Без исследования истории, идеологии, социально-политических установок, а также практической деятельности российских правых, консервативно-монархических, черносотенных партий начала ХХ в. невозможно понять, что представляла собой Россия указанного периода, какие процессы определяли пути развития страны, имелась ли альтернатива развития событий кроме 1917 г. Ответить на данные вопросы пытается отечественная историческая наука, которая в последние двадцать лет обогатилась массой публикаций по вопросам истории черносотенных партий. Историческая наука по-разному освещает тему роли и места правых партий в партийном спектре, степень их влияния на развитие событий в дореволюционной России.
В этой связи, особое место занимают работы по историографии черносотенных партий, в которых содержится попытка проверки достоверности фактов, полученных исследователями проблемы, а также их научной ценности, адекватности выводов историков, значимости для развития исторической науки и осмысления эмпирического материала. Поэтому повышенный интерес представляет работа московского ученого Д.В.Карпухина, в которой анализируется столетняя историография «черной сотни» (историк концентрирует свое внимание, главным образом, на исследованиях последних тридцати лет), а также содержится попытка осмысления «вех истории» черносотенных партий. Монография Карпухина представляет большую ценность, главным образом, для специалистов, вовлеченных в тему изучения правых, еще и тем, что она написана на основе защищенной в 2008 г. кандидатской диссертации по специальности «историография, источниковедение и методы исторического исследования». Однако монография Карпухина не является простым изложением диссертации, она есть результат серьезной творческой переработки последней.
Подчеркивая значимость выбранной темы, автор отмечает, что «историографическая проблематика черносотенного движения рассматривается [историками] лишь фрагментарно», несмотря на то обстоятельство, что исследователи «в рамках сложившейся научной традиции предваряли свои научные труды историографическим введением, посвященным предмету исследования». Кроме того, Карпухин обосновывает актуальность выбранной темы необходимостью восполнить пробелы в советской историографии, для которой были характерны «предвзятость оценочных суждений» о правых, обличительный характер работ. В целом, «взгляды советских историков развивались в русле «ленинских теоретических положений», что повлияло, например, на искаженную оценку социального состава движения, отрицание участия в деятельности крайне правых рабочих и крестьян, игнорированию факторов социальной психологии общественных движений при анализе черносотенства».
Влияние ленинских оценок на советскую историографию несомненно. Однако нельзя не заметить, что позиции В.И.Ленина Карпухиным, равно как и советскими историками были упрощены. На самом деле Ленин не отрицал участие крестьян в черносотенном движении. Так, в работе «О черносотенстве» он писал: «В нашем черносотенстве есть одна чрезвычайно оригинальная и чрезвычайно важная черта, на которую обращают недостаточно внимания. Это - темный мужицкий демократизм, самый грубый, но и самый глубокий». Далее характеризуя крайних правых как партию помещиков, Ленин писал, что правые были вынуждены апеллировать к народу, заявляя о защите общенациональных интересов. При этом черносотенцы взывали «к самым закоренелым предрассудкам самого захолустного мужика». Но, поскольку, утверждал Ленин, коренные интересы крестьян и крайне правых несовместимы, постольку жизнь неизбежно развеет иллюзии крестьян относительно черносотенцев.
Следует подчеркнуть, что подобные мысли в других работах Ленин не проводил, предпочитая из политических соображений говорить о черносотенцах как о подонках, погромщиках босяках, хулиганах, нанятых и организованных властями. Нечто подобное писалось и в демократической и либеральной литературе. Ставка сделалась, как видим, на политическую и морально-нравственную дискредитацию черносотенства. В советской историографии прочно впитала эти представления и ставила те же цели. Однако в 70-е и в, особенности в 80-е гг. в советской историографии появились более объективные суждения о социальной основе черносотенного движения. Заслугой Карпухина является то, что он эти тенденции учел и оценил как позитивный шаг в советской исторической науке.
Тем не менее, данное обстоятельство имело следствием искаженные представления о правых, как в научной среде, так и в общественном сознании. Все это привело, либо «к полному неприятию» идеологии правых, либо к появлению, уже в перестроечной научно-публицистической литературе, «стремления развенчать старые мифы и стереотипы» о «черной сотне», приведшие к «созданию новых мифологем» апологетического характера, основанных на некритическом восприятии наследия правых. Тем более, труд Карпухина приобретает особую значимость, по причине того, что в России конца XX - начала XIX в. наблюдается «рост русского национального самосознания», который выражается в интересе к «героическому прошлому народа..., к российской культуре», обращению к православию, что, по мнению автора, позитивно «влияет на развитие [современной] российской государственности». Вместе с тем, наряду с вышеуказанными, по мнению Карпухина, «положительными моментами», отмечается «подъем шовинистических умонастроений», выражающихся в появлении русских «ультранационалистических» партий, выступающих с «экстремистскими лозунгами». Таким образом, современное российское политическое и культурное пространство являются восприимчивыми к различным установкам и лозунгам правых начала ХХ в. Поэтому особую значимость представляет собой труд Карпухина, который содержит адекватное изложение исторического облика «черной сотни» в дореволюционной России, на основе, главным образом, трудов историков-профессионалов, в котором проанализировано развитие отечественной историографии черносотенного движения.
