Иностранные капиталы и наша финансовая политика

Публикацию, специально для Русской Народной Линии (по изд.: Сергей Шарапов. Сочинения. Кн. третья. - СПб.: Тип. А.А. Пороховщикова, 1899.- С. 20-43) подготовил доктор исторических наук, профессор Александр Дмитриевич Каплин. Постраничные сноски перенесены в окончание текста.

+ + +

Милостивые Государи!

Вопрос об иностранных капиталах стал за последнее время не только модным у нас вопросом, но и крайне серьёзным. На наших глазах важнейшие естественные бо­гатства России одно за другим переходят в руки иностранных компаний и все мы чувствуем, что переход этот что-то уж очень напоминает не то какое-то нашествие на Россию, не то прямую ее экономическую оккупацию. Наконец появились уже протесты не только в газетах, но и от общественных учреждений, каков например Московский Бир­жевой комитет.

Между тем, наряду с протестами слышится и горячая защита иностранных капиталов. Очень многие у нас не только ничего не имеют против покупки и разработки ино­странцами наших естественных богатств, но даже одобряют это с точки зрения интересов русской промы­шленности! Находят, что русская промышленность без иностранцев таких успехов не сделала бы; что она у них учится и, если это обучение покупается даже отчуждением хотя бы части дел и земель в иностранные руки, то эта цена вовсе не дорога.

Пока подобные взгляды высказываются российскими уче­ными политико-экономами, мы их понимаем. С точки зрения нашей космополитической науки кто бы естественные бо­гатства данной страны ни разрабатывал, безразлично, лишь бы шла промышленность.

Когда то же самое говорят представители нашего финан­совая ведомства, и это понятно. Наша финансовая политика требует прилива к нам золота, а привлечение иностран­ных капиталов есть удобнейший к тому способ.

Но такое же мнение распространено и в обществе. Ко­ренные русские люди, не чуждые любви к своему народу и ценящие независимость своего отечества, с чужого голоса по­вторяют то же самое. Недавно еще слышали мы даже, что иностранцы не только разрабатываюсь наши богатства, но и самих нас, словно каких-то варваров, гуманизуют, просвещают, учат законности!

Решив занять сегодня Ваше внимание этим вопросом, чтобы рассмотреть его с русской национальной и деревен­ской точки зрения, я должен начать, прежде всего, с определения этой точки зрения. Как должны мы вообще отно­ситься к иностранцам? Как относится к ним просвещенный и гуманный русский человек?

Я думаю, что такой русский человек прежде всего вовсе не фанатик, вовсе не враг иностранцев и не принадлежит к крайним националистам. Его любовь, его симпатии идут концентрическими кругами. Он любит свою семью, любить тот уголок России, где его родина, любит Россию и русский народ, любит стоящих к нам ближе по духу, или языку и крови православных и славян, любит культурную арийскую Европу и, наконец, любит все человечество. Чем шире круг, чем чужее он ему, тем отвлеченнее эта любовь, тем меньше в ней, собственно, чувства. Это совер­шенно понятно. Иностранец для него, например, менее дорог и близок, чем свой, курянин положим меньше, чем тамбовец, племянник меньше, чем сын. Но так как эта любовь не слепая, то ему ничто не мешает относиться и к близким, и к дальним критически, считать, что пле­мянник дельнее и умнее сына, уважать англичанина больше, чем француза, ставить православного грека ниже, чем, положим, лютеранина финна и т.д.

Вот, мне кажется, русская точка зрения. Она подсказывает, что Божий мир создан для всех; что для всех светит солнце, для всех должна быть работа, теплый угол, кусок хлеба, братская помощь. Страдание в одном конце мира, должно отзываться сочувствием в другом. Все это должно быть так, это заповедано, это христианский идеал.

Но увы! в современном обществе до этого идеала слишком далеко. Есть слабые, не только люди, но и слабые на­роды. Сильные не служат им, не пекутся о них, но бросаются их, если не разгонять, и истреблять, как в древности, или как сейчас это делается с дикарями, то эксплуатировать экономически. Лозунг современного «просвещенного» человечества - борьба не с оружием в руках, как в старину, не прямым насилием, но по современному: с торговым договором, траттою, таможенною пошлиною, биржевою котировкою, железнодорожным тарифом в руках.

На одного миссионера, который отправился куда-нибудь в Китай спасать души, приходится пятьсот купцов, кото­рые едут торговать, и иногда даже прямо отравлять, хоть бы опиумом, пятьдесят банкиров, которые под видом займа, будут снимать с китайца шкуру и наконец целые христианские правительства, которые «арендуют» сотни квадратных миль территории.

Исключим миссионеров и политиков и обратим наше особенное внимание на «экономических» деятелей. Людям высоких принципов, идеалистам, безкорыстным, нет ре­зона уезжать служить чужому обществу, чужому народу. Таким всегда поприще - своя родина. Исключения редки и, по совести, не очень нормальны. Все же иностранцы едут в чужую землю только по следующим мотивам: 1) поль­зоваться лучшими условиями жизни, или климата, т. е. лечиться, развлекаться, или просто жить. 2) Учиться, если в данной стране есть чему. 3) Работать, заводить промыслы, торговлю, наживать деньги, богатеть.

Рассмотрим все эти группы.

Иностранцы, едущие ради развлечения, лечения или проживания готового, - чистая польза для страны. Они привозят готовые средства, взятые у своего народа, дома нажитые и тратят их у чужих.

Еще бы не радоваться этим чужим! Париж имеет ежегодно 200-250 миллионов франков, оставляемых ино­странцами. Швейцария столько же, Италия до 500 миллионов (у меня нет под руками цифр и я говорю, по памяти)... Но за то возьмите положение тех стран откуда едут.

Россия, по казенному исчислению, тратит на эти поездки своих больных и богатых людей 56 милл. руб. золотом, Америка свыше 200 милл. долларов. К нам и в Аме­рику, наоборот, едут для лечения и прогулок совсем мало.

