Битва за историю
Из всех «утюгов» раздавались гимны наступающему рынку, который, якобы, сам всё «устроит» и «отрегулирует». Экономисты-рыночники Аганбегян, Заславская, Шмелёв и их присные вещали – какой земной рай наступит в России при частной собственности на средства производства, для чего народу необходимо пережить массовую безработицу. На демонстрациях сторонники демократических реформ поднимали над головами лозунги «Капитализм, прости нас!»... Люди, более или менее вменяемые, пытались всеми силами убедить, что никакой райской жизни не то что не наступит, но все пороки социалистической экономики покажутся цветочками... Ещё в 1988 году (когда «всё начиналось») американский экономист, лауреат Нобелевской премии Василий Леонтьев пытался достучаться до отечественных апологетов рынка в «Известиях»: «Поймите, вводить в России американский капитализм бессмысленно и невозможно, капитализму тоже требуются реформы». Кожинов приходил в недоумение от вопиющей безграмотности объявившихся в неисчислимом количестве «рыночников» и по возможности старался донести свой взгляд на происходящее в интервью, которые стали брать у него корреспонденты многочисленных газет.
«Многие экономисты, - говорил он,- которые сегодня довольно часто выступают по телевидению, совсем недавно поносили капитализм и ратовали за социалистическую экономику. Сегодня в тех же самых выражениях и зачастую с теми же самыми доводами они проповедую капитализм... За такой короткий срок человек не может выработать иного мировоззрения... Что же касается модного слова «позиция», так это то место в жизни, которое человек занимает в данный момент, поскольку это выгодно. Есть совершенно иное слово: «убеждения»... Это мои убеждения, которые сложились в 60-х годах...
Нас стараются уверить, что на Западе рыночные отношения «кто во что горазд». Что сверху смотрят, лишь бы нарушений каких не было. Это абсолютная ложь! Вот вам ещё одна современная точка зрения: книги должны приносить доход, в противном случае их вовсе не стоит издавать. В США 70 процентов книг... издаются за государственный счёт, сюда же входит вся поэзия... Только 30 процентов книг издаются с коммерческой целью, и самое интересное, только 10 процентов этих книг скупаются. Наши же книгоиздания гибнут благодаря мифической идее книжного рынка... Да и нельзя говорить о том, что Америка менее читающая страна с тем посылом, что они, мол, от этого хуже. У американцев есть масса других качеств, которым можно позавидовать, например, их несокрушимый патриотизм. Для американца национальный гимн, флаг и интересы государства превыше всего. Мы, если хотите, самая антипатриотическая страна в мире».
Последняя фраза могла вызвать (и вызывала!) приступы негодования у многих людей, называвших себя патриотами. Но Кожинов знал, о чём говорил. Жёсткость его отношения в этом смысле к России диктовалась не только пристальным изучением русской истории, на протяжении которой население последующей эпохи часто отрицало эпоху предыдущую, не взирая ни на какие достижения в ней – но и лицезрением настоящего, в котором огромные массы народа поистине в каком-то бешеном пароксизме взялись проклинать прошлые десятилетия, то есть, по существу, целый период своей собственной жизни.
Кожинова обвиняли в «дилетантизме», в том, что он пытается «хозяйничать» на «чужой территории» С этого, собственно, и начался ещё один разговор, текст которого был опубликован в «Московском литераторе».
- Меня давно занимает вопрос,- спрашивал Кожинова молодой литератор, недавно по его протекции ставший сотрудником «Нашего современника», Андрей Писарев,- почему Вы, Вадим Валерианович, будучи известнейшим литератором, не раз в своих выступлениях касались вопросов экономики? Неужели Вам, простите, мало Вашей собственно литературной славы? И разве нельзя доверить решение этих проблем профессиональным экономистам?
Ответ был развёрнутым и весьма убедительным.
- ...Литература в силу самой своей природы даёт, если угодно, наибольшую... степень мыслительной свободы: очень многое из того, о чём экономисты начали говорить только теперь, обсуждалось в близких мне литературных кругах двадцать и более лет назад... В сфере экономической науки степень свободы мышления была в «доперестроечные» времена намного ниже, чем в литературе... Решусь утверждать, что большинство популярных экономистов мыслит сегодня, в сущности, так же, как мыслили десять-двадцать-тридцать и более лет назад. В основе их понимания экономики по-прежнему лежит донельзя упрощённый и вугаризированный марксизм – в конечном счёте «марксизм» пресловутого «Краткого курса истории ВКП(б)... Они усматривают решение всех проблем в как можно более быстром и «радикальном» изменении существующих «производственных отношений»... Ещё пять лет назад... стройным хором призывали к предельному обобществлению (вплоть до уничтожения всех относительно небольших деревень) и тотальному планированию сельскохозяйственного производства. Теперь они же дают прямо противоположные рецепты, столь же согласно призывая к «разобобществлению» сельского хозяйства и решительному переходу его на конкурентные рыночные отношения...»
