«Вот и вся политика»
Полковник в отставке Нефедов Николай Константинович возглавил городское отделение «Русского Движения» где-то в середине лета. Михаил как раз заканчивал верстать очередной номер «Южнорусского Вестника». Журнал по-прежнему был черно-белый. Несмотря на все заверения по поводу Русского медиа-холдинга, средства на журнал выделялись мизерные. Партия, мол, испытывает временные финансовые трудности. Украинские власти, дескать, «перекрывают кислород». Насылают бесчисленные орды «налоговиков» на предприятия, принадлежащие Соловьеву, устраивают «маски-шоу»...
И все же, несмотря на внутрипартийный финансовый кризис, журнал становился все толще и толще. Увеличивалось число пишущей братии. Помимо наших николаевцев и одесситов, а также киевлян, спускавших партийный официоз, появились постоянные авторы из Винницы, Чернигова, Полтавы, Черкасс. Журнал приобретал все большую популярность в узкой, но довольно активной и мыслящей политизированной околоцерковной среде.
Не обходилось и без критики. Журнал критиковали (и вполне обоснованно) за тематическую эклектичность. Да, «Южнорусский Вестник» был пестрым и немного хаотичным: Лимонов и Дугин, Кара-Мурза и Назаров, Кураев и Душенов, идеи итальянского фашизма и православная эсхатология, исламский фундаментализм и христианская государственность - все находило свое место на страницах журнала. Подборкой материала занимался лично Михаил, и в итоге журнал, по едкому замечанию Сергея, напоминал вывернутую наизнанку хаотично-целеустремленную душу главного редактора.
Тематическая непредсказуемость журнала не очень нравилась киевскому руководству. Им хотелось, чтобы было проще, понятнее, как рейсшина, как магистральная прямая партии. Увы, не в восторге от журнала был и наш интеллектуал Сергей.
- Журнал не решает общеполитических задач «Русского Движения»: вместо того, чтобы объединять всех под знаменем общего дела, он лишь сколачивает вокруг себя небольшую тусовку жаждущих печататься графоманов. И вообще, это несерьезно. Журнал нужен Михаилу, чтобы «пиарить» себя, любимого.
Вокруг Сергея сложился свой круг людей, любителей политтехнологий и масштабных проектов. Долгими «кофеиновыми» ночами рождались головокружительные идеи, от массового незаметного привлечения к «русскому делу» самых широких масс под видом, например, посадки деревьев, до создания автономного поселения. Чего-то среднего между эко-поселением и православной общиной.
Постепенно давал о себе знать и третий круг лиц - люди отца Леонида, монархисты, романтики дореволюционной России. А тут так совпало: Библиотека, журнал, Михаил, разговоры об общем деле. Сам Бог велел примкнуть к этому делу в рядах «Русского Движения».
Вот только
стало ли дело общим?
Каждый видел спасение Русского Мира по-своему:
одни - в прорыве либеральной информационной блокады;
другие - в разработке политтехнологий, которые чудесным образом всех объединят воедино;
третьи - в немедленном воцерковлении всех русских и в приходе русского царя;
четвертые - в социализме с «русским лицом»;
пятые - в спасении русского языка...
Общее дело распадалось на клубы по интересам. «Русское Движение» трещало по швам... И вот тут-то, словно из небытия, и возникает полковник Нефедов, сам, без Санчо Пансо, своего верного оруженосца.
Кажется, это была идея Сергея - привести старого знакомого, под руководством которого когда-то начинали спасение Русского Мира. Он и старше нас, и человек военный, полковник как-никак, ну, а что было тогда плохого, уже успело позабыться. Я, Михаил и Партайгеноссе испытали даже волну ностальгии, когда Нефедов появился в «Русском Движении». Он почти не изменился. Был так же худощав, те же бегающие черные глаза на смуглом южном лице, нервные движения руками. Тот же стиль разговора, та же эмоциональность. Всё то же самое, ну, разве что, седины в волосах добавилось.