Но об этом долго толковать не стоит. Тут все ясно. Всякая страна радуется таким иностранцам. Вся­кая страна жалеет о расходах своих путешественников заграницей. С этим, я полагаю, спорить не­возможно.

Вторая категория - учащиеся. Художники едут в Италию, техники в Англию и Германию и т. д. Ничего, кроме обо­юдной пользы, не получается. Мы приобретаем специалистов, иностранцы получают вознаграждение за обучение в виде расходов наших учащихся. Об этой категории тоже не стоит толковать.

Но вот, третья категория - люди, едущие работать, на­живать деньги. Здесь надо остановиться повнимательнее.

Возьмем самый простой случай. Приезжает в Россию иностранец и открывает какое-нибудь производство без капитала, или на привезенный им капитал.

Может это случиться, очевидно, тогда только, когда дан­ный иностранец лучше знает то дело, которое составляет его специальность, чем местные специалисты и, следовательно, дает товар высшего качества; или, когда его дело богаче средствами и лучше по организации и приемам торговым (напр. толковее поставлено, честнее); или наконец, когда местные жители данного производства не знают, нау­читься не могут или не желают, наконец, необходимыми средствами не располагают.

Совершенно очевидно, что какой-нибудь французский мастер-шляпник, или портной с великолепною выучкою, тонким вкусом, добросовестностью и правильными торговыми приемами, наживает в России большие деньги, тогда как нашему ку­старю-шляпнику или портному «из Москвы» Иванову во Франции пришлось бы умереть с голоду.

Очевидно, что поедет в Россию мастер француз или немец. Русскому наоборот во Франции или Германии делать нечего.

Предстоит решить вопрос: полезна ли для России деятельность этого иноземца, или вредна? Какие есть основания для решения этого вопроса?

Основания эти, очевидно, двух родов: политические и экономические.

С политической стороны вопрос освещен достаточно. Екатерина вызывала немцев-колонистов. Это оказалось ошиб­кой. В наши дни немцы колонизуют Россию без вызова, а правительство издает ограничительные законы, ибо неудоб­ство и даже опасность этой колонизации, особенно немецкой, выяснились достаточно. Немцы во многих местах прямо-таки вытесняют русский элемент, например, в юго-западном крае, Херсонской и Екатеринославской губернии и т.д.

С экономической стороны можно, значить, обсуждать во­прос только о такого рода являющихся к нам иностранцах, которые 1) сами, или в своих детях и внуках сольются с коренным населением и усилят Россию, 2) поработав в России и нажив деньги, уйдут под старость на родину.

Полезность первого рода иностранца определяется условиями конкуренции. Иностранец создает спрос на свой товар, или услуги, потому что этот товар или услуги, высшего качества. Он бьет своих конкурентов, но вместе с тем учит их. Они не могут остаться при прежних дурных приемах и им предстоит дилемма: или сравняться, догнать иностранца, или остаться без работы. Польза для общества очевидная. Затем иностранец отвыкает от своей родины, ассимилируется и его дети уже усиливают Россию хорошим, крепким, культурным элементом. Чужого остается лишь звук, имя.

Иностранец второго рода приносит те же услуги, но уходя, уносит с собою, в виде платы за них, скопленное состояние. Россия теряет эту часть, по это затрата произво­дительная, это законный обмен.

До сих пор никакого вреда, никакой невыгодности сделки указать нельзя. Пока местное общество обладает по­глощающею силой, или пока способно выплатить, и удалить иностранца, не желающего с нами сливаться, интересы стра­ны не нарушаются.

Так было в России еще недавно. Мы так к этому привыкли, что совершенно не заметили неожиданной перемены. А перемена произошла огромная. Наступила эпоха железных дорог, телеграфов, неслыханной ранее быстроты сообщений, широкого развития спекуляции, водворилось царство биржи, синдикатов, земельная собственность мобилизовалась, личность уступает место анонимному обществу, страшной силе соединенного капитала.

Европейцы почти все очень обогнали нас на этом поприще. Но обогнали не столько техникой, или лучшими ка­чествами - обогнали прежде всего лучшей организацией, более крепкой общественностью, лучшим государственно-экономическим механизмом.

Положение иностранца у нас совершенно изменилось. С одной стороны наше общество как будто потеряло свою пере­варивающую способность, с другой самая ассимиляция стала для иностранца совершенно ненужной.

Заброшенный в уездный городишко Христиан Иванович Гибнер, знаменитый врач из «Ревизора», был жалким существом с одним единственным звуком - средним между е и и. Сын его уже становился чисто русским. Со­временный Гибнер во всяком захолустье найдет свою немецкую компанию, женится на немке, сына свезет в немецкую школу, отправит его, когда тот вырастет, отбы­вать воинскую повинность в Германию. У него к услугам не дальше, как за несколько станций по железной дороге, и кирка, и пастор, он имеет немецкие русские газеты. Ему нет смысла, нет причины обращаться в русского.

Если он ведет крупное дело, это уже не русское, а чисто немецкое дело. Потрудитесь зайти (если пустят) на любой немецкий завод в Петербурге, или Москве. Администрация немецкая, делопроизводство немецкое, разговор немецкий, интересы немецкие, и самая неразрывная, самая тесная связь с Германией, как с метрополией. Территория за­вода - это завоеванная капиталом и почти отчужденная немцами территория. Это только номинально Россия. Русские рабочие здесь только чернорабочие и Россия от фирмы имеет только налоги да скудную поденную плату рабочим.

Возьмите Бухару и нашу там колонию - Новую Бухару. Разве, например, дело там любой крупной русской фирмы, в роде Большой Ярославской Мануфактуры, бухарское дело? Это настоящий уголок Русской Земли, хотя номинально и во владении Бухарского эмира.

В этом же роде совершенно и иностранные у нас крупные акционерные предприятия. Россия, разумеется, чуточку посильнее Бухары и рядом с немецкою и вообще иностранною промышленностию еще может выдвинуть свою, но... на долго ли? Ведь иностранная у нас промышленность растет гигант­скими шагами, ведь иностранцы имеют явную тенденцию выплачивать и высаживать все русское и притом из самых лучших дел...

