«Молитва всех вас спасет...»

В этом году исполнилось пятьдесят лет со времени преставления великого подвижника ХХ века, исповедника Православия, епископа Афанасия (Сахарова), 125 лет со дня рождения и 50 лет монашества. Круглые даты, юбилеи стимулируют желание прикоснуться к ним. Личность святителя Афанасия поражает сразу, неотразимо  воздействует на сердце. Достаточно посмотреть на его фотографию или прочитать «Даты и вехи биографии». По крайней мере так было со мной, когда на уроке по истории Русской Церкви в четвертом классе Московской духовной семинарии из уст архимандрита Иннокентия (Просвирина) я впервые услышал о владыке. 

В 1982 году, на двадцатилетие преставления епископа Афанасия, владыка Питирим служил панихиду в храме во имя Всех русских святых в Троице-Сергиевой лавре. Пел лаврский хор под руководством архимандрита Матфея (Мормыля). Иеродиакон Алексий Фролов (ныне - архиепископ Костромской и Галичский), сослуживший владыке, попросил меня обеспечить запись панихиды на магнитофон, что я и сделал. Помню, как меня поразило пространное перечисление русских святых разных рангов, которых поминал на литии наместник Лавры архимандрит Иероним (Зиновьев). Владыка Афанасий вспоминается всякий раз, когда сугубо чествуется «полк божественный» - Собор русских святых, когда слышишь богодухновенный призыв: «Русь Святая, храни Веру Православную, в ней же тебе утверждение!»

* * *

Успенская церковь в Петушках. Сюда владыка приходил молиться в последние годы своей жизни - молился только в алтаре. Служить запрещал уполномоченный. Владыка предложил такой вариант: он служит с ближайшими помощниками в храме при закрытых дверях. И в этом случае уполномоченный ограничивал: только не архиерейским чином. Кротость кротостью, но в этом случае архиерей не вынес такой наглости, такого грубого вмешательства в сугубо внутрицерковный вопрос. Он отказался и перестал посещать храм. Служил в доме, где жил. Это на той же улице, где находится храм, только нужно перейти дорогу. Сейчас в этом доме музей святителя. Дом какой-то светоносный, внутри него тебя охватывает чувство умиротворения и радости. Судя по откликам в книге посетителей, это общее впечатление.

Два стола за перегородкой, покрытые белой скатертью. Если бы мне не сказали, я бы ни за что не догадался, что это престол и жертвенник, на которых служил святитель. Они находятся рядом с кроватью, на которой почил владыка.

За неделю до смерти, в субботу 20 октября владыка как обычно сам читал канон на утрене, в этот день он читал с каким-то особым подъемом, однако вскоре он почувствовал себя плохо, вынужден был сделать отпуст и лечь. Через несколько минут он как-то весь подобрался, огляделся вокруг, громко подозвал свою келейницу: «Пой скорее!», - и сам запел: «Придите, поклонимся... спаси ны, Сыне Божий, во святых дивен Сый, поющия Ти: аллилуиа». Пропели тропарь из службы Русским святым «Якоже плод красный» и «Днесь лик» - кондак из нее же . Взгляд владыки был устремлен в небесные дали, лицо просветлело, он улыбался, судя по тропарю и кондаку, которые были так срочно востребованы, - Русским святым, о службе которым владыка радел всю свою жизнь. Епископ в последние дни был необыкновенно благостным, благословлял каждого и всех вместе по-архиерейски на три стороны. Наверное, он посылал свое благословение и отсутствующим, тем, кого он знал и любил. Новый удар. Теперь владыка уже не мог говорить. Правда, на следующий день он внятно произнес: «Молитва всех вас спасет». Потом написал на одеяле пальцем: «Спаси Господи», а затем «ВСЁ». И как бы этим поставил точку. В воскресенье 28 октября 1962 года в 8 часов 15 минут святитель тихо отошел ко Господу.

Это печальное известие быстро облетело всю православную Россию и даже нашло отклик за рубежом. Очень многие его знали, почитали и любили. Не только духовные чада старца, все, кто как-то касался епископа, пришли к нему. Горе людей было безмерно, хотя уже многие тогда верили в его предстательство перед Богом. Все, кто дотрагивался до святителя, отмечали исходившее от него тепло. Как будто лежал не покойный, а просто уснувший человек. Руки были мягкие, как живые. И хотя в доме от присутствия многих людей было даже жарко, никакого намека на тление не ощущалось. Наоборот, тонкое благоухание.

