К 150-летней годовщине со дня кончины (23 сентября / 6 октября) великого русского православного мыслителя, богослова, историка, поэта, публициста, критика, основоположника «классического славянофильства» Алексея Степановича Хомякова (1804-1860) мы впервые переиздаем предисловие его сына Дмитрия Алексеевича Хомякова (1841-1919) (См. подробнее о нем: К 90-летию со дня кончины Дмитрия Алексеевича Хомякова) к письмам А.С.Хомякова к И.С.Аксакову (которые в данном варианте также издаются впервые).
Публикацию, специально для Русской Народной Линии, по изданию: (Хомяков Д.А. (Подп.: Сообщено Д.А.Хомяковым). А.С.Хомяков к И.С.Аксакову // Русский Архив. - 1894. - N10. - С.196-208), правилам современной орфографии, с заменой (по техническим причинам) постраничных ссылок на концевые, подготовил доктор исторических наук, профессор Харьковского национального университета имени В.Н.Каразина Александр Дмитриевич Каплин.
Общее название дано составителем. Ему же принадлежит и последняя сноска.
+ + +
В бумагах И.С.Аксакова сохранилось четыре письма к нему Алексея Степановича Хомякова, относящиеся к тому времени, когда И.С.Аксаков заведывал изданием «Русской Беседы» т. е. к 1858 году. Это был и последний год жизни Сергея Тимофеевича Аксакова, страдавшего давно тою болезнью, которая свела его в могилу весною 1859 г. В двух из этих писем говорится о состоянии здоровья Сергея Тимофеевича, прибегавшего, по-видимому, к помощи гомеопатии, последователем которой был Хомяков, не смотря на постоянные нападки большинства друзей своих [1], видевших в его медицинских убеждениях ничто иное, как оригинальничание и погоню за парадоксальностью, к чему они его считали через чур склонным. Эти письма имеют по преимуществу значение биографическое; но так как самая биография А.С.Хомякова, не богатая внешними событиями, многозначительна обилием внутренних явлений его умственной и духовной жизни, то и биографическое значение этих кратких писем тесно связывает их с областью его духовного делания, внешних же фактов касается лишь поскольку они относились до его чувств, мыслей и убеждений.
1858 год выдвинул для Хомякова два события, которым он придавал великое значение; одно - в области культурной, а другое - в области социальной и экономической жизни русского народа. Несоизмеримые, по-видимому, между собою и разнородные по характеру, оба они имели в глазах Хомякова тесную между собою связь. Но без некоторых пояснений отношение к ним Хомякова может быть для читателей неясным.
Весною 1858 года привезена была в Петербург картина Иванова «Явление Христа народу», и с нею приехал в Петербург сам художник. Алексей Степанович с ранней молодости не только любил искусство, но даже очень серьёзно занимался живописью. Он два года работал в Парижской Академии Художеств и, по-видимому, достиг довольно серьёзной художественной подготовки. Он не имел намерения избрать специальностью живопись, но желал сродниться чрез нее с миром искусства, которому он придавал великое образовательное значение [2]. В одной из самых ранних своих статей «Мнения русских об иностранцах» (1846 г.), Хомяков указывает на скудость и безхарахтерность искусства у нас с той поры, как западное просвещение подавило истинное просвещение русское, и противуполагает его тем прекрасным задаткам искусства в до-Петровской эпохе, которые пробивались даже сквозь все неблагоприятные исторические условия, не дававшие искусству достигнуть полного своего развития (I т., изд. 2, стр. 43). Эту же мысль он развивает в статье «О возможности русской художественной школы», доказывая в ней, какая тесная связь существует между просвещением (культурой) вообще и искусством в частности. «Просвещение народа определяется народною личностью, т. е живой сущностью народной мысли; более же всего определяется оно тою верою, которая является в нем пределом его разумения» (т. I, стр. 80). «В искусстве сосредоточивается и выражается полнота человеческой жизни с ее просвещением волей и верованием (стр. 70). «Мы не имеем настоящего художества, потому что мы утратили свою народную личность, т, е. самих себя» (стр. 80), вследствие того раздвоения, которое совершилось в России между народом и обществом, увлеченным подражанием Западу и потерявшим вследствие этого те жизненные условия плодотворной деятельности, без которых у нас не может процветать просвещение истинное народное, ни в области науки, ни в области искусства. Возвращение к народным, исконно русским началам есть необходимое условие для духовной деятельности, а, следовательно, такое же для возможности процветания народного искусства.