Москва центр России. Многим из нас приходилось ездить по Мясницкой. Много там русских вывесок? Много у нас в Москве русских механических заводов? Чьи пивоваренные, машиностроительные заводы и склады? Я знаю, что могут указать Ильинку и Варварку, но только уж при­дется прищуриться или отвернуться, когда мы будем проезжать мимо некоторых амбаров... А потом можно проехать в Петербург, в Лодзь, в Варшаву, в Киев, по­бывать в районах каменноугольном, металлургической, нефтяном, заглянуть во Владивосток, в сибирскую тайгу...

Совершенно также, как выше, проанализируем, теперь тот обмен услуг, который совершается между этими ино­странцами нового типа и русским народом. Посмотрим, что это за услуги и каково вознаграждение?

Я сказал, что мы отстали не в смысле техники, но в смысле государственно-экономического нашего механизма. Это надо пояснить.

Говорят, иностранцы будят наши силы, разрабатывают наши естественные богатства. Без них мы бы спали, а бо­гатства лежали бы даром. Согласен, но почему?

Возьмем какой-нибудь пример. Положим, желает кто-нибудь заняться нашим, баснословно выгодным теперь, железным и стальным делом. С этим предпринимателем конкурирует на покупке одной и той же залежи бельгийская компания. Владелец, конечно, продаст тому, кто даст дороже.

Кто может дать дороже? Тот, у кого денег больше и кому деньги дешевле.

Бельгийцу, немцу, французу деньги дешевле. Там вы­пускается верный 4% заем и все расхватано с премией.

Попробуйте достать капитал (акционерный или облигационный) на этих основаниях у нас...

Дальше. Бельгийцы или немцы пришлют своих горных инженеров-практиков и прямо начнут лить чугун, сталь и прокатывать рельсы. Нам придется взять российского тех­нолога из патентованных, да еще, помилуй Бог, довериться ему; он устроит какую-нибудь необыкновенную добычу стали прямо из руды и пустит вас в трубу, или наделает вам рельс, который на испытании забракуются.

Бельгиец или немец напишет устав, соберет обще­ство с правлением в Брюсселе, или в Берлине и пока вы будете ходить торговаться да упрашивать разрешить в вашем уставе такие-то параграфы, он уже выстроит за­вод. Затем, ваш устав утвержден, но его еще не опубликовали в «Собрании Узаконений», а до тех пор вам Экспедиция Заготовления Государственных бумаг паев печатать не будет. Недавно я видел человека, проклинав­шего наши канцелярские порядки, ибо попал на такой слу­чай: деньги нужны до зарезу, товар покупается раз в год, осенью; дополнительный выпуск паев разрешен, а Экспедиция требует номер «Собрания Узаконений». А там разрешение будет напечатано месяцев через шесть... Иностра­нец ничего этого не знает, потому что у него в руках конвенция. Его дело заранее утверждено и благословлено...

Пойдемте еще несколько шагов.

Дело открыто. Вот русское, вот рядом бельгийское или немецкое. Нужен кредит, без кредита теперь работать нельзя. К услугам отделение Государственного Банка.

Вы просите кредита на миллион и отделение хорошо знает, что кредит этот вполне обеспечен. Но у него нет средств, как оно об этом прямо заявляет, и оно вам предлагаешь сто тысяч. Остальные девятьсот тысяч берите, откуда хотите. Ищите их у дисконтера, у ростовщика, кланяй­тесь и платите процент, какой тот положишь.

Бельгиец открывает себе кредит в Брюсселе или Париже, Немец в Берлине, Лейпциге или Дрездене - кредит почти безграничный. Вам Государственный Банк отказал, ему даст хоть десять миллионов. Как так? Да тот же Deutsche Bank, та же Comptoir d’Escompte купит на Россию тратту и наш Государственный Банк обязан ее вы­платить безпрекословно. Чтобы оправдать эту трассировку, закроют русским людям кредиты в десяти отделениях банка, создадут искусственное безденежье в целых областях, но вт. ваше отделение нужное количество «оборотных средств» переведут, и у вас на глазах снабдят ими ино­странца. Трассировка-это биржевой фокус, не больше. И вы, и иностранцы работаете на одни и те же деньги, и от того, что иностранец открываешь новое дело, количество денег в России не увеличивается. Их наоборот, становится все меньше и меньше по отчетам самого же Государственного нашего Банка, да это и понятно: золото, на которое иностра­нец покупает тратту, у нас только по счетам проходит, мы им только за наши долги расплачиваемся да убытки по расчетному балансу покрываем. «Для обращения» ничего не остается и обращение не увеличивается.

Золото проходит по счетам, является приходной статьей расчетного баланса, и сейчас же уходит обратно за гра­ницу. Но за то, скажут, у нас дома остаются готовые предприятия, фабрики, заводы, железные дороги. Все это имуще­ство и имущество большое, все это работает, освобождает нас от платежей за границу за привозимые товары, создает заработки народу, вызывает оживление в стране, создает множество вспомогательных предприятий.

Все это прекрасно, как книжные, теоретические рассуждения. Но посмотрите, что делается в жизни. Какую куль­туру несут с собою иностранцы, что за дела они основывают?

Прежде всего бросается в глаза, что главные у нас иностранные дела основываются в качестве поставщиков казны. Идет постройка железных дорог, нужны рельсы, паровозы, все это обеспечено казенными заказами и вот, готов, ждет иностранец. Открывается винная монополия, тре­бующая массу стекла и пробки. Опять иностранец, ибо здесь обеспеченный казенный заказ, который совершенно также, мог бы быть выполнен нашими заводами, будь у них обо­ротный капитал. Дальше: захватывается соль, уголь, нефть. Приносят ли здесь иностранцы что-либо новое, учат нас чему-нибудь? Увы! Они учат нас одному: как устраивать тресты и синдикаты, захватывать монополию и поднимать цены. Не успели каменноугольные копи, попасть в иностранные руки, уже казенные железные дороги переплачивают на первых же поставках угля сотни тысяч. В Баку не мы учи­лись у иностранцев, - техника бурения и добычи нефти там на огромной высоте, - там иностранцы ученики наши, там они пришли на готовое и сразу, с первых же дней страшно подняли цены. В первые 10 месяцев главная английская компания выдала своим акционерам 43 % дивиденда. Сколько же получил заработка русский народ? Об этом легко со­ставить понятие, если мы обратимся к цифрам: промыслы Тагиева на Биби-Эйбате, дававшие около 40 миллионов пудов нефти в год, занимали всего 150 человек мастеров и рабочих.