Кожинов говорил, что изобилие существует только в высокоразвитых странах, где живут всего лишь 15 процентов населения земли. А регионах Азии, Африки и Южной Америки, «где имеет место г о с п о д с т в о р ы н о ч н ы х о т н о ш е н и й, - сотни миллионов людей голодают в самом прямом смысле этого слова, и одних только детей умирает от голода каждый день 40-45 тысяч...» Причём – это утверждалось со ссылками на западноевропейские публикации – «неслыханное увеличение производства продовольствия» в высокоразвитых странах «достигнуто как раз благодаря «в ы в е д е н и ю» сельского хозяйства за пределы рыночной конкуренции. И если без неё «невозможно... достичь... высшего уровня в производстве автомобилей, многообразной электронной техники... модной одежды», то «без самой мощной «защиты» и поддержки государства» сельское хозяйство «никак не сможет подняться. Те развивающиеся страны, где государство не имеет средств, чтобы создать для сельского хозяйства такие же «тепличные» условия, как в США или Японии, и где по-прежнему господствует рынок – эти страны никак не могут обеспечить себя продовольствием...»
Но никакая логика, никакие аргументы, никакие ссылки на авторитеты не могли остановить «рыночников», возмечтавших о благах капитализма и уже предвкушавших грядущую продажу сельскохозяйственных угодий в частные руки... «Хуже не будет!» - заливался соловьём когда-то серьёзный публицист Юрий Черниченко, превратившийся в «прораба перестройки» со всеми вытекающими последствиями. «По ушам» населения ходили чудовищные в своём намеренном идиотизме изобретённые «прорабами» формулы: «Ничего нет хуже стабильности!»,«Нельзя быть немножко беременной!», «Нельзя перепрыгнуть пропасть в два прыжка!», короче говоря, «Дальше... Дальше... Дальше!» (так называлась пьеса Михаила Шатрова, прославлявшая революционный террор).
«Через пропасть с «Кратким курсом»?» - так была озаглавлена ещё одна с Кожиновым, опубликованная в журнале «Россия молодая».
«Я всё чаще выхожу к микрофону на вечерах, диспутах,- признавался Вадим Валерианович,- и принуждает меня к этому тревога за наше будущее и недоверие как раз к тем, кто шестой год к ряду обещает благоустроить наш российский дом на манер «лучших домов Лондона и Парижа». Боюсь, дай им волю, выйдет у них нечто похожее на нищенский латиноамериканский бидонвиль пятидесятых годов...
Б.Н.Ельцин, будучи в США (где издал утробный рёв «Боже, благослови Америку»! – С.К.) обронил многозначительную фразу: «В меня 50 лет вбивали «Краткий курс истории ВКП(б). Думаю, очень правильно сказал... Ельцин, как и многие, а на его уровне – так и все, «пропустили» за свою жизнь через себя и множество партийных документов, циркуляров, а они, соответственно, «пропустили» его через себя... В сущности, почти все политики, экономисты «новой волны» до 1985 года жили и действовали в атмосфере «Краткого курса», то есть – крайне упрощённого, крайне примитивизированного марксизма...
Некоторые забыли, что сами семьдесят лет вольно и невольно дискредитировали социалистические идеи, полноправными наследниками которых объявляли себя ещё вчера...Они ничуть не изменились, ибо, например и сейчас в совершеннейшем согласии с «Кратким курсом истории ВКП(б) считают, что абсолютно решающую роль в истории человечества играют «производственные отношения» и только лишь р-революционная ромка избавит нас от всех бедствий...
Самое печальное в том, что люди, которые призывают к очередному грандиозному перевороту, объявляют о рождении очередного призрака – демократии. Раньше... они верили в призрак коммунизма. Теперь они готовы принести в жертву демократии страну и народ, который ими мыслится в страдательном залоге, как «косный человеческий материал» для выделки очередного «изма». Словом, аккуратно – стопа в стопу! – следуют за Н. Бухариным, Л. Троцким, чтобы успокоить свой новый «изм» в каком-нибудь новом великом диктаторе...»
В период безмерной политизации жизни, межпартийных стычек и внутрипартийных расколов Кожинов утверждал, что на самом деле «у нас нет никакой политики». Давая интервью журналу «Природа и человек», он обосновывал эту свою мысль тем, что «мутный политпоток оказался для многих деятелей весьма питательным, в нём возросли, окуклились и проклюнулись сепаратисты, националисты, монархисты, кадеты, анархисты и прочие». Причём «так называемый «рынок», в который безуспешно тянут нашу многострадальную страну её новые лидеры может стать нашим последним экспериментом...» Ибо «сейчас нам навязывают даже не американскую, не шведскую, не японскую экономическую модель, а кабинетную – некий гомункулус экономикус. Эдакий коллаж из диссертаций на вольную тему о рынке... Посмотрим , насколько компетентны люди, затевающие деколлективизацию, по своим последствиям скорей всего не менее зловещую, чем сталинская коллективизация... Смена вех для людей такого рода, кстати, не является злым умыслом, это какая-то неизбежность. После 1985 года они пережили внутренний переворот, к сожалению, он не остался только их личным делом, а их запоздалые «откровения» чреваты великими бедами для всей страны... Крайняя политизация сознания наших новообращённых в капитализм экономистов, публицистов, экс-партийных функционеров сделала с ними худую шутку – лишила остатков профессионализма Кстати, и раньше – не слишком высокого...»