Но самое появление истинно народных деятелей в области мысли и творчества должно служить доказательством, что народный элемент еще жив даже в оторвавшемся от народа и его преданий обществе и, следовательно, указывает на возможность постепенного возврата к духовной самобытности, которую А.С.Хомяков так горячо отстаивал против господствовавшего направления культурной эклектической подражательности. «Вопрос, к которому привели нас требования художественной Русской школы, очень важен: это для нас вопрос жизни и смерти в самом высшем значении умственном и духовном» (т. I, стр. 85).
С такой точки зрения на искусство вообще, все явления его развития должны были представляться крайне важными Алексею Степановичу, и он действительно следил с крайним вниманием за всем, что появлялось в России в области всех отраслей искусства. Известно его живое участие в учреждении в Москве Школы Живописи и Ваяния. Статья его «О возможности русской художественной школы», вероятно, написана была под влиянием забот о насаждении в Москве рассадника русского образовательного искусства. Один из немногих в свое время умел он оценить таких необыкновенных художников, каков был напр. С.Щедрин и, если он не упоминал о нем в статьях, где касался живописи, то разве только потому, что Щедрин, как пейзажист, недостаточно ясно мог выражать особенность народного духа, почти неуловимого хотя, конечно, присущего и воспроизведению внешней природы [3]. Как только Хомяков узнал (вероятно, еще от Гоголя, Жуковского или Ф.В.Чижова), что в Риме работает целые годы художник-отшельник, посвятивший себя всецело служению искусству, не как ремеслу, а как делу всей жизни, и что под его кистью вырабатывается произведение вполне своеобразное - он обратил живое внимание на его труд и вероятно чрез посредство вышеупомянутых друзей своих следил с живым участием за ходом его работ. Еще в 1845 году, в статье о железных дорогах, где читатель, к удивлению своему, может найти пространное рассуждение об искусстве, как выражении народного духа и о безцветности русского, оторванного от живых народных начал, художества (I т. изд. 1871 г., стр. 426-429), Хомяков писал: «Говорят, что где-то в Европе живет наш художник, человек, исполненный жара и любви, давно обдумывающий чудные произведения стиля нового и великого, и что он готовит нам новую школу». Итак, еще с этих, а вероятно еще с более ранних пор, Хомяков связывал с Ивановым горячие надежды на зачатие новой русской школы живописи. Вспомнив вышеприведенные выписки относительно того значения, которое он придавал искусству, легко понять, что появление самой картины было для него не любопытным лишь художественным фактом, а целым событием громадной важности в культурной жизни России. «Пушкин, Гоголь, Глинка уже доказали, что художества слόва и звука выбиваются на новый народный путь, что начинается новая эра в области художества, и она создаст новые живые формы, полные духовного смысла в живописи и зодчестве, были бы только художники вполне русские и жили бы вполне Русскою жизнью» (I т., стр. 418). Появление именно такого художника Хомяков приветствовал в 1858 г. с прибытием в Россию А.А.Иванова. Как он оценил значение его и его картины, читатель может найти в статье, посвященной этому предмету в первом томе его сочинений. То, чтό говорится об Иванове в печатаемых нами письмах, служит дополнением и пояснением к этой статье.