В монографии прослеживается два русла исследования: анализ исторических, публицистических работ различных авторов и анализ собственно историографических обзоров о «черной сотне», который содержится в первой главе книги Карпухина. Отметим, что появление именно историографических сочинений о «черной сотне» обоснованно отнесено к 1977 г., когда увидел свет труд Л.М.Спирина «Крушение помещичьих и буржуазных партий в России (начало ХХ в. - 1920-е гг.)». Работа Спирина, по мнению Карпухина, открыла начало первого этапа историографического изучения «черной сотни», который закончился в 1991 г. Второй этап историографии проблемы открыл труд С.А.Степанова «Черная сотня в России (1905 - 1914 гг.)», вышедший в 1992 г., который также содержал небольшой историографический обзор. По нашему мнению, хотя обзор Степанова был невелик по объему, но он обозначил основные направления изучения вопросов историографии. Данный этап продолжается, по мнению Карпухина, до настоящего времени.
Что касается собственно рассмотрения истории проблемы, то изучение истории черносотенства, как известно, началось практически одновременно с выходом на политическую арену самой «черной сотни». Карпухин выделил традиционные для отечественной историографии основные этапы исследования проблемы: досоветский (1906 - 1917 гг.), советский (1917 - 1991 гг.) и современный (с 1992 г. - до настоящего времени). Начало «исследовательского подхода» в освещении вопросов истории «черной сотни» обычно связывают с работами меньшевиков В.О.Левицкого, В.Меча, публицистикой Ленина и др. радикалов, словом представителей оппозиционного лагеря и онтологических противников правых. Карпухин разделяет ту точку зрения, согласно которой основателями «исследовательского подхода» к изучению русских правых начала ХХ в. были публицисты-радикалы. Однако нельзя не отметить и то обстоятельство, что основы историографии «черной сотни» были заложены, в том числе и самими правыми. Идеологи и участники правых организаций оставили значительное число как теоретических, так и публицистических сочинений. Кроме того, имеются многочисленные «отчеты», «обзоры» и «очерки деятельности» различных организаций, их отделов в провинции и т.п. В них подробно описывались история возникновения, различные аспекты практической работы черносотенных организаций, авторы затрагивали в них теоретические вопросы, вели полемику со своими идейными противниками и т.д. Таким образом, можно сделать вывод о том, что «основы исследовательского подхода» к изучению «черной сотни» заложили не только левые, но и сами правые; и если правые были основателями «описательно-апологетического» подхода, то левых публицистов и историков можно обозначить как основателей «концептуально-разоблачительного».
Среди современных историков, сыгравших «значительную роль в становлении» как историографии проблемы, так, собственно, и в изучении основных вопросов истории «черной сотни» Карпухин выделил С.А.Степанова, Ю.И.Кирьянова, И.В.Омельянчука: «предметное поле авторских исследований охватывает практически все стороны черносотенства». Однако нельзя не отметить, что единственной обобщающей работой по истории правых, остается второе издание книги Степанова «Черная сотня в России» (2005 г.), являющейся лишь расширенным и переработанным изданием 1992 г. Знаковая книга Кирьянова «Правые партии в России. 1911 - 1917» (2001 г.), явившаяся рубежом в современной историографии вопроса, во многом определяющая пути развития исследовательских подходов к проблеме, раскрывает малоизученные аспекты деятельности «черной сотни». Однако она освещает лишь заключительный этап деятельности правых. В то время как монография Омельянчука «Черносотенное движение в Российской империи (1901 - 1914)» (2006 г.), не рассматривает вопросы истории черносотенства на заключительном этапе. Таким образом, можно сделать вывод о том, что тема истории общероссийского черносотенства, несмотря на появление последней работы Степанова, остается неразработанной на монографическом уровне.
В основной части работы Карпухин сущностно рассматривает некоторые ключевые аспекты освещения истории черносотенства в историографии. Так, во второй главе рассматриваются вопросы «возникновения и организационного становления черносотенных союзов... в отечественной историографии». Карпухин обоснованно утверждает, что исследователи разных лет видели истоки черносотенства и в противниках петровских ре-форм начала XVIII в., в «демократическом рыцарстве» Запорожской Сечи и «во временах старой Московии». Можно добавить, что сами правые неоднократно зачисляли в свой «актив» деятелей народного ополчения 1612 г., которых прямо называли «черносотенцами».
Однако предпосылки черносотенства виделись и видятся историками в «отстаивании самодержавных принципов» разными социальными стратами России, «реакционной политике самодержавия» последней четверти XIX - начала ХХ в., деятельности «реакционной печати» того же периода. Непосредственные предпосылки возникновения черносотенства ряд авторов связывают, и с этим согласен Карпухин, с деятельностью Тайной лиги, Священной дружины в начале 80-х гг. XIX в., всевозможных консервативно-монархических «протопартий», но главным образом, Русского собрания. Некоторые исследователи использовали и используют классовый подход, другие указывают на роль Манифеста 17 октября и революции 1905 г. в формировании основ черносотенного движения. Таким образом, большая часть современных историков склонны видеть, главным образом, «идейные, социальные и правовые» предпосылки появления правых партий, в то время как исследователи прежнего времени, объясняли возникновение черносотенства с классовых позиций. Завершая рассмотрение второй части монографии укажем на совершенно правомерный вывод ее автора, согласно которому, во-первых, советские историки увязывали возникновение революционного черносотенства с революционными событиями 1905 г., вызвавшими контрреволюционные противодействие, одним из которых стала организация правомонархических партий. Во-вторых, автор обоснованно считает, что в центре внимания советских историков оказался СРН, другие же организации рассматривались в качестве его предшественников.
