Папа Римский Иоанн Павел II - человек, бесспорно, выдающийся, как бы к нему ни относиться. Придя к высшей власти в Ватикане после довольно странной и загадочной смерти своего предшественника, Иоанна Павла I, он в своем служении представил, по мнению многих, новое лицо Римо-католической церкви, сумев сохранить равновесие и остаться умеренным консерватором, не пойдя ни по пути неообновленческой, фактически революционной, либерализации в духе "теологии освобождения" или современного протестантства, ни в сторону реставрации по образцу старо-католиков. Для самой Римо-католической церкви это было, несомненно, благом.
В условиях очевидного духовного и культурно-цивилизационного кризиса западно-христианской традиции Иоанн Павел II был папой, наверное, идеальным. Он, без сомнения, сделал все, что мог, чтобы спасти не только свою церковь, но весь западный мир, просто удержать его в лоне христианства, и тем очевиднее в наше время ограниченность и глубокая, явная внутренняя исчерпанность этого мира (для которого сама принадлежность к христианской традиции становится уже проблемой), невозможность продолжения того дела, которому он столь ревностно служил.
Папа-миссионер, папа-пилигрим, Кароль Войтыла был образцовым католиком, католиком до мозга костей. Он, конечно же, по-своему очень искренне и ревностно (насколько это вообще возможно для западного человека) любил Христа. Но в нем ярко и наглядно проявилась ограниченность и непреодолимая внутренняя противоречивость самой римской, латинской идеи, того папского проекта, который, по железным законам диалектики, ныне, исчерпав себя, неудержимо и закономерно катится к своему завершению и одновременно самоотрицанию - к построению воинствующе-секулярной Объединенной Европы!
Вселенский пафос активного миссионерства, столь характерный вообще для Рима, но особенно яркий в последнем папе, неудержимое стремление во всем мире, во всех, самых дальних уголках Земли возвестить Благую Весть, всем народам проповедать Слово Божие в этом последнем "истинном католике" как-то неуловимо превращались в "открытость наоборот". Глава западной церкви, уже не призывал всех ко Христу, снисходя к их человеческим немощам, но шел молиться к Его заклятым врагам, продолжающим ожидать другого "мессию". Его покаяние от лица Церкви перед многими из тех, кто до сих пор не примирился с Нею, воспетое по всему миру трубадурами от либерализма - лишь на первый взгляд неожиданная оборотная сторона (а в действительности - закономерный итог) той "открытости", которая, собственно, и создала современный Запад.
Папа во главе молитвенной процессии (экуменическая встреча в Ассизи) с участием не только всех крупнейших мировых религий, но и представителей языческих африканских культов - это ли тот итог двухтысячелетнего Рима, о котором мечтал и молился первый Римский Епископ, когда распинался на кресте?! Все эти знаковые деяния последнего папы, эти экуменические моления в синагоге или в Ассизи многими из православных были восприняты как предательство. Но при всем том, при всей моей нелюбви к католикам, я никогда не скажу, что в этом сказалась его, папы, личная злая воля. То есть личная воля, конечно, была, но выражала она "всего лишь" собственную закономерность в "прогрессивном развитии" самого Запада.
Этот физически немощный, полупарализованный старик, с его неукротимым духом, из последних сил, слабеющей рукой сжимающий меч святого Петра, своим острым взглядом проникающий в душу расслабленных и погрязших в комфорте детей современной цивилизации, спешащий по миру, боясь не успеть, чтобы в самых дальних уголках его еще раз возвестить Слово Божие - несомненно, лучшее из всего, что еще оставалось живого в западном мире. В его угасающих глазах, в немощном, склоненном набок теле, сквозь все упорство и рыцарственный героизм в служении своей Идее в последние годы все более угадывалась трагедия умирающего Запада, пришедшей к своему концу Европы. Понимал ли он сам весь трагизм "постсовременности", ощущал ли этот отравляющий все живое апостасийный дух ее, свидетельствующий об угасании веры? Я уверен, что да! И это именно потому, что как один из духовных лидеров Запада, будучи не в силах преодолеть рамки этой западной парадигмы, он и сам поневоле был одним из участников и вождей апостасии!
Самим собой он закрыл христианскую эпоху в истории Европы, начатую древней Церковью, и "окончательно открыл" новую эпоху, определяемую либерализмом и секулярным гуманизмом уже в чистом виде. Возможно, поэтому его смерть по времени примерно совпала с принятием безбожной конституции объединенной Европы, в которой отречение от Христа стало уже зафиксированным юридическим фактом.
Быть может, именно ощущая духовную катастрофу западного мира, выражая главную тайную мысль современного католицизма, он так стремился "зацепиться" за Россию, подпитаться ее сохраненным, несмотря ни на что, духовным потенциалом. Но понималось им это, конечно, по-своему, в духе все того же латинства, все той же умирающей под напором апостасийного потока папской идеи. В отличие от покаяния перед иудеями, здесь не было и следа признания ошибок и прямых преступлений папства против Православия, как не было и признания его, Православия, великой духовной правоты.
