Русские на Украине. Единодушный разнобой
«Что Вам до русского народа?»
4 декабря. День Введения во Храм Пресвятой Богородицы. И еще день рождения отца Леонида. Еду вместе с активистами Библиотеки на приход к батюшке. Большое пригородное село в десяти километрах от города. Храм отца Леонида находится в бывшем помещении магазина. Есть в селе и церковное здание, но оно занято «филаретовцами». При советской власти храм был превращен в баню, поэтому и теперь еще филаретовский храм обзывают «баней».
Снаружи бывший магазин ничем не примечателен - одноэтажная постройка с деревянным крестом на козырьке. Внутри тоже довольно просто, опрятно и аскетично. Никаких настенных росписей, естественно, нет, да и икон не так уж много. Но одна икона сразу бросается в глаза: образ Царя-Мученика Николая II. Ни в одном из храмов нашей епархии такой иконы нет...
Служим долго, как отец Леонид и любит. Людей поначалу было довольно много. Но к концу службы осталось, включая нас, городских, чуть больше двадцати человек. Закончив молебен, батюшка зашел в алтарь, переоблачаться. Тут и случилось Чудо. София подошла приложиться к Образу Царя-Мученика и застыла над иконой.
И вдруг глубоко выдохнула:
- Смотрите, смотрите, икона царя мироточит!
- Чудо-то, чудо-то какое! - неслось со всех сторон. - Царь-Мученик откликнулся на наши молитвы...
- Смотрите, вот еще капельки мира, смотрите, на скипетре у Царя...
- Где батюшка? Позовите батюшку!..
Отец Леонид подошел к иконе, перекрестился и надолго склонился над ней. Наконец он поцеловал Образ Царя-Мученика, еще раз перекрестился и поднял икону высоко над головой:
- Благоухает-то как, - сказал он тихо, как бы сам себе. - Братья и сестры, - воззвал отец Леонид громким голосом - на наших глазах произошло чудо! Господь в лице своих Святых Царственных Мучеников явил нам, недостойным, свою милость! Воздадим же хвалу Святому Царю, и пусть Он помолится о нас, грешных!
Икона возвратилась на место. Все, как по команде, опустились на колени и пропели величание Царю-Мученику. Потом по очереди приложились к его Образу.
Подошла моя очередь. Пытаюсь разглядеть капли мира. И не вижу ничего!
«Как же так?! - молнией пронеслось в моей голове, - все видят, а я нет! Неужели настолько грешен!»
Смотрю на икону и так, и сяк. Кажется, вижу несколько очень маленьких капелек: «А, может, только кажется?! Нет, не может такого быть, чтоб двадцать человек увидели, а один нет. Да, я грешен, но не сатанист же я!.. Нет, действительно, капельки мира. На скипетре. Вроде, как и благоухание чувствуется...»
Оказывается, чтобы увидеть капельки мира, надо под особым углом смотреть на икону. В храме немного темновато. А капельки мира очень мелкие. Как будто кто-то прикасался в разных местах к образу иголкой, и капельки мира стекали с ее кончика. Капелек не столь уж и много. Немного, россыпью, в правой части иконы. Немного в левой. Несколько капелек на скипетре и на губах царя. То есть, икона мироточит не столь явно, как я видел на антипапском крестном ходе. Тогда Образ Царя-Мученика буквально весь «запотел». Но ведь мироточит же! Мироточит!
Составили рапорт правящему архиерею о мироточении иконы. Все присутствующие поставили свои подписи. Отец Леонид тут же отбыл в епархию.
Выйдя из епархии спустя несколько часов, он был бледнее обычного. Широко перекрестившись на позолоченные купола кафедрального Собора, он вздохнул и, ни на кого не глядя, направился к своему «Запорожцу». По дороге пытался было творить Иисусову Молитву. Но молитва не шла.
Как никогда, отец Леонид почувствовал, что подошел к решающей черте: «либо полное смирение пред архиереем, то есть, не высовываться, либо выдержать удар, все перенести от епархиальных властей, но против совести не пойти».
«...Открыто епископ проигнорировать мироточение не может... Да, в двойственном положении наш владыка. С одной стороны - икона мироточит! Это же событие для епархии. С другой: чей Образ мироточит? и у кого?!.. Да, поддержать меня он никак не может. Это, по его мнению, будет потворствовать непослушанию ему лично... Надо срочно, сегодня же, позвонить духовному отцу. Только бы он успел вернуться с Афона... Что сказать сегодня вечером в Библиотеке? Рассказать, как было, но как обойтись без революций?»
Вечером все собрались в Библиотеке.
- Батюшка, ну как!? Что сказал епископ? Признал?..
- Потом, - отец Леонид сделал упреждающий знак рукой. - Давайте лучше акафист Царю-Мученику сотворим, потом все расскажу.
Прочитали акафист, сели пить чай, и отец Леонид рассказал. Рассказал, что разговор с архиереем был долгим и весьма неприятным. Владыка по привычке пытался давить, но у ничего у него не выходило. Да и вообще, против чуда Божьего что скажешь?
-...Я ему про Фому, он мне про Ерему, - неторопливо говорил отец Леонид, прихлебывая чай. - Я ему: вот, владыко, икона Николая II мироточит, вот рапорт, вот подписи свидетелей. А он мне все про мою якобы самодеятельность: мол, что вы себе позволяете, почему меня в известность не ставите, почему все без благословения делаете, почему в епархии не появляетесь. Я говорю: ну вот я Вас и ставлю в известность: у меня на приходе начала мироточить икона Царя-Мученика, вот Вам рапорт по этому поводу, вот подписи свидетелей. Владыка в крик: «Что вы все мне эту бумажку суете! Я Вам о другом говорю!» Я спокойно отвечаю: это не бумажка, это рапорт. О мироточении иконы. Иконы святого Царя-Страстотерпца.
- Владыка тут за свой гипноз взялся, продолжает о.Леонид рассказ, - Тон вдруг резко меняет и чуть ли не доверительным шепотом: «А с чего Вы так уверены, что это именно от Бога чудо, а может, это просто полтергейст? Тут надо с трезвым умом подойти, с даром различения, от Бога ли это, или от лукавого...» Ну так Вы, говорю, владыка, и разберитесь... А он мне елейным таким голосом: «Разберемся, разберемся, батюшка. Сейчас, вон, повсюду иконы мироточат, в том числе и самочинные. Просто, эпидемия какая-то. Вон, слышали, в России самочинная икона Ивана Грозного мироточит. А? Тоже, скажете, чудо Божие?..» Я ему: насчет мироточения икон Грозного ничего не знаю. Но Николай II канонизирован Соборным разумом нашей Церкви. И странно этому сопротивляться. И ничто меня не переубедит в том, что Царь-Мученик, наш русский царь, на Небесах. И денно и нощно молит Господа о русском народе, о всей России...