Единовременно с появлением в области культурной высокого представителя русской самобытной художественной деятельности, зачиналась и переработка всех основ социальной русской жизни, извращение которых было одним из самых злых плодов нашей подражательности Европе. Рабство, игом которого Россия, по словам Хомякова [4], «клеймена», конечно, началось у нас не с Петра; но с XVIII-го лишь века оно делается отличительной чертою всего социально-экономического строя России. То, что в старину было лишь частным, болезненным проявлением, то самое обращается с Петра и при его преемниках в повальную болезнь всего народного организма; и, конечно, преимущественно про эту Россию говорил Хомяков, что она «игом рабства клеймена», а вместе с этим она же «лени мертвой и позорной, и всякой мерзости полна». Если отдельные высокие проявления культурной самобытной жизни и могут служить доказательством того, что дух народный еще не заглох и не вымер окончательно, то все-таки нельзя ожидать плодов высшего самобытного просвещения, пока с народной жизни не сняты те узы, в которые его сковала подражательность западным порядкам.
На почве рабства у христианского народа не могли произрастать вполне живые плоды духовной жизни, и потому совместное явление двух фактов такой важности, как возрождение русского самобытного художества и возрождение всего русского народа к жизни экономически и духовно свободной, восполняя друг друга, являли собою нечто в высшей степени знаменательное для Хомякова и, как мы видим из нижеследующих писем, он был всецело ими поглощен.
России предстоит задача - сделаться самым христианским из человеческих обществ [5]. Ее призвание по отношению к другим народам - «сказать им таинство свободы», т.е. показать, как живой плод своего христианского духа, истинную свободу, в противоположность свободе ложной, которая есть, в сущности, только иной вид духовного рабства. Но для того, чтобы приступить к исполнению такого призвания, необходимо было, прежде всего, уничтожить в своем обиходе пятно формального рабства; затем поставить освобожденный народ в такие условия, которые дали бы ему возможность проявить то начало экономическо-социальной жизни, которое, по понятию Хомякова, служит наиболее ясным доказательством того, что христианская любовь и общение составляют незыбленную основу всего строя русской жизни.
Первое проявление христианского общения в области практической - община [6]; на ней должен быть основан крестьянский быт в России и впредь; но для этого необходима почва, на которой это общение может себя проявить - земля. Вследствие такой постановки вопроса, рядом с горячим участием к делу освобождения вообще, идет у Хомякова столь же усиленная забота о сохранение за крестьянами земли, не потому только, что без нее совершенно нельзя было бы жить народу, а потому, что без нее он не мог бы свободно жить по-русски, т. е. общиной. Хотя в настоящих письмах Хомяков не затрагивает вопроса об общине и вообще не входит в подробности эмансипационных соображений, тем не менее, нельзя не напомнить читателям, что для Хомякова освобождение крестьян должно было иметь целью главным образом твердое обоснование общинного быта, значение коего подробно изложено им в письме к А.И.Кошелеву, напечатанном в «Русском Архиве» 1879 года, и в статьях, находящихся во второй половине первого тома его сочинений. Для достижения разумного освобождения он почитал лучшим средством пригласить народ к сознательному в нем участию, как это им подробно изложено в письме к Я.И.Ростовцову 1859 года [7]. Сам А.С.Хомяков подавал пример применения этого начала в своих личных делах со своими крестьянами, Хотя он и не предлагал основать все дело освобождения на частных договорах, но он считал, что добровольные договоры могли бы значительно подготовить дело освобождения; а когда вопрос об эмансипации был поднят самим правительством, он все-таки настаивал на необходимости призвать крестьян к добровольному обожданию очереди в прекращении обязательных отношений на основании добровольных между помещиком и крестьянами условий.