Отпевание совершалось по монашескому чину, без сокращений. Любимыми словами владыки в последние годы был 94-й стих 118 псалма: Твой есмь аз, спаси мя.

Долго еще около могилы толпился народ. Кончина владыки была кончиной праведника. Похороны, которые пришлись на самый пик хрущевских гонений (1962-й год), прошли без всяких помех и на высочайшем уровне, и были как бы свидетельством об этом.

«Молитва всех вас спасет». Предсмертные слова близкого человека воспринимаются по-особому.  Они воспринимаются как жизненное кредо, квинтэссенция всего жизненного пути. Эти слова выбиты на мемориальной доске под изображением епископа Афанасия.

* * *

Слушаем рассказ смотрительницы музея, монахини Афанасии.

Отец владыки был чиновником, мать - простая крестьянская девушка. Мать, которую владыка очень любил, горячо желала, чтобы он стал священником и непременно монахом. В прихожей дома видим икону «Явление Богородицы преподобному Сергию» - именно этой иконой мать благословила будущего епископа на монашеский путь. С девяти лет он прислуживает в алтаре. Заканчивал духовное училище, а затем - семинарию и академию. Владыка, будучи еще архимандритом, участвовал в работе Поместного Собора 1917-18 гг. Ему было поручено заниматься подготовкой службы всем Русским святым - это стало делом всей его жизни. Владыка радел о том, чтобы вместо сухого перечисления имен на службе было бы обязательным чтение «Слова похвального на Собор всех Русских святых», в котором воспомянуты были бы по именам все русские святые.

В 1920 г. он становится настоятелем Рождественского монастыря во Владимире (сейчас здесь почивают его мощи). Рождественский монастырь - одна из древнейших русских обителей. Одно время она была первенствующей обителью на Руси. Основан монастырь был еще в ХII великим  князем Всеволодом «Большое гнездо». Здесь почил своими мощами святой благоверный князь Александр Невский. В 1723 г. мощи св. Александра Невского были увезены в Санкт-Петербург. В настоящее время помимо монашеской общины на территории монастыря находится духовная семинария и епархиальное управление. Наместником монастыря является епископ Муромский Нил. Братии - около пятнадцати человек. Храм, в котором почивают мощи свт. Афанасия, использовался как спортзал для сотрудников спецорганов. Рассказывают, что способствовал быстрому освобождению храма тогдашний вице-президент России А. Руцкой.

 * * *

Монахиня Афанасия подарила нам книгу Г. И. Катышева «Петушки обетованные». Признаться, я начал читать книгу с некоторым скепсисом. Г. И. Катышев, как сказано в книге «в прошлом - авиационный инженер, летчик, мастер спорта СССР, член сборной страны по высшему пилотажу, обладатель ряда рекордов скорости и дальности полета». Пролистал первую часть книги с короткими рассказами. Стал вчитываться в повествование об архимандрите Иннокентии (Просвирнине) - показалось очень интересным. Я учился у о. Иннокентия в духовных школах. Заключительная часть книги «Владыка» полностью захватила. Для меня критерий значимости книги - количество выписок из нее. В данном случае они пошли потоком. Я был озадачен: что делать? Переводить в текст статьи многочисленные выписки, дублировать тем самым книгу? Решил воспроизвести все, что особенно запало в душу.

* * *

Находившиеся рядом с владыкой могли получить наглядные уроки любви и снисходительности к людям со стороны архипастыря. Например, такой случай: подавая архиерею умываться во время литургии, пономарь вдруг с ужасом увидел, что кувшин пуст, и растерялся. Однако владыка сделал вид, что ничего не произошло, и «умылся» без воды, так что никакой заминки не случилось. Потом прислужник не получил даже замечания, да оно было и не нужно - он для себя уже сделал выводы.

Фальши владыка не переносил и был даже резок при столкновении с этим пороком: «Может быть, быть прямолинейным и искренним неблагоразумно, но я не думаю, чтобы неискренность и лукавство могли быть полезны Церкви Божией».

