Благодать

   Вика проснулась, и некоторое время вспоминала, где она находится. За время командировки она уже сменила столько разных мест проживания, что легко могла в них запутаться. Лишь оглядевшись и вспомнив, она ощутила прилив радостного умиления, и сладко потянулась. Она лежала на мягкой кровати под теплым одеялом, и голос Вадима доносился из соседней комнаты - он вел с кем-то скучный деловой разговор по телефону. Вика поднялась, накинула на себя Вадимов халат, уже приготовленный для нее, сунула ноги в очень большие, но очень мягкие меховые тапочки, и прошла в соседнюю комнату. Вадим сидел в кресле, одетый в спортивный костюм, и в разрезе воротника на груди у него блестела золотая цепочка с крестиком. Он курил сигарету, и что-то устало говорил в телефонную трубку. Увидев Вику, он улыбнулся ей и поманил пальцем. Она подошла, и Вадим поцеловал ее.

- Да, да, я слушаю, - сказал он в трубку после этого.

Вика прошла в ванную и долго мылась под душем, бережно растирая свое тело мягкой мочалкой, а затем столь же долго сушила волосы полотенцем. Из ванной она вышла с тюрбаном на голове.

Вадим уже приготовил кофе с бутербродами на кухне.

- Я убегаю, - сообщил он. - Какие у тебя планы?

Она села к столу и отпила глоток кофе.

- Ты нашел мне вертолет?

- Вертолет-то я нашел, - сказал Вадим, - но погода нелетная. То ли пурга, то ли буран, в общем - гиблое дело. Придется задержаться.

Она покачала головой.

- Милый, я не могу больше ждать. Я и так прождала все сроки.

- Торопишься убежать от меня? - усмехнулся Вадим.

Вика улыбнулась.    

- Куда же я от тебя убегу, если у тебя даже в Париже есть своя контора. Но это вопрос профессиональной чести. Я должна туда попасть.

Она взяла сигарету, и он щелкнул зажигалкой, давая прикурить. Курить ей не хотелось, но в данном случае сигарета была признаком твердости и решительности.

- Я все понимаю, - сказал Вадим. - Но это Север, и тут свои законы. Не пойдешь же ты туда пешком!

- А на лыжах? - спросила Вика, выпустив струю дыма.

Вадим хмыкнул и скривился.

- Шутишь?

- Я прилично хожу на лыжах, - сказала Вика. - Специально везла их из Москвы, чтоб походить по тундре. Тут всего-то километров шестьдесят.

- Это тебе не Подмосковье, - сказал Вадим. - Это тайга. Подожди немного, я освобожусь и непременно что-то придумаю.

Вика нервно усмехнулась.

- Похоже, ты считаешь меня столичной девочкой, которую надо за руку переводить через дорогу.

Вадим взял ее за руку и поцеловал в ладонь.

- Я считаю тебя крутой бабой, звездой молодежной прессы и хозяйкой своей судьбы. Поваляйся пока на диване, через часик я тебе позвоню.

Он поднялся, поцеловал ее в щеку и вышел в прихожую.

Вика еще затянулась, ткнула сигарету в пепельницу и произнесла:

- Как бы не так!

Он не осознал до конца степень ее решительности и независимости, и ему следовало помочь в этом ярким и убедительным примером. Уже через полтора часа она садилась в машину тяжелого груженого «КАМАЗа», отправлявшегося по трассе в нужном направлении, а еще часа через три этот «КАМАЗ» остановился на повороте таежной дороги, и молодой водитель сказал Вике:

- Тут еще километров двадцать будет. Не страшно?

- Жутко страшно, - сказала Вика. - Но интересно.

- Да там же, как я слыхал, и нет никого.

- Это и есть самое интересное, - сказала Вика. - Спасибо.

Она выбралась из кабины со всеми своими вещами, сфотографировала напоследок водителя и его машину, и «КАМАЗ», приветственно гуднув ей на прощание, уехал дальше.

Вика была в ярком спортивном костюме, с армированным рюкзаком за спиной, и лыжи у нее были фирменные - дорога представлялась ей веселой прогулкой. Самым приятным во всем этом была перспектива будущих рассказов в редакционной курилке, а то и очерка о том, как она пробиралась в одиночестве через тайгу к объекту своего журналистского интереса. Это должно было изменить сложившееся о ней мнение, как о девице вздорной и легкомысленной.

Вскоре она уже шла по старой просеке среди деревьев и внимательно следила за тем, чтобы не налететь на старый пень. Начинался ветер, и ветки деревьев раскачивались где-то наверху, осыпая ее снегом. Время от времени она останавливалась, смотрела на компас, сверяла свой путь с картой на планшете, как опытный путешественник, и решительно шагала дальше. Она уже успела понять, что идти по нетронутому и неровному снегу совсем не то, что скользить по накатанной лыжне, но сдаваться не собиралась. Она чувствовала себя первопроходцем, открывателем неведомых земель, и ей это нравилось.

Однако уже через некоторое время, когда началась метель, Вика пожалела, что решилась на этот авантюрный поход. Она еще ничего не боялась, потому что верила, что в любую непогоду она раскинет прекрасную японскую палатку, сварит себе кофе на сухом спирту и переждет ненастье. Даже на случай встречи с хищником она прихватила Вадимов газовый пистолет. Единственное, что ее смущало, это полная потеря ориентиров. Солнце скрылось за тучами, компас вольно вертелся в разные стороны, да и просека шла не прямо, а какими-то зигзагами. Утешало то, что эти зигзаги в любом случае должны были бы привести ее к какому-то определенному месту. Она так думала.

Несчастье подстерегало ее на крутом склоне, с которого она по легкомыслию попыталась скатиться. Из-под снега вынырнуло какое-то препятствие, Вика упала и покатилась кувырком, а когда поднялась, то обнаружилось, что одна лыжа сломана, а у другой сорвано крепление. Самое время было ставить палатку, но и палатка у нее решительно не желала подниматься, вырываясь из рук под напорами ветра. Идти по глубокому снегу было практически невозможно, а оставаться на месте - тем более. Вика села под дерево и жалобно заплакала. Она чувствовала себя слабой и беспомощной, именно такой, какой и считал ее Вадим.

Выл ветер, взвихряя снег, и ее заносило, но сил подняться не было. Наступали сумерки, а за ними пугающей перспективой надвигалась ночь в тайге. И вот через слабость и отчаяние Вика заставила себя сосредоточиться, и увидала неподалеку две черные фигуры среди деревьев.

Вика захотела подняться, закричать, но сил хватило только на то, чтобы руку поднять. Тогда она зубами сорвала перчатку, достала из кармана газовый пистолет и трижды подряд нажала на курок. Выстрелы прозвучали резко, но не так уж громко, как можно было ожидать, и она даже испугалась за то, что ее не услышат. Но люди в черном уже заметили ее, двинулись к ней, размахивая руками, и она позволила себе расслабиться и потерять сознание.

 Очнулась она на деревянной койке, укрытая стеганым одеялом, и огромный человек в черной одежде и с большой бородой протягивал ей алюминиевую кружку с горячим чаем. Вика встревожено огляделась.

- Где я?

- У нас ты, - сказал другой человек, тоже бородатый и длинноволосый седой старик в такой же черной длинной одежде.

Он сидел рядом и смотрел на нее с сочувствием. Оба бородача были в черных подрясниках, подпоясанных ремнями.

- Как тебя занесло-то сюда? - спросил старик.

Вика вздохнула.

- Я шла на заброшенный поселок нефтяников, - сказала она виновато, шмыгнув при этом носом. - Мне очень надо там побывать. Знаете, на Медянке.

Чернобородый хмыкнул, а седой покачал головой.

- Забрела, - сказал он. - Тут еще верст тридцать шагать.

- Сбилась, видать, - сказал черный.

- Извините, - пробормотала Вика. - Я причиняю вам беспокойство.

- Да что это за беспокойство, - улыбнулся старик. - Ты бы так без нас и вовсе замерзла бы. И чего было судьбу искушать?

- Так получилось...

- Чаю попей, - сказал чернобородый. - С такою пургой и застыть недолго.

Вика взяла кружку и стала пить чай, а чернобородый на нее ласково при этом смотрел.

- Гхм, - кашлянул старик. - Ты, Петр, ступай, приготовь там чего-нибудь для гостьи нашей.

- Накормим, - сказал Петр и вышел.

Вика посмотрела на старика с младенческой улыбкой.

- Я у вас долго не задержусь, - сказала она.

- Это уж как получится, - сказал старик. - Ты сама из города, что ли?

- Из Москвы, - сказала Вика. - Я здесь в командировке.

Старик кивнул.

- Должен тебе сказать, милая, - произнес он, - что попала ты в братскую обитель, то бишь монастырь. Савватьева пустынь.

- Монастырь? - удивилась Вика. - Я ничего про вас не знаю.

- В том-то и дело, - пояснил старик. - О нас мало кто чего знает. Мы тут, как говорится, славы не ищем.

Она нахмурилась.

- Вам наверное неприятно мое появление?

- Да почему же? - улыбнулся старик. - Очень даже приятно. Только жизнь у нас своя, суровая, так что ты не удивляйся.

Вика улыбнулась в ответ и кивнула.

- Звать-то тебя как? - спросил старик.

- Вика, - отозвалась девушка и отпила глоток чаю.

- Вика, - повторил старик. - Виктория, что ли?

- Да.

- А я, значит, игумен Мардарий, - сказал старик. - А тот раб Божий, что тебя чаем угощал, это Петр, послушник.

- Как интересно, - сказала Вика.

Раскрылась дверь, и вошел еще один бородач в черном подряснике, молодой и худой.

- Звали, отче?.. Ой! - увидел он Вику.

Она хихикнула и кивнула ему.

- Здравствуйте.

- Здрасьте, - пробормотал вошедший.

- Это Гурий, - сказал про него игумен. - Сладкопевец наш. Вот, Гурий, это вот Виктория, ее Петр с Елпидифором в лесу нашли, под сугробом. Ты за ней поухаживай пока.

- Не надо за мной ухаживать, - сказала Вика, - я вполне дееспособна...

Для доказательства своих слов она попыталась встать с кровати, и только тогда почувствовала слабость и головокружение.

- Ой, - сказала она. - Что-то меня еще и знобит. Кажется, я таки простудилась.

- Ну и полежи, - сказал игумен. - А Гурий поухаживает. Ты не стесняйся, говори все, что тебе надобно.

Старик поднялся, и тогда молодой монах склонился перед ним:

- Благослови, отче.

Мардарий осенил его широким крестом, и Гурий поцеловал ему руку.

Меж тем послушник Петр на кухне возился у жерла большой русской печи. С помощью ухвата поставил в печь горшок, потом отставил ухват и отошел к плите, где уже кипела вода в кастрюле. Прихватив полотенцем, понес кастрюлю к столу, где в тазу была свалена грязная посуда, и, едва поставив кастрюлю, споткнулся об ухват и упал. Когда поднялся, заметил, что ручка ухвата оказалась сломанной пополам. Петр покачал головой, бросил обломки на пол и вышел с кухни.

Прошел по длинному коридору и вошел в комнату, где у них была часовня. Смотал с левой руки четки, осенил себя крестным знамением и неспешно совершил земной поклон.

Пока он молился в часовне на кухню заглянул молодой и безбородый послушник Василий. Огляделся вокруг и увидел на полу остатки сломанного ухвата. Он поднял их, осмотрел, вышел и прошел по коридору в мастерскую неподалеку. Там, в углу, стояли заготовленные черенки для деревянных лопат, и один из них Василий приспособил вместо сломанной ручки ухвата. Закрепил новую ручку гвоздем, важно все это перекрестил, и отнес на кухню.

Когда Петр вернулся, ухват стоял на своем месте у печи с новенькой ручкой. Петр вздохнул, перекрестился, и полез с ним в печь за горшком.

Василий, который с любопытством заглядывал в дверь, не удержался и вошел.

- Ну, что, нравится? - спросил он, радостно улыбаясь.

- Чего? - спросил Петр.

- Ухват, - сказал Василий. - Как я его сделал?

Петр покосился на него, хитро усмехнулся и поставил ухват у печи.

- То не ты, - сказал он.

- Как не я? - растерялся Василий. - А кто же?

- То Богородица, - сказал Петр.

Василий поскреб озадаченно щеку, пожал плечами и сказал:

- Ну да... Мы вместе делали.

Гурий вошел к Вике с новой чашкой отвара и объявил:

- А это уже для верности. Старинный рецепт брата Анания, отвар трав на красном вине.

- О, - рассмеялась Вика, - зачем вы так беспокоитесь?

- Откушайте, - сказал Гурий. - Время позднее, как раз ко сну. А утром, Бог даст, и подниметесь.

Вика стала пить, а Гурий стоял и смотрел на нее. Вика уловила его взгляд и улыбнулась.

- А вы монах, да?

- Да, - сказал Гурий.

- И давно?

- Уже привык.

- А кем вы были до того? - спросила Вика с интересом.

Гурий пожал плечами.

- Забыл, - сказал он без улыбки.

- Вы тут достаточно замкнуто живете, да?

- Не так уже замкнуто, - сказал Гурий. - Вы же до нас добрались.

- Я часа четыре по лесу шла, - сказала Вика. - А вы как до города добираетесь?

- А мы не добираемся, - сказал Гурий. - Зачем нам?

- Ну, а «Скорую помощь» вызвать, или еще беда какая? - не отставала Вика.

- Ну и что, беда, - сказал Гурий. - Беда просто так не приходит. Мы уж своими силами, да с помощью Божьей.

Вика покачала головой.

- Как интересно, - сказала она.

- Ну, вы ложитесь, спите, - сказал Гурий. - Хотите, я лампу потушу?

- Нет, оставьте пока, - сказала Вика. - А скажите, Гурий, где тут у вас находится это... Ну, место общего пользования?

Гурий хлопнул себя по лбу.

- Балда я, балда!.. Я же хотел вам ночной горшок принести! В нужнике сейчас холодно будет...