В настоящих письмах затрагивается также, по особенному обстоятельству, и вопрос церковного характера. Хомяков написал от лица «Русской Беседы» объяснение в цензуру по поводу неудовольствия, выраженного обер-прокурором Синода гр. А.П.Толстым за напечатание в этом журнале статьи болгарина Даскалова о притеснениях, терпимых болгарами от греков. Мнение, высказанное здесь о русском духовенстве, может показаться очень резким, если не принять во внимание того, что Хомяков высоко ценил духовенство наше во многих отношениях и чтил многих духовных лиц своего времени (м. Филарета, пр. Дмитрия Тульского и др.). Употребленные им выражения страдают явной неполнотой, вполне понятной в обращении к лицу, знавшему многое из воззрений его по этому вопросу помимо текста самого письма. Хомяков здесь, как и в письме к Пальмеру, напечатанном в «Русском Архиве» 1892 г. (I, 379), имеет в виду лишь политическую роль духовенства, к которой он нередко относился критически. В настоящем случае это вполне явствует из самого предмета, вызвавшего письменное объяснение Хомякова от имени редакций «Русской Беседы» с цензурой. В письме к Аксакову дело идет о вопросе именно церковно-политическом - об отношении двух народностей, связанных общей иерархией, состоящей из лиц одной из этих двух народностей, и о воззрении нашей иерархии на это церковно-национальное дело.
Очень характеристичны для уяснения отношения Хомякова и так называемых славянофилов к до-Петровской Руси заключительные слова первого письма. Этими словами ясно выражается постоянно высказывавшееся Хомяковым и его друзьями воззрение, что в древней Руси дорога им, так сказать, ее принципиальная, а не ее анекдотическая сторона, нередко оказывавшаяся далекою от осуществления идеалов, которыми жил и до сих пор живет русский народ. То, что выражено здесь кратко и совершенно мимоходом, подробно разработано Хомяковым в ответе Киреевскому на его статью «о просвещении Европы», напечатанном в первом томе его сочинений. «Только корнем основание крепко»: этот эпиграф поставлен был во главе «Русской Беседы» общим согласием всего издававшего ее кружка, и этого воззрения держались и Хомяков, и другие сотрудники «Р. Беседы» в своей оценке явлений Русской жизни. И в древней, и в новой России они ценили только то, что имело свои основы в коренном строе русской общественной и политической жизни; все же несогласное с ним одинаково считалось ими чуждым и вредным, будь оно современно Иоанну III и Софье Фоминишне, или первым Романовым, или деятелям Петровской и последующих эпох. Если они охотно обращали свои взоры в до-Петровскую Русь и там искали основных форм и проявлений Русского духа, то это не мешало им видеть как слабые стороны до-Петровского времени, так равно безпристрастно оценивать в современности то, что в ней сохранилось и проявлялось истинно русского.
I.
Любезный Иван Сергеевич!
Посылаю вам окончание Лютера [8]. Бы ждете от меня примечаний: но о примечаниях я ни от Кошелева, ни от Макс. [9] ничего не слыхал. По-моему же оне не нужны. Иное бы было дело - введение с определением Реформаций и эпохи реформационной; да ведь это была бы целая статья, и статья многотрудная. Мне было поручено исправить то, что могло подать повод к ложным толкованиям и все слова и выражения, которые Новиковым употреблены неосторожно, по неясному пониманию отношений католицизма и Реформации к древнему понятию о Церкви. Это я и сделал. Более, думаю, не нужно. Вы увидите, что я в нескольких местах сделал весьма важные перемены. Одно мне сомнительно: вторая, мною теперь посылаемая вам половина не была бы слишком огромна для одного N. Статья о Лютере много ниже статьи о Гусе; она уже и тем ниже, что она собственно обнимает жизнь Лютера только до его истинной деятельности и собственно должна бы называться «Meister Luther’s Lehrjahre», но она все-таки высокого интереса и для многих наших читателей важна, показывая христианина искреннего и горячего в человеке, которого привыкли считать чуть-чуть не извергом рода человеческого.
Приглашение к участию в делах конгресса о книгопечатании по-моему следует оставить без ответа. Во-первых, еще Общество [10] не утверждено; во-вторых, участие наше в этом деле будет ничтожно и, наконец, некому поручить представительство Общества. Если Общество утвердится, то я думаю при первом собрании (для избрания членов) можно будет предложить отнестись к Вяземскому [11], так как он за границею, не захочет ли он принять это представительство на себя. Тогда же можно будет и quasi-конгрессу объяснить, почему ранее мы отвечать не могли.