Полковник принес печальную весть. С полгода назад в автомобильной катастрофе трагически погиб генерал разведки в отставке Поляков Александр Григорьевич. Он возвращался из Москвы после удачных переговоров. Вот-вот должна была расправить свои крылья «Русь». Увы, вражеская стрела попала прямо в сердце. Мы сочувственно покивали головами. Мне и Максиму стало стыдно за наши нелепые подозрения в связях генерала с СБУ. Михаил обещал молиться за раба Божия Александра...
По задумке Сергея, полковник, став председателем «Русского Движения», должен был, подобно монарху, воспарить над всеми нашими внутрифракционными разнобойчиками и всех нас помирить. Киевское руководство ничего не имело против. Спустя две недели, в необычайно знойный день полковник стал председателем городского отделения «Русского Движения».
- Будем работать, - сказал он, отирая пот со лба. - У меня все просто, по-военному, без плетеных словес. Дисциплина превыше всего. Одно общее дело делаем... Журнал? Пусть будет журнал! Митинг? Митинг. Какая-нибудь акция, внедряем. Церковное мероприятие - вперед!.. Главное, не ссориться, - Нефедов сделал широкий жест рукой, словно очерчивая магический круг в воздухе. - Одно дело делаем, - повторил он.
И дело, вроде как, началось, да только шло оно совсем недолго. И было не столь уж и общим. Люди отца Леонида отнеслись к Нефедову холодно. Они заподозрили в нем человека мирского, почти неверующего, и, вдобавок, разделяющего левые идеи, сочувственно относящегося к большевицким вождям. (Полковник имел неосторожность в присутствии людей отца Леонида высказать свои симпатии по поводу Сталина). Так люди отца Леонида почти прекратили появляться в штабе (разве что за новыми номерами журнала заходили). Само же «дело» заключалось в бестолковой суете по поводу поиска нового офиса партии. Побегали, пошумели, поделали деловой вид, да и опять распались на клубы по интересам.
Кто-то занялся детальным изучением русской и церковной истории эпохи смут и расколов для нового номера «Южнорусского Вестника».
Кто-то вдруг с партийного строительства переключился на строительство яхт.
Кто-то встал на защиту отца Леонида, на которого восстал князь Церкви в лице архиерея.
А в штабе партии, тем временем, стали появляться странные люди, похожие на суетливых завхозов.
Первым появился пожилой седовласый и представительный человек, чем-то смахивающий на важного грифа. Появился он как раз в то время, когда мы носились с поиском офиса. Представился старым приятелем полковника и директором какого-то там предприятия (название предприятия и род его деятельности сразу же вылетели из головы). Предложил помещение под офис - целое здание! Аккуратное с виду, небольшое, двухэтажное, в центре города (пять минут ходьбы от Библиотеки!) - сказка. Однако изнутри все выглядело гораздо прозаичнее. В здании был отключен свет, телефон и водопровод. За неуплату. Причем сумма долга была астрономической. Требовалось этот огромный долг погасить и спокойно себе вселяться. Полковник и человек, похожий на грифа, уже почти что ударили по рукам. Полковник даже обежал вокруг здания, присматривая место, куда можно будет воткнуть флаг партии. Но сумма долга оказалась для партии неподъемной. Киевское руководство на сей счет сообщило, что дешевле приобрести однокомнатную квартиру под офис, чем такой долг оплатить. Идея с переездом была благополучно похоронена. Седовласый директор не пойми какого предприятия временно пропал.
Прошел месяц. За окном был самый конец августа, и жара, измотавшая всех, наконец-то спала. Стояли теплые и солнечные безветренные дни. У редколлегии журнала пробуждались новые творческие силы. В штабе партии царило оживление, такое же мирное и тихое, как и погода за окном.