- Нет, нет! - вскричала Вика. - Не надо горшок! Вы лучше покажите, где?

Гурий посмотрел на нее озадаченно, потом пожал плечами.

- Ну, пойдемте, покажу. Оденьтесь только...

    

В небольшой монастырской церквушке заканчивалась текущая вечерняя служба - Василий читал заключительные молитвы первого часа. После отпуста, произнесенного отцом Мардарием, братия выстроилась перед праздничной иконой, запели хором «Взбранной воеводе...», а сразу за ней следом «Царице моя преблагая...» Подходили к иконе попарно, по очереди прикладывались, после чего чинно кланялись наместнику, друг другу и братии, и только после этого отходили в сторону. И было их тут без отсутствовавшего брата Гурия всего-то шесть человек.

- Назавтра, по обычаю, полунощница в пять утра и далее служба наряду, как положено, - объявил Мардарий. - Имею сообщить вам, братие, что в наши места забрела некая девица именем Виктория, и брат Гурий нынче ее присматривает. Завтра, небось, к трапезе поднимется, так вы глазами не хлопайте, свое дело знайте. Теперь же ступайте по кельям правило творить. Господь с вами.

По очереди подошли под благословение к наместнику и разошлись. В коридоре толстяк Ананий увидал Гурия и спросил громко:

- Что за барышня, Гурий?

- Э, - сказал Елпидифор, высокий и статный молодой иеродиакон. - Красавица в штанах, одно искушение.

Гурий глянул на него гневно и сказал сдержано:

- А ты борись с искушениями, брат.

Елпидифор посмотрел на него удивленно, усмехнулся и кивнул:

- А что мне остается?..

Ранним утром Петр поднялся в своей келье, освещенной лишь слабым светом едва теплившейся лампады, зевнул и подтянул спущенный на ночь ремень. Неспешно совершил три земных поклона, взял в руки било с колотилкой и вышел в коридор. Прошел наощупь вдоль стены и у кельи наместника остановился и постучал.

- Боже наш, помилуй нас, - пробормотал он нечленораздельно.

- Аминь, - донеслось из кельи.

Отец Мардарий дремал, сидя в деревянном кресле, и на стук Петра немедленно проснулся. Петр вошел и поклонился, коснувшись рукой пола.

- Благослови, отче, братию поднимать.

Отец Мардарий достал из кармана старинные серебряные часы и попросил:

- Запали свечу.

Петр зажег свечу от лампады и посветил игумену.

- Точный ты, - покачал головой отец Мардарий.

И поднялся с кресла для благословения.

Петр вышел в коридор, стал колотить в било и возглашать:

- Молитвами святых отец наших Господи Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас!..

- Аминь... Аминь... - доносилось из-за дверей.

Шум докатился и до кельи, где спала Вика, и она тоже невольно поднялась, перепугавшись. За окном было темным темно, и предположить, что кому-то приходится подниматься в такую рань она не смела. Ей подумалось, что стряслась какая-то беда, и надо срочно готовиться к эвакуации. Но тут вошел Гурий со свечой, и она, судорожно вздохнув, сразу успокоилась.

- Вы лежите, - сказал монах. - Это для нас побудка, на молитву становимся. Вас когда поднимать следует?

- Так, как рассветет, - пробормотала Вика, снова упала на кровать и накрылась одеялом.

- Ну, отдыхайте, - сказал Гурий и вышел.

Поднявшееся солнце открыло снежный покой вокруг. Природа отдыхала после прошедшей сумятицы. Монастырский дом с хозяйскими пристройками стоял среди деревьев, засыпанный снегом по самые окна. Елпидифор с Василием раскапывали лопатами вход, и когда из-за горизонта показался солнечный диск, Елпидифор сказал:

- Вот, тут и начинали: «Слава в вышних Богу...» Красота ведь, а?

Василий немедленно скинул шапку и перекрестился.

 

Вика завтракала на кухне в одиночестве, сидя за длинным братским столом. Петр приготовил ей сковороду жареной картошки и соленые помидоры. Хлеб здесь был свой, крупнозернистый и очень аппетитный. Вика осторожно клевала вилкой картошку, с любопытством оглядываясь вокруг.

- Значит, вы совсем не едите мяса? - спросила она с интересом          .

- Почему, - сказал Петр, который неподалеку резал лук для заправки щей. - Когда я бываю в городе, то первым делом покупаю кусок колбасы и тут же съедаю.

- Ух ты, - сказала Вика восторженно.

- Ага. Чтоб не возноситься, - пояснил Петр.

- Не возноситься? - переспросила Вика озадаченно.

- Ну да. Знаешь, как монаху легко вознестись?..

- Куда вознестись?

- В самомнение. А как же, тут тебе и подрясник, и пост, и псалтырь неусыпаемая...

- Так ты же не монах, - вспомнила Вика. - Ты же послушник!

- Конечно, потому и мясо ем.

- И часто ты бываешь в городе?

Петр задумался на мгновение.

- В прошлом годе был, на Вознесение.

- Ого, - сказала Вика.

Зашел Гурий и бросил пытливый взгляд на Петра.

- Уже покушали? - спросил он у Вики.

- Сейчас. А вы как сегодня завтракали? - продолжала она задавать вопросы.

- А мы не завтракали, - ответил Петр.

- Как? - удивилась Вика. - Совсем не завтракали?

- Совсем, - сказал Петр. - А зачем? Мы на обеде наедаемся. Чаю попей.

Он поставил перед ней алюминиевую кружку с чаем.

- Спасибо, - улыбнулась ему Вика.

- Отец Мардарий хотел поговорить с вами, - сказал Гурий.

- Сейчас, - сказала Вика и потянулась к пряникам.

Отец Мардарий сидел в своем кресле, нацепив на нос очки, и читал старинную книгу.

- Боже наш, помилуй нас, - сказал Гурий, приоткрыв дверь.

- Аминь, - отвечал отец Мардарий. - Заходите, милые.

Они вошли в келью наместника.

- Здравствуйте, - сказала Вика, осматриваясь.

- Присаживайтесь, - сказал отец Мардарий.

Вика с интересом разглядывала иконы в красном углу, бросила мимолетный взгляд на рабочий стол, благожелательно оценила простую деревянную мебель. Гурий поклонился наместнику, пробормотав:

- Я буду в мастерской, - и вышел.

- Что думаешь делать? - спросил отец Мардарий у Вики.

- Домой возвращаться, - сказала Вика весело. - Надеюсь, вы мне в этом поможете?

- Помочь-то поможем, - сказал Мардарий. - Только - как? Видала, сколько снега намело?

- Много?

- Больше, чем надо, - сказал Мардарий. - Я не представляю, как тебе добираться до проезжей дороги. Это ведь верст пятнадцать будет.

Некоторое время Вика непонимающе смотрела на него, потом моргнула.

- А что же мне делать?

- Такое дело, - сказал Мардарий. - Придется тебе задержаться здесь до лучших времен.

- Это что же, до весны? - спросила Вика. - Как снег сойдет, да?

- Думаю, дня три-четыре, - сказал Мардарий, не оценив ее шутку. - Человек должен прийти из города, с ним и пойдешь.

Вика на мгновение задумалась, подняла взгляд на Мардария, улыбнулась и сказала:

- Это меня устраивает. Одна просьба, не могу ли я сделать несколько снимков?

- Сделать... чего?

- Фотографии, - пояснила Вика.

Мардарий посопел, почесал нос.

- Не возражаю, - сказал он. - Только, пожалуйста, не снимай никого из братии. Природу, комнаты, иконы - сколько угодно, а братию - не надо.

- Почему? - удивилась Вика.

- Нам нельзя, - сказал отец Мардарий.

- Почему нельзя?

Мардарий вздохнул.

- Ну, представь, что у нас тут преступники собраны, - сказал он. - Рецидивисты, которые в розыске.

У Вики мгновенно с лица сошла улыбка.

- Вы серьезно?

- Почти, - сказал Мардарий. - Чтоб понятней было.

Вика дернула плечиком.

- Ну что же... Если вам нельзя, то конечно.

- И потом вот еще что, - сказал Мардарий. - Ты нас, конечно, не слишком стесняйся, нам по чину безстрастие положено, но все же не усердствуй.

- Вы про что? - улыбнулась Вика.

- Про обаяние, - сказал Мардарий. - Девка ты красивая, привыкла, наверное, что мужики, как мухи вокруг вьются. Боюсь, братия наша к этому делу не вполне расположена.

- Да, я понимаю, - рассмеялась Вика.

- Ну, вот и замечательно, - сказал Мардарий. - Иди, теперь, снимай свои фотографии. Трапеза у нас пополудни. Колокол будет.

- Спасибо, - поднялась Вика и добавила. - Мне очень приятно, что я к вам попала.

Она пошла к выходу, и отец Мардарий в спину перекрестил ее.

Она достала из рюкзака свой «Никон», приладила объектив, вспышку, и для начала принялась запечатлевать свою келью. Общий план той кровати, на которой она спала, вид из окна, лампаду и иконы в красном углу. Некрашеный деревянный пол, медную дверную ручку и множество мелких деталей, способных задержать внимание современного городского человека. На все это сразу ушла одна кассета, и она перезарядила аппарат, сунув отснятую кассету в специальный пакет из светонепроницаемого материала.

Тут раздался стук в дверь и глухой голос Гурия произнес:

- Боже наш, помилуй нас...

- Входите, - позвала Вика.

Когда он вошел, Вика уже заправила вторую кассету и хлопнула крышкой фотоаппарата. Увидев в ее руках этот аппарат Гурий встревожено остановился на пороге.

- Это что? - спросил он.

- Это фотоаппарат, - сказала Вика. - Неужто вы не разу не видели?

- Нет, почему, - сказал Гурий. - Я видел. Но зачем это вам?

- Гурий, милый, - рассмеялась Вика. - Я по профессии корреспондент. Пишу статьи и делаю снимки. Вы не волнуйтесь, мне ваш директор разрешение дал.

Гурий чуть усмехнулся.

- А, - сказал он. - Но тогда что же...

- А вы где были? - спросила Вика.

- В бане, - сказал Гурий. - Белье стирал.

- Что? - рассмеялась вновь Вика. - Вы стирали белье?

- Да, - несколько уязвленный ее реакцией ответил Гурий. - А почему вы смеетесь?

- Простите, - извинилась Вика. - Я так... Думала, вы тут молитесь день и ночь, а вы белье стираете...

- Всякое дело почетно, - пробормотал Гурий чуть смущенно.

- А можно мне будет помыться в вашей бане? - спросила Вика.

- Конечно, - сказал Гурий. - Вот будет у нас банный день, вы и помоетесь.

- Прекрасно, - сказала Вика. - Пойдемте, вы мне ваш собор покажете.

Церковь в монастыре этом располагалась в пристройке и представляла собой совсем небольшую комнату с высоким потолком. Вика удивленно разглядывала иконостас, выполненный в пять рядов небольшими по размеру, аналойными иконами, явно не представляющими высокой художественной ценности. Она сразу защелкала своим аппаратом, и Гурий каждый раз при очередной вспышке кривился и вздыхал. Она снимала все, и иконы, и резьбу по дереву, и лампады, и прочие украшения. Даже спросила:

- А можно мне туда пройти?

И указала пальцем на Царские врата.

- Нет, нет, что вы, - поспешно запротестовал Гурий. - Женщинам в алтарь никак нельзя. Извините.

- Жаль, - сказала Вика и стала снимать резной аналой для праздничных икон, стоявший посреди церкви.

В этот момент в храм вошел брат Ананий и остановился, увидев Вику.

- Э... - промямлил он. - Здрасьте, девушка.

- Здравствуйте, - отозвалась Вика и шагнула к нему с протянутой рукой. - Я - Вика.

Ананий натянуто улыбнулся и пожал ее руку.

- А я - Ананий.

- Наш иконописец, - представил его Гурий. - Все иконы, что тут написаны, его письма.

- Да что вы! - восхитилась Вика притворно, потому что восхищаться по сути было нечем. - Это замечательно!

- Да уж, куда замечательнее, - махнул рукой Ананий. - Я ведь тот еще богомаз. Когда поначалу евангелистов писал, так у меня апостол Марк в одно лицо со львом получился, что за его спиной стоит.

Он улыбался так искренне и трогательно, что Вика рассмеялась.

- Все равно, это большая работа, - сказала она.

- Спаси вас Господи, - кивнул Ананий, улыбаясь. - Вы заходите ко мне наверх, может чего и подскажете.

Он взял икону с аналоя и унес.

- Какой он смешной, - сказала Вика.

- Почему, смешной? - не согласился Гурий.

- Я думала, все монахи худые.

- Не все, - сказал Гурий уклончиво, - но большинство. Вы еще будете здесь снимать?

- А у вас есть другие достопримечательности?

Гурий покачал головой.

- Я такого слова и не выговорю, - сказал он.

Вика рассмеялась.

- Сейчас, я добью кассету, - сказала она, - и попробую на цвет. Тут фактура потрясающая.

В трапезной у двери был подвешен небольшой колокол, и послушник Петр, поставив кастрюлю посреди стола, несколько раз ударил в него, созывая братию к столу. Собрались все довольно быстро и стояли у стола, дожидаясь запаздывавшей Вики.

Она пришла, надев на себя яркий оранжевый свитер с рисунком на груди, и этим несомненно произвела впечатление.

- Вот, братия, - представил ее Мардарий. - Раба Божия Виктория, прошу любить и жаловать. А это, Виктория, наша братия.

И он стал их представлять. Сначала иеромонаха Венедикта, погруженного в себя очкарика с округлой физиономией, окаймленной небольшой бородой, тот благосклонно улыбнулся Вике и кивнул. Затем иеродиакона Елпидифора, рослого и статного русоволосого красавца с удивительно чистым цветом голубых глаз. Брата Анания и брата Гурия, уже знакомых Вике. А также послушника Петра и юного послушника Василия, безбородого юнца, почти мальчика.