Об Иванове я статью начал. Послужит ли она к чему-нибудь, не знаю. Быть может, она только раздражит многих; но я пишу ее для себя и для него собственно, не полагая нисколько, чтобы рекомендация моя могла служить к чему-нибудь пред предержащими.
Был я в Туле, хотел собрать справки об эманципационном вопросе, и ничего не мог дознать. Одно ясно: дворяне все против, и ни за что бы не тронулись, да боятся правительства и подличают ему: так Крапивенский предводитель объявил губернскому, что все дворяне отказываются и показал ему их отказ; а потом когда побывал у губернатора, и тот на него крикнул, стал уверять, что его не поняли, что, напротив, все согласны, и действительно через неделю привез согласие всего уезда. Довольно важно то, что все мирволившие дворянам (в том числе и губернский наш) столько получили оскорблений от ультраконсерваторов, что сделались жаркими эманципаторами с досады. Есть и кроме этих соображений приметы, что вопрос в комитете будет рассмотрен довольно дельно с хозяйственной стороны.
Об крестьянах выхожу я опять прав и против Самарина, и против многих. Они так мало надеются на всю землю и даже на всю свою землю, что многие навоза не вывозят, не по причине заливных дождей, а потому, что говорят: «не знаем, что достанется нам в крепость». С одной стороны это невыгодно для хозяйства, а с другой весьма хорошая примета. Из дворян многие за собственность крестьянскую (разумеется, с выкупом) и полагают, что другого выхода нет. Так сказывал мне Арсеньев [12]; а сам я в этом удостовериться не мог, но верю. Скажите Елагину [13], что стыдно будет, если он не постарается в депутаты по Белеву.
Известие ваше о батюшке, по моему мнению, весьма хорошее, и по всей вероятности было бы еще лучшее, если бы погода была поблагоприятнее; «но теперешние безпрестанные потопы вовсе не благоприятны дня лечения. Я твердо уверен, что продолжение водяного и гомеопатического курса переработает хронические привычки организма и даст геморрою правильный исход, что именно и нужно Сергею Тимофеевичу. Кланяйтесь ему, пожелайте ему доброго лова рыбьего; я и сам хочу ужением заняться и готовлю удочки. Ловить же буду, если погода не переменится, прямо из окошек. До этого уж не далеко: луга по вечерам как то странно пищат, до того напитаны сыростью. При этом такая теплынь, какой я не запомню.
Прощайте, любезный Иван Сергеевич; будьте здоровы. Что-то делает братец? Я же читаю то, чего не успел прочесть в Москве - Устрялова и восхищаюсь его всесовершенной глупостью. Впрочем, я все более и более убеждаюсь в одном: все ошибки Петра оправдываются (т. е. объясняются) странным безсмыслием до-Петровской, Романовской, Московской Руси.
Еще раз прощайте. Ваш А.Хомяков.
II.
Любезный Иван Сергеевич!