Это главное. Затем иностранцы овладели конками почти во всех главных городах. Надеюсь, что эта наука не высокого качества. Теперь их капиталы направились на устрой­ство прядилен и ткацких. Вы думаете, что здесь будет внесено что-нибудь новое в смысле техники, или будут понижены цены? Увы! Наша русская техника по прядению и ткачеству стоит ничуть не ниже, а в красильном деле даже выше иностранной, а что касается до цен, то, положим, будут убавлены барыши некоторых центральных мануфактуристов, но не путем понижения цен, а путем своего рода нормировки раздела, как в сахарном деле. Все это мы знаем давно, все это идет на глазах, и только ве­личайшая наивность наших финансистов или прямая, заведомая недобросовестность, может предполагать, что в крупных, миллионных предприятиях основываемых на иностранные капиталы есть что-нибудь, кроме самого обыкно­венная снимания сливок, самого обыкновенного промышлен­ного хищничества, где русский народ играет совершенно ту же роль, что индусы, китайцы, негры. Не даром же Екатеринославская губерния называется довольно откровенно Белым Конго.

Положим, снимать сливки умеют хорошо и наши про­мышленные тузы. Но, не будучи вовсе защитником нашей мануфактурной промышленности, все же приходится признать, что от этих русских тузов остается родине хоть что-ни­будь: ряд клиник на Девичьем Поле в Москве, пожалуй, первая в мире по обстановке Третьяковская галерея, дар Пекина городу Ростову в виде будущего университета, До­бровольный флот, множество весьма почтенных учебных и благотворительных учреждений. Что то останется от иностранцев! Пока можно ожидать лишь одного: опустошенных рудных и угольных месторождений, сведенных лесов, высосанных нефтяных источников, да перемытых золотоносных эфелей...

Разумеется, и между ними найдутся свои Кекины, Бахру­шины, Третьяковы, Трапезниковы. Но свои жертвы они, сделают не нам, а, конечно, своей для каждого родине. Русскому народу, отсюда не достанется ничего. Ведь это же фантазия, чтобы иностранный капиталист, сидящий преимущественно за границей и имеющий у нас только своих приказчиков, ассимилировался с нами, становился русским. Давно прошли эти времена! Да и плакать ли о том, что к нам не идут гг. Эфруси, Дрейфусы, Блейхредеры и Бишофсгеймы, что везде есть свои Ротшильды, английские, французские, австрийские, и нет только русского? Не достаточно ли с нас и наших собственных Гинцбургов и целой династии Поляковых?

Теперь попробуем подвести итоги услугам, оказываемым России нынешними иностранцами. Услуги эти, как уже мы выше установили, основаны не только на очевидных культурных преимуществах в том, или ином смысле ино­странца перед нами грешными, но и на всепобеждающей силе биржевого международного капитала, ищущего дел, ищу­щего дальнейшего роста, господства и власти.

Мы видели:

1)               Иностранец имеет перед нами преимущества в своем богатстве, в легкости достать на дело необходимые средства, в большей дешевизне денег где-нибудь в Бельгии, или Германии, чем у нас.

2)               Иностранец имеет преимущества в техническом и коммерческом образовании.

3)               Иностранец имеет преимущества в своем юридическом положении в России, созданном законодательством, договорами, международным правом и пр.

Разберем эти преимущества по порядку. Во-первых, бо­гатство. Я думаю всем попятно и все знают, что страны делятся на две группы: страны кредиторы, которым должны, и страны-должницы, которые должны. В большей части случаев расчетный баланс этих стран расположен так же. Он активен у стран-кредиторов и пассивен у стран-должниц. Да это же и совершенно понятно. Страна разбога­тевшая и накопившая капиталы, напр. Англия, Франция, Бельгия, должна их размещать, давать в долг другим странам. Ее приходные статьи баланса все растут от полученных за капитал дивидендов и процентов. Страна задол­жавшая, чтобы сводить концы с концами, залезает в долг все дальше и, как у той приход, так у этой растет расход, т.е. баланс заключается все хуже и хуже. Испол­няется евангельское речение о том, что кто имеет, тому дается и приумножится, а кто не имеет, у того отнимется и последнее.

Очевидно, что при существующих денежных системах, т. е. при металлическом обращении, связывающем данную страну со всем миром, свободные капиталы могут накопляться только у стран-кредиторов. Задолженные страны отдают в виде внешних платежей иногда весь избыток своего на­родного труда, за покрытием необходимых расходов по существованию народа, да и эти расходы постепенно урезываются, пока не наступает полная нищета. Мы, например, после сорокалетнего хозяйства в долг совершенно обнищали, и нам, земледельческой стране, имеющей избытки хлеба, поставляющей массы хлеба на международный рынок, постоянно при малейшем недороде грозит голодовка. Почему? Да именно потому, что мы обнищали, нет средств ни запасов серьезных сделать, ни хозяйство свое улучшить, ни оборотных капиталов собрать. На все это нужны огромные средства.

Между тем, наша показная сторона, наш фасад, бьет в глаза. Огромная промышленность, сеть железных дорог, очень большая и дорогая военная оборона страны. Подсчитайте все это хотя приблизительно, как наш инвентарь, и вы будете поражены. Его стоимость едва ли превысит сумму нашего внешнего долга. Значит, по существу-то дела все это не наше, не нажитое народным трудом, а чужое, все равно, как бы взятое на прокат, арендованное, и эта аренда составляет ежегодно около ста тридцати миллионов рублей золотом.