Однако, творческое оживление захватило, как выяснилось, не только нас. В один из дней конца августа в офисе партии внезапно появился седовласый «гриф». И появился не один, а с еще несколькими представительными (и не очень) субъектами. Дядечки представились соратниками полковника по «Общевойсковому Союзу», компартии, соцпартии, аграрной партии и вообще по борьбе за права трудящихся. И потекли рекой предложения и проекты, от закупки учебников для русских школ до закупки и продажи зерна. А потом потекли партийные денежки, в карман к Нефедову и далее в неизвестном направление.
Все это изрядно нервировало Михаила, нервировал постоянный шум в офисе, нервировала пустая трата денег. (А Михаил, как выяснилось, считать их умел). Михаил нервничал все больше и больше, обзывал пришлых соратников полковника завхозами и все чаще и чаще ругался с Сергеем. Мол, глупой была твоя затея с полковником. Вместо партийного единства получили каких-то сумасшедших завхозов, проходимцев, имеющих к русской идее такое же отношение, как мы к освободительному движению в Анголе.
И Сергей нервничал, чередовал кофе с успокоительными таблетками, и всячески пытался внушить Михаилу, что он, дескать, беспринципный эгоист, гнилой интеллигент, «пиарщик», ничем, кроме своего журнала, не интересующийся. А они, то есть, завхозы, они и есть народ, надо правильно организовать и направить. А для этого надо уметь их выслушать, дать им реализоваться, а потом грамотно подключить их к русскому делу.
Пока они спорили, завхозы договорились до идеи продажи БТРов.
- Дело известное, - утвердительно сказал один из них, представившийся в день нашего знакомства «аграрием». Аграрий стал рассказывать как он продал несколько БТРов в Чечню, в первую чеченскую компанию. И как с ним на связь чуть ли не Бараев выходил... Лица наши вытягивались все больше и больше. Наконец Михаил не выдержал:
- Что Вы несете?! - Прокричал он тонким срывающимся голосом, - какие БТРы! Какая Чечня! Какой Бараев! Да, Вы, вообще, русский человек?!.
- Да я... это ж... это ж было тогда, в 90-е... это, другая ситуация, - аграрий взмахнул своими коротенькими ручками на упитанном коротком теле, густо покраснел. Понял, видимо, что палку перегнул. А Михаил уже ринулся в атаку. В правой руке он держал свернутый в трубочку гранки очередного номера «Южнорусского Вестника». Размахивал им как палицей.
- Вы продавали БТРы, из которых потом стреляли в наших русских солдат. И лилась русская кровь. И русские слезы, да, у этих солдат были еще матери, которые не дождались своих сыновей. Ибо их сыновей расстреляли с того самого БТРа проданного Вами боевикам... И вообще, - Михаил перевел дух и закончил свою гневную тираду, - я больше не желаю участвовать во все этой клоунаде!
Михаил демонстративно покинул офис партии. Повисла неловкая растерянная тишина. Побледневший полковник мучительно всплеснул руками, словно спикер Верховной Рады пред отставкой, и скороговоркой проговорил:
- Не надо, не надо ссориться. Не надо. Одно же дело делаем, в самом деле. Да. Одно. - Полковник сморщился как от зубной боли и обратился к аграрию, - Петр Петрович, но это ты совсем перегнул палку, совсем.
Но, похоже, палка уже не просто перегнулась. Она переломилась. Партийный механизм полностью сошел с колес и помчался под откос. Михаил временно перенес верстку журнала в Библиотеку. Так в Библиотеке узнали все: и про нашествие на партию завхозов и про БТРы. Возмущение у людей отца Леонида было не меньшее, чем в те времена, когда епископ не благословил противостоять визиту римского папы.
«Вместо русского дела служение мамоне. Сплошное предпринимательство. Где гарантия, что эти люди всю русскую идею за тридцать сребреников не продадут?.. Они же духовно нездоровые личности. У них же замашки мелких коммунистических парторгов...»
Люди отца Леонида слали гневные депеши в Киев, звонили, ездили, просили переизбрать полковника. Ради сохранения «Русского Движения» в нашем городе.
