И дай нам Бог читать земли красу,
Как наставленья оптинского старца
Т.Шорохова
"Перестали понимать русские люди, что такое Русь! Она есть подножие Престола Господня. Русский человек должен понять это и благодарить Бога за то, что он русский"
Иоанн Кронштадтский
"Русский человек изначально воспринимал землю, на которой он произошел, на которой он живет и в которую он отыдет после смерти, землю, отображающую в себе все Небесные энергии - как святую икону. Именно поэтому практически все господствующие над пространством высоты по примеру апостола Андрея Первозванного, воздвигшего кресты еще в I веке на киевских горах, в Грузино под Новгородом Великим и на Валааме, русские люди освящали поклонными крестами или хотя бы крестовыми затесями на растущем дереве, крестами на каменных межах. Особо торжественно освящались и все родники, истоки рек и ручьев. К этой святыне и обращались: о, Русская земле!"
А.Буркин ("Десятина", N4, 1998)
Невозможно опровергнуть тот факт, что Сергей Есенин[1] есть воистину народный русский поэт. И дело тут в первую очередь отнюдь не в его крестьянском происхождении, как многие думают. Ибо народность как таковая, а также "народность в искусстве" не обязательно напрямую связана с деревенским бытом (а часто именно так воспринимают "народ" и "народность"). Но что есть тогда русский народ? Какие идеалы он носит в своей душе? Думается, что творчество Сергея Есенина рассматриваемого времени (оно приблизительно совпадает со временем существования Российской империи, до 1917 года включительно, и, хотя оно и многообразно, магистральное свято-русское направление в нем очевидно), верно - по-есенински - понятое, способно указать нам на исконные идеалы русских людей как народа, идеалы, из которых складывается для многих загадочное до сих пор понятие Святая Русь.
Пахнет вербой и смолою,
Синь то дремлет, то вздыхает,
У лесного аналоя
Воробей псалтырь читает[2]
В этих словах скрыта вся Святая Русь, все русское царство. Странное дело: у Есенина птица проповедует миру Слово Божие! И это, между прочим, ответ просвещенного мира, просвещенной твари на проповедь Евангелия человеком - и надо сказать, что лирический герой умеет расслышать воробеево слово. Вот так: в России литургисают даже птицы небесные, надо лишь услышать... Это еще не Новая Земля[3], но земля, готовая к преображению, ждущая Спасителя мира и живущая предстоящей и единственно верной жизнью.
Прошлогодний лист в овраге
Средь кустов - как ворох меди.
Кто-то в солнечной сермяге
На осленке рыжем едет.
Прядь волос нежней кудели,
Но лицо его туманно.
Никнут сосны, никнут ели
И кричат ему: "Осанна"![4]
Тут очевидная аллюзия на евангельские события - ибо Иисус Христос въезжал в Иерусалим на осле: "Иисус же, найдя молодого осла, сел на него, как написано" (Ин.12; 14), а люди "взяли пальмовые ветви, вышли навстречу Ему и восклицали: осанна! благословен грядущий во имя Господне, Царь Израилев!" (Ин. 12; 13). И вместе с тем "сосны и ели" у поэта прозревают Христа грядущего.
Схимник-ветер шагом острожным
Мнет листву по выступам дорожным
И целует на рябиновом кусту
Язвы красные незримому Христу[5]
Эти строки при желании можно истолковать как пантеизм: Христос де разлит в природе и, к тому же, невидим. Однако, такой подход будет ошибочным, ибо, как будет показано ниже, данный отрывок следует воспринимать в контексте с другим ("мне мерещится Исус"), так эти два стихотворения составляют цельный замысел.
Мир воспринимается как храм.
Край ты мой заброшенный,
Край ты мой, пустырь.
Сенокос некошеный,
Лес да монастырь[6]
Счастлив, кто в радости убогой,
Живя без друга и врага,
Пройдет проселочной дорогой
Молясь на копны и стога[7]
Почему счастлив? Разве стогу сена молятся? А вот почему:
Еду на баркасе,
Тычусь в берега.
Церквами у прясел
Рыжие стога[8]
Троицыно утро, утренний канон.
В роще по березкам белый перезвон[9]
Не на стог, а на церкву крестится лирический герой.
Опять я теплой грустью болен
От овсяного ветерка.
И на известку колоколен
Невольно крестится рука[10]
Рука крестится невольно, сама, как бы чувствуя святыню. Да и сам лирический герой говорит о себе:
Пойду в скуфье смиренным иноком[11]
Как захожий богомолец
Я смотрю в твои поля[12]
Почему богомолец, мы уже уяснили, ведь в мире, который есть храм, иначе как богомольцем быть нельзя. Поэтому мы должным образом воспринимаем слова:
Позабыв людское горе,
Сплю на вырублях сучья.