Если вы взглянете на наши другие богатства, там вы найдете иную картину. До 1861 года безчисленное множество помещичьих усадеб,- и каждая представляет полную чашу,- зажиточный народ с большим количеством скота, с за­пасами не молоченного хлеба, из году в год переходящими. Огромный запас лесов и девственных земель. Теперь: едва треть или четверть прежних усадеб и те, кроме исключительных, нового типа, опирающихся на готовый капитал, стоят едва покрытые, без хозяйства, без инвентаря, зало­женные неоплатно и, без государственной поддержки, еже­годно подлежащие аукциону; обнищавшие села и деревни, «безлошадные» и «бездомовные» домохозяева, ни о каких не молоченных скирдах речи нет, муку покупают в лавочках по пудам, свои продукты отдают по нужде за безценок, опутанные неоплатными недоимками. Леса сведены, степи распаханы. Дифтерит, сифилис в наших русских размерах, и наконец удостоверенное военной статистикой измельчание и вырождение народа...

Итак, в чем же здесь преимущество иностранцев? Да в том, что в пореформенный период мы прохозяйничались, вот настоящее слово! В том, что они накопили бо­гатства и не знают, куда поместить свободные капиталы, мы накопили безчисленные долги, которые не знаем, как за­платить.

Полная аналогия с запутавшимся помещиком, с задол­жавшей фабрикой. Помещику нет другого исхода, как распродавать имение по частям, чтобы кое-как выпутываться: сегодня свел лесок, завтра продал хутор, сдал в аренду огород, трактир, покос, потом их продал и т. д. Фабриканту остается образовать товарищество и дать часть паев своим кредиторам. И вот, в правлении заседает директор «от Кнопа»...

Что другое обозначает, или может обозначать захват иностранцами наших руд, коней, приисков, основание, новых заводов? Да только то, что все это формы расплаты России за свое хозяйство, за то, что она обратила все свое внимание на фасад и совершенно позабыла о внутренности дома. И вот, фасад блестит, а сзади стоят иностранцы с исполнительными листами в виде наших безчисленных бумаг.

Можно смело сказать, что всякое основание в России те­перь нового иностранного дела, всякая покупка иностранными компаниями наших естественных богатств есть только ввод во владение по этим исполнительным листам...

Итак, первый вопрос, полагаю, выяснен. Ни о как их услугах иностранцев и речи быть не может. Это не обмен услуг, а обязательная уплата долга. Русская Земля, русский народ расплачивается своею недвижимостью, своими богатствами за безхозяйность нашей экономической поли­тики последнего сорокалетия (с либерального тарифа 1857 года). Но... заметьте это: расплачивается, должая вновь, и притом в страшной степени...

Перехожу ко второму вопросу.

Да, иностранные техники лучше наших. Они знают очень немного, но умеют, что нужно. Если немец мыловар, то он действительно полный невежда в астрономии, ничего не смыслить ни в акушерстве, ни в таксации лесов, но за то надевает фартук и прямо становится варить мыло.

У нас ученых мыловаров, слесарей, ученых сапожников и красильщиков нет. У нас есть технологи, словно из милости, разделяемые на химиков и механиков. Но наш «химик» считает мыловарение слишком узким предметом. Он все знает: и новые способы кристаллизации сахара, и технологию анилиновых красок, и нефтяные смазочные масла, и перегонку дерева. Кроме того, он образо­ванный европеец; он изучал богословие, право, зоологию, литературу, астрономию, ветеринарию, философию, высшую мате­матику, гистологию, биологию, этимологию (не всегда), бальнеологию и всякие логии. Это цвет нашей интеллигенции, лучший жених для любой барышни, ибо у него диплом су­лит прямо 5-6 тысяч жалованья. Это приятный господин, с лоском и образованием... И вдруг, надевай фартук и становись варить мыло!.. Помилуйте, да он никогда сала не видал, кроме «малороссийского». Он сдавал экзамен, между прочим, и по мыловарению, и смутно помнит науч­ные законы этого процесса..

Очевидно, на скромной мыловаренной фабрике он не нужен. Возьмут или татарина и сварят обыкновенное «ка­занское» мыло, или, кто побогаче, пригласит мастера немца, чеха, или приедут французы: Брокар, Сиу, Ралле... А наш химический технолог рассердится и пойдет в профессора, в начальники отделения Департамента торговли и мануфактур, или в прокуроры окружного суда, словом туда, где пишут бумаги, или произносят речи, но где не варят мыла...

Может быть, это немного карикатурно, но, это правда по существу, и каждый из нас это знает.

Но, может быть, мы и не способны давать хороших техников? Впрочем, я думаю, этого-то вопроса из нас здесь не предложит никто.

Итак, по этому второму пункту: чем обусловливается эта неизбежная (признаем это) услуга иностранцев?

Обусловливается направлением нашего специального делового образования. Господа, составлявшие учебные планы и про­граммы, получили как раз то, чего желали. Наши деловые сферы в этом неповинны, ибо не были сюда прикосновенны. Значит, Россия, как целое, расплачивается за неудачно организованные наши специальные школы.

Но и тут еще полбеды. Ну что же делать, что без иностранных техников мы обойтись не можем? Но почему же они не на службе только, точнее, почему служат не нам, не русскому предпринимателю, а идут или сами в качестве хозяев дела, или служат предпринимателю ино­странному, иностранной компании? Почему от них русский народ ничего не заимствует, даже не учится, ибо иностранцы к себе на заводы ни практикантов, ни учеников русских не берут? Я сам это могу засвидетельствовать и, кроме того, сошлюсь на А.С. Ермолова. В моем присутствии он лично слышал от иностранного директора иностранного цементного завода в Новороссийске, что русских техников на практику они не берут.

Перейдем теперь к нашему третьему вопросу, о преимуществах иностранцев в России.