- Тут самое интересное с нашим владыкой произошло. Он аж позеленел и как закричит: «Что Вам до русского народа, батюшка! Заладили, как ворона, «русский царь», «русский царь». И вообще, это ваша самодеятельность, она уже мне вот где - и прямо проводит рукой по своему горлу, - русский мир, русская церковь, русский царь. Забываете, батюшка: наша церковь вселенская, в ней нет ни эллина, ни иудея! И я, как правящий архиерей, не позволю, чтобы в моей епархии создавались маргинальные группировки! Не позволю, слышали батюшка! А теперь ступайте. Рапорт оставьте...»
Я ему: так что по поводу иконы?.. А он как отмахивается: «Оставьте рапорт, разберемся, создадим комиссию, проверим, и если действительно чудо Божие... ступайте...» А я чувствую, что не разберутся, просто не признают. Не нужно нашему владыке мироточение царской иконы... Ничего я ему не сказал больше. Взял благословение и вышел... Вот так-то вот - закончил свой рассказ отец Леонид.
«Талмудистов не любил и не люблю»
Зима на излете. Холодно и сумрачно. Грязные рваные хлопья тумана несутся над крышами высотных зданий, едва не задевая антенны. Небо затянуто мутной серой пеленой. Сыро. То дождь, то снег, то туман. Вода под ногами, вода над головой. Вода везде! Город похож на гигантский бетонный аквариум, в котором остановилось время. «Никто и никуда, нигде и никогда». От ледяного бездействия сонно цепенеет душа. Рухнуть бы сейчас на диван и спать, спать, чтобы ничего не видеть. Во сне хорошо. Сон - единственное место, где я не чувствую боли. Боли от несбывшихся мечтаний и планов. Умом все понимаю: «на все Воля Божия, смиряйся!» Но глупая, пораженная грехом душа... Она, видите ли, тоскует, она, видите ли, болит...
Последний день зимы. Не сделано ничего! Абсолютно ничего! Так толком и не родившись, «Русь» ушла в кому. Приезд генерала вспоминается, как сон. Именно как сон. Впрочем, таким же сном вспоминается и сама «Русь». Прошла осень, зима - ни офиса, ни оргтехники, ни регистрации, ни программы, ни-че-го!!!
Михаил говорит, что Россия нас в очередной раз «кинула». То ли не нужны ей соотечественники в ближнем зарубежье, то ли не готова она их поддерживать, так, как, например, поддерживает своих Америка. А что мы сами реально можем сделать без российской поддержки? Ни-че-го!!!
Зарегистрировать партию не можем. Написать устав и программу не можем! Даже ряды свои пополнить не можем по причине постоянных идеологических разногласий и личных склок. Такая была надежда на Библиотеку! Но отец Леонид наотрез отказался благословить партию. И все из-за левых идей «старого крыла» и самого генерала. Из-за Ленина-Сталина. Хотя какие тут левые идеи, так, одна ностальгия. Естественно, никто из активных православных верующих ряды «Руси» не пополнил. А больше активных верующих, кроме Библиотеки, взять негде. На большинстве приходов нашей епархии верующие, буквально шарахаются от одного слова «политика».
Одна надежда на журнал (сколько у меня умерло этих «надежд»). Журнал отец Леонид благословил. Но и то неясно, будет ли? Даже боюсь на эту тему думать. Между тем, даже деньги какие-то на издание журнала в Библиотеке собирались. Михаил целиком занят журналом. Мне поручено написать большую статью о нашем антипапском противостоянии. Казалось бы, пляши и радуйся. Но не тут-то было. Уже с месяц я нахожусь в отвратительном состоянии апатии.
Все-таки сел за статью. Но не успел собраться с мыслями, как звонок в дверь. За дверью Партайгеноссе с «вечным» дипломатом в руке. Он пьян. И он не один. С ним какой-то человек, на вид ему лет тридцать пять. Человек этот невысокого роста, коренастый. У него круглое добродушное лицо, смутно мне знакомое.
- Здрасти, - стеснительно говорит человек и улыбается до ушей.
- Можно? - Спрашивает меня Максим. Потом спохватывается, - ах, да, забыл представить. - Делает шаг назад и с театральным жестом руки оповещает:
- Господа, прошу любить и жаловать. Валерий. Мой старый, проверенный в боях друг. Юрист. Мистик. Эзотерик. Одним словом, вам будет, о чем поговорить.
- Да ладно тебе, Максим, - стеснительно говорит Валерий, а сам улыбается еще шире. - Ты, вот, даже не поинтересовался, может, человек занят, может, нам лучше уйти?
- Ни в коем случае, - с малодушной вежливостью говорю я (про статью уже забыл), - проходите... Я, конечно же, никого не ожидал в такую погоду. Но, честно сказать, вам очень рад. А то уже крыша едет от одиночества.
- Ну, это дело поправимое, конечно, пока наш бронепоезд стоит на запасном пути.
Партайгеноссе проходит на кухню и извлекает из дипломата двухлитровую пластиковую бутылку.
«Вино!» - Сразу же догадываюсь я. А из кухни уже несется голос Максима:
- Есть какая-никакая тара?
Наполнили стаканы, и Максим принялся было по новому кругу знакомить меня с Валерой.
- Вообще-то мы знакомы, - сказал Валера. - На твоей, Максим, свадьбе...
- Постой, - перебил я смутно припоминая, - так ты... ты... ты и есть тот самый человек Розы Мира? Так тебя Михаил назвал. Помнишь?
- Да, - скромно ответил Валера Юрист и покраснел, как барышня.
- За эзотерику! - прокричал Максим и помахав стаканом в руке добавил, - нам, проклятым милитаристам, сия область не совсем понятна, но раз два эзотерика собрались вместе... все... молчу... молчу.
Выпили.
- Не верю я в то, что Россия нас кинула, - сказал Максим, - не верю, хоть убей.
- Ну почему, Максим, очень может быть, - примирительно говорю я, чувствуя, как живительным теплом растекается внутри вино. - Россия еще довольно слаба. Она только-только поднимается.
- Я понимаю, что только-только поднимается, - вздыхает Максим. - Дело в другом, я не верю Михаилу. Это же он вопит, что нас кинули. И полковник мне не нравится. Аферист какой-то. Да и генерал этот. Странный тип. Эффект крыльев бабочки, связи в российском правительстве, всю Украину на уши поставим. А сам свалил, и ни слуху о нем, ни духу. Как посмеялся над нами, дурачками.