В ответ на бесспорную мысль, что «на Западе понимают абсолютную ценность хлеба, продовольствия, им в голову не придёт вытолкнуть на один рынок своего хлебороба и, скажем, производителя лимузинов, кухонных комбайнов или париков. Для них фермер своего рода «священная корова», которой никогда не коснётся нож рыночной конкуренции» - Кожинов получил упрёк (типичный для того времени, когда противников «дикого рынка» обвиняли в том, что они стоят за «равенство в нищете»): «Вы проповедуете умеренность – единственную добродетель нищих». И ответил, вернувшись к своей основополагающей больной и тревожной мысли о социализме: «Шанс спасения мира мне видится в социализме, который мы итак и не построили. И вовсе не потому, что социализм «лучше» капитализма... Больше того, он во многом «хуже» капитализма, но в нём есть одно преимущество, проистекающее из его антирыночной природы... Это по преимуществу с а м о о г р а н и ч е н и е... Капитализм слишком расточителен, обременён вещами и упитан, чтобы пройти через узкие врата скудного будущего. Так думали и думают величайшие умы...» Кожинов сослался на Бахтина, Лосева, Бердяева, Павла Флоренского, Арнольда Тойнби, Тейяра де Шардена и заключил кратко, но в этой краткости содержалось зерно будущего спелого колоса мысли:
«Исторические судьбы России распорядились таким образом, что индустриализоваться мы начали, будучи страной крестьянской цивилизации. Со всем её укладом, верованиями, технологиями, мироощущением, проникнутым духом общинного коллективизма, порой на чей-то взгляд уродливого. В это время Запад углублял посредством культа новейших технологий и сверхпотребления пропасть индивидуализма... То, что мы назвали социализмом, пусть в болезненном, искажённом виде, заморозило на 70 лет наш общинный, спелёнутый идеологией коллективизм. Как бы худо о нём ни говорили, но в нём была искра человечности. Той самой, о которой грезит Запад. На ледяных ветрах «цивилизованного рынка» она загаснет неизбежно».
Тогда ещё – в период ожесточённой борьбы за умы людей - подобные высказывания могли квалифицироваться как нешуточно опасные. В открытую, аргументировано и убедительно, с Кожиновым не мог полемизировать практически никто из противоположного стана – ни образованности, ни умственных способностей не доставало. Понадобились другие средства. И они нашлись.
В 1991 году журналист радио «Свобода»* Марк Дейч одну из своих передач посвятил персонально Кожинову. Через год он стотысячным(!) тиражом издал с помощью фонда «Культурная инициатива», находящегося под патронажем Джорджа Сороса, в Москве книгу «На «Свободе», где, в частности, воспроизвёл текст этого репортажа:
«Любимый ученик знаменитого провокатора Эльсберга, Кожинов после ХХII съезда КПСС бросился на защиту своего учителя. Тогда деяния Эльсберга, много лет с наилучшими результатами сотрудничавшего с нашими славными органами, стали известны, и его даже собирались исключать из Союза писателей. Подписи под обращением в его защиту собирал Вадим Кожинов/ Нынче, будучи известным критиком и литературоведом, на вопрос о своём отношении к творчеству Анны Ахматовой, он как-то ответил: «Ахматова? Это не поэт». А в выступлении в зале Чайковского, процитировав слова Гроссмана о русской душе – тысячелетней рабе, Вадим Кожинов сказал: «В таком случае, еврейская душа – тысячелетний паразит».
Кожинов обратился в суд с иском о взыскании 50 миллионов рублей (в 1992-1993 годах это были – при искусственно девальвированном рубле – не такие уж большие деньги) с «Культурной инициативы» В своём заявлении он писал:
«Все эти «разоблачения» с начала до конца представляют собой грубейшее искажение действительных фактов и вопиющую клевету.
1) «Ученик» (да ещё и любимый!) Эльсберга. Определение «ученик» может иметь в науке формальный, «официальный» (студент или аспирант, приданный такому-то научному руководителю) и реальный, содержательный смысл. Кожинов никак не может считаться «учеником» Эльсберга ни в первом, ни, тем более, во втором смысле. Будучи студентом филологического факультета Московского университета, Кожинов избрал в качестве своего научного руководителя отнюдь не преподававшего там в те годы проф. Я. Е. Эльсберга., но доц. В.Д. Дувакина ((позднее отстранённого от преподавания в университете за поддержку другого своего ученика – «диссидента» Синявского-Терца). Когда же после окончания в 1954 году университета Кожинов поступил в аспирантуру сектора теории Института мировой литературы, его научным руководителем был назначен проф. В.Р.Щербина.