Преимущества эти в промышленном и торговом отношении выражаются во-первых, в тех конвенциях и торговых договорах, которые нами заключены с разными стра­нами. Во-вторых, во внимательном и любезном отношении наших центральных и местных властей к основавшимся в России иностранным предпринимателям. В-третьих, в той точке опоры, которую эти господа имеют в своих консулах и вообще в дипломатическом персонале.

Я вовсе не думаю обвинять здесь наших власть имущих в каком-нибудь пристрастии, или послаблении иностранцам. Ни одному из наших государственных людей теперь в голову не придет предпочитать иностранца русскому только потому, что он иностранец, или хлопотать за него предпо­чтительно перед соотечественникам. Делается это мимовольно, скрепя сердце, иногда даже с болью в душе. Да что толку России от этой боли, раз иностранцы все-таки одолевают нас на всех пунктах и идут, куда им угодно?

Причина этого их успеха и нашей слабости ясна. Так действовать заставляет нас сила событий. Не может быть иначе на той наклонной плоскости, на которую не сегодня, и не вчера, стала наша финансовая политика. Проследим за нею, и мы увидим, с какой неумолимою фатальностью давно затягивалась над Россиею петля иностранной ее эксплуатации.

Исходный пункт: наше вечное безденежье, обусловленное существующими финансовыми теориями. По этим теориям, печатать бумажек нельзя,- это «сладкий яд»,- банкнот вы­пускать тоже нельзя. Нужды нет, что безденежье, недостаток оборотного средства парализует, по рукам и ногам вяжет народный труд, мешает накоплению национальных капиталов, заставляешь разоряться. Теория говорить: жгите бумажки - и их жгут.

Говорят: золото прильет и его будет достаточно для народного обращения. Но раскройте балансы Государственного Банка и вы увидите, что не только ни о каком приливе золота речи нет, но едва-едва путем страшных жертв удается удержать и существующий запас. Да это и понятно! В задолженной по уши стране роскошь иметь «здоровые деньги», металлическое обращение, оплачивается чересчур дорого.

Между тем, обратите внимание на следующее: если за­держать развитие России народной можно, если ее недочеты, страдания и недостатки можно приписать чему угодно, только не безденежью, то задержать рост и развитие России, как государства, нельзя.

Нет школ,- обойдемся! Нет средств у земледелия на улучшения,-подождут! Нет кредита у промышленности,- пусть занимает у Кнопа!.. Но флот нужен, но железные дороги нужны, но штаты ведомств требуют расширения, но образованным классам нужны иностранные товары. Как ни изощряться в изобретении и усовершенствовании налогов, ими с грехом пополам можно покрыть бюджет обык­новенный, но их не хватит на постройку железных дорог, на флот, на порты, на необыкновенные финансовые комбинации в денежном хозяйстве, на поддержание курса, на платеж процентов по долгам.

Была даже теория, что земледельческая страна должна занимать, и вот, Россия широкой рукой занимала во весь пореформенный период, занимала на свои дороги, получая иногда по 67 коп. за рубль (миссия покойного Абазы).

С начала ликвидации канкриновской финансовой системы и по наши дни, задолженность России шла в двух направлениях. Брало деньги государство и частные компании и по­стоянно должал и разорялся кроме того народ, покрывая огромные дефициты по международному расчетному балансу. Довольно было каких-нибудь сорока лет, чтобы задолжен­ность наша стала угрожающею, а течь в расчетном балансе поистине огромною (50, 70, затем 100 и наконец 370 милл. р. золотом в год). Кроме того, с И. А. Вышнеградского, ради военных целей и давно еще задуманного «исправления» денежного обращения, мы начали собирать и собрали золотой фонд, первый в мире по объему. И мое исследование, по данным собранным П. В. Олем, и исследование П. X. Шванебаха, человека весьма компетентного и служебно прикосновенного к образованию золотого запаса, напечатанное в «Русском Вестнике» этого года, с полной ясностью установили, что весь этот наш золотой запас является отнюдь не собственным богатством России, плодом ее народного заработка, но представляет или занятое, как бы арендованное имущество, за которое приходится платить огромные проценты, или собранное путем заведомого на­родного разорения и голодовок.

Вот эта-то наша огромная задолженность, обусловливаю­щая наш вечно неблагоприятный и чем дальше, тем боль­ше, расчетный баланс, является ближайшим условием, в силу коего нам, т. е. нашей финансовой политике, нет другого выхода, кроме привлечения иностранных капиталов, в какой угодно форме.

Казна занимает, и много занимает. Ренту печатают, как газету, и продают ее, и по подписке, и в розницу, на всех европейских биржах, обязавшись там платить проценты золотом. Но для правильного сведения концов с концами, для верной оплаты процентов, для поддержания курса, этих явных и замаскированных займов, даже вместе с добываемым сибирским золотом, недостаточно. Увеличить наш вывоз уже невозможно. Сократить ввоз не в наших средствах, мы связаны договорами. Что делать? Откуда доставать необходимое золото, чтобы не только не трогать нашего за­паса, но еще, чтобы оставалось кое-что для Государственного Банка в подкрепление его ничтожно малой собственной кассы?

Это золото могут дать только иностранцы, которые при­несут его в виде тех капиталов, что будут ими вло­жены в новые промышленные дела. Значит, как бы вред­но ни было, с национальной точки зрения. это нашествие иностранцев и захват ими в собственность лучших на­ших дел и важнейших народных богатств, с точки зрения финансовой, казначейской, оно неизбежно, оно не­обходимо, ибо без прилива, и притом очень широкого, к нам иностранных капиталов, сейчас, при существующей денежной системе немыслимо свести концы с концами, немы­слимо удержать золотое обращение.

Отсюда следует, что движение к нам этих капиталов волей-неволей приходится поощрять. Первая и важнейшая форма поощрения - освободить предпринимателей от мытарств с утверждением уставов и прочими формальностями. Отсюда конвенции о взаимном признании акционерных обществ.