- Да, согласен, генерал странноватый какой-то. Я, вообще, подумываю, что вся затея с «Русью» могла вполне родиться в кабинетах СБУ. Приехал, воду намутил, а сам нас на карандаш. Как возможную пятую колонну России. И действовал он в паре с полковником. Полковник собирал любителей России, а генерал уже их на карандашик, на карандашик.
- Грустно, - сказал Партайгеноссе, - выпьем.
Выпили.
- Ну а Михаилу-то чего ты не веришь. Михаил-то здесь при чем?
- Михаил? - Переспросил Партайгеноссе, вздрагивая и вытирая рот носовым платком. - Слишком он какой-то талмудический.
- В смысле?
- Ну, сам себе на уме. Ищет в первую очередь выгоду себе. Хотя и говорит постоянно об общем деле... Ладно, - Максим пьяно икнул, - не буду осуждать. Хи-хи. Талмудический Михаил.
- Вот и не осуждай, - подал голос молчавший Валера Юрист и, покраснев, добавил: - ты же на себя отрицательную энергетику притягиваешь. Максим! Потом пьешь.
«Ого» - подумал я, - «запахло эзотерикой. Давненько я этого словечка - энергетика - не слышал».
- Виноват, о великий эзотерик, фоню. - Партайгеноссе, кривляясь, поднес руки к груди.
- Максим, не стебись, - Валера обиделся и покраснел еще сильней.
- Все мы ищем выгоду себе, - философски изрек я, чувствуя первое сладостное опьянение вином.
- Кстати, насчет выгоды, совсем забыл, - Максим хлопнул себя ладонью по лбу, - как у тебя с работой?
- Глухо, - ответил я, - работа эпизодическая, то есть, то нет.
- Что ж, - Максим потер руки, - тогда есть тебе предложение. Не хочешь ли со мной у коммунистов поработать? Через месяц, как известно, выборы.
- Через месяц?! Совсем забыл. И что надо делать у коммунистов. Митинговать?
- Ни в коем случае. Работа - не бей лежачего. И оплата нормальная, без задержек. Раз в неделю. Вся работа точечная. В одном рабочем районе. Там у коммунистов везде свои люди. Приходишь, приносишь литературу, объясняешь, как и за кого надо голосовать... Ну как?
- Наверное, идет. Ну, давай еще обмозгуем. На ясную голову. Завтра с утра мне позвони.
- Хорошо, - согласился Партайгеноссе и вдруг спросил, - как ты думаешь, получится?
- Что? Работа?
- Нет, журнал у талмудического.
- Если это не получится, то ничего не получится! Максим, это единственное, что реально. Это то, что мы можем, в смысле, бумагу пачкать. Ну, какие из нас политики?
- Политика - грязное дело, - поддержал меня Валера.
- Уже деньги на журнал в Библиотеке собрали, - закончил я.
- В Библиотеке?! - Удивился Максим. - А как же борьба с этим нехорошим епископом. Как же крестные ходы, акафисты, пикеты?
- Максим, ты в своем амплуа. Какая борьба с епископом?! Библиотека - не «Богородичный Центр». В Библиотеке люди православные!.. Ну, бывают недоразумения, епископ своих людей посылает, и те пытаются воду мутить. Но это все второстепенное. Главное сейчас - журнал!.. Кстати, ты бы тоже мог написать статью на историческую тему. А то у Михаила проблемы с публицистами... А? Чтоб меньше качать из Интернета. Например, о русско-турецкой войне, о том, как Россия осваивала земли северного Причерноморья.
- Да, надо бы, - мечтательно вздыхает Максим.
- Вот видишь, - сказал Валера, - Михаил большое дело делает, а ты его осуждаешь.
- Простите друзья, - ответил Максим уже серьезным голосом, - есть такой грех. Осуждаю. Но поделать с собой ничего не могу. Хоть убей меня, талмудистов не любил и не люблю... Ну, ладно, а про что писать будем? Может, про Путина?
- Нет, про Путина не пойдет. Про Путина там наверняка что-то будет, - возразил я.
Валера Юрист закурил и почесал свой большой лоб:
- А давайте, давайте... о виртуальном Бен Ладене.
- Точно! - закричал Максим, - гениально! Виртуальный Усама бегает по виртуальной Торе-Боре. А в это время наши подводные лодки...
- Подводных лодок не надо, - поморщился Валера. - Только о виртуальном Бен Ладене.
- Только о виртуальном Бен Ладене мало. - Возразил я. - У статьи должна быть тема, идея. Виртуальный Бен Ладен - это всего лишь начинка... О, кажется, придумал тему. Ну примерно так, там доработаем по ходу пьесы. Э-э-э, значит, современный западный человек живет в придуманном виртуальном мире.
- В котором ему придумали Бен Ладена, - дополнил меня Максим.
- Все, садимся писать, - подытожил я. И мы сели писать...
Журнал
- Киев, - облегченно говорит Михаил - наконец-то!
Где-то через полчаса выгружаемся из поезда на перрон. Прогибаясь, несем с Михаилом огромный баул, он за одну ручку, я за другую. В огромной сумище почти весь тираж «Новороссийского Вестника». Свершилось! Первый номер журнала увидел свет. Более того, на подходе второй номер. Осталось сделать макет. И в нем будут мои две статьи...
Пытаемся втиснуться в киевскую маршрутку. Не так-то это просто с такой сумкой. Михаил нервничает. В девять утра открывается большой политический съезд «Русского Движения». А поезд, как специально, опоздал почти на полчаса. А надо еще завезти свои вещи к двоюродному брату Михаила и отыскать место проведения съезда. И успеть перед началом съезда хоть немного журналов раздать. На языке Михаила - «попиариться».
Я, напротив, спокоен, как удав. «Прекрасный солнечный день конца мая. У нас уже пекло, душный и пыльный воздух, выцветшее небо, желтеющая колючая трава по обочинам дорог. А здесь, судя по свежему воздуху и обилию росы, еще не жарко. Прекрасная погода, прекрасное настроение. А чего еще желать? Журнал получился, меня, наконец, напечатали (все-таки не зря копчу небо, хоть какая-то от меня польза). И главное: кажется, начинается на Украине серьезная борьба за Русский Мир. По словам Михаила, «Русское Движение» - партия с размахом.