Реально же Кожинов является учеником философа и филолога М.М.Бахтина, со знакомства с книгой которого о Достоевском началось его формирование как учёного; затем Кожинов разыскал самого М.М. Бахтина и вступил с ним в переписку (часть её опубликована в № 5 журнала «Литературная учёба» за 1992 год) и регулярное личное общение.
Что касается Эльсберга – бывшего секретаря Л.Б.Каменева и, как стало известно в 1960-х годах, давнего штатного осведомителя органов безопасности, он уже после того как Кожинов оказался в Институте мировой литературы, был назначен заведующим сектором теории, а позднее, после предания гласности его сотрудничества с «органами», снят с этого поста.
Таким образом, несколько лет Эльсберг был «начальником» Кожинова. Но объявлять на этом основании Кожинова «учеником» (и к тому же любимым) Эльсберга может только беспардонный клеветник. С точно такими же основаниями можно назвать А.Д. Сахарова учеником Берии, каковой в течении восьми лет был его начальником, а самого Дейча – учеником какого-либо начальника агентства печати «Новости», где он, как указано в его книге, работал в те времена, когда едва ли не каждый из руководящих лиц АПН был достаточно тесно связан с КГБ.
2) «Подписи под обращением в его (Эльсберга) защиту собирал Вадим Кожинов». Это стопроцентная ложь и мерзкая клевета, которую сразу же опровергнет любой человек, работавший в те годы в Институте мировой литературы, или в аппарате Союза писателей,- опровергнет потому, что никакого подобного «обращения» не только не было, но никто его даже и не стал бы планировать. Кожинов же именно в это время, в 1960-1962 гг. действительно не раз собирал «подписи в защиту», но в защиту отнюдь не Эльсберга, а репрессированного ОГПУ ещё в 1928 году (и реабилитированного только в 1967-м) М.М. Бахтина и в конце концов добился издания его книги о Достоевском (в 1963 г.) и Рабле (в 1965).
3) «Кожинов... ответил: «Ахматова? Это не поэт». Чтобы опровергнуть эту бессовестную выдумку, достаточно заглянуть в книгу Кожинова «Стихи и поэзия». В её разделе, посвящённом русской поэзии второй половины 1930-1950-х гг., охарактеризовано творчество четырёх, по убеждению Кожинова, к р у п н е й ш и х поэтов этого времени: Ахматовой, Заболоцкого, Пастернака и Твардовского. Очерк об Ахматовой завершается следующими словами: «Лучшие её стихи останутся в сокровищнице русской лирики» (Ввадим Кожинов. Стихи и поэзия. М., 1980, с. 230).
4) Грубо искажён и фрагмент выступления Кожинова на вечере в зале имени Чайковского 31 января 1990 года, магнитофонная запись которого существует. Приводя незадолго до того «обнародованные» слова Гроссмана о том, что русская душа – это-де «тысячелетняя раба», Кожинов сказал следующее: «Представьте себе, какой невероятный шум поднялся бы, если бы кто-нибудь печатно, да ещё в журнале с массовым тиражом, заявил бы, например, такое: «Еврейская душа – тысячелетний паразит». А вот вполне аналогичное «обобщение» Гроссмана о «русской душе» публикуется, и это считается в порядке вещей»... Дейч в цитированном выше месте своей книги по сути дела п о д т в е р д и л совершенную правоту высказывания Кожинова; ведь Дейч явно рассматривает «формулу» Гроссмана как нечто вроде само собой разумеющееся, а предложенную Кожиновым – образованную по гроссмановской модели – «формулу» расценивает как чудовищный поклёп.
С другой стороны этот «элемент» сочинения Дейча имеет заведомо клеветнический характер. В опубликованных работах Кожинова содержатся самые высокие оценки деятельности многих и многих евреев – оценки, несовместимые с «формулой» о принципиальном «паразитизме» еврейской души. И в своём выступлении Кожинов стремился со всей ясностью показать недопустимость «обобщений» типа гроссмановского (Дейч – это очевидно – считает его вполне допустимым) и именно для этого «сконструировал» такого рода «формулу», относящуюся к одноплеменникам Гроссмана. Словом, и здесь Дейч лжёт и клевещет.
И его распространённая стотысячным тиражом ложь и клевета не могут остаться безнаказанными».
В суд пришло также свидетельство Георгия Гачева, который в это время находился в «противоположном лагере» по отношению к своему некогда близкому другу. Гачев подтвердил, «что никаких «обращений» в защиту Я.Э.Эльсберга вообще не было и никто никаких подписей не собирал... Уместно ещё сказать, что В.В.Кожинов, в отличие от ряда других сотрудников сектора теории ИМЛИ, был принят в этот сектор до прихода туда Я.Е.Эльсберга и потому никак от него не «зависел»...»