Взаимность! Горожанин и сельский житель заключают взаимный и совершенно равноправный договор об охоте. Мужик получает святое право искать дупелей в городском саду, а в это время горожанин перестреляет всю его дичь. Любой из нас имеет безспорное право скупить хотя бы все копи угля в Бельгии и Силезии, но пока позвольте гг. бельгийцам и всем, за ними укрывающимся, попользоваться на­шими бассейнами, позвольте англичанам скупить нашу нефть и поднять ей цену, так что вся русская промышленность начинает стонать...

Вот, какое значение имеют эти конвенции. Правда, пра­вительство дает разрешение на открытие действий данного общества в России. Правда, оно оговаривает, что во всякую минуту и без объяснения причин деятельность эту может прекратить.^[1] Но разве последнее физически возможно? Чем же мы выплатим иностранца, которого пожелали бы удалить? На это - увы! - нет средств. Неугодно ли выплатить и уда­лить Ротшильда, Кокериля, Юза, Ротштейна и т. д.

Отсюда же и любезность к иностранцам, и всякие им потачки и поблажки. Попробуйте, хотя бы законно, прижать иностранца. Сию минуту об этом с невозможными прикра­сами разблаговестят иностранные газеты и поднимется крик: «в России варварство, в России нельзя помещать иностран­ных капиталов», а этот крик равносилен падению на­шего кредита, он прямо опасен для политики привлечения иностранных капиталов...

О консулах и дипломатах не стоит говорить. Деятельность наших консулов все еще не может выйти из по­словицы, деятельность иностранных есть по прежнему рас­чистка и углажение пути для своих земляков.

Итак, кончаю. И по этому третьему вопросу русский народ совершенно не причем. А что мы можем работать, что мы умеем вести дело, этому доказательства могут спрашивать только господа, с деловою Россиею незнакомые. Мы так привыкли к поклонению всему иностранному и оплевыванию всего «отечественного» (самое слово-то - ирония), что вовсе не замечаем множества превосходно поставленных у нас дел, не только не уступающих «Европе», но и перещеголявших ее, что особенно важно при тех трудностях, которые окружают русского промышленника.

Возьмите, напр. покойного С. И. Мальцева. По объему им сделанного, по духу дела и по той великой инициативе, ко­торая здесь развернулась, другого такого дела вы мне не укажете ни в Европе, ни в Америке. Отчего же это дело по­гибло?

Оттого, единственно, что Мальцеву круто было вос­прещено печатать свои деньги (деньги, всегда ходившие al pari и не знавшие злоупотреблений), а государственных в виде нужного кредита не было дано. Из живого организма была выпущена кровь, но организм был рожден такой могучий, что дышет до сих пор, хотя - увы! -пока это калека и заправиться не может.

Я старался здесь обрисовать посильно характер явления. Выводы сделаны нами давно, еще в 1896 году, правда, в форме предсказания, но, как увидите, вполне оправдавшегося. Эти выводы я позволю себе повторить.

«В прежние времена», говорится в моем докладе по по­воду работы П. В. Оля над нашим расчетным балансом, «никому не приходило в голову, что расплачиваться с ино­странцами по убыткам расчетного баланса и держать курс, какой угодно, можно самым простым путем: увеличивая внешнюю задолженность страны, расплачиваясь землями, есте­ственными богатствами, концессиями на разные промышлен­ные предприятия и т. д.

Честь открытия этого способа всецело принадлежит позднейшим финансовым деятелям, которые, громко провозгласив, что привлечение иностранных капиталов есть благо для России, открыли этим капиталам дорогу и обратили их сполна на текущие потребности, т. е. на утверждение равновесия в расчетном балансе.

Началось с того, что Государственный Банк стал сосре­доточивать в своих руках вексельную операцию и мало по малу приобрел совершенно монопольное положение на бирже. Чтобы курс стоял прочно, необходимо, чтобы спрос и предложение иностранных чеков и векселей на бирже взаимно уравновешивались. А так как, благодаря невыгодному расчетному балансу, величины эти не равны и товарных вексе­лей за наш вывоз для покрытия всех расходов не хватает, то мы, наряду с товарами, расплачиваемся, чем можно. Есть возможность поместить на западных рынках наши ценности, мы помещаем их туда, есть у иностранцев охота покупать земли, мы продаем; наконец, готовы они идти к нам эксплуатировать наши богатства, мы охотно утверждаем уставы их обществ, или предоставляем заграничным обществам прямо начинать свои операции по заграничным уставам и с правлениями за границей. Лишь бы притекало золото, побольше золота!.. Очевидно, здесь одно взаимно помогает другому. Благодаря такой политике, курс держится прочно, и этот же фиксированный курс отворяет широко в Россию двери иностранцам.

Но как ни велико за границей доверие к русским экономическим силам и прочности финансовой политики России, все же фиксация курса есть лишь явление временное. Никто не может поручиться, что под влиянием тех или других соображений, или давлений, Министерство финансов не отка­жется в один прекрасный день от фиксации и не допу­стит понижения курса. Поэтому и размещение за границею наших бумаг в кредитной валюте, и прилив к нам иностранных капиталов идут далеко не столь быстро, как это желательно руководителям нашей финансовой политики. Совсем другое дело, когда фиксация курса из временной меры обратится в постоянную, когда торжественным законодательным актом правительство укрепит навсегда суще­ствующий искусственный паритет и этим отрежет себе путь к отступлению. Тогда сколько бы ни росли наши убытки по международному расчету, прилив иностранных капиталов покроет все, пока России, есть что продавать и куда пускать иностранцев.

Вот, для чего прежде всего нужна реформа! Смешно слушать и читать теоретическое пустословие, все эти рассуждения о прочности денежной системы при металлическом обращении, о его растяжимости, о негодности бумажно-денежной системы и т. д. Дело стоит гораздо проще: при системе металлического обращения привлекать иностранные капиталы и этим покрывать убытки расчетного баланса удобно и воз­можно, при колебаниях курса остаются только прямые металлические займы. Что будет дальше, какое значение имеет для экономического и политического будущего России этот наплыв к нам иностранных капиталов, об этом вопроса не под­нимается. Что с каждым переведенным к нам миллионом иностранная золота возрастает наша задолженность и, следовательно, зависимость от иностранцев и вместе с тем расширяется сочащаяся золотом наша рана, в виде все возрастающих недочетов в нашем расчетном балансе, об этом нет и речи...