Всем, кто жаловался на невозможность поститься, он говорил: «Не можете по болезни - ешьте, что вам необходимо, но знайте, что совершаете грех, и кайтесь в этом. А разрешить для вас пост не имеет права ни один священник или архиерей. Ешьте досыта, но только то, что положено». Ко всем постам и постным дням он добавлял 7 и 8 ноября. В первый день особо строгий пост. Не ел и не пил. Во второй употреблял только хлеб и воду. Так владыка отмечал гибельные для русского народа даты.

Владыка скорбел, когда дело шло об искажениях богослужения, которые допускаются в современных службах. Очень переживал за Церковь, что перестали интересоваться не только мелкими подробностями богослужения, но и вообще богослужением. Типикон продолжали печатать, но богослужение по нему стало казаться непроизводительной тратой времени, - ведь так много и «необходимых» и «полезных» дел надо переделать. Стали сокращать богослужение, но так как сам устав не дает указаний, как можно сокращать его до такой степени, до какой было желательно, начались сокращения кому как вздумается. Богослужение становилось шаблонным, бесцветным, однообразным...

Устав упорно не соблюдался.

Еще будучи преподавателем семинарии отец Афанасий уговорил устроить такую всенощную, какая пелась в старину.

Очень близки мне такие его слова:

«Полумрак наших тесных древних храмов - успокаивающий, умиротворяющий полумрак. Полумрак готических храмов - нервный, подавляющий». «В Московской Руси передние углы в домах украшались «пеленами», такими же, как украшались святыни в храмах (а не рушниками). Какая разница!»

«Большинство новых акафистов не «произведения Духа», а только произведения «литературы» и читающих не «возводят к созерцанию», а по большей части только «осыпают градом хвалебных слов, с напряженным усилием собранных».

Владыка намеревался составить новую Общую Минею, находя, что помещенные в ней существующие службы зачастую непригодны для отправления богослужений ряду святых, в особенности русских.

В церковном богослужении владыка не признавал стояния на коленях, кроме моментов, специально предусмотренных уставом. Он говорил, что человек должен предстоять пред лицом Божиим, как сын перед Отцом, почтительно, без дерзости, но не как раб. «Православные или повергаются ниц пред Господом, или откровенным лицем, яко сыны, предстоят Господу. Стояние на коленях - это западный обычай, проникший к нам вместе с другим угаром через прорубленное Петром окошко. У православных степенность, выдержанность. У западных нервозность, сентиментальность, даже, мне кажется, жеманность: ползание на коленях, биение в грудь, складывание при персях рук ладонями вместе».

Владыка с душевной болью говорил о разрушенных церквах, о мерзости запустения, когда оставшиеся храмы безмолвно смотрят на мир зияющими оконными проемами - очами, выколотыми разбойниками. А ведь храмы Божии, построенные нашими предками и освященные живой молитвой, охраняли Россию.

«Надо не только то, чтобы православные умилялись хотя бы и непонятным словам молитвословий. Надо, чтобы и ум не оставался без плода. Пойте Богу нашему, пойте разумно ... Помолюся духом, помолюся и умом ... Я думаю, что и в настоящей церковной разрухе в значительной степени повинны мы тем, что не приближали наше дивное богослужение, наши чудные песнопения к уму русского народа».

Владыка сам шил для себя архиерейские облачения (в одном из них его и похоронили).

Митра у него была необычная: не высокая и сияющая искусственными бриллиантами, а маленькая матерчатая, по образцу древних митр русских святителей, без камней и украшений, только с иконками. Антиминс, изготовленный владыкой, а также походный деревянный набор евхаристических сосудов, дикирий, трикирий и небольшая плащаница Спасителя, вышитая епископом Афанасием, в настоящее время бережно хранятся в новом храме во имя святителя, построенном в городе Петушки Владимирской области. Но не только о своей службе думал епископ. Еще несколько антиминсов были изготовлены и освящены владыкой «для раздачи отправляющимся в изгнание».