Третья глава освящает вопросы истории «социального состава черносотенных союзов и организаций». Данный вопрос является одним из «центральных», позволяющим понять реальные масштабы влияния черносотенства на народные массы, усвоение установок правых широкими слоями населения, степень вовлеченности народа в правые партии. Оценки вопроса о социальном составе правых в дореволюционной и советской историографии заведомо искажались, сознательно занижался численный состав правых партий; и если социальный состав верхов черносотенства в целом сомнения не вызывал и не вызывает, он определяется как «дворянский», то вопрос о низовом составе черносотенных партий либо замалчивался, либо подавался крайне тенденциозно. Данное обстоятельство привело к тому, что «собирательный образ» основных участников правых партий - крестьян, мещан, представителей средних слоев города и деревни, а также рабочих, был «представлен как совокупность деклассированных, некультурных элементов, т.е. люмпенов, маргиналов, уголовников, босяков и т.п.». В сущности, на протяжении почти всего периода советской историографии данные оценки сохранялись. Лишь советская историография позднего периода начала постепенно отходить от этих оценок; в частности признавалось, что черносотенцы «имели сторонников среди рабочих и крестьян».
Коренной пересмотр сложившихся предвзятых оценок и стереотипов произошел в современной историографии. Разные исследователи отмечали «пестроту социального состава» черносотенных партий, которые объединяли «весь народ», то есть являлись обще-народными и всесословными. В ряде случаев, черносотенцам удалось вовлечь в свои ряды многих представителей нерусского и неправославного населения. Исследователями также отмечалось весьма важное обстоятельство при характеристике социального состава черносотенных партий: отсутствие в их рядах крупных предпринимателей и финансистов, что также показывает несостоятельность классового подхода прежнего времени. Однако главными участниками черносотенных партий являлись крестьяне, причем в ряде регионов страны они составляли без малого 100 % членов правых партий. Новым явилось и то, что в современной историографии показано участие в черносотенных партиях представителей «интеллектуальной и творческой элиты» дореволюционной России, это также разоблачает тезис советской историографии об отсутствии интеллектуального потенциала черносотенцев, узости их взглядов, «некультурности» правых. Таким образом, Карпухин делает обоснованный вывод о том, что прежние классовые оценки при анализе социального состава правых партий были несостоятельными.
Большинство современных историков используют «социологический подход» для «анализа социальной составляющей крайне правых политических сил». В рамках этого подхода определяющими факторами для участия в черносотенном движении явились не «классовые характеристики», а «возрастные, психоментальные, религиозные и идеологические ориентации определенных социальных групп», эти обстоятельства «нивелировали социальную дистанцию между крестьянином и дворянином, рабочим и чиновником, священником и люмпеном и приводили их в ряды «черной сотни»».
В третьей главе Карпухин сконцентрировался на вопросах изучения тактики черносотенных партий в историографии. В рамках данного вопроса рассмотрены террористическая, погромная деятельность черносотенцев, социально-экономические аспекты тактики, выражавшиеся в создании различных кооперативов, потребительских лавок, спортивно-патриотических обществ, участии в религиозных, государственных праздниках, сопровождавшихся широкомасштабными культурными мероприятиями и т.д., а также думская тактика правых.
В дореволюционной и советской историографии преобладала та точка зрения, согласно которой деятельность черносотенцев «сводилась» только к «еврейским погромам» и «убийствам» политических противников. Причем массовые столкновения октября 1905 г. обозначались исключительно как «антисемитские погромы», организованные властями и осуществляемые «черной сотней». В современной историографии данная точка зрения пересматривается. Так, ряд современных исследователей указывают на преимущественно «политический характер погромов», когда сторонниками самодержавия «осуществлялась расправа», прежде всего «над политическими оппонентами, примыкавшими к революционному лагерю», подверглось обоснованному сомнению утверждение в прежней историографии о том, что погромы имели некий координирующий центр, направлялись властями. Кроме того, исследователи указывают на необоснованность утверждения о причастности Союза русского народа к погромам, хотя бы по той причине, что такой партии в октябре 1905 г. попросту не существовало, а те правые партии, которые уже имелись, были неспособны организовать какие-либо массовые акции.
Кроме того, в современной историографии содержится попытка сущностного рассмотрения «черносотенного террора», в данном случае речь идет не о массовых столкновениях между радикалами и монархистами октября 1905 г., переросшие в погромы, а о целенаправленных инцидентных убийства противников правых. Как известно, черносотенцев обвиняли в трех политических убийствах: М.Я.Герценштейна, Г.Б.Иолоса, А.Л.Караваева, в попытках устранить С.Ю.Витте. Однозначно причастность черносотенцев доказана не была, к тому же правые не хотели брать на себя за это ответственность и официальные заявления черносотенцев всячески порицали проявления террора. К тому же, при сопоставлении «черносотенного террора» с террором развернутым левыми партиями, видно, что террор левых носил преимущественно институционный характер и, без преувеличения, число жертв от террористической деятельности левых было в тысячи раз большим.