Наконец-то влезли в маршрутку. Пришлось придавить нашим баулом пару киевлян. Киевляне вежливо промолчали. С горем пополам втиснули сумку под ноги. Маршрутное такси бодро летит по киевским улицам. Киев не изменился. Как и год назад, мелькают ухоженные скверики, офисы, банки, магазины и... даже попавшаяся навстречу машина, щедро поливающая водой газоны, кажется той же самой, с тем же самым водителем.
А наш водитель врубает на полную катушку какой-то лютый «рейв». Что-то вроде «prodigy», но гораздо тупее - однообразный и очень низкочастотный пульсирующий ритм. «Унц, унц, унц» - ощущение будто тебя методично бьют под дых. Музыка гулко отдается в районе груди. Мысли в голове мешаются. А ноги уже непроизвольно выстукивают ритм: «унц, унц, унц».
- Да уберите Вы свою музыку! - Срывающимся голосом кричит Михаил. - Я что деньги платил, чтобы эту бесовщину терпеть?!
«Все», думаю, «приехали. Сейчас будет грандиозный скандал и нас точно выкинут из маршрутки».
Однако пассажиры в салоне сохраняют гробовое молчание. Никто даже голову в нашу сторону не повернул! Водитель, на мое удивление, молча увернул звук. А потом и вовсе выключил музыку.
«Европа, однако».
У Петра, так зовут киевского брата Михаила, успели не только оставить личные вещи, но и позавтракать. Он же провел нас на автобус, который проходит как раз мимо места, где все будет происходить.
Автобус высадил нас перед большим ухоженным сквером с пышными широколиственными деревами и аккуратно подстриженными кустами («европейское» впечатление портил разве что мусор в этих самых кустах). Сразу за сквером в гордом одиночестве высилось приземистое тяжеловесное темно-серое здание (типичная «сталинская» постройка, не запоминающаяся никак). К зданию от остановки вела гладкая асфальтированная дорожка, почти без единой выбоинки.
- Гостиница, - пояснил Михаил, махнув рукой в сторону темно-серого дома.
Собственно я знал, что съезд проходит в гостинице. В поезде Михаил все уши прожужжал. Мол, Соловьев такой конкретный «барсук», арендует под съезд целый этаж в гостинице, с рестораном и конференц-залом...
Вот и фойе. Ищем место, где бы определить нашу сумищу и заняться самым главным - журналом. Какой-то кряжистый коротко стриженый человек, лет сорока кидается к Михаилу, сгребает его в охапку. Потом жмет мне руку. Представляется:
- Виктор...
Михаил добавляет:
- А для своих - Дедушка Ау. Личность легендарная, участник панковской группы «Дети Обруба».
- Дети Обруба! - делаю изумленное лицо и с внутренним удивлением отмечаю, что ничуть не изумлен. Как будто бы, так и должно быть; на съезде русской партии в киевской гостинице обязательно должен присутствовать представитель панк-группы из России. - Это ж Россия, - говорю я.
- Конечно Россия, - радостно соглашается Дедушка Ау, - только я теперь не Россия, а украинская Полтава. Работаю, верней, работал скромным учителем истории в скромной русской школе, однако школу очень нескромно сделали украинской. И я вот, - бывший панк виновато разводит руками, - решил заняться политикой. Дело грязное, но панки, как известно, грязь любят.
- Ты эти шуточки панковские брось, - то ли в шутку, то ли всерьез говорит Михаил. - Политика либерастов... да, дело грязное. Еще и кровавое. Наша же политика, особенно политика информационного прорыва - дело почти святое!.. Лучше зацени.
Михаил быстро расстегнул сумку и извлек из нее журнал. Вот оно, наше достояние! Черно-белая обложка с броскими картинками и заголовками. Центральная картинка: две могучие руки двух братских народов, украинского и русского сплелись в крепком рукопожатии, смяли полосатые пограничные столбики. Сбоку нечистая сила с темным оскаленным ликом, с рожками на голове, в косматом и черном клубящемся облаке с инопланетными «тарелочками» позади. Нечистый хочет помешать братанию двух православных народов, он взмахнул огромным топором. Но уже огненное разящее копье Ангела уперлось ему в голову. Справа от картинки огромными буквами - «ПРОТИВОСТОЯНИЕ». Это заглавие моей первой программной статьи. Помню, как меня чуть не вспучило от гордыни, когда впервые увидел обложку журнала. Но пучило меня, слава Богу, не очень долго. Вспомнился мой нечестивый ропот на судьбу, пьянки, постоянный скулеж... А роптал-то, получается, не столько на абстрактную судьбу, сколько на Творца.
В самом верху обложки карикатура международного террориста в виде марионеточной куклы. Только вместо ниточек полосы американского флага. Внизу цитата о том, как легко нынче перепутать спасение человечества со спасением корпорации «Дженерал Моторс», или ей подобной. Помнится, вначале мы хотели вообще вставить суру из Корана: «Увлекла вас страсть к умножению, пока не посетили вы могилы...» Да отец Леонид отговорил. «Не сходите с ума: вы же православные люди, а не мусульмане какие».
Виктор с жадным блеском в глазах листает журнал:
- Неплохо... неплохо... есть, что почитать... драйв...
- На, возьми. - Михаил протягивает ему небольшую пачку журналов. - Тебе и твоим соратникам.
- Вот спасибо, - говорит Виктор и демонстративно, повернувшись лицом к фойе, кричит:
- О, вот и соратник!
Сует журнал какому-то худому пареньку с биркой «пресс-секретарь» чего-то там (не успел прочитать). Потом еще седоватому представительному дядечке. Одним словом, как на рынке. Вокруг нас, по старому советскому инстинкту «что-то дают!», образуется небольшая толпа. За пятнадцать минут до начала съезда уходит около пятидесяти номеров. Михаил доволен. А тут уже и на съезд приглашают.
Политика
Небольшой и уютный конференц-зал мест на двести. Мягкие удобные кресла, просторная сцена с одинокой трибуной, над трибуной - тяжелый темно-багровый занавес, а на стене, справа от сцены, огромный плакат с тройкой легких воздушных коней, несущихся в неведомую голубую даль. На плакате надпись: «Русское Движение».
Открывает съезд худощавый человек лет пятидесяти с простецким «рязанским» лицом (нос картошкой) и в самой что ни на есть «народной» одежде: джинсы, белая, немного мятая, рубашка-безрукавка. Совсем не официальный вид. Однако Михаил мне на ухо шепчет, что это и есть Соловьев, безоговорочный лидер партии (партия-то создана на его деньги), и что за глаза его приближенные называют своего вождя не иначе, как Дуче. И вообще, в партии управляемая демократия.