Подобрали и кандидатуру, что, по мысли людей отца Леонида, должна была прийти на смену полковнику. Это был человек, стоящий у самого основания Библиотеки, как бы негласная правая рука отца Леонида в миссионерском центре, хозяйственная часть этого центра. Вел он себя пока очень неприметно, однако и на «серого кардинала» явно не тянул. Звали кандидата в председатели «Русского Движения» Владислав, или, если с уважением, Владислав Иванович.
Внешность Владислав Иванович имел самую заурядную: худощав, жилист, лет около сорока. Лицо маленькое, красное, глаза карие, немного бегающие. Владислав пришел в Церковь после длительного пребывания у баптистов. В баптисты он пошел прямиком из комсомола.
Это наложило определенный отпечаток на личность. Владислав Иванович был непробиваемо рассудочен и рационален. Иногда даже казалось, что в нем живет одна голая логика, что воображение в его уме и не ночевало. Конечно, это только казалось, ибо человек судит, как правило, лишь по внешности. Но, тем не менее... Владислав Иванович очень любил Священное Писание, часто цитировал его, (прямо как баптистский пастор), и, вообще, он любил, чтобы во всем был порядок, чтобы все имело свою целесообразность. Все церковные предписания и правила он, по возможности, старался выполнять со всей тщательностью и скрупулезностью. А еще он любил (и это для нас была самая удивительная любовь) часами изучать нудную, банальную бюрократическую документацию. Он читал текст устава организации или даже просто протокол какого-нибудь заседания с упоением, как поэму, как увлекательный роман.
Однако и полковник был не лыком шит, дружил с документацией не меньше, чем Владислав Иванович. Но здесь сказывались больше не любовь к документу, а военная дисциплина, сила привычки. Начальство сказало: такой-то и такой-то отчет прислать, разбейся в лепешку, но вышли. И полковник все делал вовремя и в срок. Раз в месяц он ездил в Киев и был там пред киевским начальством сама любезность и галантность. «Так точно, Александр Васильевич. Сделаем, Александр Васильевич. Согласен, надо именно в этом плане усилить работу... Уже делаем, Александр Васильевич...» При этом полковник умел весьма цветисто обставить положение дел в нашей многострадальной организации. Мог без всякого вранья и подтасовки фактов дать именно такую картинку, какую хочет видеть начальство. И киевское руководство едва ли не влюбилось в Нефедова. И менять его на какого-то там невзрачного Владислава Ивановича совсем не собиралось. Но в партии был разброд и шатание, и волей-неволей пришлось на конец октября назначить большое собрание.
И собрание состоялось. Кого на нем только не было; помимо представителей «Русского Движения», пригласили еще «пушкинистов», вместе с незабвенной «большевичкой» Лерой Матвеевной, были и представители «Общевойскового Союза» (полковник обеспечило себе поддержку), а среди них - наш старый знакомый Санчо Панса.
Уже перед самым началом собрания появились люди отца Леонида. Олег, тот самый, что когда-то боролся с самим Казиновским, гордо нес невиданный доселе в нашей партии огромный черно-желто-белый стяг. Непривычно расположенные яркие цвета флага - то есть ими, этими своими цветами как бы само полотнище заявляло: «я флаг монархический и черносотенный, а знамя красное и на дух не выношу...»
Партайгеноссе, сидящий рядом со мной, подтвердил, что флаг, который внесли люди отца Леонида, есть официальный и монархический. Более того, таким именно флагом пользовался и «Союз Русского Народа».
По залу прокатилась волна возмущенных возгласов:
- Что это за флаг?! Что это такое?! Зачем нам черносотенная пропаганда? Мы не монархисты, разве за это наши отцы кровь проливали. Кому нужна эта пропаганда царизма?!
Возмущалась добрая половина собравшихся. Среди них я заметил и представительного дядечку, похожего на грифа. Ну а громче всех визжала, конечно же, Лера Матвеевна.
- Начинается, - шепнул на ухо Максим.