Когда в начале 20-х годов начались аресты, поразило, что Владыка выражал сочувствие находящимся на свободе: он-то в тюрьме - изолирован от чумы обновленчества, а каково простым приходским священникам? Противодействие обновленчеству было одной из главных причин начала репрессий в отношении епископа Афанасия. Он был безстрашен. Когда в сентябре 1925 года обновленцы пригласили его на свое собрание, он не молясь с ними, публично обличил их, что помогло колеблющимся отмежеваться от раскольников. Пытки в ивановской тюрьме. Основные вопросы вертелись вокруг одной темы: почему епископ отказался стать под крыло митрополита Сергия, которого поддерживала богоборческая власть. Допросы проходили с 4 до 9 утра, пытали бессонницей, сыпали соль на раны, замораживали ноги, чтобы он не мог служить. Три месяца провел владыка в камере, из которой каждую ночь выводили на расстрел. Находясь с уголовниками в одной камере, он ежедневно вычитывал службы суточного круга. Воспоминания репрессированного священника: «Обстановка ошеломила. В воздухе плавал синий табачный дым, компания доминошников забивала «козла», стоял отборный мат, блатной жаргон. Кто-то сказал: «Туда проходи». Батюшка двинулся в указанном направлении и вдруг увидел сидящего на нарах епископа Афанасия. Тот поднял глаза и обрадовано сказал: «Читай! Глас такой-то, тропарь такой-то». - «Да разве здесь можно?» - «Можно, можно! Читай». Пришедший стал помогать продолжать начатую службу, и за ней прошли все тревоги и все стеснения души. Жизнь вновь обрела смысл, поскольку в нее вернулась ее основа - богослужение.

Владыку, заболевшего тифом, поместили на нары в лазарет. Никакого лечения практически не было. Он лежал внизу, а сверху на него стекали испражнения. Т.н. медосмотр: больше часа заключенные стояли раздетые на холоде, и для многих этот «осмотр» стал в их жизни последним.

...Успенский собор во Владимирской области закрыли, его превратили в антирелигиозный музей. Внешне православная жизнь замерла. Правящий архиерей, узнав о прибытии епископа Афанасия из мест не столь отдаленных, присылал ему приглашения встретиться. Однако владыка оставил все его письма без ответа. Более того, в декабре 1933 года он смело и открыто выразил свое отношение к узурпации церковной власти. Отправил письмо заместителю патриаршего местоблюстителя митрополиту Горьковскому Сергию (Страгородскому) об отмежевании от него и Временного Патриаршего Священного Синода. Свою позицию владыка объяснял четко и просто: «Когда митрополит Сергий заявлял, что его полномочия вытекают из полномочий митрополита Петра, - мы все признавали митрополита Сергия как законного руководителя церковной жизни Православной Русской Церкви, первоиерархом которой остается митрополит Петр. Когда же митрополит Сергий, не удовлетворившись тем, что было дано ему и что он мог иметь при жизни законного первоиерарха Русской Церкви, когда в своем журнале он всенародно объявил, что ему, митрополиту Сергию, не только принадлежат все права местоблюстителя, но что он, «заместитель», облечен патриаршей властью... и что сам наш законный первоиерарх, «митрополит Петр, не имеет права вмешиваться в управление и своими распоряжениями исправлять даже ошибки своего заместителя»... тогда ряд архипастырей, в том числе и я, признали, что такое присвоение митрополитом Сергием всех прав первоиерарха при жизни нашего законного канонического первоиерарха митрополита Петра лишает захватчика и тех прав по ведению церковных дел, какие в свое время были даны ему, и освобождает православных от подчинения митрополиту Сергию и образованному им Синоду. Об этом я откровенно в письменной форме заявил митрополиту Сергию (Страгородскому) по возвращении моем из ссылки в декабре 1933 года. Отказавшись от какого-либо участия в церковной работе под руководством митрополита Сергия, я не уклонялся от посещения храмов, где богослужение совершалось священнослужителями, признававшими митрополита Сергия. Резкие ругательные отзывы о так называемых «сергианских» храмах и о совершении там богослужения я считал и считаю «хулой на Духа Святаго». Истинная ревность о вере не может соединиться со злобой. Где злоба - там нет Христа, там внушение темной силы. Христианская ревность с любовью, со скорбью, может быть, и с гневом, но без греха (гневаясь - не согрешайте). А злоба - величайший грех, непростительный грех - «хула на Духа Святаго», Духа любви, Духа благостыни...» Как бы в ответ на письмо владыки Синод своим определением № 86 от 4 сентября 1934 года почислил епископа Афанасия (Сахарова) на покой как «до сих пор не возвращающегося к своей кафедре, несмотря на возможность к тому». Епископ Афанасий был одним из последних руководителей той части Русской Православной Церкви, которая, сохраняя каноническую верность патриаршему местоблюстителю митрополиту Петру, отделилась от митрополита Сергия и ушла в катакомбы. После Поместного Собора 1945 г., владыка, находившийся тогда в заключении, вместе со своими единомышленниками признал Святейшего Патриарха Алексия и вошел с ним в каноническое общение.