Соловьев что-то отхлебнул из поднесенной ему небольшой чашечки, коротко поприветствовал участников съезда и без лишних любезностей начал свою речь. Говорил он быстро, но четко, не заглатывая окончания, при этом голос у него был тихим и как бы сонным, совсем не командирским. Но начал он очень интересно:
- Нам пятнадцать, а то и все восемьдесят пять лет СМИ вешают лапшу на уши... У народа разорвано сознание... Люди смотрят картинку по телевизору и видят, что она как-то не совсем стыкуется с окружающей действительностью. А другого источника информации нет... В итоге, целая нация, народ, огромная страна впала в депрессию, антиполитическую апатию, растерянность. Антиполитическая апатия населения выражается, примерно, следующими словами, которые приходится слышать все чаще и чаще: все, кто сидят наверху, воры и негодяи, но от нас самих ничего не зависит, потому что все давно решили без нас. И чем чаще проводятся выборы, чем громче власть кричит о демократии, тем сильнее укрепляется состояние апатии общества. - Соловьев перевел дух и что-то отхлебнул из чашечки.
И пока он отхлебывал и переводил дух, я подумал: «очень хорошее начало, очень обнадеживающее! Первый известный мне политический лидер (нашего поля), признавший информацию главным политическим орудием нашего времени. Признавший сам факт информационной массовой манипуляции сознанием. Это то, что мы постоянно пытались внушить тому же старому крылу «Руси», тем же «Пушкинистам». Информационные технологии - вот основное орудие нашего порабощения, и прорыв информационной блокады - первостепенная задача. Все остальное, как то: борьба за русский язык, митинги против насильственной украинизации, покупка учебников для русских школ - дела нужные, но второстепенные. Прорыв информационного гипноза - вот главная задача! Главнее ее может быть только спасение души!
А Соловьев между тем заговорил о совсем интересных вещах. Мол, нынешний расклад политических сил на Украине, весьма необычный. С одной стороны, прозападная националистическая «Наша Украина», которую уже почти открыто поддерживают США. С другой стороны, украинская олигархия, группирующаяся вокруг нынешнего президента. Необычность же ситуации в том, что теперь оплотом «незалежности» являются не крикливые галицийские националисты из «Нашей Украины» (эти, чтоб напакостить «москалям», готовы продать Украину кому угодно), а олигархи. «Незалежная» Украина - их проект. Ибо только благодаря распаду Советского Союза и обретению «незалежности» они стали олигархами. Хозяевами заводов, шахт, пароходов.
-...Итак, Вашингтон хочет посадить своего человека в Киеве, - продолжил Соловьев - например, того же Ющенко. Это нужно Америке для более успешного противостояния с Россией. В связи с этим украинская олигархия получила уникальный шанс взять курс на интеграцию с Россией. На восстановление позиции Украины в Восточнославянской Православной цивилизации...
Последние три слова, особенно второе, бальзамом легли на мою душу. Соловьев сразу вырос в моих глазах: «да он не только об информационных технологиях знает, но и о противостоянии цивилизаций, и о том, что в основе нашей лежит Православие. Да, это уже что-то!»
-...Но кучмовская бесхребетная олигархия, - продолжал Соловьев, - предпочла и дальше играть и нашим и вашим. Как она и привыкла. Насиловать общественное сознание несуществующим «общеевропейским выбором». И блокируя любой другой выбор. В итоге, «маемо тэ, що маемо». - Соловьев сделал паузу. В зале повисла гробовая тишина. Соловьев заговорил снова, но теперь слова он ронял медленнее, как бы акцентируя каждое слово:
- Как показали последние выборы, для любой силы, олицетворяющий собой Восточнославянский пророссийский выбор, пусть в СМИ заказан. А это значит, что при отсутствии информации из первых уст можно безнаказанно создавать какую угодно лживую картинку о нас. Наша задача: прорвать националистическо-олигархическую информационную блокаду. Поэтому нами, - слово «нами» Соловьев подчеркнул особо, - принято решение о создании Русского медиа-холдинга. Объединение средств массовой информации, стоящих на позиции общерусского единства. Нам нужно воссоздать тот пласт информации, который отражает мнение большинства населения, придерживающегося идеи единства Восточнославянской цивилизации. А воссоздать мы можем его лишь сообща. Вот поэтому мы и пригласили вас на съезд...
- Наконец-то сказал самое главное, - жарко шепнул мне на ухо Михаил. «Неужели», - подумал я, - «неужели все наши «библиотечные» и «кухонные» надежды имеют шансы осуществиться...» Я огляделся. Все вокруг стало таким значительным. И немного таинственным! И конференц-зал, и делегаты, и руководство партии, и ее эмблема в виде трех лошадок; даже стул на котором я сижу. «Все неспроста. Все продумано»...
Соловьев поблагодарил за внимание. Раздались бурные и весьма дружные аплодисменты.
Следующий выступающий выглядел вполне представительно. Полноватый такой дядечка в костюме и при галстуке, с профессорской бородкой. Где-то тех же лет, что и Соловьев.
- Валуев Александр Васильевич. Главный идеолог партии.
Михаил не ошибся. Александр Васильевич прокашлялся и с ходу заявил, что речь пойдет об идеологической платформе «Русского Союза». Ибо одна из причин неудачного проведения избирательной компании есть отсутствие четкой идеологической платформы. Вместо нее - туманная смесь левых лозунгов, ностальгии по СССР, пролетарского интернационализма и прочих заимствований из программ левых партий.
-...Идеологическая мешанина привела к кадровой неразберихе. Так некоторые наши соратники во время избирательной компании переметнулись к коммунистам. - В этом месте главный идеолог партии посмотрел именно на меня (или мне показалось?) Но глупейшие, смешные мысли полезли в голову:
«А ну как сейчас Валуев скажет: вот, например, Булычев, сидящий в восьмом ряду. Да-да, не стесняйтесь, поднимитесь-ка на сцену. Расскажите-ка, как Вы продали душу коммунистам. Сколько они Вам заплатили? И что Вы делаете на нашем съезде?..
И что я скажу? Скажу - заплатили копейки, если мерить депутатскими мерками. Но при моей нищете - нормальные деньги. К тому же, платили вовремя и в срок. Что очень важно. И работка была непыльная, как Партайгеноссе и обещал. Надо было протащить через выборы на одном из избирательных округов нашего города одного мордоворота из компартии. Личность совсем непролетарского вида - здоровый, чернявый, весь лоснящийся жиром. Ездил он на шикарной иномарке. Деньги платил из личного кошелька, (верней, из барсетки).