В разделе, посвященном вопросу о социально-экономических аспектах тактики, Карпухин констатирует, что этот аспект является «принципиально новым», так как в досоветской и советской историографии содержались лишь «фрагментарные» упоминания о культурно-просветительской, патриотической, благотворительной деятельности правых. Лишь современная историография заполняет этот пробел, что, по мнению Карпухина, «является несомненной заслугой современного поколения историков». Однако на этот вопрос современная историография выработала разные точки зрения, которые, на наш взгляд, при внешней несхожести лишь дополняют друг друга. Некоторые историки пришли к выводу о том, что культурно-просветительская деятельность «объяснялась конъюнктурой момента, т.е. необходимостью победы на выборах в Гос. Думу», другие полагают, что черносотенцы пытались «реализовать идеологические постулаты своей программы», третьи считают, что обращение к социальным вопросам объяснялось «деполитизацией» правого движения в связи завершением революции 1905 - 1907 гг. и обращением партий к «повседневным проблемам российского общества». Кроме того, некоторые историки объясняют обращение правых к гуманитарным вопросам стремлением «расширить социальную базу движения», присутствуют и суждения о том, что черносотенцы с помощью создания спортивно-патриотических обществ «стремись сформировать кадры для борьбы с революционным движением».
Отдельный раздел исследования Карпухина рассматривает освещение «думской деятельности» черносотенцев в историографии. Данный вопрос включает и организацию правыми перевыборных кампаний, в том числе вопросы создания предвыборных блоков, непосредственную деятельность различных черносотенных депутатов в Гос. Думе. Этот аспект деятельности правых затрагивался как в дореволюционной, так и советской историографии. Несмотря на ряд успехов прежней историографии, например, в освещении причин многочисленных расколов в правом движении, которые связывались с думской деятельностью правых, в целом, историография предшествующего периода не отличалась широтой взглядов на консерваторов-монархистов. Историки игнорировали «весь спектр идейно-политических установок крайне правых», оценивали их деятельность в «исключительно негативном русле». Главным же было то, что историки прежних лет в целом не признавали важную роль, которую играла Дума в общественно-политической жизни дореволюционной России, а позиции правых, в их изложении, сводились к отрицанию парламентских институтов.
Изменения оценки правых в Гос. Думе произошли в современной литературе благодаря трудам С.А.Степанова, Ю.И.Кирьянова, Р.Б.Ромова, А.А.Иванова и др. В целом, можно констатировать, что практически все правые «признавали» Думу, принимали самое активное участие в ее «повседневной» работе.
Несомненной заслугой Карпухина является то, что им сделана удачная попытка рассмотреть целый пласт совершенно новой научной литературы, каковой является современная региональная историография. Нельзя сказать, что региональная историография не привлекалась предшествующими исследователями. Однако, по словам автора предисловия к книге Карпухина А.В.Репникова, в 1990-х гг. «научные связи в России ослабли» (в том числе и научные контакты со странами СНГ). Кроме того, публикации о правых в России и ближнем зарубежье, как заметил Репников, «выходили мизерными тиражами..., слабо введены в научный оборот и зачастую недоступны не только для широкого читателя, но и для исследователя». Таким образом, несмотря на объективные трудности, Карпухину удалось привлечь многочисленные публикации (диссертации, монографии, статьи и т.п.), относящиеся к региональной историографии за последние пятнадцать лет. Впечатляет и географический охват исследований: Владимир, Воронеж, Екатеринбург, Казань, Кострома, Курск, Нижний Новгород, Омск, Орел, Пенза, Рязань, Самара, Саратов, Тамбов, Тверь, Томск, Ульяновск, Уфа, Хабаровск, Челябинск, Ярославль и др. В книге имеются параграфы, в которых отдельно рассматриваются все аспекты региональной историографии вопроса.
В то же время обратим внимание на изложение Карпухиным позиции Д.И.Раскина. Согласно позиции последнего, крайне правые, отстаивая приоритет православия и самодержавного государства над личностью, выступали за единство общества на тоталитарной основе. Карпухин не опровергает этот неверный, по нашему мнению тезис, а, следовательно, с ним согласен. Между тем, противоположный приоритет, т.е. приоритет личности, исключает жертвенность во имя отчества, следовательно, служит силам разрушения. О тоталитаризме можно говорить лишь в том случае, если имеет место попытка полного подчинения мыслей и чувств человека какой-либо идеи, партии, государства и т.д. Ничего подобного в черносотенстве не было. Кроме того, сами черносотенцы не отрицали и даже отстаивали базовые «либеральные ценности»: свободы слова, печати, собраний, союзов, неприкосновенность личности, принцип веротерпимости, неприкосновенность и неотъемлемость частной собственности, свободу предпринимательства, индивидуальной инициативы и самодеятельности. Все вышеприведенные установки входят в онтологическое противоречие с установками тоталитарных систем ХХ в. как советского, так и нацистского образца. При этом Карпухин, упустил еще одно принципиальное обстоятельство: в полемике с либералами правые противопоставляли индивидуалистическим ценностям, ценности коллективистские; в то же время, в полемике с социалистами, правые были сторонниками индивидуалистических ценностей: они считали, по словам консервативного публициста К.Ф.Головина, что «социалисты хотят превратить всех жителей земли в хорошо откормленную арестантскую роту».
Подводя итог, следует особо подчеркнуть, что на основании широкого круга источников и литературы, - монографий, диссертаций, статей историков, а также теоретических трудов, публицистики, газетно-журнальных материалов самих черносотенцев, Карпухиным дана объективная оценка состояния историографии вопроса. В своем труде Карпухин, на основании анализа историографии проблемы, представил ясное, цельное и адекватное видение роли и места черносотенцев в общественно-политической жизни дореволюционной России.