«Позиция митрополита Сергия вызывает и сейчас неоднозначную оценку в православном мире. Одни считают его предателем, другие - исповедником, положившим свою душу ради спасения Церкви. Определенно мы можем сказать только одно - неисповедимы пути Господни, и Он всякому дает нести только свой крест. Вполне возможно, что в противодействие мощнейшей атаке бесовских сил кому-то выпало сохранить тело Церкви, а кому-то спасти ее душу и дух. И то и другое требовало подвига» - такое заключение я прочитал в книге Г. И. Катышева.

Интересен такой факт: владыка несколько дней находился в одной камере с митрополитом Сергием.

В начале войны заключенных отправили пешим этапом в Архангельскую область, в Онежские лагеря близ Каргополя. 400 километров шли лесными дорогами, проселками. Приходилось нести на себе и свои личные вещи. Кормежка скверная. Над изнеможденными путниками висели тучи кровожадных комаров и прочего гнуса. Это была настоящая пытка.

В тюрьме владыка неожиданно увидел митрополита Казанского Кирилла (Смирнова). Он радостно бросился к нему, но был остановлен суровым: «Я Вас не знаю». Действительно, в заключенном Сахарове невозможно было узнать епископа Афанасия. Исхудавший, наголо обритый, измученный дорогой доходяга был только слабой тенью владыки. Недоразумение, конечно, быстро разрешилось. С тех пор святители старались держаться неразлучно.

На лесоповале, в болотистой чаще дремучего леса, увязали в тину с опасностью провалиться в так называемые «волчьи» ямы, занесенные снегом, и кто попадал в них, сразу погибал.

Владыка стал бригадиром лаптеплетной бригады и дневальным по бараку. Теперь нужно было убирать помещение, заботиться о хлебных пайках и талонах, получать хлеб на бригаду. Для этого приходилось вставать в три часа ночи. Особо выматывала уборка. Владыка ведь ничего не умел делать плохо. Если работал, то на совесть. Этим и пользовались другие. Убирать места общего пользования приходилось и за них. Приходилось целый день перекидывать тяжелые сырые метровые поленья, почти непрерывно махать метлой или лопатой. Руки отнимаются, пальцы немеют, спина болит, ноги еле двигаются.

В лагере владыку назначили ассенизатором. Это был верх издевательства над архиереем. Однако епископ спокойно отнесся к новой работе и добросовестно исполнял ее. Некоторые начальники сострадательно относились к нему. Однажды один предложил епископу поменять работу, все-таки, мол, нечистоты. Владыка отказался и с улыбкой заметил: «Это ко мне не пристанет».

Через Владимирского епископа Онисима (Фестинантова) владыка обратился к Патриарху с письмом, в котором просил, не найдет ли Патриарх возможным возбудить ходатайство перед соответствующими органами о замене ему, епископу Афанасию, заключения в лагерях заключением в одной из московских тюрем с предоставлением возможности работать там с богослужебными книгами под руководством и наблюдением Патриарха. Ответа на это прошение он не получил.

Два года после формального освобождения его не выпускали из тюрьмы. Наконец, выпустили, поместив в дом инвалидов: Особое Совещание при министре госбезопасности СССР от 5 марта 1952 года постановило: «Сахарова Афанасия Григорьевича за отбытием срока наказания из лагеря и от ссылки на поселение освободить и направить в дом инвалидов под надзор органов МГБ».