Да, мне ближе всего была идеология «Русского Союза». К тому же, предвыборный штаб «Союза» в нашем городе возглавил не кто иной, как наш интеллектуал Сергей! Когда я об этом узнал, не сильно-то и удивился. Сразу вспомнился разговор Сергея с генералом по поводу Соловьева и его «Союза». Генерал его предупреждал, очень предупреждал... Но теперь его предупреждения не звучат слишком серьезно - где генерал, где «Русь»?! А «Русское Движение» вот оно, живет, дышит еще и на выборах как самостоятельная сила участвует.
Сергей перетянул в предвыборный штаб Михаила. Михаил позвонил мне, предложил работу, но уже не в штабе, а «чернорабочим»: клеить по ночам плакаты и распространять на рынках листовки. Все это за копейки. А уже начиналась непыльная и гораздо более денежная работа у коммунистов. Я пометался между работой на мамону и на идею... и выбрал первое, коммунистов...
А вообще-то тусклый блеск монет тогда изрядно подпортил наши взаимоотношения. Да, все по-прежнему общались друг с другом, кто чаще, кто реже. Но, как-то перестали доверять друг другу. Склоки пошли, подозрения появились. И все это порой на ровном месте. Максим обиделся, и именно на Михаила, что, мол, втихаря поделили деньги Соловьева и должности, а нас пригласили на низовую работу. Михаил стал подозревать меня в идейной нестойкости, а Максима обвинять в злословии. Впрочем, после выборов все подозрения сошли на нет, меня и Михаила объединило одно общее дело - журнал. А вот Сергей в издании первого номера не участвовал, потому что крупно поругался с Михаилом во время предвыборной компании... Одним словом, силен золотой телец...»
Голос главного идеолога партии вернул меня в конференц-зал. Александр Васильевич продолжал громить левых:
-...Самая главная идеологическая ошибка во время выборов, это стремление переагитировать часть левого электората. Пустая трата времени! В России на этот счет провели серьезные исследования и выяснили, что избиратели Зюганова никакому переубеждению подвергнуты быть не могут. - (Здесь мне вспомнился наш Санчо Панса с его «я все понимаю, да, Русская идея, да Православие но... Ленина не трогать!»). - И вообще левые лозунги - это вчерашний день. Будущее за правой идеологией. Только правая идеология позволит нам сохранить свой язык, свою традицию и свое место под Солнцем. И у нас, на Украине, и в России правая ниша не занята. Прошу обратить особое внимание! - Валуев поднял вверх указательный палец, он говорил так, словно читал лекцию своим студентам. - Так называемый «Союз Правых Сил» Немцова и прочие либеральные партии, именующие себя правыми, на самом деле таковыми не являются. Это все те же левые партии, потомки кадетов. Пора выходить из коридора марксисткой политэкономии. Конкретный выход предлагает нам Сергей Кара-Мурза.
В этом месте у меня совсем потеплело на душе: Кара-Мурза весьма популярен в нашем узком кругу.
- Он предлагает вернуться к развилке «общество рынка - общество семьи». В таком случае наша партия, декларирующая традиционные ценности, будет отстаивать ценности общества, семьи. То есть, правые ценности. Итак, подведем итог, - сказал главный идеолог, - будем определяться. Либо мы очередная левая партия, которая приведет страну к тому, к чему привел Молдавию Воронин. Либо мы принимаем жесткую правую программу и занимаем незанятую правую нишу... Благодарю за внимание.
Валуев слегка поклонился и быстро сошел со сцены.
Главное, по-видимому, было сказано. Теперь выступали все, кому не лень. На трибуну выбрался молодой парень с широким скуластым лицом и горящим взором. Парень был в черной рубашке, застегнутой на все пуговицы. Я еще подумал: «вот кому бы по-настоящему кличка «Партайгеноссе» подошла бы». Новоявленный Партайгеноссе, эмоционально покачиваясь за трибуной, начал рассказывать делегатам почему он покинул ряды коммунистов. Я еще подумал: «когда же ты у коммунистов успел побывать?» Доверия к молодому Партайгеноссе у меня не возникло, я слушал юношу вполуха. Собственно, ничего нового в его речи не было. Это была та же тема Валуева, продолженная далее. Мол, рядовые члены компартии честно платят взносы, порой из своих последних сбережений. Честно ходят на митинги, на которых клеймится антинародная власть. А в это время их вожди, отнюдь не бедствуя, голосуют в Верховной Раде за антинародные законы этой самой антинародной власти. В итоге получается этакий гигантский свисток паровоза в масштабе всей страны. Люди ходят на бесконечные митинги, как на рок-концерты, спускают там «протестный пар», а паровоз по имени Украина и дальше продолжает себе спокойно двигаться в пропасть...
Выступили еще несколько человек с незапоминающимися речами. Наконец к трибуне пробрался Михаил. Представившись главным редактором журнала «Новороссийский Вестник», он произнес короткую, но эмоциональную речь на тему, доселе здесь не звучавшую (почему она и запомнилась). Тему примерно можно обозначить так: Церковь вне политики. То есть, как я понял из выступления, этот тезис постоянно вдалбливается в головы верующих, в итоге уже само слово «политика» стало чем-то ругательным. Прикрываясь заклинанием (Церковь вне политики), либералы и связанные с либералами церковные бюрократы вдалбливают в головы верующих, что отстаивание своих интересов есть признак гордыни, непослушания и так далее.
-...Но что значит, Церковь вне политики?! - вопросил делегатов съезда Михаил. - Тело Христовой Церкви, действительно, вне политики, как и вне стихий мира сего. Но сама земная Церковь может ли быть вне общественного служения, вне той же политики? И если Церковь вне политики, то куда тогда девать святого Александра Невского, Иосифа Волоцкого, или совсем недавно прославленного Федора Ушакова. И стоит ли нам, шарахаясь от слова «политика», добровольно загонять себя в резервацию. Как того и хотят от нас наши враги. Ведь если мы не займемся политикой, то политика тогда сама займется нами.
Закончив, Михаил от волнения едва не свалил трибуну. Раздались аплодисменты и довольно громкие. После Михаила выступала какая-то девушка, кажется, из славного города Одессы. Говорила что-то о Пушкине и Достоевском в контексте современной украинской политики. Я довольно-таки подустал от речей, увы, не отложилась у меня эта тема в голове. Наконец, долгожданный момент; тяжелый занавес падает, скрывая трибуну. Всех приглашают в ресторан... Собственно, рестораном и закончилась для нас киевская часть русской политики.
