарий и эти же личностные особенности демонстрируют нынешние украинцы. Они считают, что за Президента Украины, который расширяет бизнес в стране-агрессоре и платит там налоги, должно быть стыдно России. Они пользуются российскими ресурсами и оскорбляют русских. Нападают на российское посольство и транзитные грузы, а на симметричный ответ России - плачут и просят мировое сообщество защитить их. Они обвиняют соседей в том, что не дали им построить государство и не хотят видеть, что атаманы Запорожской Сечи (даже в любовном описании Гоголя!) не дотягивают до уровня здравомыслящих хозяек, не говоря уже об уровне государственных мужей.

Гоголь пишет, что уже во время Запорожской Сечи влияние Польши сказывалось на малорусском дворянстве, которое перенимало польские обычаи и заводило роскошь. Тарас Бульба любил простую жизнь козаков и перессорился с товарищами, «которые были наклонны к варшавской стороне, называя их холопьями польских панов». Раскол в семье Тараса Бульбы - это раскол нынешней Украины и России. Современные украинские и российские андреи любят роскошь и ради неё продадут отчизну, оплюют могилы предков. Они говорят предметам западной роскоши: «Отчизна моя - ты! Всё, что ни есть, продам, отдам, погублю за такую отчизну!» Одни андреи готовы продать отчизну за айфон, другие - за квартиру в Лондоне. Для них в чужой руке кусок толще. Андрей Бульба прадедушка Смердякова, вдохновитель Майдана и белоленточников. Заручившись поддержкой Запада, он уже не стоит, как школьник, виновато перед отцом. Он учит отца, лишает его избирательных прав и стреляет в него. С тайной, шкурной мыслью, что хозяева оценят его лакейскую преданность.

Семья Бульбы даёт два (оба негативных!) типа отношения к отчизне, вере, товариществу. Первый тип олицетворяет Андрей, который говорит: «Что мне отец, товарищи, отчизна! Всех и всё продам ради того, что мне милее всего!» Второй тип не менее губителен для веры, отчизны, товарищества. Его демонстрируют Тарас с Остапом. Первый тип открыто удовлетворяет эгоистические потребности. Второй - фарисейски прикрывается высокими словами. Тарас гневно обвиняет представителей первого типа в том, что они думают только о своём кармане, «перенимают бусурманские обычаи; гнушаются языком своим;...свой своего продают... паскудную милость польского магната, который желтым чеботом своим бьет их в морду... ставят дороже всякого братства». За красотой и правильностью его речи теряются собственные его дела. А они таковы: захотелось Тарасу «прогулять» сыновей, он подпоил козаков, снял кошевого и повёл на смерть несколько тысяч своих товарищей. Более того! Люлька полковнику Бульбе дороже товарищей! Спасаются они бегством, «как вдруг среди самого бегу остановился Тарас и вскрикнул: «Стой! выпала люлька с табаком; не хочу, чтобы и люлька досталась вражьим ляхам!» Хорошо, что козаки дисциплины не знали и смывались, забыв громкие слова о товариществе. Дорого бы они заплатили за люльку командира! Героя, который бы олицетворял третий, зрелый тип отношения к вере, отчизне, товариществу и выполнял бы налагаемые этими ценностями обязанности, у Гоголя нет. Запорожцы слышать не хотели о посте и воздержании, и семьи свои защищать от набегов соседей не спешили, предпочитая пьянствовать на Сечи, а потом с выгодой мстить. Обязанности, налагаемые верой, отчизной и товариществом они принимали выборочно. Как капризный ребёнок ковыряет котлету вилкой, выбирая вкусненькое, так запорожцы, поковырявшись в христианских ценностях, выбирали то, что не мешало пить, грабить и убивать.

В сегодняшней Украине, превратившейся в Киевскую Сечь, царствуют первый и второй тип отношения к отчизне, вере, товариществу: одни отказываются от Украины и её истории, другие селективно выполняют законы её, а, добравшись до кормушки жрут, не думая о товарищах и отчизне. Увы, но до государствообразующих ценностей Украина не доросла. Она мыслит себя только частью чужого целого. И обстреливает Донбасс в надежде заслужить «паскудную милость европейского или американского магната, который жёлтым чёботом своим будет бить их в морду».

Гоголь писал, что Запорожская Сечь была потребностью «полудикого века». Киевская Сечь потребностью 21 века не является. Она атавизм. Поэтому мировые и украинские СМИ злодеяния киевских сечевиков скрывают, говоря, что они защищают мирное население Донбасса, и не слышат криков его под ножом защитников.