Хором отцы спели молитву, после чего отец Мардарий благословил стол и сели к трапезе - но не все. Петр остался прислуживать, а юный Василий отошел к аналою у стены, раскрыл там книгу и звонким голосом провозгласил:

- День шестый. Преподобного Вукола, епископа Смирнскаго, благослови владыка прочести.

Отец Мардарий сидя ответил ему возгласом, и Василий принялся читать житие, приторно патетическое, как показалось Вике, и не слишком правдоподобное. Она осторожно ела свой суп, оказавшийся неожиданно вкусным, и с любопытством разглядывала монахов. Все они ели, не поднимая глаз, редко когда обращались с просьбой к соседу из-за хлеба, или соли. Посреди стола стоял кувшин, и Вика не знала, что в нем, пока Петр не склонился к ней и не предложил шепотом:

- Квасу монастырского не желаешь?

Вика благодарно улыбнулась и подставила свою кружку. Квас оказался сладким и вкусным, так что Вике немедленно захотелось еще порцию, и Петр налил ей, заметив:

- Не увлекайся, он хмельной.

На второе блюдо Петр разнес всем тушеную капусту с грибами, и снова Вика удивилась, до чего вкусна оказалась эта пища, приготовленная столь грубо и незатейливо. Чай же, заваренный на каких-то таежных цветах, и вовсе был кулинарным откровением.

Допив свой чай, она хотела уже встать из-за стола, но заметила, как Гурий смотрит на нее и останавливает жестом. Она осталась сидеть, дожидаясь, пока последний из сидящих за столом допьет свою кружку чая, и только после этого все поднялись, а Василий закончил чтение, оборвав его чуть не посреди фразы словами:

- Богу нашему слава во веки веков. Аминь.

Опять спели хором благодарственную молитву и отец Мардарий произнес благословение.

Стали расходиться.

- Петр, - обратилась Вика к повару, - а можно я тебе помогу посуду помыть?

- Это как отец-игумен благословит, - сказал Петр.

- Благословляю, - махнул рукой отец Мардарий. - Пусть приобщается к монашескому подвигу. Только готовить - ни-ни!

Василий остался в трапезной покушать, потому что был занят чтением, пока кушали все остальные, а Петр с Викой, нагруженные грязной посудой, прошли на кухню.

В мастерской у отца Анания на стенах висели бумажные репродукции известных икон. Мастерская располагалась на втором этаже монастырского дома, здесь было много света от больших окон, но именно это обстоятельство зимой превращало помещение в холодильник. Отец Ананий работал в перчатках с обрезанными краями пальцев, и то и дело грел руки у печки.

- А краски не мерзнут? - интересовалась Вика, рассматривая его работы.

- А я у печки работаю, - сообщил он. - Ничего, пока получается. Что скажешь?

Вика пожала плечами.

- Красиво, - сказала она.

Ананий только горько вздохнул.

- Во-первых, это вовсе и не красиво, - сказал он. - Но это еще полбеды. Икона и не должна быть красивой.

- Да? - удивилась Вика. - А как же?

- Икона, это молитва в красках, - пояснил Ананий. - Поэтому и святые наши большей частью на одно лицо. На иконах ведь не портрет изображается, а молитвенный образ.

- Тогда чего ты сокрушаешься?

- Косноязычны мои молитвы, - пробурчал Ананий, растирая на мраморной плите краски. - Не мое это дело.

- Зачем же ты тогда за него взялся?

- За послушание, - объяснил Ананий.

- Как это? - спросила Вика и улыбнулась на всякий случай.

Ананий улыбнулся в ответ.

- У православного монаха три обета, - сказал он. - Безбрачие, нестяжание и послушание. Понимаешь?

Вика отрицательно покачала головой.

- И значит это, - продолжил Ананий, не заметив ее отрицания, - что должен я отказаться от собственной воли и исполнять волю настоятеля.

- Интересно, - усмехнулась Вика. - Так что, это отец Мардарий тебя в изографы определил?

- Отец Захария, - сказал Ананий. - Прежний наш наместник. Он умер в прошлом году.

- А ты и слова в ответ не сказал?

- Слов-то я наговорил много, - буркнул Ананий, - однако, обет есть обет, никуда не денешься. Вот и богомазничаю тут без зазрения совести.

- Это же деспотия какая-то, - сказала Вика возмущенно.

- Деспотия и есть, - согласился Ананий.

- А разве отец Мардарий не может отменить этого?

- Может, - сказал Ананий, - но не отменяет, как видишь.

- Кому же от этого польза? - возмутилась Вика. - Ни монастырю икон, ни тебе творческого удовлетворения.

Ананий ухмыльнулся и покачал головой.

- Чего ты смеешься? - не отставала от него Вика. - Объясни, в чем тут торжество любви, а?

- Предполагается, - сказал Ананий терпеливо, - что когда мое послушание дойдет до совершенства, тогда и иконы мои станут совершенны. Затем и стараемся.

Вика раскрыла рот, но не нашла что сказать.

- А-а... - только и вымолвила она.

- Что-то нынче похолодало, - пробормотал Ананий, запахивая тулуп.

Он присел у печки, подбросил дров. Глядя на огонь в печи тяжко вздохнул.

- Да, - сказал он. - Геенна огненная, вот и все наше светлое будущее.

- Чего этот ты? - удивилась Вика. - Молишься тут дни и ночи, а сам все о геенне вздыхаешь.

- Потому и молюсь, - философски заметил Ананий, мрачно глядя в печь на огонь.

Вика посмотрела на него и увидела пятно сажи на щеке. Это вызвало у нее смех, и Ананий покосился на нее вопросительно.

- На щеке у тебя геенна, - сказала Вика.

Ананий плюнул на кончики пальцев, потер щеку.

- Кстати напомнила, - сказал он. - Нынче баню растопили, надо бы сходить попариться.

Вика мечтательно вздохнула.

- А мне можно будет попариться?

- А какие проблемы? - сказал Ананий. - На наши немощи глядючи не очень-то и соблазнишься. Пошли.

Вика только и успела заскочить в свою комнату, достала из рюкзака шампунь, мочалку и мыло, и поспешила за Ананием. Они вышли из дому и по узкой тропинке, прокопанной среди снежных сугробов, направились к бане, стоявшей в глубине двора. Навстречу им попался Петр.

- С легким паром, - встретил его Ананий. - Как там?

- Припоздали вы, - сказал Петр, красный и веселый. - Первый пар мы с отцом Венедиктом собрали. Сейчас там Васька с Елпидифором ублажаются.

- Авось и нам чего осталось, - сказала и Вика, посмеиваясь.

- Йе-эх! - воскликнул Петр, падая спиной в снег, чтоб пропустить их. - Благодать!..

Согнувшись чуть не пополам, они вошли в темный предбанник, стали раздеваться.

- Отец Мардарий тоже здесь моется? - спросила Вика, стянув через голову свой свитер.

- А как же, - сказал Ананий. - Чтоб братию не смущать. Ему оно может и не надо, а смиряется. Вот Гурий, тот благословился вовсе не мыться.

- С ума сойти, - сказала Вика.

- Он говорит, если потерпеть, то там начинается какой-то процесс самоочищения, - пояснил Ананий. - А чего ему, он худой, почти не потеет.

Стянув через голову нательную рубаху он обнажил на себе крестообразную перевязь с матерчатым квадратом посреди.

- Что это? - спросила Вика, оторопев.

- Параман, - объяснил Ананий. - Некоторые прямо с ним купаются, а я так снимаю.

Следом за параманом он, хмыкнув от смущения, отвернулся к стене и стал стягивать подштанники. Волосы его спадали чуть не до пояса, и при своей толщине он выглядел очень забавно.

- Мне тоже раздеваться? - спросила Вика.

- А чего? - спросил в ответ Ананий.

- Совсем? - спросила Вика.

- Ты мыться собираешься, или фотографироваться? - не понял Ананий.

Вика рассмеялась и расстегнула застежку на лифчике на спине.

Они вошли в моечное отделение, укутанные в простыни. Там было и светлее, и теплее, а на лавке сидели красавец Елпидифор и худой Вася.

- Здрасьте пожалуйста, - сказал Елпидифор. - Ты и гостью с собой привел, брате Анание!

- Восхотела раба Божия омыться в монастырской бане, - объявил Ананий, сбрасывая с себя простыню. - Что, честные братия, напарились уже, я вижу?

- Ух, - сказал Вася. - Меня отец-диакон так нахлестал, я чуть не помер.

- Ничего, - рассмеялся Елпидифор. - От чистоты не умирают.

Вика осторожно сняла с себя простыню и осталась голой среди голых мужчин. Она даже почувствовала какое-то особенное волнение, хотя и старалась не выказать его.

- Ну, благословите, - произнес Ананий и шагнул в парилку.

Вика нерешительно остановилась, прикрыв дверь.

- Страшно, - сказала она.

Елпидифор рассмеялся.

- Это с виду страшно, - сказал он.

- Зато потом хорошо, - добавил Вася.

Вика улыбнулась им, почувствовав себя увереннее, и смело шагнула в жар парилки.

Ананий уже сидел на верхней ступени полка и кряхтел.

- Ой, я же не вижу ничего! - завизжала Вика, щурясь от жара.

- Да тут и видеть нечего, - сказал сверху Ананий. - Тут греться надо. Ступай сюда, наверх - здесь самый раз!

Вика пыхтя и охая, взобралась на полок, села рядом с Ананием и ойкнула.

- Горячо, - ухмыльнулся Ананий. - Ты потерпи, оно остудится. Сейчас пообвыкнем, потом за веники возьмемся, ага?

- Ага, - пропищала Вика в ответ.

В моечной комнате Вася с сомнением произнес:

- Вот же создал Господь! Тоже, как будто - человек, а все же как отличается!..

- Ты про нее, что ли? - покосился на него Елпидифор.

- Ну, - сказал Вася. - Создал их Господь, а на что?

Елпидифор улыбнулся.

- А монахинь из кого набирать?

- А, - протянул Вася с пониманием.

Меж тем Гурий постучался в келью Вики, и, не дождавшись ответа, заглянул туда и позвал:

- Виктория!

Никто не отозвался и он встревожено огляделся.

Прошел по коридору, заглянул на кухню.

- Петр, - спросил он, - ты Викторию не видел?

- В баню пошли, - сказал тот, не отрываясь от готовки.

- Как, в баню? - насторожился Гурий. - С кем?

- С Ананием, - сказал Петр.

- Не может быть, - пробормотал Гурий и выскочил.

 

А Ананий тем временем уже нахлестывал Вику и та повизгивала:

- Ой, не могу!.. Ой, хватит!.. Ну, хватит же!..

В моечной у двери в парную уже стоял Елпидифор с ведром холодной воды.

- Давай! - крикнул он.

Открылась дверь и в клубах пара появилась пошатывающаяся красная Вика, и Елпидифор немедленно окатил ее водой. Вика отчаянно заорала, потом отфыркалась и рассмеялась.

- Фу, - сказала она, - теперь я понимаю, что такое благодать!..

Вася, и тот радостно улыбался, глядя на них.

- И мне приготовь! - прокричал из парилки Ананий.

Елпидифор набрал еще ведро воды, и Ананий был точно также охлажден, как и Вика. Тот просто радостно захихикал.

Вика села на лавку рядом с Васей, и откинулась к стене, совсем расслабленная. Вася осторожно посматривал на нее с интересом.

- Прелесть какая, - говорила Вика, отфыркиваясь от капель. - Полная релаксация...

- А чего ты без креста? - спросил Вася.

- Так я ведь не крещеная, - сказал Вика беззаботно.

- Ух ты, - сказал Вася, качнув головой.

- Ничего, - сказал Елпидифор, - раз с монахами в бане парилась, значит уже почти оглашенная. Еще пару дней побудешь, так и окрестим.

Вика удовлетворенно улыбнулась, ей было хорошо и спокойно.

Тут открылась дверь в сени, и заглянул Гурий. Он увидел голую Вику сидевшую на лавке, голого Васю рядом, и Елпидифора с Ананием неподалеку. Побледнев, Гурий немедленно захлопнул дверь.

- Слышь ты, - сказал Вася. - Вроде Гурий к нам заглядывал.

- Да ну, - сказал Ананий. - Гурий у нас подвижник, чего ему в бане делать?

- Видать, показалось, - сказал Вася и пожал плечами.

Гурий бегом пробежал по тропинке среди сугробов, промчался, громко топая сапогами, по коридору и ворвался без стука в келью наместника. Отец Мардарий сидел за столом, а напротив сидел отец Венедикт. У них шла размеренная беседа.

- Отче, - взволнованно заговорил Гурий. - Они там... в бане!..

- Кто? - не понял Мардарий. - Чего с тобой, Гурий?

- Виктория, - прохрипел Гурий, - с братией...

- Ну и чего?

- Голые!..

- Так они же в бане, - сказал Мардарий. - Чего же им одетыми быть-то! Как им мыться, одетыми?..

Гурий замотал головой и выдавил:

- Это нельзя так!.. - и выскочил вон.

Мардарий покачал головой и посмотрел на Венедикта.

- Он по-своему прав, - сказал Венедикт. - Даже в постановлениях соборов есть запрещение монахам мыться в бане вместе с женщинами.

- Видать были на то немалые искушения, - промолвил задумчиво игумен.

- Как бы и нас не коснулось, - сказал Венедикт.

Мардарий вздохнул, кивнул на дверь и буркнул:

- Уже...

 

Экспедиция по дрова отправилась к ближайшей вырубке пешком, вышагивая по глубокому снегу на широких охотничьих лыжах, подбитых мехом. Вика поначалу решила, что ходить на таких лыжах просто невозможно, но, видя, как уверенно двинулись вперед Елпидифор с Петром, приспособилась шагать и сама. Прихватив фотоаппарат, она щелкала пейзажи вокруг, красочные детали природы, общий план монастыря среди деревьев. На ней, как и на монахах, были высокие валенки и овчинный тулуп. Она входила в материал.