Искра Леонид Михайлович, доктор исторических наук, Рылов Владимир Юрьевич, кандидат исторических наук, Воронежский государственный университет
В этой связи, особое место занимают работы по историографии черносотенных партий, в которых содержится попытка проверки достоверности фактов, полученных исследователями проблемы, а также их научной ценности, адекватности выводов историков, значимости для развития исторической науки и осмысления эмпирического материала. Поэтому повышенный интерес представляет работа московского ученого Д.В.Карпухина, в которой анализируется столетняя историография «черной сотни» (историк концентрирует свое внимание, главным образом, на исследованиях последних тридцати лет), а также содержится попытка осмысления «вех истории» черносотенных партий. Монография Карпухина представляет большую ценность, главным образом, для специалистов, вовлеченных в тему изучения правых, еще и тем, что она написана на основе защищенной в 2008 г. кандидатской диссертации по специальности «историография, источниковедение и методы исторического исследования». Однако монография Карпухина не является простым изложением диссертации, она есть результат серьезной творческой переработки последней.
Подчеркивая значимость выбранной темы, автор отмечает, что «историографическая проблематика черносотенного движения рассматривается [историками] лишь фрагментарно», несмотря на то обстоятельство, что исследователи «в рамках сложившейся научной традиции предваряли свои научные труды историографическим введением, посвященным предмету исследования». Кроме того, Карпухин обосновывает актуальность выбранной темы необходимостью восполнить пробелы в советской историографии, для которой были характерны «предвзятость оценочных суждений» о правых, обличительный характер работ. В целом, «взгляды советских историков развивались в русле «ленинских теоретических положений», что повлияло, например, на искаженную оценку социального состава движения, отрицание участия в деятельности крайне правых рабочих и крестьян, игнорированию факторов социальной психологии общественных движений при анализе черносотенства».
Влияние ленинских оценок на советскую историографию несомненно. Однако нельзя не заметить, что позиции В.И.Ленина Карпухиным, равно как и советскими историками были упрощены. На самом деле Ленин не отрицал участие крестьян в черносотенном движении. Так, в работе «О черносотенстве» он писал: «В нашем черносотенстве есть одна чрезвычайно оригинальная и чрезвычайно важная черта, на которую обращают недостаточно внимания. Это - темный мужицкий демократизм, самый грубый, но и самый глубокий». Далее характеризуя крайних правых как партию помещиков, Ленин писал, что правые были вынуждены апеллировать к народу, заявляя о защите общенациональных интересов. При этом черносотенцы взывали «к самым закоренелым предрассудкам самого захолустного мужика». Но, поскольку, утверждал Ленин, коренные интересы крестьян и крайне правых несовместимы, постольку жизнь неизбежно развеет иллюзии крестьян относительно черносотенцев.
Следует подчеркнуть, что подобные мысли в других работах Ленин не проводил, предпочитая из политических соображений говорить о черносотенцах как о подонках, погромщиках босяках, хулиганах, нанятых и организованных властями. Нечто подобное писалось и в демократической и либеральной литературе. Ставка сделалась, как видим, на политическую и морально-нравственную дискредитацию черносотенства. В советской историографии прочно впитала эти представления и ставила те же цели. Однако в 70-е и в, особенности в 80-е гг. в советской историографии появились более объективные суждения о социальной основе черносотенного движения. Заслугой Карпухина является то, что он эти тенденции учел и оценил как позитивный шаг в советской исторической науке.
Тем не менее, данное обстоятельство имело следствием искаженные представления о правых, как в научной среде, так и в общественном сознании. Все это привело, либо «к полному неприятию» идеологии правых, либо к появлению, уже в перестроечной научно-публицистической литературе, «стремления развенчать старые мифы и стереотипы» о «черной сотне», приведшие к «созданию новых мифологем» апологетического характера, основанных на некритическом восприятии наследия правых. Тем более, труд Карпухина приобретает особую значимость, по причине того, что в России конца XX - начала XIX в. наблюдается «рост русского национального самосознания», который выражается в интересе к «героическому прошлому народа..., к российской культуре», обращению к православию, что, по мнению автора, позитивно «влияет на развитие [современной] российской государственности». Вместе с тем, наряду с вышеуказанными, по мнению Карпухина, «положительными моментами», отмечается «подъем шовинистических умонастроений», выражающихся в появлении русских «ультранационалистических» партий, выступающих с «экстремистскими лозунгами». Таким образом, современное российское политическое и культурное пространство являются восприимчивыми к различным установкам и лозунгам правых начала ХХ в. Поэтому особую значимость представляет собой труд Карпухина, который содержит адекватное изложение исторического облика «черной сотни» в дореволюционной России, на основе, главным образом, трудов историков-профессионалов, в котором проанализировано развитие отечественной историографии черносотенного движения.