Как поляк, по природе своей склонный до бесконечности предъявлять счет православному Востоку (и в первую очередь России) и как необычайно ревностный папа, он был, конечно, заклятым врагом восточно-русской империи в любых ее видах. Это заметно прежде всего из его явной предвзятости в униатском вопросе, в упорном восточном векторе его политики, в неудержимой экспансии на восток. Мы не услышали от папы ни слова покаяния ни за геноцид усташей, благословленных новым католическим святым Степинацем, ни за бесчинства галицийских униатов, ни за погром канонического Православия на Украине в конце 80-х - начале 90-х годов минувшего столетия.
Его так и не осуществленное желание посетить Россию, которая до последних дней притягивала его как вечный предмет любви-ненависти - несомненное свидетельство того, что, как признают сами католические миссионеры, Россия снова "не далась"; при всем своем безрадостном внешнем упадке она, как духовная сущность, вновь не подчинилась западной экспансии, не стала частью "нового" глобалистического мира, в котором Ватикан - лишь терпимый до поры до времени, хотя и важный, внешний рычаг; осталась уделом Богородицы, в своей духовной сердцевине неподвластным апостасийному духу времени.
Прославляя папу как лучшего человека на свете, либеральные СМИ, в своей рекламно-постмодернистской игре, превратили его в бренд, а его жизнь и смерть - в увлекательное и душещипательное шоу. Его противопоставляли, как образец для подражания, "нетолерантным" и "упертым" русским, лишенным пресловутой "открытости".
Но тайна его души и его покаяния осталась от нас скрытой. Так любивший говорить, он умер в страдании и в молчании, тяжелой болезнью почти начисто лишенный голоса. Его смерть (в том числе и в этом) глубоко символична; ей сопутствовали красноречивейшие символы. Во время похорон порыв ветра захлопнул раскрытое на гробу почившего понтифика папское Евангелие (как тут не вспомнить добрым словом наши тяжелые православные оклады!). Незадолго до его смерти по миру прокатилась череда ужасных природных катастроф, а сразу после нее - израильская полиция арестовала на Храмовой горе в Иерусалиме нескольких фанатиков, намеревавшихся взорвать мечеть, расчистив место для Третьего Храма. Лишенный удерживающей силы, мир все ощутимее приближается к своему концу.
Что же касается последнего папы - его душа уже в руках Божиих. Та реальность, которая ныне открылась его взору, превыше мира со всеми его проблемами и страстями. Пред нею речь умолкает, и стихии замедляют свой бег. Кто может, молится о упокоении его души. Помолимся и мы - ибо вечность не знает вражды, и всякая борьба и гордыня стихает и смиряется перед лицом смерти.
В условиях очевидного духовного и культурно-цивилизационного кризиса западно-христианской традиции Иоанн Павел II был папой, наверное, идеальным. Он, без сомнения, сделал все, что мог, чтобы спасти не только свою церковь, но весь западный мир, просто удержать его в лоне христианства, и тем очевиднее в наше время ограниченность и глубокая, явная внутренняя исчерпанность этого мира (для которого сама принадлежность к христианской традиции становится уже проблемой), невозможность продолжения того дела, которому он столь ревностно служил.
Папа-миссионер, папа-пилигрим, Кароль Войтыла был образцовым католиком, католиком до мозга костей. Он, конечно же, по-своему очень искренне и ревностно (насколько это вообще возможно для западного человека) любил Христа. Но в нем ярко и наглядно проявилась ограниченность и непреодолимая внутренняя противоречивость самой римской, латинской идеи, того папского проекта, который, по железным законам диалектики, ныне, исчерпав себя, неудержимо и закономерно катится к своему завершению и одновременно самоотрицанию - к построению воинствующе-секулярной Объединенной Европы!
Вселенский пафос активного миссионерства, столь характерный вообще для Рима, но особенно яркий в последнем папе, неудержимое стремление во всем мире, во всех, самых дальних уголках Земли возвестить Благую Весть, всем народам проповедать Слово Божие в этом последнем "истинном католике" как-то неуловимо превращались в "открытость наоборот". Глава западной церкви, уже не призывал всех ко Христу, снисходя к их человеческим немощам, но шел молиться к Его заклятым врагам, продолжающим ожидать другого "мессию". Его покаяние от лица Церкви перед многими из тех, кто до сих пор не примирился с Нею, воспетое по всему миру трубадурами от либерализма - лишь на первый взгляд неожиданная оборотная сторона (а в действительности - закономерный итог) той "открытости", которая, собственно, и создала современный Запад.