Я молюсь на алы зори,
Причащаюсь у ручья[13]
Мир - храм. И в нем все естественно:
Мелкий дождь своей молитвой ранней
Еще стучит по мутному стеклу[14]
...звенят родные степи
Молитвословным ковылем[15]
Запели тесаные дроги,
Бегут равнины и кусты.
Опять часовни по дороге
И поминальные кресты[16]
По меже, на переметке,
Резеда и риза кашки.
И вызванивают в четки
Ивы - кроткие монашки[17]
А вот какой дивный образ:
Чахнет старая церквушка,
В облака закинув крест[18]
Посмотрите - церквушка ветхая (символ земного непостоянства и тленности), а крест - в облаках! Это и есть Святая Русь. Это причастие Неба на земле ("причащаюсь у ручья"). Поэтому лирический герой может сказать:
Если крикнет рать святая:
"Кинь ты Русь, живи в раю!"
Я скажу: "Не надо рая,
Дайте родину мою"[19]
Святая Русь выступает прообразом рая, где очень резко ощущается веяние благодати, где все славят Бога свободно - от человека до травинки ("молитвословный ковыль").
Тут даже
Степь под пологом зеленым
Кадит черемуховый дым[20]
Нощь, и поле, и крик петухов...
С златной кучки глядит Саваоф[21]
Что же сам лирический герой? Какие чувства он испытывает?
Между сосен, между елок,
Меж берез кудрявых бус,
Под венком, в кольце иголок,
Мне мерещится Исус.
Русский человек испытывает огромную жажду по Христу, которую никто, кроме Него, не может утолить. Русский человек живет постоянной мыслью о Спасителе, любовью к Господу - и этой любовью он как бы прорывает толщу времени - навстречу имеющему придти Мессии (как и выше упоминаемые "сосны и ели"). Таким образом, не только человек, но и вся тварь ждет второго пришествия Господа, весь космос так сильно жаждет обожения и совершенства[22], что Христос даже "мерещится". Нужно правильно понять это "мерещится": не как галлюцинацию, а как духовную действительность - весь внутренний человек, все его желание уже там, за пределами чувственного мира. Недаром австрийский поэт Рильке сказал, что все народы граничат друг с другом, а Россия граничит с Богом.
Слово "Исус" употреблено для сохранения стихотворного размера в старообрядческом варианте и добавляет некоторый оттенок "старины". Россия находится под покровом Богородицы:
Льется пламя в бездну зренья,
В сердце радость детских снов,
Я поверил от рожденья
В богородицын покров[23]
Лирический герой чистым сердцем зрит следующее явление - и здесь он пророк:
Я вижу - в просиничном плате,
На легкокрылых облаках,
Идет возлюбленная Мати
С пречистым Сыном на руках[24]
Задымился вечер, дремлет кот на брусе,
Кто-то помолился: "Господи Исусе!".
Закадили дымом под росою рощи...
В сердце почивают тишина и мощи[25]
И, оглядев всю эту свято-русскую красоту, пройдя по этой земле, где "невольно крестится рука", он проговаривает заветные слова:
Курит облаком болото,
Гарь в небесном коромысле.
С тихой тайной для кого-то
Затаил я в сердце мысли.
Все встречаю, все приемлю,
Рад и счастлив душу вынуть.
Я пришел на эту землю,
Чтоб скорей ее покинуть[26]
Хотя Русь на рай менять порой и не хочет - такова его любовь к этой земле... Однако, почему лирический герой пришел покинуть эту землю?
Но и поняв, я не приемлю
Ни тихих ласк, ни глубины -
Глаза, увидевшие землю,
В иную землю влюблены[27]
Как тут не вспомнить апостола Павла: "Вечная сила Его и Божество от создания мира через рассматривание творений видимы" (Рим. 1; 20). Святая Русь неслышно возносит человека, перенося его желания ввысь.
Не за песни весны над равниною
Дорога мне зеленая ширь -
Полюбил я тоской журавлиною
На высокой горе монастырь[28]
Пусть не я тот нежный отрок
В голубином крыльев плеске,
Сон мой радостен и кроток
О нездешнем перелеске[29]
О Русь - малиновое поле
И синь, упавшая в реку -
Люблю до радости и боли
Твою озерную тоску[30]
Сравните почти дословное совпадение образов Есенина и современного русского поэта Александра Вечерова, который, "просыпаясь", чувствует, "где русская сторона":
Там, где улыбка скромна и сердечна,
Где небо упало в речку Русь.
У двух указанных поэтов одна любовь к своей земле, одно чувство русской судьбы - и единое и уникальное чувство требует уникального словесного выражения. О чем эта русская "озерная" тоска лирического героя?
С чьей-то ласковости вешней
Отгрустил я в синей мгле
О прекрасной, но нездешней
Неразгаданной земле[31]
Не гнетет немая млечность,
Не тревожит звездный страх.