В монографии прослеживается два русла исследования: анализ исторических, публицистических работ различных авторов и анализ собственно историографических обзоров о «черной сотне», который содержится в первой главе книги Карпухина. Отметим, что появление именно историографических сочинений о «черной сотне» обоснованно отнесено к 1977 г., когда увидел свет труд Л.М.Спирина «Крушение помещичьих и буржуазных партий в России (начало ХХ в. - 1920-е гг.)». Работа Спирина, по мнению Карпухина, открыла начало первого этапа историографического изучения «черной сотни», который закончился в 1991 г. Второй этап историографии проблемы открыл труд С.А.Степанова «Черная сотня в России (1905 - 1914 гг.)», вышедший в 1992 г., который также содержал небольшой историографический обзор. По нашему мнению, хотя обзор Степанова был невелик по объему, но он обозначил основные направления изучения вопросов историографии. Данный этап продолжается, по мнению Карпухина, до настоящего времени.
Что касается собственно рассмотрения истории проблемы, то изучение истории черносотенства, как известно, началось практически одновременно с выходом на политическую арену самой «черной сотни». Карпухин выделил традиционные для отечественной историографии основные этапы исследования проблемы: досоветский (1906 - 1917 гг.), советский (1917 - 1991 гг.) и современный (с 1992 г. - до настоящего времени). Начало «исследовательского подхода» в освещении вопросов истории «черной сотни» обычно связывают с работами меньшевиков В.О.Левицкого, В.Меча, публицистикой Ленина и др. радикалов, словом представителей оппозиционного лагеря и онтологических противников правых. Карпухин разделяет ту точку зрения, согласно которой основателями «исследовательского подхода» к изучению русских правых начала ХХ в. были публицисты-радикалы. Однако нельзя не отметить и то обстоятельство, что основы историографии «черной сотни» были заложены, в том числе и самими правыми. Идеологи и участники правых организаций оставили значительное число как теоретических, так и публицистических сочинений. Кроме того, имеются многочисленные «отчеты», «обзоры» и «очерки деятельности» различных организаций, их отделов в провинции и т.п. В них подробно описывались история возникновения, различные аспекты практической работы черносотенных организаций, авторы затрагивали в них теоретические вопросы, вели полемику со своими идейными противниками и т.д. Таким образом, можно сделать вывод о том, что «основы исследовательского подхода» к изучению «черной сотни» заложили не только левые, но и сами правые; и если правые были основателями «описательно-апологетического» подхода, то левых публицистов и историков можно обозначить как основателей «концептуально-разоблачительного».
Среди современных историков, сыгравших «значительную роль в становлении» как историографии проблемы, так, собственно, и в изучении основных вопросов истории «черной сотни» Карпухин выделил С.А.Степанова, Ю.И.Кирьянова, И.В.Омельянчука: «предметное поле авторских исследований охватывает практически все стороны черносотенства». Однако нельзя не отметить, что единственной обобщающей работой по истории правых, остается второе издание книги Степанова «Черная сотня в России» (2005 г.), являющейся лишь расширенным и переработанным изданием 1992 г. Знаковая книга Кирьянова «Правые партии в России. 1911 - 1917» (2001 г.), явившаяся рубежом в современной историографии вопроса, во многом определяющая пути развития исследовательских подходов к проблеме, раскрывает малоизученные аспекты деятельности «черной сотни». Однако она освещает лишь заключительный этап деятельности правых. В то время как монография Омельянчука «Черносотенное движение в Российской империи (1901 - 1914)» (2006 г.), не рассматривает вопросы истории черносотенства на заключительном этапе. Таким образом, можно сделать вывод о том, что тема истории общероссийского черносотенства, несмотря на появление последней работы Степанова, остается неразработанной на монографическом уровне.
В основной части работы Карпухин сущностно рассматривает некоторые ключевые аспекты освещения истории черносотенства в историографии. Так, во второй главе рассматриваются вопросы «возникновения и организационного становления черносотенных союзов... в отечественной историографии». Карпухин обоснованно утверждает, что исследователи разных лет видели истоки черносотенства и в противниках петровских ре-форм начала XVIII в., в «демократическом рыцарстве» Запорожской Сечи и «во временах старой Московии». Можно добавить, что сами правые неоднократно зачисляли в свой «актив» деятелей народного ополчения 1612 г., которых прямо называли «черносотенцами».
Однако предпосылки черносотенства виделись и видятся историками в «отстаивании самодержавных принципов» разными социальными стратами России, «реакционной политике самодержавия» последней четверти XIX - начала ХХ в., деятельности «реакционной печати» того же периода. Непосредственные предпосылки возникновения черносотенства ряд авторов связывают, и с этим согласен Карпухин, с деятельностью Тайной лиги, Священной дружины в начале 80-х гг. XIX в., всевозможных консервативно-монархических «протопартий», но главным образом, Русского собрания. Некоторые исследователи использовали и используют классовый подход, другие указывают на роль Манифеста 17 октября и революции 1905 г. в формировании основ черносотенного движения. Таким образом, большая часть современных историков склонны видеть, главным образом, «идейные, социальные и правовые» предпосылки появления правых партий, в то время как исследователи прежнего времени, объясняли возникновение черносотенства с классовых позиций. Завершая рассмотрение второй части монографии укажем на совершенно правомерный вывод ее автора, согласно которому, во-первых, советские историки увязывали возникновение революционного черносотенства с революционными событиями 1905 г., вызвавшими контрреволюционные противодействие, одним из которых стала организация правомонархических партий. Во-вторых, автор обоснованно считает, что в центре внимания советских историков оказался СРН, другие же организации рассматривались в качестве его предшественников.
