Фото: elohov.ru
В таинстве Крещения мы очищаемся от грехов и соединяемся со Христом и Церковью, однако прежние привычки, заблуждения, дурные примеры и советы окружающих, отсутствие религиозных знаний, опыта, нежелание работать над собой и т.д. приводят к тому, что грехи появляются снова. Их можно сравнить с кирпичами, которыми мы выкладываем стену между собой и Богом. Иногда эти «кирпичи» очень маленькие, и стена возводится медленно, незаметно. А потом вдруг выясняется, что Божественный свет уже давно не проникает в душу, не согревает ее теплом благодати, потому что там – стена. Иной раз вместо кирпичей мы кладем в стену целые блоки и даже огромные железобетонные панели. Раз – и стена готова. А Исповедь – таинство, в котором эта греховная стена рушится, мы снова обретаем живую связь с Богом и воссоединяемся с Церковью, мистическим Телом Христовым.
Крещение возможно для человека только однократно. Повторные «Крещения», совершенные по ошибке, недосмотру, обману, суеверию, никакой силы не имеют. А вот таинство Исповеди совершается многократно, снова и снова давая нам очищение от грехов. И здесь кроется первый вопрос и недоумение. Всем известно, что, раскаиваясь на Исповеди, мы изъявляем твердое намерение больше не грешить, и тем не менее любой здравомыслящий человек понимает, что эта Исповедь далеко не последняя, что мы будем исповедываться еще и еще, и так – до самой смерти. Выходит, мы заранее лукавим, приходя на Исповедь? Притворно каемся, лишь формально обещаем исправиться, понимая, что это невозможно? Такие мысли способны смутить даже внимательных к себе людей, а невнимательных и нерадивых – так и вовсе пустить «во все тяжкие»: грешить и каяться, снова грешить – и успокаивать свою совесть грядущей Исповедью, чтобы потом снова пойти грешить.
Для разрешения этого противоречия необходимо сделать небольшой экскурс в историю дисциплины покаяния в Православной Церкви. Самой древней формой покаяния был отказ от языческой жизни при принятии Крещения. В ранней Церкви большая часть Крещений совершалась над взрослыми людьми, сознательно принимавшими христианство в условиях жестоких гонений, рисковавшими как минимум своей репутацией в обществе, а как максимум – земной жизнью, поскольку христианство было вне закона. Эти люди, принимая Крещение, знали, на что шли, поэтому, покаявшись в языческих суевериях, блуде, многоженстве, колдовстве, многобожии, они более не возвращались к прежней жизни. Вот отсюда, из первых веков христианства, и происходит этот нарратив: покаявшись, не грешить больше. Речь шла о невозврате к язычеству, а это, конечно, каждый человек мог обещать, нисколько не лукавя.
Единственной серьезной покаянной проблемой в те времена было отпадение от Церкви из-за страха мучений. Кто-то скрывался от гонений, кто-то откупался, кто-то не выдерживал пыток и приносил жертвы богам, оставаясь все же в душе христианином. Судьба этих людей, не ставших мучениками, активно обсуждалась в древности. Кто они теперь? Крестить их снова или принять с испытательным сроком? Всех ли принимать – или только тех, кто не приносил жертвы? Прощать ли сбежавших и откупившихся? Как эти люди будут стоять вместе с верными и причащаться от одной Чаши? Вот тогда и возникла Исповедь, как публичное покаяние перед общиной и ее предстоятелем, епископом или пресвитером, а также – епитимья, отлучение от Чаши на некоторое время.
Но вот, Император Константин Великий стал благоволить христианству, а вскоре сделал христианство государственной религией. С одной стороны, это хорошо, христиане вздохнули свободно, но, с другой стороны, вслед за Императором в Церковь потянулись придворные подхалимы, еще вчера – истовые язычники, а сегодня неофиты-христиане. Многие стали принимать новую веру не из религиозных убеждений, а потому что «так модно», «так нужно», «как все», «нам так сказали»… Не все, конечно, но в целом градус накала религиозной жизни упал, и в Церкви появились «классические» грешники, которых мы прекрасно знаем по современным христианам, то есть по нам с вами. Теперь пришлось делать Исповедь тайной, поскольку бытовые грехи затрагивали не только совесть кающегося, но и личную жизнь и репутацию других членов общины. Теперь человек каялся только перед пресвитером, как представителем общины, а пресвитеру строго-настрого запрещалось даже намеком указывать на содержание исповедальной беседы.
Из всего многообразия грехов стали выделять «смертные», то есть тяжкие, за которые человека временно отлучали от Причастия и назначали «испытательный срок» – епитимью, сопряженную с усиленной молитвой, постом, милостыней и другими духовными упражнениями. И здесь покаяние в тяжком грехе и добровольное несение многолетней епитимии свидетельствовало об искренности покаяния и уверенности, что в будущем грех не повторится.