Виноват я перед вами и перед Беседой, но не столько, сколько кажется. Я по крайней необходимости ездил в Данков и конченную статью велел отправить к вам, а ее не отправили, в чем я все-таки несколько виноват по неопределенности оставленного мною предписания. Так пропало дней десять, и вы имели полное право негодовать на меня. Посылаю ее, и в одно время сам ею доволен и огорчен. Мне хотелось было, чтобы Иванов ее прочел. Тяжело класть какой бы то ни было венец на гробе, будь это хоть венец святости или мученичества. На беду еще я познакомился с ним [14] и почувствовал, что он точно был наш, всею душою нам сродни. Подите-ка, спросите у Константина Сергеевича, как это такие люди могут родиться в Петербурге, а родятся же! Впрочем, я ему в некоторое утешение скажу, что Иванов, хотя и не бывал никогда в Москве, но признавался в заглазной любви и влечении к ней. Надеюсь, что друзья его скажут мне спасибо за мою статью, которая впрочем писана совершенно по совести.- А вот нет и Шеншина [15]! У меня просто кровью сердце залило при вести об его кончине. Славная, чистая, добрая, нежно-любящая и детская натура! Он простудился и едва уже ноги таскал, и как его Гильфердинг [16] и доктор ни отговаривали, поехал в Комитет, потому что «заседание важное, а нас стоящих за крестьян мало». Гильфердинг справедливо говорит: «Il est mort sur la brèche» [17]. Меня радует, что его как будто оценили, и какое-то приходит странное, вероятно мечтательное убеждение, что лучшие чувства заговорят после его смерти даже в душе тех, которые с ним не соглашались в жизни. Но бедная жена! Я об ней даже думать не могу: становится страшно. А я к ней имею какое-то особенное чувство, как будто к дочери; иначе я его назвать не могу. Кажется мне теперь, что самое лучшее, что об ней мне могут сказать, это то, что она не пережила мужа. Мне за нее в сердце холодно, как будто туда лед попал. Она, говорят, не уронила ни одной слезы, не простонала ни разу; а умри она, мне бы казалось, что смерть ее укачала, как огорченного ребенка. Дай ей Бог силы!
Вы не совсем довольны ответом синодальной критике [18]: я очень это понимаю и готов с вами согласиться, а в тоже время полагаю, что я был прав в своем воздержании. Полемика непечатная, по-моему, имеет вовсе другую цель с полемикою печатною. Ея обязанность удалять раздражение, не теряя прав своих на правду, которую сознаешь за собою. Убедить в этом случае почти невозможно, особенно потому, что мы сами были бы в страшном затруднении, если бы от нас потребовали наставления для Толстого, как ему действовать. Положение Каткова и Крузе легче нашего, и, по-моему, Кошелев был прав, придававая своим отношениям некоторую елейность. Я очень сочувствую вашему негодованию и в тоже время нахожу выражение его вредным. Заметьте, что я говорю вредным, вовсе не в смысле политического расчета, а в другом - высшем. Негодование с одной стороны отрицает историю (первая несправедливость), с другой не признает умственного безсилия тех людей, на которых оно обращается. Иное дело - критика ровных; иное дело - воспитание низших. Наше дело - воспитательное, и мы должны быть снисходительными, потому что мы имеем дело не с ровнею, а с людьми, которых надобно учить. Действительно, наши отношения к нашему духовному миру странны; да их не переменишь, а надобно, если можно, переменить самое настроение духовенства, искаженное целым рядом злых исторических влияний. Теперь у Синода схватка с Географическим Обществом по случаю статьи Гильфердинга о Боснии; неизвестно, чем кончилось или кончится.
В Данкове видел я нескольких дворян. Настроение не совсем дурно. У многих склоняется расчет к отчуждению земли в собственность крестьянам, но разумеется дорожатся. Иначе и быть не может: крестьяне, как везде, хороши; но хозяйство помещиков расстраивается вследствие трусости самих помещиков и их представителей. Я у себя это заметил и был принужден облечься в грозу для поправления сделанных упущений.
Радуюсь очень известиям вашим о батюшке. Что боли возвращаются, этого должно было ожидать. Многолетняя привычка местного раздражения не могла же исчезнуть мгновенно; но укрепление сил и освежение организма, вот что важно. Боли будут уступать постепенно. Скажите батюшке, Константину Сергеевичу и всем мой поклон. Будьте сами здоровы и не слишком пеняйте на меня.
Ваш А.Хомяков.
Если Лонгинова [19] увидите, поблагодарите за статью. За присланную мою брошюру поклон в пояс. Тютчеву [20] поклон.
III.