19 мая 1954 года епископ переехал, наконец, в дом инвалидов для бывших заключенных в Мордовии в шести километрах от станции Потьма. Владыка радостно сообщил друзьям свой новый адрес. Однако его ждало здесь разочарование. Первое время не было даже той минимальной свободы, которой так хотелось. Режим оставался тюремным, временами более жестким. Накладывались ограничения на переписку, отсутствовало надлежащее медицинское обслуживание, прогулки на «пятачке», где некуда было спрятаться от  палящего солнца. Ну и, разумеется, не разрешалось покидать территорию дома.

Из дневника владыки: «27 июня (по старому стилю) 1954 года исполнилось 33 года архиерейства. За это время: на епархиальном служении 2 года 9 месяцев 2 дня; на свободе, но не у дел - 2 года 8 месяцев 2 дня; в изгнании - 6 лет 7 месяцев 24 дня; в узах и «горьких работах» 21 год 11 месяцев 12 дней».

В начале 1955 года вышло послабление, вахту в доме сняли, и можно было уходить куда угодно. Но владыка этой элементарной привилегией уже пользоваться не мог. Он едва ходил.

Долгожданная свобода оказалась относительной. Приходилось дважды в месяц отмечаться в милиции. И, тем не менее, это была свобода.

В конце концов, благодаря друзьям, владыку перевели - вначале в Тутаев Ярославской области, а затем в Петушки.

Владыка работал до глубокой ночи, чаще до двух часов. Если в 1955 году он получил и отослал более 300 писем, то в 1956 году - уже 550. В последующем он получал примерно 800 писем в год и столько же направлял ответов.

Владыка очень трепетно относился к книгам. Как-то, еще находясь в заключении, он в письме вопрошал: «Целы ли книги?». Узнав, что книгой из его библиотеки расплатились со священником за какую-то требу, он весь потемнел и какое-то время молчал. Видно известие это было очень для него неприятным.

С 1956 года он председатель Богослужебно-календарной комиссии при Священном Синоде. Теперь епископ Афанасий должен был появляться в Москве примерно раз в два месяца на заседания комиссии. Всегда эти поездки он использовал на благие дела. Например, владыка проехал по всем станциям метро с иконой всех Русских святых. Некоторые «уставно-богослужебные суждения» владыки оказались неприемлемыми, что вынудило его отклонить не только составление, но и редактирование «Богослужебных указаний». Он только согласился дать некоторые советы, но и они в большинстве своем не были приняты во внимание. Недолго просуществовала комиссия. Епископ был непоколебим, отстаивая свои взгляды на богослужение, и многим это не нравилось. В апреле 1958 года, после семи заседаний, Богослужебно-Календарная комиссия была упразднена.

В доме, в котором сейчас находится музей, владыка жил с 1955 года до самой своей смерти в 1962 году. Ранее здесь жил архимандрит Исидор. В этом доме никогда не жили супружеские пары. Каждый вечер в доме читается акафист свт. Афанасию. Днем читается Евангелие о здравии и Псалтырь об упокоении.

Листаю записи в книге посетителей. «Вот уже третий год подряд рвется сердце в эту скромную тихую келью достопамятного владыки Афанасия, вместившую в молитвословиях все Небо». «Оказались в гостях приснопамятного святителя Афанасия, созерцали его дом, келью, чувствовали его тепло и свет души. Поистине, дух его жив». «В храме прошла большая служба с небывалым торжеством. В домике сохраняется дух святителя Афанасия - тепло, радушие, но самое главное, что этот дом - малый храм, где денно и нощно молится святитель». Последние две записи принадлежат правящему архиерею, архиепископу Владимирскому и Суздальскому Евлогию.

Владыка давал людям душевный покой тихой благодати. Это чувствовали все, кто с ним соприкасался. Будущий схимитрополит Тетрицкаройский Серафим так выразил свое отношение к владыке: «Он один из великих. Таких людей больше нет».

В августе 2000 года юбилейный Архиерейский Собор владыку Афанасия, исповедника и песнописца, прославил в лике святых новомучеников и исповедников Российских.

Святителю Христов Афанасие, моли Бога о нас!

Величаем тя, святителю и исповедниче Христов Афанасие, богодухновенными песньми Церковь Русскую украсившаго и святых сродников наших любовию воспевшаго.