Как пришли на место, Елпидифор с Петром взялись за пилу, а Вика осталась сидеть в стороне, на санях. Ей удался, как она полагала, отменно удачный кадр - падение подпиленного дерева. Правда в кадр попал Петр, но Вика решила его потом заретушировать. Она сама еще не знала, насколько твердым было это решение.

А монахи, не торопясь, порубили сучья и сложили костер погреться. Вика с санями перебралась к ним поближе, чтобы поучаствовать в разговоре.

- Тяжелая у тебя, наверное, работа, - сказал ей Елпидифор.

- Да уж, не легче, чем у вас, - огрызнулась Вика, заподозрив подвох.

- Какое там, - сказал Елпидифор, махнув рукой в рукавице. - У нас если за год с десяток благочестивых гостей наберется, и то много. А тебе, как я понимаю, каждый день приходится с новыми людьми видеться, суесловить с ними, улыбаться... Каторга!

- Мне интересно, - сказала Вика.

- Конечно, - сказал Петр. - У кого какой интерес. Я знал одного раба Божьего, так тот все по горам лазил. Скучно ему, понимаешь, было. Залезет на гору и давай на гитаре бренчать. Так и пропал, бедняга, вместе с гитарой.

- Я тоже когда-то изрядно на гитаре бренчал, - сказал Елпидифор, тяжко вздохнув.

- А где ты жил? - спросила Вика.

Он глянул на нее рассеянно и пожал плечами.

- Не помню.

- Гитара, инструмент не вредный, - сказал Петр. - Сам слышал одного иеромонаха, что под гитару псалмы поет.

- Баптист какой-нибудь? - недоверчиво спросил Елпидифор.

- Говорю тебе, иеромонах, - сказал Петр. - Говорит, пророк Давид тоже на гитаре играл. Псалтырь называлась.

- И то верно, - согласился Елпидифор.

- Вижу, вас мирская жизнь уже не волнует, - отметила Вика.

- Как же не волнует, - вздохнул Петр. - Очень волнует. Времена-то последние.

- Как это? - испугалась Вика.

- Это он про конец света, - пояснил Елпидифор. - Мы ожидаем его со дня на день.

- Вы шутите! - даже поднялась Вика. - Как это, со дня на день?!..

- Да ты сядь, не бойся, - усмехнулся Елпидифор. - Мы его уже почти две тысячи лет ожидаем, конца Света-то. Может и еще столько ждать придется.

- Фу ты, - сказала Вика. - Так бы и говорили.

Она снова села на сани.

- А может и завтра грядет, - сказал Петр.

Вика кивнула, показав тем, что она уже не боится.

- А как это, конец света? - спросила она.

Монахи переглянулись.

- Тяжко будет, - сказал Петр.

- Зато уж претерпевший до конца точно спасется, - сказал Елпидифор.

- А если я не крещеная? - спросила Вика.

Монахи посмотрели на нее с состраданием.

- Вечная погибель, - сказал Петр с участием.

- Может разве какие добрые дела у тебя есть? - спросил с сомнением Елпидифор.

Вика задумалась.

- Деньги в долг даю всем подряд, - сказала она.

Елпидифор кивнул, поощряя ее тем к продолжению.

- Все, - сказала Вика.

Елпидифор глянул на Петра и тот покачал головой.

- Вечная погибель, - повторил он уныло.

Вика и сама встревожилась.

- Я покрещусь, - пообещала она. - Меня давно уже подруга зовет. А потом что делать?

- Потом заповеди соблюдай, - сказал Петр. - Не убий, не укради, не прелюбы сотвори...

Вика нервно усмехнулась.

- Не прелюбы сотвори... Легко сказать.

- Что? - спросил Елпидифор. - Сотворила прелюбы-то?

- А если он еще не разведен? - сказала Вика.

- Значит, и думать не смей!

- Хорошо вам тут рассуждать, думать не смей, - буркнула Вика хмуро. - А жизнь, она сложнее...

- Да уж, - буркнул и Елпидифор.

- О чем говорить, - вздохнул Петр. - Одно слово, вечная погибель.

В эту ночь Гурий не мог заснуть, и его обуревали самые беспокойные мысли. Они ничего не понимают, думалось ему, ни отец Мардарий, ни Елпидифор, ни Петр. Они и не подозревают, какая страшная беда на них движется. Он один, Гурий. осознавал это ясно и отчетливо, и это лишало его сна. То и дело он вскакивал со своей кровати, где на доски был постелен лишь тоненький соломенный матрац, падал на колени перед образами и горячо молился, но опасливо дергался на каждый шорох за дверью и долго потом прислушивался. В нем зрело какое-то, еще не до конца понятое им решение, и он набирался духа исполнить его.

И набрался. В какой-то момент, до боли укусив себя в мякоть ладони, он наконец решился и поднялся. Вышел тихо из кельи в коридор и прислушался. Была поздняя ночь, в коридоре лишь слабо теплились лампадки перед образами, да лунный свет падал в окно в конце коридора. Из раскрытой двери в часовню вместе с колеблющимися бликами света доносилось бормотание брата Петра, исправно читавшего неусыпающую Псалтырь. Гурий осторожно пробрался мимо этой раскрытой двери и скользнул в дверь мастерской. Там он зажег свечу от лампады, поискал и нашел то, что ему было нужно: остро заточенный топор. Тут он почувствовал себя необычайно спокойно. Задул свечу, снова вышел в коридор и пошел прямо на лунный свет, к крайней двери, за которой была келья Виктории. Оглянулся еще, поднял топор к груди, толчком открыл дверь и вошел.

Здесь тоже был лунный свет из окна, и в этом свете Вика, раскинувшаяся на кровати в белой ночной рубашке, с распущенными волосами, казалась и вовсе прекрасной. Гурий остановился над нею, залюбовавшись. Его решительность сразу растаяла, одолели старые сомнения. Как же так, думал он, почему женская красота является соблазном для монаха? Разве красота сама по себе греховна? Разве греховна эта девушка, над которой он занес топор? И даже если она, в самом деле, греховна, разве топором можно ее спасти? А если так, то не этот грех толкнул Гурия на это решение, а тот, что внутри его самого, и именно он искажает красоту до соблазна.

Он осторожно вышел, прикрыв за собой дверь, быстро прошел по коридору и снова вошел в мастерскую. Брат Петр услышав шум, выглянул из часовни и, заинтересовавшись, подошел. Когда он заглянул в мастерскую, Гурий уже занес топор, положив левую руку на колоду.

- Эге, - сказал Петр. - Чего это ты, брате, затеял?

Гурий обессилено опустил топор.

- Страшно мне, - прошептал он. - Я ведь ее чуть не убил!..

- Ух ты, - сказал Петр. - Викторию, да? Зацепило тебя, верно?

Гурий только судорожно вздохнул.

- Да, - сказал Петр. - Это тебе, брат, не тот палец рубить надо.

- Чего? - покосился на него Гурий.

- Очень тебя понимаю, - сказал Петр. - Я сам ее чуть не убил, когда она рыбу в сметане делала. Жуткое дело, эти бабы!..

- Может попробовать? - пробормотал Гурий. - Рубануть руку, и все!..

- А что, все? - спросил Петр. - Думаешь, без руки ты сразу бесстрастным станешь? Глупости это, одно членовредительство. Пошли лучше со мною псалмы читать, а то я уже два раза засыпал.

Гурий вздохнул, положил топор на место, задул свечу и вышел вслед за Петром.

Утром, еще затемно, Петр шел по коридору, расставлял для света зажженные свечи, бил в колотушку и возглашал:

- Молитвами святых отец наших Господи Иисусе Христе, Боже наш помилуй нас.

- Аминь! - воскликнула Вика и вскочила.

Она радостно умывалась у рукомойников, и даже обрызгала Елпидифора, смеясь. Тот заревел и убежал. Потом была служба в храме, обыденная полунощница, и монахи хором пели «Се жених грядет в полунощи...», очень красивое и трогательное пение. Читали псалмы и канон, и Вика все это время стояла вместе с ними, то и дело поглядывая на Елпидифора и чему-то весело улыбаясь.

Потом было послушание на кухне, мытье полов в коридоре, кое-какая швейная работа - время бежало почти незаметно. На обеденной трапезе, как сели к столу после молитвы, отец Мардарий вздохнул и сказал:

- Брат Гурий имеет вам что сказать. Говори, брате.

Гурий поднялся, опустил голову и глухо произнес:

- Простите меня, честные отцы и братия, и ты, Виктория, прости - грешен я пред вами и пред Богом. Обуреваемый бесом решился я этой ночью избавить братию от женских греховных чар, и даже вошел в келью Виктории со страшным намерением. Но Господь не попустил. Простите и вы.

И встав на колени, он поклонился им до пола.

- Что значит, со страшными намерениями? - испуганно спросила Вика.

Гурий поднялся с колен, глянул на нее чуть затравленно и сказал:

- Убить тебя хотел. Прости, сестра!

И снова бухнулся на колени, кланяясь уже ей персонально.

Вика побледнела, задрожала и выбежала вон.

Братия посмотрели ей вслед.

- Все, - сказал Елпидифор, хмыкнув. - Теперь ты, Гурий, будешь ей по ночам сниться.

- Вполне обычное искушение, - вздохнул Венедикт. - Что будем решать, отче? - обратился он к Мардарию.

- Сначала кушать будем, - сказал тот. - А ты, Гурий, будь любезен поклоны бить. Петр! Сходи за девушкой, успокой ее и приведи.

Петр кивнул и вышел.

Вику он нашел в келье, та жалобно плакала.

- Ну что ты, что ты, - протянул Петр сочувственно. - Нашла чего пугаться...

- Я его боюсь, - сказала Вика, всхлипывая. - Он снова ведь прийдет!..

- Не должно, - сказал Петр. - Если он решился перед всеми исповедаться, значит победил. Пошли, милая. Трапеза - дело соборное.

Вика поднялась, всхлипнула.

- Он там? - спросила она робко.

- Там, - подтвердил Петр. - Отец-наместник ему поклоны предписал. Будет кланяться, пока мы трапезничаем.

- Зачем это?

- Для пользы души, - буркнул Петр и вздохнул.

У Васи в обители тоже было свое послушание, в мастерской он занимался столярными работами, производил мелкий ремонт, а в свободные минуты строил миниатюрные церквушки из заранее заготовленных прутиков. Церквушки были аккуратные, очень красивые, так что невольно возникало желание забраться внутрь. Вася рассказывал, что временами слышал пение, доносившееся изнутри его моделей.

- Отец-наместник обещал поручить мне большую церковь ставить, - хвастался он Вике. - Вот лето подойдет, начнем рубить.

- Тебе сколько лет-то? - дивилась Вика.  

- Достаточно, - туманно отвечал Вася.

- А вот ты как сюда попал? - не отставала от него Вика. - Ты из местных, что ли?

- Забыл, - отвечал Вася, насупившись.

Вика только усмехнулась на это и спросила:

- А можно я их сфотографирую?

- Можно, - сказал Вася.

Вика занялась съемками, и после первой же яркой вспышки Вася вздрогнул и осенил себя крестным знамением. Далее он уже поглядывал на ее работу не без опаски, но не препятствовал.

- Скажи-ка, - спросила Вика между делом, - а куда же Гурий делся?

- Гурий-то? - переспросил Вася.

- Ага, - сказала Вика. - Гурий.

- В затвор ушел, - сказал Вася.

Вика опустила аппарат и глянула на Васю с недоумением.

- В какой затвор? В карцер, что ли?

- В затвор, - терпеливо пояснил Вася. - Подвиг у него такой.

- Что еще за подвиг? - не понимала Вика. - Где это?

- Да здесь же, - махнул рукой Вася. - В подполе. Вырыл себе келью, закрылся там и молится.

- Там же холодно! - ужаснулась Вика.

- В аду зато жарко, - буркнул Вася.

- Не понимаю, - покачала головой Вика. - А как он питается?

- Петр ему носит, - сказал Вася. - Раз в день, под дверь подает, без разговору.

- Ну, а... - осеклась Вика, но решилась, - а как он нужду справляет?

- Как все, - сказал Вася сухо.

Вика вздохнула.

- И все это из-за меня, да?

- Не ты, так еще что-нибудь, - сказал Вася, пожав плечами. - Гибельное дело, эти искушения.

Вика посмотрела на него и улыбнулась.

- А ты откуда знаешь?

- А вот, - указал Вася на свои церковки. - Положил я за печку сушить свои прутки для рукоделия, а Петр возьми по незнанию и пусти их на растопку. Так я, веришь ли, драться на него кинулся, так обидно стало.

- А он что? - спросила Вика с интересом.

- Он ничего, - вздохнул Вася. - Натаскал мне ворох веток, да разве это то?.. В общем, целый месяц я в запрещении был.

- В запрещении чего? - спросила Вика.

- В запрещении рукодельства, - ответил Вася.

В мастерскую заглянул Елпидифор.

- Бог в помощь, - провозгласил он. - Чего нового сваял, старче праведный?

- Колоколенку, - похвастался Вася, демонстрируя ему свое новое творение.

Елпидифор придирчиво осмотрел строение, покрутил его перед собой.

- Нравится? - спросила Вика.

- Творческое начало здесь, безусловно, присутствует, - важно заговорил Елпидифор. - Однако, гармония, как мне думается, не совсем соблюдена. Колоколенка твоя не столько для колоколов предназначена, сколько для голубятни.

- Чего это? - надулся Вася. - Почему для голубятни?

- Чудила, - усмехнулся Елпидифор. - Колокольня, это, прежде всего звон. Акустика, то есть. А у тебя просто избушка на башне. Ну да ладно, эти тонкости я тебе потом растолкую. Пошли со мной в лес за хворостом.

- Пошли, - сокрушенно вздохнул Вася.

- И я пойду? - спросила Вика.

- Куда же мы без тебя, - хмыкнул Елпидифор.