Само собой разумеется, что эта история не могла не найти своего своебразного отражения в печати. Весьма показательный текст был опубликован в журнале «Новое время» под заголовком «Кожинов, великий и ужасный»:
«Вадим Кожинов, известный в прошлом литературный критик, почти забросивший это ремесло ради разоблачения «жидо-масонского заговора», рассчитывает получить со своих оппонентов 50 миллионов рублей... Уже сегодня, до начала рассмотрения дела, судья наложил арест на расчётный счёт «Фонда Сороса»** - в порядке обеспечения иска...
Однажды Дейч подготовил для «Радио «Свобода» репортаж об очередном юдофобском выступлении Кожинова и назвал его «любимым учеником знаменитого провокатора Эльсберга». Эльсберг в 40-50-е годы писал доносы на многих коллег-писателей. Из репортажа можно было узнать, что, когда Эльсберга уже после ХХII съезда собирались исключить из Союза писателей, Вадим Кожинов бросился собирать подписи под обращением в его защиту...
Кожинов считает себя учеником Эльсберга-философа, и вполне естественно, что напоминание об этой давней истории ему неприятно.
Теперь в тонкостях этого дела предстоит разобраться суду и определить, насколько обоснован 50-миллионный иск. Злые языки, впрочем, утверждают, что Кожинов не мог упустить шанса вчинить иск сразу трём столь нелюбимым им лицам».
А в «Известиях» появилась статья на целую полосу ещё одного беззаветного «рыночника» Отто Лациса «Капиталист Сорос, критик Кожинов и студент Егоров в сражениях за русскую культуру», в которой международный спекулянт и отъявленный русофоб Джордж Сорос представал в белых одеждах истинно «русского патриота».
«На вечере, описанном Дейчем, я не присутствовал, а потому суждений по существу дела не имею. Но тот арест счёта Фонда Сороса в обеспечение иска вызывает как минимум недоумение.
Поскольку Фонд Сороса книгу не писал и не издавал (! - С.К.) платить за честь и достоинство Кожинову придётся не ему, даже если суд удовлетворит иск. Не для того ли и сам иск затеян спустя годы после спорного (! – С.К.) репортажа, чтобы помешать не столько Дейчу, сколько Соросу? Как-то неудобно объяснять, что затруднять финансирование огромных программ благотворительного Фонда, осуществляемых в поддержку русской жизни и культуры – дело антирусское и вообще безответственное. Понять хоть это могли бы те, кто имеет пристрастие сами себя величать патриотами.
Суд арест со счёта снял. Кассационная коллегия Мосгорсуда подтвердила это решение. Кожинов намерен судиться дальше. Я могу только догадываться о внутренних побуждениях, заставляющих... критика Кожинова требовать миллионы за свою честь и достоинство совсем не у тех, кто его оскорбил. Примем же как факты, характеризующие масштаб личности: по делам их судите их».
Фонд Сороса в дальнейшем на протяжении десятилетия с лишним финансировал, в частности, журналы «демократической направленности» - «Новый мир», «Знамя», «Октябрь», «Дружбу народов»... «Наш современник», естественно, не получал ни гроша, да и не стремился получить. Однажды в беседе со Станиславом Куняевым редактор «Московского комсомольца» Наталья Дардыкина буквально прокричала главному редактору журнала, имея в виду пресловутый Фонд: «И вам бы давал, если бы вы не печатали чёрт знает что!». На что Куняев спокойно ответил, что если бы даже Сорос предложил деньги, он бы их ни за что не взял.
...Доверенным лицом Кожинова в Сокольническом районном народном суде г. Москвы выступала Татьяна Михайловна Судакова, ведшая его гражданское дело, которое, по сути, кончилось ничем. Кожинову на основании многочисленных юридических крючкотворств было отказано в удовлетворении иска.
Впрочем, это события последующих дней. Вернёмся всё же в 1991 год.
***
В конце 1990 года В России появилась новая газета, произведшая настоящий фурор в литературном и не только литературном обществе – «День», главным редактором которой стал Александр Проханов. Название было позаимствовано из ХIХ века – так называлась газета, издававшаяся Иваном Аксаковым с 1861 по 1865 год.