И если сейчас мы, только как курьез, можем указать на правление Московской или Ташкентской конки, заседающее в Брюсселе, общество разработки каменной соли в Амстердаме, на правление общества каменноугольных копей гр. Ренара, орудующее из Берлина или на правление бывших Тагиевских промыслов в Баку, сидящее в Лондоне, то скоро большая часть и самых выгодных дел очутится в эксплуатации иностранных компаний...

Какое значение имеют эти капиталы, мы отчасти уже видели, но увидим совершенно ясно, если вновь возвратимся к основной точке зрения г. Оля и сравним международное хозяйство России с хозяйством торгового дома, самостоятельно ведущего свои дела и сделавшего своим операциям балансы за несколько лет.

Балансы эти совершенно ясно показывают, что фирма ведет дела в убыток. Из 15 отчетных лет первые семь дали ряд дефицитов, которые фирма покрыла выдачей долгосрочных обязательств в надежде на лучшее будущее. Четыре года заключились некоторою прибылью, но настолько незначительною, что ее не хватило бы даже на покрытие ¹/₆ предшествовавших убытков. Затем идут снова четыре года новых и огромных убытков, покрываемых вновь выдачею долговых обязательств всевозможных видов и перепискою старых. Кроме того, для пополнения убытков фирма начи­нает распродавать свое имущество по частям и сдавать в аренду или отчуждать лучшие из своих доходных статей. И вдобавок, впереди нет никаких надежд на улучшение дел, так как главный предмет ее производства вследствие конкуренции с другими фирмами и мирового денежного кризиса упал в цене и производится в убыток.

Не нужно принадлежать к торговому миру, чтобы безоши­бочно определить будущность этой фирмы, для чего имеется даже твердо установившаяся терминология. Что эта терминология совершенно применима и к отдельным, иногда даже сильным и могучим государствам, указывают примеры Турции и Египта.

Разумеется, упоминая здесь об этих несчастных жер­твах золотой валюты и внешней задолженности, я далек от мысли предсказывать такую будущность для нашей ро­дины...

Мы еще сильны, самостоятельны, и пожалуй, богаты. Сейчас еще иностранцы, хотя и сильные числом и капита­лами, почти пропадают в общей массе русских промышленников и капиталистов^[2]. Но если мы усвоим себе тот взгляд, что привлечение иностранных капиталов есть благодеяние для России, мы серьезно рискуем задолжать настолько, что спасение и оздоровление нашей экономической жизни станет невозможным без великого потрясения.

Те же цифры показывают, что в настоящую минуту, не смотря на нашу огромную задолженность, есть простой и спо­койный выход из нашего разорительного хозяйства: это перемена финансовой политики, восстановление равновесия в расчетном балансе, правильное погашение сделанных долгов и безусловное отречение от всяких новых внешних видов задолженности, какою бы необходимою, заманчивою и выгодною она ни представлялась. И сейчас потребуются тяжелые жертвы, напряжение всех сил нашего народного организма, но сейчас еще никакой непосредственной опасности катастрофы нет. А через несколько лет нынешнего разо­рительного хозяйства, когда наша внешняя задолженность пере­ступит границы благоразумия, когда главные промышленные дела будут во власти иностранцев, когда русским народным трудом будут распоряжаться акционерные правления Парижа, Брюсселя и Берлина, когда у русского народа уже не будет средств расплатиться с нашими мирными завоева­телями и освободиться от их экономического владычества, тогда явится непосредственная опасность катастрофы, размеров и характера которой нельзя и предугадать...^[3]

Вот выводы, которые вытекали из доклада о расчетном балансе П. В. Оля и были тогда же представлены мною Обществу для содействия Русской Промышленности и Торговли:

1) За все истекшее пятнадцатилетие наш расчетный баланс, не смотря на постоянную выгодность торгового, заклю­чался не в нашу пользу, кроме 1888, 89, 90 и 91 годов. Но выгодное сальдо этих годов едва покрывает 1/9 убытков, причиненных невыгодными расчетными балансами остальных одиннадцати лет.

2) Покрытие наших убытков по расчетным балансам.

3) До установления фиксированного курса задолженность эта была преимущественно государственною. С этого времени начинается быстрый рост нашей общественной и частной за­долженности, выражающийся передвижением за границу наших процентных бумаг в кредитной валюте и приливом к нам иностранных капиталов для эксплуатации наших естественных богатств.

4) Фиксация курса, облегчая указанное передвижение, спо­собствует увеличению нашей задолженности, и, временно облег­чая финансовому управлению покрытие убытков по расчетному балансу, готовит в будущем великие затруднения и подвергает опасности экономическую, а с нею вместе и политическую самостоятельность России.

5) Предположенная (теперь осуществленная) денежная ре­форма, представляющая ту же фиксацию курса, но не времен­ную, а постоянную, и притом утвержденную законодательным порядком, равносильна сознательному и добровольному сожжению своих кораблей, т. е. лишению России возможности даже изменить без катастрофы нынешнюю финансовую по­литику.

6) Эта политика, состоящая в покрытии убытков ра­счетного баланса привлечением иностранных капиталов, ложна в своих основаниях и гибельна по своимвозможным последствиям»[4].

Вот выводы, сделанные в 1896 году, т. е. раньше осуществления денежной реформы. Теперь она закончена и плоды ее на глазах у всех. Определилась и самая маги­страль нашей финансово-экономической политики, начатой еще И. А. Вышнеградским. Нашему национальному самолюбию на этот раз едва ли придется особенно утешаться, что и здесь мы опередили Запад. Там была дана классическая формула «Après nous le déluge», «После нас хоть, потоп!», мы поднялись ступенью выше и безбоязненно провозгласили: «Après nous le désert» - «Позади нас пустыня!»