«Синедрион»
Отец Леонид ожидал вызова к архиерею на первом этаже епархиального управления. Стоял он возле самого входа в двухэтажное здание у распахнутой настежь входной двери, на сквознячке. Разгорался жаркий южный день середины лета. Ночью прошел ливень с грозой, и пока с утра еще тянуло редкой в это время года прохладой. Но день обещал быть жарким и душным.
Текли томительные минуты ожидания, владыка как будто проверял характер опального батюшки на прочность. Отец Леонид в который раз с тоской поглядел на лестницу, ведущую в приемный покой архиерея, кабинет секретаря епархии и в большую просторную комнату где проводились епархиальные заседания. «Только конвоя по бокам не хватает», с горькой иронией подумал он. Наконец, на лестнице послышались шаги. Это спускался секретарь епархии. Секретарь был молод, моложе отца Леонида. Но его невысокая и широкая, как у какого-то сказочного гнома, фигура, весьма уверенно стояла на земле. Она как бы говорила: своего на этом свете я не упущу. И странно не вязалась эта фигура с утонченным и бледным от постоянного сидения в кабинете интеллигентным лицом и светло-голубыми осторожно заглядывающими в душу глазами. Однако, сейчас секретарь старательно прятал взгляд от отца Леонида.
- Пойдемте, батюшка, - не очень дружелюбно буркнул он.
«Ишь, отъелся», раздраженно подумал отец Леонид. И тут же спохватился, вспомнилась последняя беседа с духовником, вчера вечером. Он просил молитв и совета, как вести себя перед архиерейским собранием. Архимандрит Илларион обещал помолиться и дал один совет. По возможности молиться самому. Лучше всего, творить Иисусову молитву и ни в коем случае не поддаваться страстям. Никого не осуждать, быть спокойным и доброжелательным. На вопросы по крайней необходимости отвечать: «да-да, или, нет-нет». Держать в сердце пример, поданный Господом нашим - как Он стоял пред судилищем, пред синедрионом.
Поднимаясь по лестнице, отец Леонид услышал голос архиерея. Владыка что-то читал, громко и раздельно. Слышно было очень хорошо, из-за жары все двери были раскрыты. До слуха отца Леонида долетели слова:
-...Серьезной проблемой остается так называемое младостарчество - явление, связанное не с возрастом священнослужителя, а с отсутствием у него трезвого и мудрого подхода к духовнической практике... Вот, например, деятельность священника нашей епархии отца Леонида... - Голос владыки звучал теперь менее уверенно, видимо это он уже не зачитывал, а говорил от себя. -...Этот батюшка создал вокруг себя самочинное сборище, так называемую Библиотеку, где за чаепитием постоянно критикуется священноначалие и сеется смута и разлад среди верующих...
На этих словах секретарь вместе с отцом Леонидом вошли в просторную комнату прямоугольной формы, ту самую, где проводились епархиальные заседания в «узком кругу». За длинным столом, (это единственное, что было в комнате из мебели) сидело с десяток священников. Во главе стола под иконой Спасителя восседал сам владыка. Повисла пауза. Владыка задумчиво разглядывал какой-то листок с мелко отпечатанным текстом (видимо, послание патриарха). Остальные присутствующие старались не смотреть в сторону опального батюшки.
Отец Леонид пытался выглядеть как можно более спокойным, он творил Иисусову молитву. Но мысли непроизвольно вторгались в сознание, проносясь параллельно со словами молитвы. И все же молитва не давала уму воспарить в мечтательность, вызвать ненужные страхи, или наоборот, раздражение и гнев. Стесненный ум работал, как глаз птицы - все подмечал, но глубоко не анализировал. Так отец Леонид с ходу заметил, что священники собраны наспех, сумбурно. Почти все они люди епископа, за исключением нескольких, которых он считал своими. Епископ поднял на отца Леонида свой тяжелый, уставший взгляд и с болезненной гримасой на лице спросил:
- Вы слышали, что я читал, батюшка?
- Да, - коротко ответил отец Леонид.
- И Вам нечего сказать?
Отец Леонид промолчал. Тогда архиерей сделал знак рукой. Поднялся молоденький розовощекий батюшка. «Отец Василий» - вспомнил отец Леонид. «А привел его, помнится, ни кто иной, как отец Геннадий. Мол, свой человек, пусть посидит, послушает. Свой человек и сдал все наше собрание епископу».
Отец Василий бросил испуганный взгляд на отца Леонида и, потупив очи долу сказал, мешая украинские слова и русские:
- Отэц Леонид у своей Библиотеке казав, шо не треба слухать епископа.
«Ложь. Никогда я ничего подобного не говорил», подумал отец Леонид и продолжил творить Иисусову молитву. А епископ, тем временем, обратился к молоденькому батюшке, и в голосе его прозвучала отческая теплота:
- Ну и как он казав? Расскажите-ка нам, не бойтесь.
Запинаясь, отец Василий начал свой рассказ. Мол, собрал как-то отец Леонид в своей Библиотеке батюшек, недовольных архиереем. И решили они все вместе ехать в соседнюю епархию жаловаться тамошнему владыке, члену Священного Синода. «Не дают развернуться, кидают с прихода на приход, нет миссионерской деятельности, душится всякая инициатива, на ключевые места ставятся «западенцы», земляки епископа, а местные батюшки оттираются...» и так далее. Претензий и жалоб накопилось много. Но пожаловаться не пришлось. И все стараниями отца Василия. В этот же день о заговоре против архиерея стало известно самому архиерею. Поездка потеряла смысл.
Закончив рассказ, отец Василий сел, отирая пот со лба.
- Вам есть что сказать? - обратился к отцу Леониду епископ.
Отец Леонид промолчал. Тогда встал следующий батюшка. Потом еще один. И еще один. Все они произносили краткие обвинительные речи, вспоминали, где и что отец Леонид сказал что-то против архиерея, или нарушил церковную дисциплину. Было и обвинение в небрежении Церковной Соборностью. То есть, делает все отец Леонид как-то слишком своевольно, не посоветовавшись с Соборным разумом Церкви и не испросив благословления. Еще в епархии бывает крайне редко. Живет непонятной, отдельной от церковной полноты жизнью.
Опальный батюшка слушал обвинения в свой адрес вполуха. Он продолжал творить Иисусову молитву. Наконец встал важный иеромонах с ухоженной вороной бородой. Звали иеромонаха отец Иоанн. Он был одним из ближайших людей епископа. И заговорил он, ни много ни мало, о мироточении иконы святого Царя-Страстотерпца Николая Второго. У отца Леонида сразу потемнело в глазах. Молитва сбилась. Сердце сжалось от холода, а потом закипело от негодования. Отец Иоанн замахнулся на святая святых! Ничуть не смущаясь, заявил, что не было никакого мироточения иконы Царя. Опальный батюшка разыграл фарс для поднятия своей популярности. А народ наш после времен безбожных и атеистических падок теперь на всякие там чудеса.