Меня очень порадовало ваше письмо, любезнейший Иван Сергеевич; признаюсь, мне очень хотелось, чтобы статья была хороша: как будто была какая-то обязанность в отношении к покойному [21] объяснить его дело, которое, того и смотри, не скоро бы оценилось вполне. Перемены, которые вы предлагаете, очень справедливы, а в слове иконописью без сомнения ошибка переписчика. А вот моя просьба: пошлите отдельный оттиск в Академию к Иордану с надписью: по назначению от автора. Он любил Иванова, и у него я с Ивановым познакомился. Я очень рад, что Погодин пишет о Шеншине, но, пожалуйста, будьте осторожны. Вы говорите: статья горяча, даже может быть слишком. Этого нам всячески избегать надобно, не ради какой опасности, а потому, что сдержанность есть несомненная сила, а всякая лишняя горячность роняет авторитет; да и грустно бы было, если бы наша горячность отозвалась как-нибудь нехорошо в ком-нибудь из читателей (порядочных) для памяти покойного. Он без сомнения был наш во всех отношениях; но не должно об нем вспоминать так, чтобы говорили об нем как об un homme de parti; чем святее память об нем, тем полезнее она будет действовать на других, устраняя всякое раздражение. - А каков *** против Даскалова [22] в «Московских Ведомостях! «Вот истинное поповство. Досадно и смешно. Не знаете ли, можно ли отвечать? Разумеется, мы не можем за недостатком данных; но Даскалов мог бы. Только надобно его поправить. Думаю, однако, что отвечать не позволят. Статья в высшей степени оскорбительна для болгар и произведет по всей вероятности дурное действие. Греки, спасибо не скажут, а болгары еще более отшатнутся.
Прощайте, любезный Иван Сергеевич, Я говею и читаю Шеллинга и Гогоцкого [23]. Батюшке и Константину Сергеевичу мой поклон. Ваш А.Хомяков.
IV.
Любезный Иван Сергеевич!
Во время моей поездки в Данков пришли два пакета на имя А.Ф.Гильфердинга; их туда послали, а я уже выехал обратно. Так гуляли они немало. Теперь, по возврате в Богучарово этих писем, спешу отправить их к вам, потому что не знаю, куда их адресовать; а если Гильфердинга и нет в Москве, вы, по крайней мере, знаете наверное, где он.
Я прискакал из Данкова в Тулу к выборам [24] по чувству долга, и не жалею. Общая физиономия собрания была лучше, чем ожидали. В первый день встреча мне была свирепа до комизма; во второй придрались к тому, что я во фраке и потребовали моего удаления; я возвратился в чужом мундире. В последний день у меня спрашивали совета те, которые сначала хотели меня повесить. В уезде нашем выбраны негодные депутаты, в томе числе Коптев, брат воспетого; за то в Белеве Елагин, б. Черкасов и Павлов, брат Верейского. Вообще итог депутатов очень сносен, хотя есть и большие негодяи и много плантаторов. Большинство сомнительно. От правительства кн. Черкасский и Самарин [25]. Черкасский приобрел доброе мнение почти всех и привел в истинное благоговение Д.Н.Свербеева ловкостью своего поведения. Пять дней собрания подвинули дело эманципации на основании собственности части земли для крестьян весьма значительно. Теперь вопрос, чтό будет в комитете.
Скажите братцу, что его статья о Белевской В. [26] превосходная, и что он вопрос поставил в совершенно новом виде. Еще одно нужно, что в ней нет: именно историческое движение и показание последовательных перемен. Потом вот мое замечание: разница бежал и сошел не значит ли с согласия или без согласия помещика? Дело тогда принимает еще другой вид. Благодарю Константина Сергеевича за эту статью и за письмо, на которое переезды помешали мне отвечать. Разногласия у нас нет ни в чем, и с его оговорками на счет моей статьи об Иванове я вполне согласен. Сам не пишу ничего, но крепко собираюсь на философскую статью. Нам нужно все идти в глубь, но это тяжкая работа: как-то справлюсь! Прощайте покуда. Сейчас опять еду в Данков дней на десять, а погода и дорога отвратительны. Скажите, пожалуйста, мое почтение батюшке, матушке и всем вашим. Ваш А.Хомяков [27].
Сентября 6-го дня (1858).