Люди отца Леонида в долгу не остались. Олег громким и официальным тоном потребовал немедленно убрать бюст Ленина, который, оказывается, стоял себе тихонечко в уголке небольшой сцены Дома Ветеранов, где и происходило собрание.
- Убрать могильщика России, - поддержал Олега Андрей, яростно сверкая печальными семитскими глазами.
- Сам ты могильщик, - пророкотал ему в ответ бас Санчо Панса.
Вперед выдвинулся какой-то маленький лысый человек. Смешно подпрыгнув и всплеснув руками, он прокричал:
- Ленин - спаситель России! Он спас Россию от либерального Февраля. Понятно?! Могильщик России - Ваш царь! Понятно?!
- Что?! - В один голос вскричали люди отца Леонида и стали стеной надвигаться на маленького лысого человечка. Неизвестно, чем бы все кончилось (может быть и нормальной «депутатской» потасовкой), но тут появилось киевское начальство вместе с полковником. Полковник попросил тишины. Попросил раз, попросил два. И лишь на третий раз, когда он уже очень громко попросил тишины, разбушевавшееся собрание кое-как угомонилось. Потом выступил Соловьев, сказал, что никак не может взять в толк, почему мы в русскоговорящем городе не можем помириться и организовать, наконец, нормальное движение. «Почему?!» Вопрос повис в воздухе.
Собрание шло до позднего вечера. Оно было сумбурным и практически не отложилось в памяти. Собственно, все свелось к многочасовому голосованию и постоянным взаимным упрекам и претензиям. Еще перед собранием со мною и Партайгеноссе беседовал наш интеллектуал Сергей. Убедительно просил поддержать полковника.
И убедил. Действительно, Владислав Иванович лошадка темная: сухой и жесткий ортодокс, бюрократ. Как он будет председательствовать? Страшно и представить. А полковник все же наш, известный человек. Его характер и привычки изучены.
- Завхозов же приструним! - Пообещал нам Сергей. Мол, на сей счет есть уже договоренность с полковником.
Подобную беседу он провел и с Михаилом. Разве что еще пообещал помочь с версткой журнала (как раз верстался первый цветной номер). И вроде бы как Михаил нехотя согласился с аргументами Сергея.
Но далее произошло следующее: началось голосование, голосовали за полковника и за Владислава Ивановича. И полковнику не хватило всего одного голоса. И голосом этим стал, по иронии судьбы, ни кто иной, как Михаил. Он поначалу воздержался, потом голосовал за кандидата от Библиотеки, потом опять воздержался. И вот тут-то руководство и показало нам, что такое «управляемая демократия».
Голосовали еще и еще, до одури. Однако результат оставался прежним. Наконец кто-то не выдержал и покинул зал. У полковника оказалось на два голоса больше. Тут же Соловьев с радостью всем сообщил, что волеизъявлением «большинства» председателем остается Нефедов.
Вот так-то вот.
Люди отца Леонида уходили в гробовом молчании. Выносили монархический флаг. И как только флаг вынесли с наших «большевиков» как заклятие сняли. Толпа кинулась поздравлять полковника с победой. Однако по растерянному лицу полковника было видно, что победа эта весьма и весьма спорная.
- Вот и вся политика, - сказал мне Партайгеноссе, - покричали, пошумели и еще больше возненавидели друг друга. Нет в нашем городе организованного русского движения. - Партайгеноссе вздохнул, - идем, что ли, на улицу.
Вышли на улицу. Люди отца Леонида исчезли. Исчез и Михаил. На душе мучительная опустошенность.
Русский Мир разделился и внутри меня. Двоятся мысли, двоятся чувства.
«Одним симпатизируешь идеологически, к другим человеческая симпатия. Несмотря ни на что, остается теплое чувство к полковнику. Жалко полковника. Жалко то жалко, но слушать обвинения в адрес Царя-Страстотерпца! Дело же не в том, каким он был администратором, а с каким ликом вошел в Вечность. Разве можно забыть взгляда его глаз!»