Третья глава освящает вопросы истории «социального состава черносотенных союзов и организаций». Данный вопрос является одним из «центральных», позволяющим понять реальные масштабы влияния черносотенства на народные массы, усвоение установок правых широкими слоями населения, степень вовлеченности народа в правые партии. Оценки вопроса о социальном составе правых в дореволюционной и советской историографии заведомо искажались, сознательно занижался численный состав правых партий; и если социальный состав верхов черносотенства в целом сомнения не вызывал и не вызывает, он определяется как «дворянский», то вопрос о низовом составе черносотенных партий либо замалчивался, либо подавался крайне тенденциозно. Данное обстоятельство привело к тому, что «собирательный образ» основных участников правых партий - крестьян, мещан, представителей средних слоев города и деревни, а также рабочих, был «представлен как совокупность деклассированных, некультурных элементов, т.е. люмпенов, маргиналов, уголовников, босяков и т.п.». В сущности, на протяжении почти всего периода советской историографии данные оценки сохранялись. Лишь советская историография позднего периода начала постепенно отходить от этих оценок; в частности признавалось, что черносотенцы «имели сторонников среди рабочих и крестьян».
Коренной пересмотр сложившихся предвзятых оценок и стереотипов произошел в современной историографии. Разные исследователи отмечали «пестроту социального состава» черносотенных партий, которые объединяли «весь народ», то есть являлись обще-народными и всесословными. В ряде случаев, черносотенцам удалось вовлечь в свои ряды многих представителей нерусского и неправославного населения. Исследователями также отмечалось весьма важное обстоятельство при характеристике социального состава черносотенных партий: отсутствие в их рядах крупных предпринимателей и финансистов, что также показывает несостоятельность классового подхода прежнего времени. Однако главными участниками черносотенных партий являлись крестьяне, причем в ряде регионов страны они составляли без малого 100 % членов правых партий. Новым явилось и то, что в современной историографии показано участие в черносотенных партиях представителей «интеллектуальной и творческой элиты» дореволюционной России, это также разоблачает тезис советской историографии об отсутствии интеллектуального потенциала черносотенцев, узости их взглядов, «некультурности» правых. Таким образом, Карпухин делает обоснованный вывод о том, что прежние классовые оценки при анализе социального состава правых партий были несостоятельными.
Большинство современных историков используют «социологический подход» для «анализа социальной составляющей крайне правых политических сил». В рамках этого подхода определяющими факторами для участия в черносотенном движении явились не «классовые характеристики», а «возрастные, психоментальные, религиозные и идеологические ориентации определенных социальных групп», эти обстоятельства «нивелировали социальную дистанцию между крестьянином и дворянином, рабочим и чиновником, священником и люмпеном и приводили их в ряды «черной сотни»».
В третьей главе Карпухин сконцентрировался на вопросах изучения тактики черносотенных партий в историографии. В рамках данного вопроса рассмотрены террористическая, погромная деятельность черносотенцев, социально-экономические аспекты тактики, выражавшиеся в создании различных кооперативов, потребительских лавок, спортивно-патриотических обществ, участии в религиозных, государственных праздниках, сопровождавшихся широкомасштабными культурными мероприятиями и т.д., а также думская тактика правых.
В дореволюционной и советской историографии преобладала та точка зрения, согласно которой деятельность черносотенцев «сводилась» только к «еврейским погромам» и «убийствам» политических противников. Причем массовые столкновения октября 1905 г. обозначались исключительно как «антисемитские погромы», организованные властями и осуществляемые «черной сотней». В современной историографии данная точка зрения пересматривается. Так, ряд современных исследователей указывают на преимущественно «политический характер погромов», когда сторонниками самодержавия «осуществлялась расправа», прежде всего «над политическими оппонентами, примыкавшими к революционному лагерю», подверглось обоснованному сомнению утверждение в прежней историографии о том, что погромы имели некий координирующий центр, направлялись властями. Кроме того, исследователи указывают на необоснованность утверждения о причастности Союза русского народа к погромам, хотя бы по той причине, что такой партии в октябре 1905 г. попросту не существовало, а те правые партии, которые уже имелись, были неспособны организовать какие-либо массовые акции.
Кроме того, в современной историографии содержится попытка сущностного рассмотрения «черносотенного террора», в данном случае речь идет не о массовых столкновениях между радикалами и монархистами октября 1905 г., переросшие в погромы, а о целенаправленных инцидентных убийства противников правых. Как известно, черносотенцев обвиняли в трех политических убийствах: М.Я.Герценштейна, Г.Б.Иолоса, А.Л.Караваева, в попытках устранить С.Ю.Витте. Однозначно причастность черносотенцев доказана не была, к тому же правые не хотели брать на себя за это ответственность и официальные заявления черносотенцев всячески порицали проявления террора. К тому же, при сопоставлении «черносотенного террора» с террором развернутым левыми партиями, видно, что террор левых носил преимущественно институционный характер и, без преувеличения, число жертв от террористической деятельности левых было в тысячи раз большим.