Сноски:
1. См. отзыв И.В.Киреевского о гомеопатии на основании характеристики его изобретателя (Сочинения, т. I, стр. 87 и след.)
2. Первая по времени статья его, сохранившаяся в отрывках (в «Русском Архиве» 1893 г., выпуск 5-й), относится до зодчества, и в ней проводится уже мысль о сродстве искусства с верой; вера же для Хомякова есть основа, весь дух жизни.
3. В Щедрине нельзя не удивляться необыкновенной трезвости его художественного понимания и полному отсутствию погони за эффектом. Только русский художник мог так понять южную природу: он усмотрел в ней ту тончайшую гармоничность, которую другие художники приносят в жертву резкой ослепительности тонов, составляющей черту южной природы, выдающуюся, но далеко не существенную.
4. В известных стихах 1854 года. П.Б.
5. Соч. Хомякова I т., стр. 683.
6. «Раздел земли между собою крестьяне доводили до идеальной справедливости, пока в народный быт не были введены чуждые и непонятные для них порядки» См. «О крест. сословии в России». Р. Вестн. 1993, авг., 144 стр. Пользуемся этою подходящей для пояснения нашей мысли выпискою, что бы обратить внимание читателей на замечательные статьи Н.П.Семенова, из коих она почерпнута. Хомяков смотрел на общину почти исключительно с точки зрения идеальной (хотя он очень хорошо ее знал с чисто-бытовой ее стороны). Он вырабатывал вместе с друзьями своими принципиальную сторону направления, которого был как бы законоположником. Через тридцать слишком лет после него автор статей о крестьянском сословии в России чисто-практическими соображениями доказывает абсолютную верность «идеальных» принципов, выраженных славянофилами 50-х годов. Везде, но в России по преимуществу, идеальное и справедливое всегда оказывается вместе с тем абсолютно-практическим и целесообразным.
7. «Русский Архив». 1876, I, 277.
8. Гус и Лютер, диссертация Е.П.Новикова, печатавшаяся в «Русской Беседе» 1858 года.
9. Максимовича М.А., известного исследователя истории и быта Малой России.
10. Общество Российской Словесности при Московском университете, возобновленное в 1858 году под председательством А.С.Хомякова.
11. Князю Петру Андреевичу, в то время товарищу министра народного просвещения.
12. Тульский губернский предводитель.
13. Николаю Алексеевичу, единоутробному брату Ивана и Петра Васильевичей Киреевских.
14. Т. е. с Ивановым.
15. Флигель-адъютант Николай Васильевич Шеншин, член Комитета по освобождению крестьян. Ср. об нем «Р. Беседа» 1858, кн. 3. заметка М.П.Погодина и подробный биографический очерк в «Русском Архиве» 1863 г.
16. Федор Иванович, отец известного слависта Александра Федоровича.
17. Он умер на приступе.
18. Говорится о письменном ответе, составленном Хомяковым на запрос цензуры по поводу статьи Даскалова.
19. Михаил Николаевич, известный библиограф, первый секретарь возобновленного под председательством Хомякова Общества Российской Словесности.
20. Феодор Иванович, известный поэт, впоследствии тесть И.С.Аксакова.
21. Александр Андреевич Иванов скончался в Петербурге 1858 г. Хомяков начал, как видно, статью свою о нем при жизни его и узнал об его кончине до окончании ее.
22. Статья Даскалова в «Русской Беседе» 1858, кн 2, под заглавием Возрождение Болгар или реакция в Европейской Турции.
23. Философский лексикон проф. Киевского университета Гогоцкого. См. отзыв об этой книге в I томе сочинений А.С.Хомякова.
24. Дворянским.
25. Петр Федорович.
26. Вивлиофика, изд. Н.А.Елагиным. Статья о ней К.С.Аксакова напечатана в I-м томе его сочинений.
27. Последний абзац относится к письму 1859 г. См.: Хомяков А.С. Полн. собр. соч.- М., 1900. - Т.8. - С.372-373. - Сост.