Недолго поблуждав по лесу, нашли они сухое дерево, наскоро повалили его и принялись обламывать на хворост. Вместе с монахами Вика носила охапки хвороста к саням и укладывала там. Неугомонный Елпидифор не успокоился, пока все дерево не было распотрошено на хворост, и от того помимо саней волокли она назад еще по вязанке хвороста каждый на себе. Разговаривали немного, больше короткими фразами да междометиями, не до того было.

По возвращению, у самой обители уже, Елпидифор остановился, распрямился, бросив хворост на снег, сладко потянулся, и, глянул куда-то вдаль, прикрывшись рукою от солнца.

- Вроде идет к нам кто-то, - сказал он.

- Кто? - оживилась Вика.

Вася тоже деловито глянул в ту сторону, куда смотрел диакон.

- Точно, - определил он. - Человек идет.

- Да как же вы видите? - удивилась Вика.

Вася указал рукой.

- Птицы поднялись, - сказал он. - Верное дело, человек.

- Мартын небось, - сказал Елпидифор и посмотрел на Вику прищурившись. - Готовь свой мешок, Виктория. За тобой идут.

- Почему за мной? - не поняла Вика сразу.

- Человек идет из города, - сказал Вася. - Ты же с ним возвращаться собралась, забыла?

И они пошли к дому, волоча за собой вязанки.

Вика недружелюбно глянула вдаль, на забеспокоившихся птиц, и сказала:

- Это мы еще посмотрим!..

 

Человек из города появился где-то через час. Петр с Елпидифором вышли к нему навстречу, и не напрасно, потому что человек этот изрядно устал. Был это бородатый мужичок среднего роста, по снегу шел на самодельных широких лыжах, снизу подбитых мехом, зато рюкзак принес едва ли не больше самого себя. Звали человека Мартыном Игнатьевичем, и с братией он здоровался, как давно знакомый. Отцу Мардарию в ноги упал, перед Венедиктом лишь в пояс поклонился, с остальными расцеловался. Прибывал он в радостном возбуждении, и от того присутствие в монастыре девицы в штанах его хоть и насторожило, но поначалу не слишком обеспокоило.

После вечерней службы собралась братия на трапезу, и там вместо положенного дневного чтения последовал подробный рассказ Мартына Игнатьевича о делах в городе и мире. Принес он несколько писем, в том числе два Елпидифору, а все остальное излагал устно. Благочестивые отцы и братия вопросов не задавали, но слушали вежливо и внимательно. И про бесконечное воздорожание, и про военные слухи, и про склоки в епархии, и про зарубежную поездку патриарха, и про забастовку водителей. Мартын Игнатьевич излагал все языком простым и неторопливым, собирая вместе события самых разных масштабов, и потому все рассказанное приобретало некоторую отстраненность, будто прибыл Мартын Игнатьевич из далекой чужой страны, и рассказом своим пытался объяснить диковинные повадки тамошних обитателей. Вика, которая уже знала обо всех этих событиях, лишь скучала за столом. В связи с рассказом трапеза в своей последней части затянулась и чай пили трижды, а то или четырежды. Чай был принесен Мартыном Игнатьевичем в рюкзаке, и после самодельного монашеского напитка казался фантастически вкусным.

Время от времени Мартын Игнатьевич поглядывал на Вику то прямо, то искоса, и она легко читала в его взглядах осуждающее недоумение, но в словах его не высказывал, и за столом обошлось без инцидентов. Позже, когда Вика с Петром мыли посуду, Мартын Игнатьевич заглянул к ним, чтоб разобрать многочисленные гостинцы, и, улучив момент, когда Петр куда-то отошел, спросил:

- Вы, девушка, что тут... э... делаете?

- Я тут временно проживаю, - отвечала Вика не слишком дружелюбно. - Заблудилась в лесу, меня и подобрали.

- Это ведь понимать надо, - пробормотал Мартын Игнатьевич, глядя в сторону, - это ведь мужской монастырь... А вы тут в штанах ходите!..

- Что же, я с собою в лес юбку должна была брать? - удивилась Вика.

- Нехорошо это, - сказал еще Мартын Игнатьевич.

А тут и Петр вернулся, прервав их перепалку.

Весь последующий день новоприбывший Мартын Игнатьевич провел рядом с отцом Мардарием: в келье доверительно рассказывал ему про интриги в рядах духовенства и жаловался на знакомых попов, в кабинете помогал убираться и молился вместе с игуменом перед иконой святителя Саввы Сербского, во время обхода шел за ним, хихикая над его шутками и подхватывая чуть ли не каждый его вздох. Отец Мардарий таким явным прилипалой вовсе казалось и не тяготился, а напротив был с Мартыном Игнатьевичем ласков и внимателен.

- Как он его терпит? - удивлялась Вика, занимаясь вместе с Васей стиркой белья в бане.

Вася тяжело вздохнул.

- А как же не терпеть, - важно произнес он. - У него крест такой, всех терпеть.

- Противный он какой-то, этот ваш благодетель, - сказала Вика, скривившись. - Подхалим мелкий.

- Подвижник великий, - сказал Вася, будто ее и не слушал. - Почитай, каждые три месяца у нас бывает. В непогоду случается неделю от дороги по лесу пробирается.

- А что ему здесь надо?

- Спасается, - вздохнул Вася.

На вечерней службе Мартын Игнатьевич с Васей и Петром пел на клиросе, преисполненный восторга, а после вечерних молитв ушел к отцу Мардарию в келью исповедаться. Вика пыталась выразить негодование по поводу того, что приезжий молитвенник не дает наместнику минуты покоя, но отец Венедикт разумно все объяснил:

- Мартын, он раб Божий. Он к нам за благодатью ходит, для него каждое появление здесь, как праздник. А отец-наместник у него в духовниках, вот он и пользуется каждой минутой, чтоб получить наставление.

- А чего же он такой недобрый? - спросил Вика.

- Был бы он добрый, - хмыкнул Елпидифор, - так и проблем бы не было.

Хоть и не была Вика вполне удовлетворена такими доводами, а разъяснений все же уже не потребовала, ибо знала, что разговоры после вечерних молитв считались неполезными. Пошли все спать.

Наутро Мартын Игнатьевич надел новую рубаху, и на обедне причастился Святых Тайн. Вика и на службе посматривала на него с неодобрением, и даже когда он перед причастием кланяясь всем поклонился и ей, лишь дернула плечиком.

А после трапезы, когда Вика мыла посуду, Мартын Игнатьевич заглянул на кухню, кашлянул и сказал:

- Давайте, девушка, собирайтесь... Выходить надо.

- Никуда я с вами не пойду, - заявила Вика.

- Это как? - удивился Мартын Игнатьевич.

- А вот так, - сказала Вика. - Останусь.

Мартын Игнатьевич устремил на нее испепеляющий взгляд и вышел, хлопнув дверью. Через некоторое время он вернулся и сообщил:

- Ну-ка, девушка, давайте к отцу наместнику!.. Совсем вы тут распоясались, я вижу...

Вика неспешно вытерла руки, сняла передник и повесила на гвоздь, и только после этого пошла к отцу-наместнику. Проходя мимо Мартына Игнатьевича, она процедила:

- У-у, стукач!..

- Давай, давай, - прикрикнул тот строго.

Отец Мардарий почивал, сидя в кресле.

- Ты чего, Викторьюшка? - спросил он. - Не хочешь домой идти?

Вика насупилась.

- Я с ним не хочу идти, - сказала она.

- Напрасно, - сказал отец Мардарий. - Он хоть и зануда, а человек смирный. А потом, после него к нам уже нескоро кто прийдет.

- Могу же я подождать? - спросила Вика.

- Зачем? - спросил Мардарий.

- Я еще не все дела закончила, - буркнула она.

- И какие же у тебя дела остались?

Вика вздохнула.

- Я креститься хочу.

У отца Мардария взметнулись брови.

- Эка! А известно ли тебе, душа-девица, что в монастыре по уставу ни крестить, ни венчать не полагается?

- Как? - испугалась Вика. - А если я еще некрещеная?

- А что это меняет?

- Батюшка, - взмолилась Вика жалобно. - Я у вас хочу креститься. Не может быть, чтоб это совсем было запрещено!..

- Почему же именно у нас?

Вика улыбнулась.

- Потому что у вас благодать.

Отец Мардарий помолчал, глядя на нее, и лишь скорбно вздохнул.

- Ладно, - сказал он. - Иди письмецо отпиши родным и близким, чтоб без нужды не беспокоились. Живи уж до ближайшей оказии. А то вы с Мартыном в дороге передеретесь.

Радостная Вика убежала в свою келью и быстро написала коротенькое сообщение Вадиму, чтоб тот оповестил всех в редакции газеты, от которой она была откомандирована. Письмо Мартын Игнатьевич взял, но в глаза при этом не смотрел и был сердит. Прощаясь, кланялся всем, и тут уж и Вика в ответ низко ему поклонилась, радостно улыбаясь.

- Ты чего осталась-то? - спросил после Вася.

- Влюбилась, - сказала Вика и рассмеялась.

Елпидифор во дворе легко и размашисто колол дрова, и Вика некоторое время с интересом наблюдала за ним. Когда же он остановился, вытирая пот со лба, она присела собрать дров для кухни.

- Слушай, Елпидифор, - сказала она, - а ты не хочешь быть моим крестным отцом?

- Чего? - удивился тот, вытирая снегом лицо.

- Крестным отцом, - повторила Вика. - Ты разве не знаешь, я креститься хочу.

- А зачем тебе крестный отец?

- Так ведь положено! - удивилась Вика.

- Это младенцам положено, - сказал Елпидифор, - чтоб за них, несознательных, клятвы произносить. А ты-то вроде и сама взрослая.

- Значит, не хочешь? - нахмурилась Вика.

Елпидифор рассмеялся.

- Глупая ты, Виктория, ей же ей! Какой же я тебе отец, скажи? Я брат тебе!

Вика поднялась с охапкой дров.

- Значит, я тебе нравлюсь?

- Не всегда, - поправился Елпидифор, - но часто.

Вика загадочно улыбнулась и, не сказав ни слова, пошла к дому. На пороге она остановилась и громко сказала:

- Ты мне тоже нравишься, Елпидифор!

- А то, - произнес Елпидифор почти сокрушенно, поднял колун и продолжил свое послушание.

 В храме Ананий закреплял на боковой стене только что написанную им икону Ксении Блаженной, и Вика помогала ему. Икона казалась ей удачной, и она искренне хвалила изографа.

- А кто она была? - интересовалась Вика.

- Блаженная, - отвечал Ананий. - Ее все дурой считали, а она потихоньку за всех молилась. До сих пор на ее могиле чудеса совершаются.

Вика еще раз посмотрела на икону и спросила:

- Ананий, а почему женщины не могут быть священниками?

Ананий подумал и ответил вопросом:

- А почему мужчины рожать не могут?

- Это роды, - возразила Вика, - это естественное, природное... А тут людьми придумано.

- Тут тоже не людьми придумано, - сказал Ананий. - В этой жизни у каждой твари свое послушание. Вам, значит, рожать положено, а нам - чин соблюдать.

- Хитро вы это придумали, - сказала Вика с досадой.

- Я, что ли, придумывал, - буркнул Ананий. - Мне может тоже иногда дитя родить хочется. А тут сиди, лики пиши... Послушание такое.

- Болтаешь ты глупости, - рассердилась Вика. - А я вот пойду к отцу-наместнику и спрошу. Неправильно это.

Так она и сделала, пошла к отцу-наместнику с решительным стремлением восстановить справедливость. Отец Мардарий в кабинете свое послушание исполнял, подклеивал старые книги.

- Чего надо, доченька? - спросил он не слишком приветливо.

- Знать надо, - сказала Вика. - Отчего женщины у вас во втором сорте оказались? Разве это справедливо?

Отец Мардарий крякнул и разогнулся. На лице его читалась досада и нежелание вступать в спор.

- Разъясни, - потребовал он.

- Чего тут разъяснять, - удивилась Вика. - Почему женщины не могут быть священниками? Почему нас в алтарь не пускают?

- А сама чего думаешь? - спросил Мардарий, почесав нос.

- Сама думаю, что это историческое недоразумение, - сказала Вика. - Женщина существо слабое, вот и свалили на нас весь быт. А потом записали в домашнее животное.

- Тебя кто обидел, что ли? - спросил Мардарий озадаченно.

- Да никто меня не обидел, - сказала Вика. - Я в принципе не согласна.

- Я тебя понимаю, - сказал Мардарий. - Обидно, конечно. Но все же надо учитывать и естественные различия, не так ли?

- Ну и что? - не согласилась Вика. - При чем тут естественные различия? Чему они мешают?

- Но ты хоть признаешь, что ты не мужчина? - спросил Мардарий. - Что между нами есть какая-то очевидная разница?

- И что? - насторожилась Вика.

- Если есть разница, - сказал отец Мардарий, - то должно быть и различное предназначение.

- Ну конечно, - опять завелась Вика. - Мужчины главные, а женщины им в услужении. Предназначено так, выходит!..

Мардарий поднял руки.

- Стоп, стоп, - сказал он. - Я сдаюсь. Пошли-ка мы с тобой к отцу Венедикту, он умный и начитанный, он нам все и объяснит. Согласна?

- Пошли, - согласилась Вика.

Они вошли к Венедикту в келью, когда тот, попивая горячий чай, читал книгу. На вошедших он недоуменно глянул поверх очков.

- Прости, отче, - сказал Мардарий, - но уж больно пристала ко мне Виктория.

- Чем могу? - спросил Венедикт и стал вытирать очки платком.

- Вопрос о женщинах, - заявила Вика звонко. - Я бы хотела понять, почему они у вас в приниженном состоянии?

Венедикт удивленно посмотрел на Вику, на отца Мардария, который уже присел на лавку у стены, надел очки и вздохнул.

- Ну, это исторически сложилось...

- А почему исторически? - не отставала Вика. - Потому что слабые, да?