Во время дурацкого многочасового голосования часто ловил себя на мысли, что монархисты отца Леонида абсолютно чужды киевскому руководству. Руководство не просто симпатизирует полковнику. Нет. Оно, руководство, симпатизирует вообще «левому лагерю» - даже не так - левому мироощущению. И тут ничего не поделаешь, эти люди сформированы диаматом. И остаются такими, даже если яростно критикуют партию коммунистов. Это на всю жизнь, тут ничего не изменишь. И похоже, здесь заложен тупик любому нашему политическому движению...
«Библиотеки больше нет!»
Звенящая в ушах тишина, которую испытал потрясенный необычным исходом дела с Антиминсом отец Леонид, была весьма обманчивой. Впрочем, батюшка и не строил никаких особых иллюзий на этот счет. Он просто верил: так чудесно история с «крошками на Антиминсе» разрешилась по молитвам его духовного отца.
А еще отец Леонид знал, что владыка на этом не остановится.
И все же, что заставило епископа быстро расписаться на Антиминсе и уехать?
Уже через несколько дней отец Леонид узнал одну интересную подробность этой странной истории. Узнал он это от своего благочинного, который также был на собрании, но не произнес в присутствии отца Леонида ни слова, поскольку сам втайне сочувствовал опальному батюшке. Случилось же следующее: когда батюшки, собранные на «Синедрион», сразу после отъезда отца Леонида на приход, высыпали в епархиальный двор, им попался отец Петр, молодой и немного испуганный человек, земляк епископа. Увидев необычайное скопление духовных лиц, отец Петр вытаращил глаза:
- Що таке? Що трапилось? Навiщо ви тут всi зiбрались? Га?!
Отец Олег, большой любитель пошутить, многозначительно возвел очи в белесое небо северного Причерноморья:
- О, брат, тебе не понять, - сказал он загадочным голосом. - Слишком, слишком высокие церковные сферы здесь задействованы.
Отец Петр отверз было уста, желая уточнить: о каких именно сферах идет речь? Но, испугавшись своего же вопроса, промолчал. Потоптался еще минут пять возле батюшек, жадно вслушиваясь. Однако, ничего интересного не услышал. Духовные лица жаловались на жару, говорить же о загадочных церковных сферах явно не собирались. Отец Петр вздохнул и направился на прием к владыке. Где и доложил о «высоких церковных сферах». Епископ воспринял шутку всерьез.
«Кто его знает, этого отца Леонида. И если уж он этому... стучал, то ведь не угомонится».
Тут, возможно, и вспомнился неподписанный Антиминс. Владыка все как-то не торопился ставить свою подпись, словно она, эта подпись, неким магическим образом переведет опального батюшку в разряд «своих». А тут вот вспомнилось. И епископ, скорее всего, решил не рисковать - опального батюшку пока не трогать, а вот подпись поставить. А то мало ли что.
Отца Леонида оставили в покое, а вот в Библиотеке спустя некоторое время произошел один неприятный инцидент. В один из тихих теплых деньков конца августа, как раз когда «завхозы» наводнили наш многострадальный штаб, в Библиотеке появился редкий в последнее время гость - Витамин. И все бы ничего, да только был Витамин изрядно пьяный. И в этой связи необычайно болтливый.
Перескакивал с Климова на арийскую символику православных куполов.
Выпускник Одесской Семинарии, Андрей, против которого был направлен весь этот информационный выплеск, только холодно блеснул семитскими глазами и посоветовал Витамину никогда больше не появляться в Библиотеке в таком виде.
- Ах, так! - взвился Витамин. - Какие мы здесь святоши, блин. Дак я, блин, больше и не приду сюда никогда. Хотите знать, почему?
Ответом Витамину было ледяное молчание. Он пьяно качнулся, и неопределенно махнув рукой, надрывно прокричал:
- Потому что Библиотеки вашей больше нет, нет больше Библиотеки! Вот так, святоши...