До этого Проханов выдвигался на должность главного редактора «Литературной газеты», но ввиду многочисленных интриг внутри издания это назначение не состоялось. Под шапкой Союза писателей СССР открылась газета, пробный номер которой дал на первой полосе прграммную статью: «Наш «День» рождается в сумерки, когда контуры проступающего бытия напоминают угрюмые фантастические развалины, туманные дебри, где всё неясно, пугает, обманывает. И мы ступаем на ощупь, боясь оступиться и рухнуть. Кончены иллюзии, коими были обуреваемы художники и писатели еще пять лет назад, когда истины, накопленные за время молчания, вырвались в мир и писатель — вития, пророк, духовный вождь — получил наконец возможность говорить с народом, вести народ, обучать его гражданским премудростям. … «Левые» или «правые», «либералы» или «консерваторы» – всё это имеет значение в парламентах, но не в библиотеках, не в молитвенных домах, не в семьях, где мерилом всему служит извечное триединство — истина, добро и красота. «День», как мы его замышляем, будет выразителем духовной оппозиции слепому разрушению, чистогану, цинизму, лживой политике, ложным кумирам, ненавистническим силам. Он будет искать, привлекать все чистые энергии культуры, народной и элитарной, обитающей в небоскрёбе или в маленькой сакле, — энергии, которые после Большого Взрыва потребуются для мучительного, целящего творчества».
Главная статья первого номера – «Дуга нестабильности», написанная кандидатом исторических наук Владимиром Овчинским. В статье говорилось об идущей с 86-го года гражданской войне, начавшейся с декабрьских событий в Казахстане. Автоматные очереди в Нагорном Карабахе, Азербайджане, Армении и Южной Осетии, трагедия в Вильнюсе — все это - свидетельства идущей войны. «Невосполнима гибель людей, — пишет Овчинский — Но, видимо, нравственное падение общества достигло той черты, за которой нравственность кончается. Это происходит тогда, когда во время траура по Центральному телевидению показывают развлекательные шоу; когда в отсутствие объективной информации заинтересованные лица еще сильнее раскручивают маховик гражданской войны призывами к борьбе с «коммунистическим режимом», к акциям гражданского неповиновения и забастовкам; когда неумение вести политическую борьбу пытаются спрятать за «зверствами военных». И если бы все это было впервые! Но уже было и Тбилиси, и Баку… Теперь — Вильнюс».
В этом же пробном номере Кожинов опубликовал статью «О революции и социализме – всерьёз». Показателен сам заголовок, говорящий о том, что все разговоры о «кошмарах революции, свойственных исключительно России», ведущиеся многочисленными «демократами» и «радикалами», носят поистине детский характер. Кожинов на примере Французской революции наглядно показал, что «революция – это всегда геологический катаклизм, который так или иначе связан с бытием всего человечества и мировой истории в целом. И... осмыслить его возможно лишь в этом глобальном контексте... Революция – это... неумолимое, бескомпромиссное, роковое столкновение поборников нового строя и приверженцев прежнего (которых никак нельзя свести к кучке властителей и привилегированным слоям)...»
Другое дело, что «стремление к тотальной ликвидации всего складывавшегося веками национального уклада появилось в России острее, чем во Франции. И этому есть своё объяснение...» Суть в том, что «на территории России находилось около 5 миллионов (!) иностранных граждан... сотни тысяч из которых приняли самое активное участие в революции... Со мною, вероятно, будут спорить, но я всё же твёрдо стою на том, что любое участие иностранцев в коренных решениях судеб страны само по себе есть безнравственное явление... С другой стороны, в Россию в 1917 году вернулась масса эмигрировавших в 1905-1907 годах людей, которые уже в той или иной степени были оторваны и отчуждены от покинутой ими в юности страны, судьбы которой они теперь взялись решать...» Кожинов привёл свидетельство Герберта Уэллса из его книги «Россия во мгле»: «Когда произошла катастрофа в России... из Америки и Западной Европы вернулось много эмигрантов, энергичных, полных энтузиазма... научившихся доводить дело до конца (эти слова Кожинов специально выделил в тексте – С.К.)... Многие из них – евреи; большинство эмигрировавших из России в Америку было еврейского происхождения... « Но «они борются не зха интересы еврейства, а за новый мир».
Параллели напрашивались сами собой. К началу 1990-х в Россию стали массово возвращаться (на время или на постоянное жительство) бывшие эмигранты, активно включающиеся в политическую борьбу, мстящие за прошлые гонения и утверждающие, что в стране живёт «тупой народ», который не понимает своего счастья, когда его загоняют в стойло демократии.
Сплошь и рядом звучал один и тот же вопрос: какой ценой совершалась революция и оправдана ли эта цена? Оценка Кожиновым подобных рассуждений, как чрезвычайно примитивных, вряд ли тогда могла быть воспринята большинством даже его сторонников. Он писал о том, что «великую – пусть даже речь идёт о страшном, чудовищном величии – революцию никак не возможно понять в русле собственно политического мышления», что адекватно лишь её б ы т и й с т в е н н о е понимание. «История человечества... есть, помимо прочего, явление глубоко трагедийное. И революции или, скажем, более обобщённо, коренные, совершающиеся время от времени в человеческой истории, как раз и обнажают с наибольшей остротой и мощью присущую ей трагедийность».
Но все призывы Кожинова «вслушиваться в бытие», как и его «надмирный» взгляд на революцию в эпоху, когда сама революция буквально ожила в сознании миллионов людей и её кровавые перипетии стали буквально повторяться в современности, естественно не могли быть восприняты ни «чужими», ни «своими».