Папа во главе молитвенной процессии (экуменическая встреча в Ассизи) с участием не только всех крупнейших мировых религий, но и представителей языческих африканских культов - это ли тот итог двухтысячелетнего Рима, о котором мечтал и молился первый Римский Епископ, когда распинался на кресте?! Все эти знаковые деяния последнего папы, эти экуменические моления в синагоге или в Ассизи многими из православных были восприняты как предательство. Но при всем том, при всей моей нелюбви к католикам, я никогда не скажу, что в этом сказалась его, папы, личная злая воля. То есть личная воля, конечно, была, но выражала она "всего лишь" собственную закономерность в "прогрессивном развитии" самого Запада.
Этот физически немощный, полупарализованный старик, с его неукротимым духом, из последних сил, слабеющей рукой сжимающий меч святого Петра, своим острым взглядом проникающий в душу расслабленных и погрязших в комфорте детей современной цивилизации, спешащий по миру, боясь не успеть, чтобы в самых дальних уголках его еще раз возвестить Слово Божие - несомненно, лучшее из всего, что еще оставалось живого в западном мире. В его угасающих глазах, в немощном, склоненном набок теле, сквозь все упорство и рыцарственный героизм в служении своей Идее в последние годы все более угадывалась трагедия умирающего Запада, пришедшей к своему концу Европы. Понимал ли он сам весь трагизм "постсовременности", ощущал ли этот отравляющий все живое апостасийный дух ее, свидетельствующий об угасании веры? Я уверен, что да! И это именно потому, что как один из духовных лидеров Запада, будучи не в силах преодолеть рамки этой западной парадигмы, он и сам поневоле был одним из участников и вождей апостасии!
Самим собой он закрыл христианскую эпоху в истории Европы, начатую древней Церковью, и "окончательно открыл" новую эпоху, определяемую либерализмом и секулярным гуманизмом уже в чистом виде. Возможно, поэтому его смерть по времени примерно совпала с принятием безбожной конституции объединенной Европы, в которой отречение от Христа стало уже зафиксированным юридическим фактом.
Быть может, именно ощущая духовную катастрофу западного мира, выражая главную тайную мысль современного католицизма, он так стремился "зацепиться" за Россию, подпитаться ее сохраненным, несмотря ни на что, духовным потенциалом. Но понималось им это, конечно, по-своему, в духе все того же латинства, все той же умирающей под напором апостасийного потока папской идеи. В отличие от покаяния перед иудеями, здесь не было и следа признания ошибок и прямых преступлений папства против Православия, как не было и признания его, Православия, великой духовной правоты.
Как поляк, по природе своей склонный до бесконечности предъявлять счет православному Востоку (и в первую очередь России) и как необычайно ревностный папа, он был, конечно, заклятым врагом восточно-русской империи в любых ее видах. Это заметно прежде всего из его явной предвзятости в униатском вопросе, в упорном восточном векторе его политики, в неудержимой экспансии на восток. Мы не услышали от папы ни слова покаяния ни за геноцид усташей, благословленных новым католическим святым Степинацем, ни за бесчинства галицийских униатов, ни за погром канонического Православия на Украине в конце 80-х - начале 90-х годов минувшего столетия.
Его так и не осуществленное желание посетить Россию, которая до последних дней притягивала его как вечный предмет любви-ненависти - несомненное свидетельство того, что, как признают сами католические миссионеры, Россия снова "не далась"; при всем своем безрадостном внешнем упадке она, как духовная сущность, вновь не подчинилась западной экспансии, не стала частью "нового" глобалистического мира, в котором Ватикан - лишь терпимый до поры до времени, хотя и важный, внешний рычаг; осталась уделом Богородицы, в своей духовной сердцевине неподвластным апостасийному духу времени.
Прославляя папу как лучшего человека на свете, либеральные СМИ, в своей рекламно-постмодернистской игре, превратили его в бренд, а его жизнь и смерть - в увлекательное и душещипательное шоу. Его противопоставляли, как образец для подражания, "нетолерантным" и "упертым" русским, лишенным пресловутой "открытости".
Но тайна его души и его покаяния осталась от нас скрытой. Так любивший говорить, он умер в страдании и в молчании, тяжелой болезнью почти начисто лишенный голоса. Его смерть (в том числе и в этом) глубоко символична; ей сопутствовали красноречивейшие символы. Во время похорон порыв ветра захлопнул раскрытое на гробу почившего понтифика папское Евангелие (как тут не вспомнить добрым словом наши тяжелые православные оклады!). Незадолго до его смерти по миру прокатилась череда ужасных природных катастроф, а сразу после нее - израильская полиция арестовала на Храмовой горе в Иерусалиме нескольких фанатиков, намеревавшихся взорвать мечеть, расчистив место для Третьего Храма. Лишенный удерживающей силы, мир все ощутимее приближается к своему концу.
Что же касается последнего папы - его душа уже в руках Божиих. Та реальность, которая ныне открылась его взору, превыше мира со всеми его проблемами и страстями. Пред нею речь умолкает, и стихии замедляют свой бег. Кто может, молится о упокоении его души. Помолимся и мы - ибо вечность не знает вражды, и всякая борьба и гордыня стихает и смиряется перед лицом смерти.