- Ну почему, слабые,- сказал Венедикт. - Не такие уж они слабые, как теперь выясняется. Но если вы помните, именно праматерь Ева явилась инициатором грехопадения.

- Здрасьте, - сказала Вика с иронией. - То вы Адама клеймите за то, что он на Еву сослался, а то сами делаете то же самое.

Венедикт чуть улыбнулся.

- В данном случае я не оправдываю Адама, а восстанавливаю историческую картину. В Эдеме Адам и Ева находились в поле Божественной любви, а любовь, это духовное единение. Можно сказать, они являли собою единую личность в двух ипостасях. И первородный грех разделил их как с Богом, так и друг с другом.

- Это, безусловно, достойно сожаления, - сказала Вика нетерпеливо, - но я не понимаю, как из всего этого вытекает нынешнее положение женщины в церкви?

- Но ведь знаменательно, что змей обратился именно к женщине, а не к мужчине. Именно женщина является как бы материальным ведомством единой личности, именно в ней духовная энергия реализуется в материальное воплощение. И тут нет никакой ущербности, материальный мир такое же творение рук Божиих, как и мир духовный, и забота о нем столь же содержательна, как и молитва. Смотрите: мужчина ходит на охоту, а женщина готовит мясо на огне. Мужчина выращивает зерно, а женщина печет хлеб. Они неразделимы. Поэтому мужчина возносит молитву в алтаре, а женщина рождает детей.

- И что же, одинокой женщине уже и помолиться нельзя? - не сдавалась Вика.

- Сколько угодно, - сказал Венедикт. - Только церковное богослужение, это не только молитва, но и таинство. А в совершении таинства заложен мифологический образ, момент восхождения к вечности, и потому соблюдение мистических традиций там особенно обязательно. Там, где люди отказываются от таинства, скажем, в некоторых протестантских конфессиях, там богослужение превращается в молитву, и женщина в роли священника вполне допустима.

- Ага! - обрадовалась Вика.

- Но, отказываясь от таинства, они лишают себя Благодати, - продолжил Венедикт с сочувствием. - А там, где не присутствует Святой Дух, неизменно предлагают свои услуги духи другого толка. Это путь в погибель.

Вика приуныла, и отец Венедикт рассмеялся.

- Вы напрасно замыкаете всю жизнь на богослужении, - сказал он. - Молитвенное поклонение Богу охватывает всю жизнь человека, каждое мгновение его существования. Что бы вы ни совершали, вы можете делать это во славу Божию, или наоборот. Богослужения необходимы, как некий эталон Духа, куда человек приходит сверить свое состояние. Так что у вас достаточно возможностей для молитвенного подвига и вне рамок церковного алтаря.

- А что вы скажете насчет «плодитесь и размножайтесь»? - спросила Вика. - Это заповедь для всех, да?

Венедикт скорбно покачал головой.

- Понимаете, дорогая моя, тут есть парадокс. Физическое соединение тел, это своеобразное устремление к забытому райскому блаженству. Восторг совокупления, это всего лишь отголосок подлинного райского восторга. Обратите внимание, в самом характере процесса очевидна попытка вернуться в организм женщины, повернуть время вспять. Да, это возвращение в Эдем.

- Как интересно, - восхитилась Вика.

- Но вот незадача, - продолжил Венедикт. - Восторженный полет духа вдруг превращается в физиологический процесс, в целую систему выделений, а главное, не только не умножает ваше единство, но и порождает некое новое существо, столь же решительно отделяющееся от матери, как и Адам с Евой от Бога. Можно ли считать это победой любви?

- Но возникает новая жизнь, - напомнила Вика. - Новая личность. Это тоже в каком-то смысле таинство.

- Это таинство разгадывается очень легко, - сказал Венедикт. - И имя ему необходимость. Продолжение рода человеческого, вот смысл этого таинства. Скользнув в бездну времени, человечество пытается таким путем победить смерть. И это обман, потому что с тех пор и начинается торжество смерти в нашем мире.

- Но разве рождение ребенка не есть проявление созидательной Божественной энергии? - спросила Вика, очень уверенно произнося умные слова. - Разве не Божья воля в основе телесной любви?

- В каком-то смысле, безусловно, - вздохнул Венедикт. - У древних евреев многочадие было признаком праведности, а отсутствие детей считалось пороком. Господь Сам благословил брак.

- Почему же вы отказываетесь от любви? - наконец задала свой главный вопрос Вика.

- А мы не отказываемся, - сказал Венедикт. - Мы столь же искренне стремимся к духовному единству, как и Адам, но Господь наш Иисус Христос указал нам путь любви небесной, а не телесной. Все то наслаждение, которое бездарно растрачивается людьми в мгновения сексуальной близости, в подвиге целомудрия становится радостью повседневной жизни.

Отец Мардарий при этом глубоко вздохнул, а Вика качнула головой.

- Но если все станут монахами, то жизнь на земле остановится!

Венедикт поднял на нее кроткий взгляд и улыбнулся.

- Конечно. Но ведь если все станут журналистами, случится то же самое, не правда ли? Нет никакой необходимости всем становиться монахами! Монахи, это вовсе не лучшая часть церковного сообщества, но определенное количество монастырей необходимо для нормальной духовной жизни. Вот вы, к примеру, возвратитесь в Москву, и при всей тамошней суете все же будете помнить некоторое время о нашей обители, и может это воспоминание позволит вам в трудный момент сделать правильный выбор.

- Правильный выбор, - хмыкнула Вика с горечью. - Знали бы вы, из чего мне приходится выбирать.

- Могу себе представить, и очень вам сочувствую.

- А вот вам никогда не хотелось бросить все это? - спросила Вика.

- Иногда, очень хочется, - признался Венедикт с чувством. - Уйду, думаю, куда подальше, чтоб совсем уже никто не нашел... - он грустно вздохнул и улыбнулся. - К вам это, конечно, не относится.

- Да, конечно, - сухо сказала Вика. - Вы уж простите за беспокойство. Вопрос уж очень серьезный.

- Конечно, конечно, - согласился Венедикт.

- Я понять хотела, - сказал Вика еще в свое оправдание. - Почему все так... Но так ничего и не поняла. Видно это выше моего ума.

Отец Венедикт протяжно вздохнул и пожал плечами.

- До свидания, - сказала Вика с вызовом и вышла из кельи.

Отец Мардарий поднял голову и посмотрел на Венедикта.

- Истинное наслаждение тебя слушать, отец, - сказал он. - Уж так складно излагаешь, так мудро... Но я так и не понял, а почему же женщин в алтарь не пускают?

Венедикт глянул на него осоловело.

- Потому что мозги у них куриные, спаси их Господи!

Отец Мардарий моргнул.

- Теперь понятно.

Ночью ей снился Елпидифор. Они вместе гуляли в зеленом летнем саду и на нем была майка и джинсы, а волосы сзади были подвязаны хвостом. Взгляд у него был теплый и ласковый, особенно когда он наклонялся к ней для поцелуя.

Она проснулась и увидела полную луну в окне. Некоторое время она смотрела на нее со скорбным выражением, словно делясь с нею своими переживанием, а потом поднялась. Накинула куртку, взяла свечу и зажгла ее от лампадки у образов, после чего осторожно вышла в коридор.

Шла тихо, на цыпочках. В часовне Ананий бормотал псалмы, из-за одной из дверей доносился чей-то храп. Вика осторожно спустилась по лестнице в подвал, прислушиваясь к каждому шороху.

Дверь в затвор Гурия была устроена прямо в каменной стене, и алюминиевая миска стояла на небольшой полочке, Вика некоторое время прислушивалась к тому, что происходит за дверью, потом осторожно постучала.

- Гурий! - шепотом позвала она. - Гурий, это я, Вика!.. Открой пожалуйста!..

Ответом было молчание. Она постучала еще, повторив свой призыв.

И вдруг дверь почти бесшумно раскрылась, и на пороге неясной тенью появился Гурий.

- Что тебе, сестра?

- Гурий, ты извини, - сказала Вика. - Я знаю, ты тут в подвиге, я не должна... Я хотела сказать, что я тебя прощаю.

Гурий смиренно поклонился, не сказав ни слова.

- А знаешь, почему? - продолжала Вика. - Потому что сама сейчас в таком же положении. То есть, убивать никого не собираюсь, но влюбилась по уши.

- Понятно, - сказал Гурий.

- Что мне делать? - спросила Вика жалобно.

- Сама не справишься, - сказал Гурий, - открыться надо.

- Как открыться?

- Рассказать все.

- Кому? Ему?

- Расскажи отцу - наместнику, - посоветовал Гурий.

Вика вздохнула.

- Прямо все и рассказать?

- Конечно. А то так и до убийства недалеко. Страсти.

- Я такая дура, - сказал Вика сокрушенно.

Гурий сдержанно кивнул.

- Это все оттого, что ты креститься собралась, - сказал он. - Очень они этого не любят.

- Кто? - не поняла Вика.

- Бесы.

- Здесь, в монастыре? - удивилась Вика.

- А где же, - сказал Гурий. - Здесь им самая работа.

- Ты помолись за меня, - попросила Вика. - Ладно?

- Конечно.

- Я теперь о тебе совсем по-другому думаю, - призналась Вика. - Тебе тут не холодно?

- Терпимо.

- А можно будет к тебе еще прийти? Если нужда возникнет, а?

Гурий чуть помолчал.

- Только если уж совсем невмоготу, - сказал он.

- Я понимаю, ты же в затворе, - сказала Вика. - Извини.

- Прощай, сестрица, - поклонился ей Гурий и закрыл дверь.

Вика снова вздохнула и пошла по лестнице наверх.

- Так просто и открыл? - изумился отец Мардарий, когда Вика рассказала ему про ночной разговор с Гурием.

- Да, - сказала Вика. - А что, нельзя было?

Мардарий покачал головой.

- Великий подвижник будет! Будь я на его месте, ни за что бы не открыл. Сугубое смирение Гурий проявил. Аж дух захватывает.

- Почему смирение? - переспросила Вика испуганно.

- Своего недостоинства не испугался, - пояснил отец Мардарий туманно. - Самое страшное в затворе ведь не холод, и не тьма кромешная. Самое страшное в прелесть угодить.

- В прелесть? - переспросила Вика испуганно.

Отец Мардарий глянул на нее с сомнением.

- Ты только теперь никому ни слова, хорошо? Пусть это только мы будем знать. Ты, я и Господь.

Вика послушно кивнула.

- Я тоже совсем свихнутая уже, - сообщила она. - Он мне по ночам снится. Я вот и подумала, может мне тоже в затвор идти?

Мардарий сухо прокашлялся, чтобы не рассмеяться.

- Главное, что устремление доброе, - сказал он. - Снится, говоришь?

- Честное слово. И красивый такой... Научите меня, отче.

- Чему же я тебя научу? - удивился отец Мардарий. - Неужто я таком деле учитель?

- Крутит меня, сил нет, - всхлипывала Вика. - Я все понимаю, что монастырь тут, что безбрачие у вас, что жизнь его уже определена и Богу угодна... Научите меня, чтоб бесстрастной быть, как вы!..

- Это просто, - сказал Мардарий кивнув. - Так ты говоришь, тяжко тебе нынче?

- Тяжко, отче. Так тяжко, что на стену лезть хочется.

- Вот, - сказал Мардарий. - Лет десять так помучаешься, и все пройдет. Вся наука.

Вика простонала и тихо заплакала. Отец Мардарий сочувственно вздохнул, протянул руку и погладил ее по голове.

- Голуба моя, - произнес он ласково. - Ты, небось, думала, что монастырь, это духовный курорт, да? А вот выходит, что нет. Тут, понимаешь ли, битва идет - каждый день, каждый час, каждое мгновение. Всем ведь по-своему на стену лезть хочется.

- И что же? - мрачно спросила Вика. - Никаких надежд на будущее?

- Надежда есть, - вздохнул Мардарий. - Только ее правильно понять надо.

Вика шмыгнула носом, глянула на него недружелюбно и сказала с вызовом:

- А вот я не хочу понимать! Я жить хочу!..

Вскочила и вышла вон, едва не хлопнув дверью. Отец Мардарий перекрестился и покачал головой.

Собираясь на трапезу, Вика забежала в свою келью, и принялась лихорадочно рыться в рюкзаке. Вскоре она нашла, что хотела - несессер с косметикой. Это привело ее в восторженное состояние, и, разглядывая себя в зеркальце, она лукаво улыбалась, предвкушая будущий эффект.

К трапезе она явилась по особенному причесавшись, с ярко накрашенными губами, напудренная, с румянами и тенями на лице. Отец Мардарий, увидев ее такой, озадаченно поднял бровь, а отец Венедикт лишь глянул, отметил перемену и отвернулся.

- Ух ты, - сказал про Вику Елпидифор.

- Заболела, что ли? - участливо спросил Петр.

А Вася и вовсе выпалил:

- Виктория, ты губы чем-то испачкала...

Вика язвительно усмехнулась, ничего ему не ответив.

- Это помада, Василий, - объяснил Ананий. - Некоторые считают, что так он лучше.

- Чем же это лучше? - удивился Вася. - Как же она теперь кушать будет?

- Косметика, - провозгласил нравоучительно отец Венедикт, - есть продукт первобытной магии. Древние язычники такими знаками выражали свое мировоззрение. Например, воины перед битвой себя разукрашивали.

- Понятно, - сказал Елпидифор, - значит Виктория вышла на тропу войны, да? С кем воевать будешь, сестрица?

- А с вами, со всеми, - сказала Вика, многозначительно усмехнувшись.

- Довольно пустословить, - сказал отец Мардарий чуть сердито. - Ананий, твори молитву.

Все поднялись и Ананий начал читать молитву.

Потом на кухне, где Вика с Петром мыли посуду, появился отец-наместник, понаблюдал за ними молча, кашлянул и спросил:

- Ну и как ты с нами воевать будешь?

Вика улыбнулась.

- Сила женщины в ее слабости, - сказала она. - А слабость ее безмерна.