Кожинов стал постоянным автором «Дня». Достаточно назвать такие его статьи в газете, как «Слово не лжёт, даже если лгут люди», «Тройка» Маркуса Вольфа и геополитика», «Показной процесс», большие, составленные им, подборки стихотворений Светланы Кузнецовой, Юрия Кузнецова, Станислава Куняева, Виктора Крекова с его предисловиями.
Происходящее на его глазах, заставило Вадима Валериановича всерьёз задуматься над поистине страшным феноменом жизни России – отсутствии в ней общества. Стремительное крушение всего говорило о том, что в стране есть власть и население, но общества, как такового, способного повлиять на рте или иные решения власти, нет. Можно было выйти на демонстрацию, собрать многотысячный митинг, принять участие в референдуме по вопросу сохранения страны – но все эти шумные акции в конечном счёте не влияли на действия в л а с т и, которая лишь демагогически ссылалась на то или иное «мнение народа».
Показательным в этом отношении стал Всесоюзный референдум о сохранении СССР, состоявшийся в 9 из 15 союзных республик, а также в Абхазии, Южной Осетии, Приднестровье и Гагаузии (в Латвии, Литве, Эстонии, Молдавии, Армении и Грузии власти проводить референдум отказались), на котором 76,5 процента проголосовали за сохранение единого союзного государства. Через 9 месяцев результаты голосования были попраны волевым решением властей.
В том же 1991 году в «Нашем современнике» была опубликована статья Татьяны Глушковой «Хищная власть меньшинства», посвящённая анализу «Парижской хартии для новой Европы». В ней со всей определённостью и безупречной логичностью прояснялись цели и задачи, поставленные авторами этого документа, фактически формулирующие условия к а п и т у л я ц и и правящего слоя СССР перед бывшими противниками в холодной войне. И одно из самых существенных размышлений этой работы касалось вопроса, на который – кто с недоумением, а кто и со злорадством – пытается ответить и поныне: почему был распущен Союз Советских Социалистических Республик вопреки мнению большинства, выраженному на референдуме и прочему это большинство никак не отреагировало на выходку трёх пьяных политических бандитов в Вискулях?
Глушкова ответила на этот вопрос ещё д о проведения референдума со всей точностью и бескомпромиссностью:
«Каковы бы ни были итоги референдума, само приглашение к нему есть, по существу, предложение о – допускаемом (хотя бы лишь «теоретически») – распаде, уничтожении исторически созданного государства, ибо нынешние граждане СССР, обладающие избирательными правами, имеют свободную возможность высказаться против существования единого государства и их разрушительное мнение способно автоматически отразиться на судьбе многовековой державы... «Права человека»... неограниченно утверждающего себя в данном референдуме, явно торжествует над историческим правом государства, и государство, которое созидалось творческими усилиями, кровью и потом, духовным подвигом множества поколений, оказывается в своём дальнейшем бытии зависимым от простого г о л о с о в а н и я нынешних избирателей... Дискутирование по поводу недискуссионных вещей (как государство в его целостности) служит уничтожению этих вещей... Тут происходит... глубокое, тонко продуманное развращение народа... Уже само согласие людей на подобный референдум – знак достаточной атрофии государственного чувства, государственного инстинкта, да, собственно, инстинкта самосохранения народа... Референдум насчёт сохранения государства – вольно, невольно ли – направлен на растление созидательного духа народа, извращение его психики... Он понуждает народ переводить в план г о л о с о в а н и я, в план юридического пересмотра... само патриотическое чувство, то неотъемлемое, сокровенное, данное Богом, что н е п о д л е ж и т ни указке закона, ни какой-либо внешней санкции... со стороны большинства или меньшинства...»
Это было, по сути, - во время заклинаний о необходимости превращения России в «правовое государство» - продолжение размышлений Кожинова с опорой на «Слово о законе и Благодати» митрополита Иллариона о верховенстве высшей Правды над человеческим законом – необходимом для регламентирования жизненных правил, но бессильным перед «сверхличным», сто подтверждала вся история Русского государства.
***
Вглядываясь в русскую историю, Кожинов, обращался к истокам русской государственности, при этом он, высоко ценя исторические труды, Соловьёва, Карамзина и Ключевского, не уставал повторять, что «современный образ первых веков отечественной истории... предстаёт существенно иным и, в частности, более многогранным и сложным».