В разделе, посвященном вопросу о социально-экономических аспектах тактики, Карпухин констатирует, что этот аспект является «принципиально новым», так как в досоветской и советской историографии содержались лишь «фрагментарные» упоминания о культурно-просветительской, патриотической, благотворительной деятельности правых. Лишь современная историография заполняет этот пробел, что, по мнению Карпухина, «является несомненной заслугой современного поколения историков». Однако на этот вопрос современная историография выработала разные точки зрения, которые, на наш взгляд, при внешней несхожести лишь дополняют друг друга. Некоторые историки пришли к выводу о том, что культурно-просветительская деятельность «объяснялась конъюнктурой момента, т.е. необходимостью победы на выборах в Гос. Думу», другие полагают, что черносотенцы пытались «реализовать идеологические постулаты своей программы», третьи считают, что обращение к социальным вопросам объяснялось «деполитизацией» правого движения в связи завершением революции 1905 - 1907 гг. и обращением партий к «повседневным проблемам российского общества». Кроме того, некоторые историки объясняют обращение правых к гуманитарным вопросам стремлением «расширить социальную базу движения», присутствуют и суждения о том, что черносотенцы с помощью создания спортивно-патриотических обществ «стремись сформировать кадры для борьбы с революционным движением».
Отдельный раздел исследования Карпухина рассматривает освещение «думской деятельности» черносотенцев в историографии. Данный вопрос включает и организацию правыми перевыборных кампаний, в том числе вопросы создания предвыборных блоков, непосредственную деятельность различных черносотенных депутатов в Гос. Думе. Этот аспект деятельности правых затрагивался как в дореволюционной, так и советской историографии. Несмотря на ряд успехов прежней историографии, например, в освещении причин многочисленных расколов в правом движении, которые связывались с думской деятельностью правых, в целом, историография предшествующего периода не отличалась широтой взглядов на консерваторов-монархистов. Историки игнорировали «весь спектр идейно-политических установок крайне правых», оценивали их деятельность в «исключительно негативном русле». Главным же было то, что историки прежних лет в целом не признавали важную роль, которую играла Дума в общественно-политической жизни дореволюционной России, а позиции правых, в их изложении, сводились к отрицанию парламентских институтов.
Изменения оценки правых в Гос. Думе произошли в современной литературе благодаря трудам С.А.Степанова, Ю.И.Кирьянова, Р.Б.Ромова, А.А.Иванова и др. В целом, можно констатировать, что практически все правые «признавали» Думу, принимали самое активное участие в ее «повседневной» работе.
Несомненной заслугой Карпухина является то, что им сделана удачная попытка рассмотреть целый пласт совершенно новой научной литературы, каковой является современная региональная историография. Нельзя сказать, что региональная историография не привлекалась предшествующими исследователями. Однако, по словам автора предисловия к книге Карпухина А.В.Репникова, в 1990-х гг. «научные связи в России ослабли» (в том числе и научные контакты со странами СНГ). Кроме того, публикации о правых в России и ближнем зарубежье, как заметил Репников, «выходили мизерными тиражами..., слабо введены в научный оборот и зачастую недоступны не только для широкого читателя, но и для исследователя». Таким образом, несмотря на объективные трудности, Карпухину удалось привлечь многочисленные публикации (диссертации, монографии, статьи и т.п.), относящиеся к региональной историографии за последние пятнадцать лет. Впечатляет и географический охват исследований: Владимир, Воронеж, Екатеринбург, Казань, Кострома, Курск, Нижний Новгород, Омск, Орел, Пенза, Рязань, Самара, Саратов, Тамбов, Тверь, Томск, Ульяновск, Уфа, Хабаровск, Челябинск, Ярославль и др. В книге имеются параграфы, в которых отдельно рассматриваются все аспекты региональной историографии вопроса.
В то же время обратим внимание на изложение Карпухиным позиции Д.И.Раскина. Согласно позиции последнего, крайне правые, отстаивая приоритет православия и самодержавного государства над личностью, выступали за единство общества на тоталитарной основе. Карпухин не опровергает этот неверный, по нашему мнению тезис, а, следовательно, с ним согласен. Между тем, противоположный приоритет, т.е. приоритет личности, исключает жертвенность во имя отчества, следовательно, служит силам разрушения. О тоталитаризме можно говорить лишь в том случае, если имеет место попытка полного подчинения мыслей и чувств человека какой-либо идеи, партии, государства и т.д. Ничего подобного в черносотенстве не было. Кроме того, сами черносотенцы не отрицали и даже отстаивали базовые «либеральные ценности»: свободы слова, печати, собраний, союзов, неприкосновенность личности, принцип веротерпимости, неприкосновенность и неотъемлемость частной собственности, свободу предпринимательства, индивидуальной инициативы и самодеятельности. Все вышеприведенные установки входят в онтологическое противоречие с установками тоталитарных систем ХХ в. как советского, так и нацистского образца. При этом Карпухин, упустил еще одно принципиальное обстоятельство: в полемике с либералами правые противопоставляли индивидуалистическим ценностям, ценности коллективистские; в то же время, в полемике с социалистами, правые были сторонниками индивидуалистических ценностей: они считали, по словам консервативного публициста К.Ф.Головина, что «социалисты хотят превратить всех жителей земли в хорошо откормленную арестантскую роту».
Подводя итог, следует особо подчеркнуть, что на основании широкого круга источников и литературы, - монографий, диссертаций, статей историков, а также теоретических трудов, публицистики, газетно-журнальных материалов самих черносотенцев, Карпухиным дана объективная оценка состояния историографии вопроса. В своем труде Карпухин, на основании анализа историографии проблемы, представил ясное, цельное и адекватное видение роли и места черносотенцев в общественно-политической жизни дореволюционной России.
Искра Леонид Михайлович, доктор исторических наук, Рылов Владимир Юрьевич, кандидат исторических наук, Воронежский государственный университет