Возможно, в ответ на всеобщее религиозное охлаждение началось массовое движение монашествующих. Людей, жаждавших духовного подвига, но уже не находивших его в миру. Непроходимые пустыни, горные хребты, лесные чащи наполнились добровольными мучениками, отрешившимися от мирских удовольствий, проводившими жизнь в тяжком труде, посте и молитве. Первые монахи жили уединенно, даже так называемые, общежительные, монастыри часто представляли собой разбросанные по большой площади одиночные хижины или пещеры. И вот, выяснилось, что даже при отсутствии всех мирских искушений грех не отпускает человека. В пустыне нет женщин, нет денег, нет статусных одежд и красивых дворцов, нет борьбы за власть, даже чтобы поругаться с ближним, нужно предпринять дневное путешествие к соседней келлии. Но в мыслях человек продолжает созерцать женскую красоту, копить богатства, принимать поклонение почитателей и спорить с соседом. Свободные от физических грехов, монахи сконцентрировались на борьбе с помыслами и разработали целое учение о тонкостях человеческих страстей и о способах борьбы с ними. Падения монахов в тяжкие грехи, конечно, изредка случались, но большинству братии каяться на обычной Исповеди было особо не в чем, и вот тогда появилась новая форма Исповеди – откровение помыслов.
Каждый вечер ученик рассказывал наставнику о том, какие помыслы беспокоили его душу, а духовный отец советовал, с какими помыслами и как нужно бороться, а на какие – просто не обращать внимания. В этом формате Исповеди уже не было места обещанию не грешить больше: то, что диавол не оставит своих искушений никогда, было вполне очевидно. Но здесь было другое – решимость бороться до конца, невзирая на неудачи. Часто монастырский духовник даже не был облечен священным саном, но имея колоссальный опыт и силу молитвы, мог вести за собой, делая духовных чад совершенными не только в поступках и словах, но и в мыслях. Люди, без преувеличения, становились подобны ангелам, годами почти без сна и еды славословя Бога и добиваясь лицезрения Его. Отсюда, кстати, происходит традиция «послушания», которое, как известно, превыше поста и молитвы. Это не просто отсечение своей воли по принципу «ты начальник – я дурак». Это вручение своей жизни духовнику, который напрямую открывает тебе волю Божию, поскольку сам уже уподобился ангелу. Именно послушание такому человеку превыше поста и молитвы. А такой старец обязательно был в каждом монастыре в древности.
По мере роста числа монастырей, они становились все ближе населенным областям, а благочестивые миряне стали все чаще наведываться в монастыри с паломничествами, желая поговеть, поисповедаться, получить духовное наставление и, насколько это возможно, перенять опыт борьбы со страстями. Внезапно оказалось, что разработанные монахами методики вполне работают и в миру, с некоторыми оговорками, конечно. Возвращаясь домой, паломники несли в свои приходские храмы опыт регулярного откровения помыслов, поскольку Исповедь по принципу: «не воровал, не убивал, жене не изменял» была уже им недостаточна, они копали гораздо глубже.
Конечно, вся эта история изложена очень примитивно, нарисована крупными мазками, с большой долей обобщения и условности, но в целом она отражает логику формирования таинства Покаяния, известного нам сегодня.
А теперь вернемся к нашему недоумению. Оно происходит от того, что разные исторически сложившиеся виды Исповеди слились воедино. Исповедь как глобальное покаяние и кардинальное изменение жизни, Исповедь как сокрушение о своем падении в смертный грех, Исповедь в «повседневных» грехах и откровение помыслов смешались в сознании людей и превратились в некий исповедальный список, в котором иногда тяжкие, смертные грехи стоят рядом, читай – наравне, с мелкими и простительными нарушениями Устава. Современный человек может в одной Исповеди каяться в блуде, вкушении рыбы в пятницу и в мысленной обиде на ближнего, не ощущая разницы. Да, все это грехи, но совершенно несопоставимые ни по своим последствиям для души, ни по способу борьбы с ними, ни по тому самому обещанию не грешить впредь. Не имея сил быстро победить, например, мысленную обиду, человек понимает, что уже не выполняет главного условия Исповеди, столь часто упоминаемого в духовной литературе и проповедях, – решимости не грешить. Он отдает себе отчет в том, что не грешить – невозможно, а потому продолжает блудить, загоняя все глубже описанное нами недоумение и подходя к Исповеди все более формально.
Итак, идя на Исповедь, нужно четко осознавать, какова тяжесть греха и что это: предательство Христа или мелкая слабость? Что формально полагается за такой грех: отлучение на несколько лет от Причастия, или достаточно несколько раз прочитать покаянный псалом? Нужна ли решимость больше не повторять этот грех никогда – или придется бороться с этим искушением до конца жизни?.. Главное – не перепутать!
(Продолжение следует).