Он выделил в этом отношении книги трёх авторов: Льва Гумилёва «Древняя Русь и Великая степь» (главы из которой так и не сумел в своё время опубликовать Юрий Селезнёв), Аполлона Кузьмина «Падение Перуна. Становление христианства на Руси» и труды Д. А. Мачинского (так и не собранные в единую книгу) о Северной Руси, рассыпанные по многочисленным историческим сборникам. Любопытно то, что в его «списке» присутствовали непримиримые антагонисты – Гумилёв и Кузьмин. И вполне естественны те необходимые «оговорки» (точнее не оговорки, а разъяснения), которыми Кожинов сопроводил свой перечень. Он подчеркнул, что не разделяет «многих общеметодологических идей Л.Н.Гумилёва (которого он, совершенно не приняв гумилёвскую теорию этногенеза, характеризовал, скорее, как «поэта в истории», нежели как собственно историка - С.К.), а также не согласен со множеством отдельных его суждений и выводов». Но «его книга принадлежит к тем очень и очень немногим книгам, где история Руси, во-первых, предстаёт, как история страны, которая с самого начала была многонациональной, а во-вторых, история эта раскрывается в контексте, в неразрывном единстве с историей всего мира... Для меня истинная ценность книги Л.Н.Гумилёва заключена не в её, так сказать, методологической схеме, но в богатом конкретном образе исторического движения Руси в громадном мире, простирающемся от Испании до Китая и от Арктики до Тихого океана».
(В «Нашем современнике» Кожинов сделал упор на самых спорных – и для многих жгуче неприемлемых – элементах концепции Гумилёва: «...Каждый увидит, что его мысли об эпохе татаро-монгольского нашествия в корне противоречат «общепринятым» представлениям. Правда... концепция Гумилёва сложилась отнюдь не на пустом месте. Вывод о положительном значении сотрудничества русских и Золотой Орды делал даже ещё Карамзин... Гумилёв явно «заостряет свою точку зрения, идёт, если угодно, напролом. Несомненно, в его изложении тяжелейшие последствия татаро-монгольского нашествия преуменьшены. Однако всякое историческое исследование – в известной степени гипотеза... И поскольку до появления работ Л.Н.Гумилёва противоположная концепция господствовала безраздельно,- то, что он сделал ркзкий крен в другую сторону, совершенно естественно»).
«...Мы стремимся взять всё ценное и самобытное из наследия самых, казалось бы, далёких друг от друга историков. Пора бы нам научиться воспринимать лучшее и из различных течений современного исторического знания»,-так он завершил свою краткую заметку в «Книжном обозрении».
Он предложил «Нашему современнику» новую рубрику «Летопись России. История в лицах» (потом, правда, приписал эту инициативу самому журналу). Пригласил, как авторов рубрики, Николая Лисового, Дмитрия Балашова и других. И предварил её беседой под характерным заголовком: «Поиски будущего», финал которой стоит внимательно перечитать и сегодня:
«Можно думать и о современной ситуации, когда у людей – и в этом нет ничего противоестественного – то и дело прорываются апокалиптические настроения. Единственной опорой в данном случае и единственным основанием для действия может быть глубокий взгляд в предшествующую историю, в частности память о том, что были времена более катастрофические (как то же самое Смутное время, когда во главе государства стал самозванец Лжедмитрий II, имевший, как ясно из сохранившихся документов, единственную цель – бросить Россию в войну с Турцией, чтобы отнять у неё Палестину и создать там еврейское государство)...».
Он рассчитывал на то, что публикуемые им труды и материалы «не только удовлетворят возросший интерес к истории, но и будут давать людям, так или иначе выступающим на политической арене, более серьёзное понимание стержневых линий исторического развития России, с тем, чтобы обращённые в прошлое пророчества смогли сделать основательными прогнозами грядущего...»
О том же говорил тогда – в 1990-е – и Анатолий Ланщиков: «Мы должны ориентироваться на собственную историю и извлекать из нее уроки, ибо кто контролирует прошлое, тот реально держит власть в настоящем и имеет все предпосылки сохранить ее в будущем... Кто сегодня покидает литературу и уходит в историю, по сути дела, уходит на передовую». Кожинову это стало ясно гораздо раньше.
К истории можно относиться по-разному. История в один далеко не прекрасный день может стать своеобразной бомбой, сброшенной на наши головы, и тогда от этой бомбы полетят осколки, надолго или навсегда травмирующие многих людей - мы как раз это испытали на собственных шкурах на рубеже 1980-90-х годов. Отдельные фрагменты (не слишком до тех пор известные или плоско рассмотренные) отечественной истории ХХ столетия становились своего рода снарядами, летевшими в Россию и ее народ – в их настоящее и будущее. История России в это время под пером многочисленных публицистов – новых р-р-р-революционеров – обращалась против неё самой. И возникало ложное ощущение, что нет другого выхода, кроме как собрать из этих осколков своё собственное целое, наполнить его своим содержанием и противопоставить тому «целому» (также собранному из осколков), что разрушало человеческие души. Перед Кожиновым подобного соблазна не возникало никогда Он всю свою сознательную жизнь рассматривал историческое пространство, как единое целое, напряжённо вглядываясь в современность, как часть Большой Истории., отказываясь признать «чёрной дырой» (что становилось чрезвычайно модным) любой её период.
*СМИ, признанное иностранным агентом в РФ
**организация, признанная нежелательной в РФ