Петр чего-то хрюкнул, а отец Мардарий вздохнул.

- И не жалко тебе братию?

- А чего вас жалеть? - спросила Вика задорно. - Вы ведь меня не жалеете!

- Как же не жалеем? - удивился Петр.

- Э, да ей не жалость нужна, - вздохнул Мардарий. - Ей другое нужно?

- Чего же это другое? - настороженно спросила Вика.

- Ну, ухаживания, - сказал Мардарий чуть смущенно. - Обожания, угождения, лести. Ведь так?

- А хотя бы и так, - сказала Вика решительно. - Я женщина, живой человек. И вы тоже, не евнухи ведь, притворяетесь только... Чего вы себя изводите? Вон, Гурий, до чего дошел! Кто же это придумал, чтоб живой человек от радости отказывался?

- От какой радости? - не понял Петр.

- От нормальной сексуальной жизни, - сказала Вика.

- А чего же в ней радостного?

Вика растерянно осеклась.

- Как, чего?.. - пробормотала она.

- Э, Петр, не скажи, - покачал головой Мардарий. - Для человека мирского этот самый зов плоти очень многое значит.

- А для вас - нет? - спросила Вика недоверчиво.

- У нас обет, - сказал Мардарий. - Нам нельзя.

- Так это же противоестественно! Так ведь и с ума сойти можно!

Мардарий пожал плечами.

- Значит, мы сошли с ума, - сказал он. - Не пойму только, чего ты негодуешь? Вернешься к своим, наверстаешь все свои удовольствия.

Вика сердито бросила ложку в таз с водой, и стала вытирать руки.

- Вы за кого меня считаете? - пробормотала она с досадой. - Я ничего лишнего не требую. Немножко обычного внимания...

- Ну, дорогая, - сказал Мардарий. - Это уж, как умеем.

Петр поднял ведро с помоями и вышел.

Вика вздохнула.

- Люди рождаются, чтобы любить друг друга.

- Это да, - согласился Мардарий. - Так ведь и мы тебя любим.

Вика фыркнула и дернула плечиком.

- Ты только не замечаешь, - продолжал Мардарий. - Вот, возьми Петра. А ведь он каждый раз для тебя особые блюда готовит, и подает так, чтоб никто не заметил. Нашу снедь ты бы и в рот не взяла. Или, вот - Ананий. Он тебе икону пишет в подарок. Елпидифор за тебя поклоны кладет, Гурий тебя в затвор впустил... Вася, и тот тебе церквушку соорудил, письменный прибор.

- Правда? - спросила Вика, растрогавшись.

- Правда. А таятся, потому что обидеть боятся.

- Чем же обидеть?

- Излишним расположением тоже можно обидеть. К тому же вы, женщины, очень умеете по пустякам обижаться.

- Это вы из чего взяли, отче? - улыбнулась Вика.

Тот вздохнул.

- Да вот же... И я не всегда монахом был. Была у меня жена, как же!..

- И как ее звали? - спросила Вика с интересом.

Мардарий нахмурился и буркнул:

- Забыл.

Повернулся и вышел, вызвав улыбку Вики. Тут возвратился Петр, и Вика предложила:

- Хочешь, я тебе картошку почищу?

- Хочу, - сказал Петр. - Чисти.

Крестили ее в бане, в огромной деревянной лохани, скрепленной позеленевшими медными обручами. Вася соорудил ступени для удобства восхождения и спуска в лохань, так что получилась прекрасная купель. Вика была в белой рубахе до пят, с распущенными волосами, и все происходящее виделось ей в какой-то сказочной дымке. Чин совершал отец Мардарий по старинному требнику, а братия, потупив взор, прилежно исполняли ектеньи и тропари. В сердце новокрещаемой радостно пели колокола, и она вместе со всеми истово повторяла:

- Господи, помилуй.

Пришло время, и после запретительных молитв, после наивного отпугивания сатаны притоптыванием ноги, после Символа Веры, прочитанного ею не без запинок и поправок, она наконец стянула через голову свою рубаху и во всей своей сияющей белизне медленно и торжественно поднялась по деревянным ступеням, чтобы окунуться в теплую воду мистического Иордана. И трижды отец Мардарий погружал ее с головой, произнося:

-...Во имя Отца. Аминь... И Сына. Аминь... И Святаго Духа. Аминь.

Когда она выходила из купели, ей навязчиво хотелось петь какой-то бездумный модный шлягер, на душе была восторженная радость, и казалось, взмахни она сейчас руками, так и полетит под потолок. Единственное, что удерживало ее от полета, это желание не нарушать строгий и очень торжественный ход обряда. На нее надели снова рубаху и нательный крестик - старинный, серебряный, найденный в ящиках мастерской, и долго еще каплями стекала вода с ее мокрых волос.

Потом нашли для нее подрясник, перепоясали ремнем, сдвинув пряжку на бок, чтоб удобнее было поклоны бить, а на голову платок надели, чтоб волосы спрятать. Она разглядывала себя в зеркало и не узнавала. Специально попросила Васю сфотографировать ее, потому что нравилась она себе в этом новом образе невероятно. Вася согласился только по благословению отца-наместника.

- Все, - сказал Мардарий. - Пока тебя отсюда не заберут, будешь ты паломница Виктория. При кухне да на побегушках.

- Как благословите, - отвечала она с умилительной покорностью.

Вечером она отстояла со всеми вечернюю службу, в четыре часа утра была поднята Петром для чтения молитв ко причащению - читал, впрочем, Петр, потому что сама паломница в церковнославянской грамоте была пока не слишком сильна, - и на литургии подошла впервые в жизни ко Святой Чаше принять Святых Тайн. И так было светло и радостно, что хотелось остаться в таком состоянии навсегда.

 

Как-то во время дежурного послушания при кухне она, улучив момент, выскочила в коридор и постучала в дверь кельи отца Венедикта, произнеся не очень уверенно, но старательно:

- Боже наш, помилуй нас.

- Аминь, - отозвался отец Венедикт.

Виктория вошла, огляделась.

- Можно к вам, отец Венедикт?

Тот печатал чего-то на старой пишущей машинке.

- Да, конечно, - сказал он. - У вас еще есть ко мне вопросы, да?

- Скорее сообщение, - сказала Вика. - Я влюблена.

Отец Венедикт кивнул головой, глядя на нее с интересом.

- И мне это ничуть не мешает, - сообщила Вика гордо.

- Очень рад за вас, - сказал отец Венедикт.

- Значит, не так уж это и грешно?

- Помилуйте, - сказал отец Венедикт, - любовь, это прекрасно. Если мы с вами, конечно, говорим об одном и том же.

- Я вам докажу, - сказала Вика, - что и монахам любовь не заказана.

- А вот этого не надо, - кротко воспротивился отец Венедикт. - Я вам верю на слово. К тому же любовь, это суть христианского подвига.

- Да? - улыбнулась Вика. - А я так решила, что вы категорически против женщин.

- Может я не совсем правильно высказался, - вздохнул отец Венедикт. - Я никогда не отрицал тот факт, что женщины это онтологическая данность.

Вика радостно рассмеялась, она считала это своей победой.

- А что это вы печатаете? - спросила она. - Статью о порочности деторождения?

Венедикт сдержанно улыбнулся.

- Нет. Это Евангелие.

- Перепечатываете Евангелие? - удивилась Вика. - Зачем?

Он пожал плечами.

- Может кому-нибудь пригодится.

- Да теперь в каждом магазине Евангелие есть, - сказала Вика. - На любой вкус.

- Да? - сказал отец Венедикт, чуть подняв брови. - Это прекрасно.

- Зачем же вы тогда печатаете?

- Это послушание, - сказал отец Венедикт.

Вика покачала головой, не слишком одобряя очевидную нецелесообразность этого действия, потом распрощалась с отцом Венедиктом, и вышла в коридор, где навстречу ей Елпидифор нес из погреба мешок картошки.

- Ого, сколько работы! - сказала Вика.

- Последний мешок, - прокряхтел Елпидифор, проходя мимо нее по коридору на кухню. - Килограмм шестьдесят, не меньше.

- Ты такой сильный, - сказала Вика, открывая ему дверь.

Он поставил мешок в угол и перевел дух.

- Слыхала, - сказал он. - Василий соболиху привадил, кормит ее на заднем дворе.

- Я ее видела, - сказала Вика. - Красивая такая.

- Хищник, - сказал Елпидифор.

Он направился к двери, и Вика окликнула его.

- Елпидифор!

- Ну? - остановился он.

- Ты ничего не хочешь мне сказать?

Он почесал бороду.

- Ты про что?

Вика нервно улыбнулась.

- Ты ко мне ничего не чувствуешь? - спросила она, покраснев.

- Влюбилась, что ли? - спросил Елпидифор.

Вика хихикнула.

- Ты только не волнуйся, - поспешила она заверить его. - Я вовсе не собираюсь к тебе приставать. Я тебя по-христиански люблю.

- А, - сказал Елпидифор, махнув рукой. - Это в тебе крещенская благодать играет.

Вика удивилась.

- При чем тут мое крещение?

- Таинство, - сказал Елпидифор. - Хочешь, не хочешь, а получи благодать по всей норме. Вот и влюбляешься потом в кого ни попадя.

- Слушай, - спросила Вика, - я тебя искушаю, да?

Он помялся.

- Это есть, конечно, но ты в голову не бери. Нам тут без искушений никак нельзя. Ибо смирение - суть монашества, - он поднял указательный палец, произнеся последнюю сентенцию с интонациями отца Венедикта.

- Значит вот так, да? - произнесла Вика сокрушенно.

- Ты только не обижайся, - попросил Елпидифор. - Ты милая и хорошая, и тебя терпеть одно удовольствие. Пока тебя не было, так меня гвоздь в сапоге изводил. Ничего не мог с ним поделать, хоть выбрасывай сапог. А как ты появилась, так и гвоздь куда-то делся.

- Значит я у тебя вместо гвоздя в сапоге? - усмехнулась Вика.

- Да нет же, я и говорю, - воскликнул Елпидифор. - Ты гораздо лучше!

Вика покачала головой и рассмеялась.

Как-то среди недели, когда сидели на обеденной трапезе, вдруг послышался какой-то шум, даже стены задрожали. Вика испуганно вскинула голову, но монахи отнеслись к переполоху спокойно.

- Что это? - спросила Вика.

- Небось, вертолет, - сказал Ананий.

- Вертолет! - удивилась Вика. - Откуда?

- Бывает, - сказал Елпидифор, - и к нам залетают.

Вика взволнованно вскочила и бросилась к выходу, но на пороге остановилась, виновато оглянувшись.

- Можно, я посмотрю? - спросила она игумена.

- Беги, - отозвался Мардарий. - Это же наверное за тобою.

Она и удивиться не успела этому предположению, поспешив на зов брошенной ею жизни со стремительностью, неожиданной даже для нее самой. А отец Мардарий как в воду глядел, потому что выскочив на крыльцо увидела Вика, как тяжелая механическая птица, взметая вихрь снега, медленно поднимается, а от места ее посадки направляется к монастырскому дому, подгоняемый снегом и ветром, молодой человек в спортивном костюме с рюкзаком за спиной. Это был Вадим Анохин, близкий друг и любовник Вики.

Она молча наблюдала за тем, как он приближается, ловко и красиво шагая на лыжах, и никак не могла понять, что же она чувствует в эту минуту.

- Вика! - радостно закричал Вадим, увидев ее издали. - Ты ли это, душа моя? Что они с тобой сделали?

- Откуда ты? - спросила Вика негромко и растерянно.

- Оттуда, - хмыкнув, он указал лыжной палкой на небо. - Как ты тут? Наверное, всех монахов уже совратила, а?

Ее покоробило его легкомыслие.

- Не говори так, - сказала она. - Это же монастырь.

Он подошел и стал снимать лыжи.

- Знаю, что монастырь, - сказал он. - Я уже навел справки. Ну, здравствуй, милая моя!..

Он подошел, наклонился и поцеловал ее в губы. Вика не ответила ему и он сказал:

- Извини. Я понимаю, ты вошла в атмосферу духовного подвига, да?

- Да, - сказала она. - Меня крестили.

Он кивнул и сказал:

- Смешно.

- Что смешно? - удивилась она.

- Твой папа с мамой с ума сходят, в редакции переполох, а ты тут подвизаешься.

- Понимаешь, - сказала Вика. - Это целый мир...

- Я знаю этот мир, - сказал Вадим. - На мои деньги в епархии построили два храма, и провели ремонт архиерейского дома.

- Да? - сказала Вика. - Ты мне не говорил.

- Тебя это не интересовало, - ответил Вадим, разглядывая ее с любопытством. - Тебе идет эта хламида.

- Вадик, послушай, - сказала она тогда, решив сразу рассказать ему все обо всем. - Понимаешь, я...

- Да? - спросил он после того, как она осеклась.

- Я крестилась, - сказала она тихо.

- А я крещен с детства, - сказал Вадим. - Перестань психовать, Вика. Тут наверное много всего интересного, и я тебя понимаю. Ты меня впустишь, или мне нельзя?

- Я только хотела тебе объяснить, - принялась было оправдываться Вика, но тут дверь раскрылась и вышел Ананий в тулупе.

- Ба! - сказал он. - Гости пожаловали. Твой знакомый, Виктория?

- Это Ананий, - сказала Вика. - Он иконописец.

Она произнесла это и подумала, как мало она сказала.

- Ну уж, иконописец, - пробормотал Ананий. - Да вы входите, чего мерзнете?

Они вошли, оставив Анания во дворе. Вадим огляделся.

- Здесь мило. Кто у вас главный, отец Захарий?

- Отец Мардарий, - сказала Вика. - Пошли, я тебя представлю.

- Спасибо, - хмыкнул Вадим, шагая за нею по коридору. - Что бы я без тебя делал?

- Ты учитывай, что тут... все по-другому, - сказала Вика.

- Я уже учитываю, - сказал Вадим.