Полюбил я мир и вечность
Как родительский очаг[32]
Там, где вечно дремлет тайна,
Есть нездешние поля.
Только гость я, гость случайный
На горах твоих, земля[33]
Эта "случайность" до смерти не покинет Есенина. Он прозревает будущее в библейском, новозаветном озарении:
Разошлись мы в даль и шири
Под лазоревым крылом.
Но сзовет нас из Псалтыри
Заревой заре псалом.
И придем мы по равнинам
К правде сошьего креста
Светом книги голубиной
Напоить свои уста[34]
Верю: завтра рано,
Чуть забрезжит свет,
Новый под туманом
Вспыхнет Назарет.
Новое восславят
Рождество поля...[35]
В этом стихотворении даже апокалиптическое предчувствие... И позже, в 1918, Есенин скажет о той, ушедшей Руси:
И мыслил, и читал я
По Библии ветров,
И пас со мной Исайя
Моих златых коров[36]
Смолкшим колоколом над прудом
Опрокинулся отчий дом[37]
Кончилось русское царство, отзвучал дом-колокол, нет более малинового звона...
О, верю, верю, счастье есть!
Еще и солнце не погасло.
Заря молитвенником красным
Пророчит благостную весть.
Звени, звени, златая Русь!
Волнуйся, неуемный ветер.
Блажен, кто радостью отметил
Твою пастушескую грусть[38]
Кто отмечает радостью грусть? Инок, богомолец. Святая Русь грустит о высшем мире и переносит взоры человеческие на него. И дальше - радость...
Звени, звени, златая Русь!
СНОСКИ:
1. Все цитаты приводятся по изданию: Есенин С.А. Избранные сочинения. М, 1983.
2. С.37.
3. "Мы, по обетованию Его, ожидаем нового неба и новой земли, на которых обитает правда" (2 Петр. 3; 13).
4. С.38.
5. С.33.
6. С.39.
7. С.32.
8. С.29.
9. С.28.
10. С.49.
11. С.32.
12. С.36.
13. С.37.
14. С.48.
15. С.49.
16. Там же.
17. С.31.
18. С.37.
19. С.36.
20. С.42.
21. С.45.
22. "тварь покорилась суете не добровольно, но по воле покорившего ее, в надежде, что и сама тварь освобождена будет от рабства тлению в свободу славы детей Божиих. Ибо знаем, что вся тварь совокупно стенает и мучится доныне" (Рим. 8; 20-22).
23. С. 38.
24. С. 33.
25. С. 32.
26. С.32.
27. С. 25.
28. С. 24.
29. С. 48.
30. С. 49
31. Там же.
32. С. 50.
33. С. 57.
34. С. 55.
35. С. 58.
36. С. 65.
37. С. 46, стихотворение 1917 года.
38. С. 67.
ПО СЛЕДАМ ЕСЕНИНА
Я последний поэт России,
Загрустивший навек о ней,
Распознавший её стихии
И носивший в груди своей.
Я последний в России русский,
Кто не курит и спирт не пьет,
Кто не жалует хлеб французский
И в Америке не живет.
Но я первый поэт в России -
Первый после великих тех,
Кто учуял её стихии
И приблизил её успех.
О, мои необъятные выси!
Кто укажет, куда лететь?
Я с энергией дикой рыси
Не пойду в цирковую клеть!
Да, я тратил себя - и много,
Плохо душу свою храня...
Ты, Россия, одна у Бога,
И, конечно же, у меня.
Ты какой-то нерусской стала
В темноте наступивших лет:
Неужели ты жить устала?
Где же правда? Всё нет и нет.
Мы ещё не слишком стары,
Чтобы жизнь без борьбы отдать!
Почему же тебя комиссары
Норовят побыстрей продать?
Комиссары - и их потомки -
До сих пор все картавят и врут;
Что же русские, взяв котомки,
Из России бегут и бегут?
От тебя не сбежишь, и верно,
Что беда под землёй найдет.
Мы в России еще наверно
Составляем русский народ!
И не всё мы ещё пропили,
Нас покуда не перечесть;
Нас ещё миллионы - или
Только кажется, что мы есть?
Ведь и Царь вот от нас отрёкся,
Благородный и Белый Царь!
И как будто наш путь пресёкся -
Уж не русский дух чую, а гарь...
Царь прославился нынче, только
Всем плевать на родную суть.
И скажите мне: можно сколько
Кол вбивать в молодую грудь?
Вот - Россия, широкие дали...
А ведь это почти успех!
Проморгали тебя, проморгали
Умирать на глазах у всех.
А меня после казни на плахе
За надежду на Благодать,
Отнесите в русской рубахе
В церковь Божию отпевать.
2005 г.