Витамин разразился злой и сумбурной речью, не лишенной, впрочем, и правдивых нот. Действительно, как миссионерский центр, детище отца Леонида почти престало существовать. А это, собственно, и есть то, что народ «Библиотекой» назвал. Ушли в прошлое семинары и чаепития, наполненные разговорами о самом главном. Как-то незаметно вся энергия Библиотеки перетекла в разговоры о «папистских и иезуитских методах управления епархией» или об «униатском духе, царящем среди любимчиков епископа». Сам отец Леонид, как мог, пресекал подобные темы, но они отчего-то не пресекались. А уж после «Синедриона» только об этом и говорили. А тут еще и политическая струя добавилась.
А с ней пришла подозрительность: «уж не засланный ли ты казачок из епархии? Как так: не был, не был тут, а вдруг взял, да и появился?»
Здесь Витамин попал в точку. И вот «Остапа понесло»:
- Все ваше противостояние с епископом, все это из разряда перманентных революций. Вся ваша общественная и политическая активность - гордыня. Ах, мы не такие как все. Избранные. Одним словом, сплошной жидовский дух. Легионеры хреновы. И вообще, какие вы русские!? Вас же, блин, половина тут полукровки!
На этой ядовитой ноте Витамин гордо покинул Библиотеку.
Через пару месяцев Библиотека испустила дух окончательно.
Отец Леонид лишился прихода, вышел за штат и перешел в другую епархию. В ту самую, где монархические и патриотические идеи приветствовались. И где сам владыка особо почитал Святых Царственных Страстотерпцев.
Само же снятие отца Леонида произошло довольно буднично. Была у него на приходе одна недовольная певчая. В свое время она пыталась навязать в старосты прихода своего мужа. «Он со стройматериалами поможет, он капитальный ремонт сделает, у него вообще руки золотые». Да вот беда, «золотые руки» в церковь почти не ходили и в Бога почти не верили. И отец Леонид от «золотых рук» отказался. А певчая затаила в своем сердце обиду на батюшку. По мнению людей отца Леонида, именно через эту женщину и действовали епархиальные власти. Ибо, ни с того ни с сего, певчая вдруг стала распространять на приходе слухи, мол, батюшку через месяц другой снимут. И поставят другого, посговорчивее...
И батюшку действительно через месяц сняли.
О дне своего снятия отец Леонид узнал за две недели. От своего благочинного. Снятие свое он принял как неизбежное, как Волю Божью. А вот две недели дали ему пространство для «маневра». Отец Леонид окончательно договорился с архиереем-монархистом о своем переходе к нему.
День снятия прошел довольно спокойно. Пока шла полуторачасовая опись имущества люди отца Леонида творили Иисусову Молитву. Все разом, едиными устами. Как когда-то возле театра, в котором шли сеансы мага Казиновского. Ну, а на следующий день пришлось слегка блокировать приемную епископа, и это, пожалуй, единственный небольшой инцидент. А возник он лишь потому, что владыка никак не хотел отпускать отца Леонида за штат. Хотя перед тем, как снять его с прихода, прилюдно обещал это сделать. Блокировка приемной епископа была последним штрихом в антиепархиальном противостоянии. Сразу после этого отец Леонид спокойно себе отбыл в соседнюю епархию. Библиотека закрылась.
По прошествии еще нескольких месяцев тихо «закрылся» журнал Михаила. Его попросту перестали финансировать. Соловьев сказал Михаилу прямо:
- Русскому Движению заумь и геополитика не нужны. Нам нужна прямая линия партии. Нужна борьба. Что такое борьба? Ну, например, борьба - это привлечение внимание общественности. Разбил палатку возле лужи и митингуешь, митингуешь, пока власти эту самую лужу не уберут. Вот что нужно.
«Южнорусский Вестник», совсем недавно получивший общеукраинскую регистрацию, скончался совсем уже буднично и незаметно. Очень не сразу я понял, что вновь оказался у разбитого корыта.
Продолжение следует