Вика остановилась у кельи игумена и приложила палец к губам, на что Вадим усмехнулся и покачал головой. Вика осторожно постучала и звонко произнесла:

- Боже наш, помилуй нас!..

- Аминь, - донеслось из-за двери.

Она открыла дверь и они вошли. Отец Мардарий уже сидел за столом, готовый заниматься переплетными работами, и на носу его висели очки.

- Вот, отче, - сказала Вика. - Это Вадим.

Вадим бросил свой рюкзак у двери и прошел в келью, сев на стул у самого стола.

- Здравствуйте, - сказал он, расстегивая замки своей куртки. - Вот, приехал освободить вас от искушения, отче.

- Да, да, - кивнул отец Мардарий чуть смущенно. - Вы из города, да?

- Он... это... бизнесмен, - сказала Вика.

- Купец первой гильдии, как выражается владыка Сергий, - добавил Вадим с улыбкой. - Мне о вас рассказывали в епархии.

- И вертолет ваш? - продолжал выпытывать отец Мардарий.

- Вертолет геологоразведки, - сказал Вадим. - Но керосин мой. Они подбросили меня по пути и заберут на обратной дороге часа через три - четыре... Мы еще недолго вас побеспокоим.

- Какое уж тут беспокойство, - сказал Мардарий. - Может, вы хотите чаю с дороги? Виктория!..

- Спасибо, - сказал Вадим. - Это позже. Меня просили узнать о судьбе архимандрита Захарии.

На лице Мардария возникло скорбное выражение.

- Да, да, - сказал он, кивая головой. - Я ведь уже писал владыке. Старец помер на Успение.

- Он ничего не оставил?

- А кого это интересует? - спросил Мардарий, насторожившись.

- Это интересует отца Глеба, - сказал Вадим, усмехнувшись. - Вы, наверное, знаете его, это секретарь владыки. Ведь речь идет о золотом запасе архиепископа Виталия, не так ли?

- Про золото я ничего не знаю, - вздохнул Мардарий. - Старец оставил духовное завещание и письмо.

- Письмо? - заинтересовался Вадим.

- Да, - сказал Мардарий. - Это письмо патриарху Московскому, и должно быть вручено, если святейший окажется в нашей епархии. Полагаю, о золоте там тоже говорится мало.

- Это будет видно из письма, - сказал Вадим. - Как вы собираетесь его передать?

- Как Бог даст, - сказал Мардарий. - Это еще дожить надо.

Вадим помолчал, почесал нос.

- Из епархиального управления просили вас приехать лично, - вспомнил он. - Ситуация может повернуться по всякому.

- На все воля Божья, - кивнул Мардарий. - Может, летом выберусь. По снегу-то я не ходок.

- Могу подвезти на вертолете.

- Нет, нет, - покачал головой Мардарий, посмеиваясь. - Это не про меня колесница.

Вадим кивнул.

- Значит так и передать?

- Ну да, так и передайте. Что я еще могу?

- Ну что ж, - сказал он. - Так и передам.

Он поднялся выходить, и отец Мардарий произнес:

- Виктория! Ты уж зайди проститься-то!..

Вика глянула на него со слезами на глазах и пробормотала:

- Конечно, я зайду...

Они вышли в коридор.

- Переодевайся, - сказал Вадим. - Риза-то на тебе казенная.

- Как ты мог, - произнесла Вика с горечью. - Как ты мог так с ним говорить?..

- А как я с ним говорил?

- Так, как будто обвинял его в чем-то!..

Вадим усмехнулся, положил ей руку на плечо.

- Глупышка, та же не все знаешь. Речь идет о золоте, собранном еще в гражданскую войну. Местный начальник кое-что знал об этом. Представляешь, ювелирных изделий килограмм на триста!..

- И что же? - спросила Вика.

- Недурное вливание, при том, что церковь вся в долгах, живет на подаяние добрых дядей. Так что все эти подвижники можно сказать, сидят на золоте.

- Погоди, - насторожилась Вика. - Так ты за золотом приехал?

- Да нет же, я за тобой приехал, - махнул рукой Вадим. - Просто, когда я в епархии наводил справки, мне все рассказали. Я ведь тоже в числе их кредиторов.

- Значит, ты за мной приехал? - переспросила Вика.

- Ну, а за чем же еще!

- Ты меня любишь, да?       

Вадим хмыкнул, глянул вдаль по коридору.

- Ты хочешь, чтоб я прямо здесь начал объяснение?

- Если тебе трудно, то не надо, - отвечала Вика.

Вадим нахмурился.

- Что с тобой, малышка? Я не узнаю тебя.

- Да, я изменилась, - сказала Вика.

- Ты не хочешь возвращаться, что ли? - усмехнулся Вадим.

- Я еще не знаю, - сказала Вика.

Лицо Вадима окаменело.

- Не понял, - произнес он почти грубо.

Она посмотрела на него, улыбнулась и повторила:

- Я еще не знаю.

И пошла по коридору к своей келье.

Вадим пошел за нею, волоча свой рюкзак.

- Ты с ума сошла, - говорил он. - Думаешь, мне легко дался этот вертолет? Ты знаешь, сколько я за него баксов отвалил?

- Вадик, милый, - отвечала Вика. - Конечно, ты молодец. И я, конечно, вернусь, но... Не так. Не за баксы.

Она открыла дверь и сказала:

- Входи.

Вадим вошел и бросил рюкзак на пол.

- Чушь, - произнес он. - Вздорный каприз, вот что.

- Наверное, - сказала Вика, поправляя платок перед маленьким зеркалом на стене. - Я такая глупая...

Вадим фыркнул, глядя на нее. Сел на кровать и откинулся к стене.

- Значит, ты остаешься здесь? - спросил он уже спокойнее.

- Я еще не решила, - сказала Вика.

- Твой редактор, - сообщил Вадим, - говорит, что пробил для тебя место в Швеции. Ты, оказывается, по-шведски лопочешь?

Вика чуть напряженно улыбнулась.

- Это все так далеко от меня...

- Да. Я отказался от твоего имени, - сказал Вадим.

- Что? - встрепенулась Вика. - Ты отказался? Но почему?..

- Я подумал, что ты будешь жить со мной в Париже, - сказал Вадим. - Я намерен туда перебраться. Я же не знал, что ты останешься здесь.

Он наблюдал за ней и улыбался.

- С какой стати я поеду с тобой в Париж? - дернула плечиком Вика. - Жить в блуде?

- Почему в блуде, - рассмеялся Вадим. - Я хотел сделать тебе предложение.

- Ты же женат!

- Уже все оформлено, - похвастался Вадим. - Рыночная экономика, знаешь ли. Если хочешь знать, я выпросил у владыки епископа разрешение на второй брак. Как удачно, что ты крестилась.

Вика нервно улыбнулась.

- Вадик, ты ведь меня искушаешь.

- Неизвестно еще, кто кого, - сказал тот, посмеиваясь. - Ты в этом своем подряснике, с этим платком... Это может стать новым направлением молодежной моды. Я просто обалдеваю... Можно, я тебя обниму?

- Не знаю, - произнесла Вика, делая шаг к нему. - Здесь это как-то неудобно.

Он обнял ее, сидя на кровати, и прижался головой к ее груди. Вика с улыбкой смотрела на него сверху вниз, поглаживая его по голове.

- Конечно, - вздохнула она. - Я тут всех действительно только искушаю...

Вадим усадил ее на колено.

- Если тебе это приятно, можешь искушать меня. Сколько угодно.

Она улыбнулась, и он горячо поцеловал ее. Сначала она неуверенно сопротивлялась, уворачивалась, но потом вдруг задрожала и обхватила его голову руками.

- Вадик, милый, - пролепетала она, всхлипывая. - Как я по тебе соскучилась!..

- Смешная глупышка, - произнес он, развязывая узел ее платка.

Он снял платок и ее волосы упали на плечи. Вадим осторожно опустил ее на кровать, и Вика судорожно вздохнула, испытав пронзительно сладкое предвкушение.

Порыв сквозняка затушил огонек лампадки, и Вася, покачав головой, снова зажег ее свечой от соседней. После этого он вернулся к аналою и продолжил чтение Псалтыри.

Елпидифор во дворе колол дрова, а Петр подбирал поленья для кухни.

Отец Венедикт стучал на машинке, изредка останавливаясь, чтобы осенить себя крестным знамением.

Ананий сидел у печки, грел руки и скорбно смотрел на огонь.

 

- Слышишь? - спросила Вика.

- Что? - спросил Вадим.

Они лежали на койке полураздетые, укрытые лоскутным монастырским одеялом.

- Как благодать уходит, - сказала Вика с грустью.

- Не знаю, - сказал Вадим. - По мне, так наоборот.

Вика протяжно вздохнула.

- Зачем мы это сделали?

- Потому что любим друг друга, - сказал Вадим.

- Да? - сказала Вика. - Ты считаешь, что это только так и делается?

- Не знаю, - сказал Вадим. - Я по-другому не умею. Я не могу без тебя, Вика.

Вика поднялась и затравленно огляделась.

- Где там твой вертолет? - спросила она. - Я больше не могу здесь оставаться.

Вадим тоже поднялся, обнял ее за плечи.

- Ну, чего ты, Вика? Что не тебя нашло?

Вика всхлипнула.

- Не знаю, - произнесла она жалобно и заплакала.

Она вошла в келью отца-наместника уже переодевшись в свой яркий спортивный костюм, тот самый, в каком появилась здесь. Глаза у нее были красные от слез, и она виновато поглядывала исподлобья. Отец Мардарий сидел в деревянном кресле и тихонько перебирал четки, глядя на иконы перед собою.

- Уезжаешь, значит? - спросил он.

Вика всхлипнула, опустилась на колени и склонила голову.

- Батюшка, простите меня...

Он положил старческую руку ей на голову.

- Господь простит.

- Я просто неблагодарная свинья, - плакала Вика.

- Будешь в Москве, - сказал отец Мардарий, - поставь свечу в церкви Тихвинской иконы Божьей Матери на Церковной горке. Подай прямо к чудотворной иконе. За здравие многогрешного Мардария с братией.

- Батюшка, о чем вы? - ахнула Вика. - Вы знаете, что я только что натворила?..

Мардарий загадочно улыбнулся.

- А ты забудь, - посоветовал он. - Чего злое помнить? Так и свихнуться недолго от уныния. Ты доброе помни.

- А как же покаяние? - спросила Вика удивленно.

- Оно и будет твоим покаянием, - сказал Мардарий. - И вот еще что. Будешь про нас писать, место не указывай. Ни к чему нам.

- Я и не собиралась, - сказала Вика, все еще стоя на коленях.

- В остальном, что же, - вздохнул отец Мардарий. - Поминай нас в молитвах своих.

Вика сложила руки под благословение и тихо произнесла:

- Благословите, отче.

И молча, даже не шевельнув губами, отец Мардарий осенил ее иерейским крестом, и Вика бережно поцеловала его руку.

Вадим дожидался его в коридоре, рассматривая икону на стене и нервно поглядывая на часы. Он даже не услышал, как подошел отец Венедикт.

- Простите великодушно, - произнес он, по обыкновению кротко улыбаясь. - Это вы про золото интересовались?

Вадим посмотрел на него с недоумением.

- Это епархия интересовалась, - сказал он. - Ну, и я вместе с ними.

- Пойдемте со мною, - позвал его отец Венедикт.

Вадим еще глянул на часы, пожал плечами и пошел за ним.

В темном подвале, где отец Венедикт освещал путь фонарем, они прошли мимо каких-то мешков и бочек, и остановились у старого сундука, покрытого какой-то рогожей. Отец Венедикт снял рогожу, присел и своим ключом раскрыл замок на сундуке. Он поднял крышку и поднес фонарь.

- Вот, - сказал он.

Вадим обомлел. В слабом свете фонаря он увидел множество золотых вещей: какие-то браслеты, ожерелья, кубки, кольца, цепи и многое другое. Весь старый сундук был заполнен ими.

- Зачем? - сипло произнес Вадим. - Зачем вы мне это показываете?

- Насколько я понял, вы проявили интерес, - сказал отец Венедикт. - Следовательно, вы готовы принять это имущество под свою опеку. Имейте в виду, там на дне список всех вещей, у вас будет возможность проверить сохранность. Вы сейчас заберете?

Вадим посмотрел на него ошалело, кашлянул и ответил:

- Нет, потом... Вы один об этом знаете?

- Да, - сказал отец Венедикт. - Это мое послушание. Будет лучше, если вы поскорее определитесь в этом вопросе.

Он закрыл сундук и протянул старинный ключ Вадиму.

Тот машинально взял его, кивнув головой. Он двинулся назад подвальными переходами, но остановился и дождался отца Венедикта.

- А вам самим не надо, что ли?

- А нам на что? - искренне удивился тот. - Гражданскую войну начинать?

- Ну да, - кивнул Вадим. - Конечно. Я не подумал.

Он пошел наверх по лестнице, а отец Венедикт остался внизу. Неподалеку была дверь, за которой был затворен Гурий, и отец Венедикт, истово перекрестившись, поклонился в ту сторону, после чего тоже пошел наверх.

Когда вертолет стал тяжело подниматься, подняв целый вихрь снега, братия стояла на пороге, провожая их. Из облака снега высоко в воздухе вынырнул ревущий летательный механизм, и совершив круг над монастырем, стал удаляться вверх.

Прижавшись к стеклу иллюминатора Вика видела их, небольшую группу людей в черном на пороге своего дома в лесу. Вертолет набрал высоту, дом скрылся за деревьями, и Вика плакала, вытирая слезы платком, а Вадим смотрел на нее со снисходительным удивлением. Покачал головой и отвернулся. А Вика, прощаясь с монастырем, тяжело вздохнула и осенила себя крестным знамением.

Далеко внизу по просеке, в направлении противоположном их полету, шел на лыжах какой-то бородатый человек с рюкзаком. Он проводил вертолет взглядом, отряхнул бороду от инея и двинулся дальше.

Богу нашему слава во веки веков.

Аминь.