«Как не было мироточения иконы?!» - захотелось закричать отцу Леониду. - «А свидетели, а их подписи, это что, ничего не значит?!» Епископ словно почувствовал изменившееся внутреннее состояние отца Леонида, его мысленный крик. Он пристально на него посмотрел, и взгляд его как бы говорил: ну давай, не молчи, выскажись, а мы запишем.
Но отец Леонид промолчал. Он словно окаменел, окаменело его тело, окаменели чувства. Иссякла молитва, и одна страшная мысль пронзила сознание; «погасив» собой яркий солнечный день за окном, горящий золотым огнем купол Храма. «Да они же все здесь безбожники, да у них же нет ничего святого... Готовься к самому наихудшему!» - кричала мысль.
Тут же последовал следующий удар. Встал отец Александр, которого он считал своим. С трудом выдавливая из себя слова, отец Александр стал жаловаться на то, что у него отец Леонид забирает требы. Жадный, значит. Своих треб ему мало, он чужие гребет. «Да как он может, да это чудовищная, мелочная и от того вдвойне подлая ложь!» Кричало все в отце Леониде. «Один раз я хоронил на твоей территории свою собственную тещу, твою прихожанку. Ну, так это была моя теща! Я ее исповедовал и причащал перед смертью, и последняя воля умирающей была, чтобы я ее отпел. Я! А ты бегал все вокруг, все свои услуги предлагал!»
- Отец Александр, ты сошел с ума, - вырвалось из груди отца Леонида, почти помимо его воли. Отец Александр запнулся и сел, не закончив мысли. Но еще не успел он облегченно вздохнуть, сев, как в дверях возник староста кафедрального собора. Вместе с секретарем епархии.
- Вы, кажется, что-то хотели нам сказать, Сергей Петрович? - спросил его епископ.
- Да, владыка, - живо откликнулся староста храма и поддался корпусом вперед. - Несколько месяцев назад отец Леонид в личной беседе со мной назвал Вас бичом. Да, так и сказал: был у нас раньше, до Вас, хороший епископ, а теперь бич какой-то.
- То есть, бомж, - уточнил епископ. - Очень интересно. Что скажете на это, батюшка?
Отец Леонид стремительно терял самообладание. Кровь бросилась ему в голову. Еще секунда и он сорвется на крик, скажет что-то колкое в адрес архиерея и собрания. А потом покинет епархиальное управление и никогда больше не вернется. И прочь, прочь из епархии в леса, в скит!
- Я не понимаю, что здесь делает мирянин? - Последним усилием воли отец Леонид убрал из своего голоса все эмоциональные нотки, голос стал ледяным, безжизненным. - И как он смеет так нагло лгать на священнослужителя? Это наглая ложь! Я вообще не понимаю, к чему весь этот спектакль, владыко? Я здесь как подсудимый, или как брат во Христе?
- Конечно, конечно как брат во Христе, - изрек епископ самым благожелательным тоном, а сам извлек из ящика стола какую-то бумажку. Весь вид архиерея как бы говорил, давай-давай, не молчи. А мы все зафиксируем. И отец Леонид действительно решил высказать все, что он думает по поводу «папистских и иезуитских» методов правления епископа. И вдруг перед его мысленным оком предстало лицо архимандрита Иллариона, вспомнились его наставления: не поддаваться на страсти, а на все вопросы отвечать «да-да, нет-нет». А потом в голову очень простая мысль пришла: «владыке нужен компромат на него. Наверняка готова бумага о его непослушании и неподчинении, и в ней, скорее всего, подписались все здесь присутствующие духовные лица. Осталось запротоколировать сам факт непослушания. Вот почему и пытаются его вывести из себя, чтобы он чего лишнего наговорил».
- Если я вам брат во Христе, тогда мне больше нечего сказать, - голос отца Леонида остался ледяным. Епископ был разочарован. Он велел ожидать решения своей участи внизу, во дворе. Отец Леонид спустился вниз, вышел во двор и сел на скамеечку. На душе теперь было на удивление спокойно. Лишат ли его прихода и перебросят в место где «Макар телят не пас», или вообще запретят в служении, или еще что-то - сейчас ему было все равно. Где-то на периферии сознания мелькнула мысль самому подать за штат, а потом перейти в другую епархию. Но и она погасла. Отец Леонид решил во всем положиться на Волю Божью. Он достал из бокового кармана подрясника четки и принялся заново творить Иисусову молитву.
И Бог судил по-своему. Через час отец Леонид вместе с секретарем епархии и несколькими особо приближенными к архиерею лицами ехал к себе на приход. План был прост - раз не удалось выявить непослушание отца Леонида на месте, надо, значит, проверить, что делается у него на приходе, в храме. И если что-то не так, можно будет как-то опального батюшку наказать.
Приехав на место, обследовали чуть ли не каждый метр храма. Важный иеромонах Иоанн даже дотошно изучил икону Святого Царя. Видимо искал в ней какой-то тайник, скрытый механизм, источающий миро.
Наконец, крамола была найдена. В алтаре, на Антиминсе были обнаружены крошки. «Это что ж получается: недолжное отношение, непочтительное отношение к Святая Святых, Телу Христову! Вот Вам и налицо скрытый антиклерикальный модернизм отца Леонида».
- Все, батюшка, - сказал повеселевший секретарь, - готовьтесь к снятию с прихода.
- На все Воля Божья, - ответил отец Леонид и сам подивился своему спокойствию.
Секретарь тут же вышел на улицу доложить по сотовой связи о крамоле епископу. Епископ должен был подъехать с минуты на минуту, но все что-то никак не ехал. Прошло полчаса, час, и наконец, в церковь влетел владыка. Весь мокрый от пота и похоже, чем-то встревоженный.
- Владыка, крошки на Антиминсе, - осторожно напомнил секретарь.
- А-а-а, - отмахнулся епископ, - аккуратнее надо быть, батюшка.
Потом случилось нечто невероятное. Владыка глянул на о.Леонида своими цыганскими очами и сказал два слова:
- Служите, батюшка.
И вышел из храма.
Вслед за ним испарилась и его свита. Хлопнули дверцы машин, раздался гул моторов. Потом все стихло. Отец Леонид остался один на один со звенящей в ушах тишиной: «Уж не приснилось ли мне все это?»
Продолжение следует
