Записано со слов моей доброй знакомой Л.А
Саша, младший сын Ларисы Аркадьевны, окончил одиннадцать классов и, несколько затруднясь с определением дальнейшего жизненного пути, сказал:
– Пойду-ка я в армии послужу, а там видно будет.
Зачислили Александра в связисты и отправили на полгода в учебную часть, в Великий Новгород. А Лариса Аркадьевна тем временем тоже науку постигает – воцерковляется и учится жить по Божиим заповедям. Закончилась осень, прошла зима, вот уже и Великий пост за середину перевалил, а Сашу все учебке держат – в часть определять почему-то не торопятся. И пишет он матери:
– Устал я, мама, в этой учебке сидеть, так уже хочется настоящую службу испробовать! Попроси отца Иоанна, чтобы помолился обо мне – может быть, переведут наконец в какую-нибудь часть.
Прошедшим летом Саша крестился – неожиданно для всех, без каких-либо посторонних уговоров, вдруг взял да и принял такое решение. Возможно, сыграло в этом свою роль пламенное неофитство матери – вполне, получается, здравое, раз явились так быстро столь впечатляющие плоды. В общем, в одно замечательное утро он удивил домочадцев новостью:
– Завтра у меня день рождения, так вот – сегодня я пойду в храм и крещусь, уже и с батюшкой договорился!
И добавил что-то про намерение начать новый год своей жизни – да что там год, вообще всю жизнь свою – «с чистого листа», «без груза прошлых ошибок, необдуманных поступков, вольных и невольных грехов». Слова эти свидетельствовали о серьезной «проработке вопроса» и возымели действие – никаких возражений, даже со стороны неверующих родственников, не последовало.
Пошли они в храм, где и саму Ларису крестили в детстве, в семилетнем возрасте, вместе с младшей сестренкой. Она на удивление хорошо помнила свое Крещение: эту старинную церквушку с ее невысокими сводами и узкими окнами, церковные запахи, купель, белую рубашечку, которую на нее надели, крестик на розовой ленточке, и как дядя Володя, с того дня уже крестный, держал ее на руках.
В том же маленьком приделе окрестили и Сашу, а перед тем, как отправляться в учебку, он сходил и взял у батюшки благословение – ушел, таким образом, в армию, подготовившись по всем статьям. Но там дело вдруг застопорилось – не дают бойцу развернуться во всю мощь молодецкую, и все тут. По неведомым причинам больше положенного «за партой» держат.
– Что ж, за воина нашего помолимся, – сказал батюшка, когда Лариса Аркадьевна изложила ему просьбу сына. Присовокупим свои посильные молитвенные воздыхания к молениям матери. Но вот какая мысль мне на ум пришла: вы ведь, Лариса, по своим коммерческим делам часто в Москву ездите? Так почему бы не заехать при случае и в Троицкую лавру – помолиться о сыне Преподобному Сергию? Вам приходилось уже там бывать?
– Нет, ни разу не бывала!
– Ну, тем более нужно посетить это святое место. Как же так?! Проезжаете каждый раз в непосредственной близости – и ни разу не заглянули. Благословляю! А уж Преподобный не оставит без внимания просьбу матери о военнослужащем сыне.
Тут и случай подвернулся – буквально через неделю пришлось Ларисе отправиться в Москву за товаром для своего магазинчика. Сидит она в поезде – и вспомнила, что имеется у нее в столице добрая знакомая, которая родом как раз из Сергиева Посада. До сих пор домик у нее там сохранился, своеобразной дачей теперь служит. Тут же позвонила приятельнице, и та не замедлила оправдать ее ожидания:
– Завтра как раз собираюсь в Посад, и тебя с удовольствием захвачу. Сходим в лавру, а потом и заночуешь у меня – милости просим!
Бывает же такое: все одно к одному сходится – словно бусины друг за дружкой на нитку нанизываются. На следующий день к вечеру были уже в Сергиевом Посаде. Городок встретил их погодой сырой, промозглой, с неба летела какая-то ледяная крупа, перемежаясь колючими дождевыми каплями. Темнело, и все вокруг показалось Ларисе таким неприветливым, неуютным, даже сердце защемило. Совсем не так, надо сказать, виделась ей в мечтах первая поездка к Преподобному!
Но вид лавры, вдруг открывшийся во всей своей красе после какого-то малозаметного поворотика, и уже давным-давно, конечно же, до мелочей известный благодаря разного рода изображениям, мгновенно примирил с окружающей действительностью, с неприглядной погодой. Так и повеяло чем-то родным, теплым и в то же время надежным, совершенно незыблемым.
Радостно шагнула вслед за подругой в широкий проем ворот – и словно бы вошла вмиг в другую реальность. Справа, слева и впереди виднелись храмы, тоже давно знакомые, хотя и не виденные до этого «вживую» – но не они всего больше поразили ее в ту минуту. Какой-то необычайно внушительный шум торжественно колыхавшихся на предвесеннем ветру мощных елей и развесистых вязов и лип, еще по-зимнему голых, завладел всем ее вниманием. Лариса шла по мощеной камнями дорожке вниз, к Троицкому собору, а ей представлялось, что вокруг нет никого и ничего, кроме неожиданно откуда-то появившейся, окружившей и заслонившей ее от всех таинственной стены деревьев, стоящих здесь испокон веков. Вся эта круглая гора покрыта непроходимым и нетронутым лесом, и лишь впереди виднеется небольшая полянка, а на ней – деревянная, увенчанная куполом-луковкой церковка, да расположилась рядом такая же бревенчатая келлийка, с одним единственным маленьким оконцем на южной стороне.
К келлийке прирублены маленькие сени и такое же крошечное крыльцо, под навесом которого – невысокая дверь из широких, плотно подогнанных и местами уже позеленевших от дождя досок. Чернеет дверная ручка, кованная из какого-то металла, железа, наверное. Ручку нужно обхватить четырьмя пальцами, а большим пальцем нажать на плоский металлический язычок над ней: он поднимет внутреннюю щеколду – и дверь откроется.
Внутри – тихо. Пахнет древесиной, воском и сухими травами, мерцает лампадка в углу. Может быть, потрескивает укрепленная в стене лучина, изредка роняя в сосуд с водой обгоревшие угольки … При этом раздается короткое, едва слышное шипение, и опять – тишина…
Лариса с подругой вошли в Троицкий собор. Там тоже пахло свечами, уютно мерцали у икон лампады. Встали в небольшую очередь, мерно двигавшуюся вдоль стены, огибая одну из двух прямоугольных колонн с большими старинными иконами на ней. И все вокруг было старинное, впечатляющее – такое даже в самых древних московских храмах нечасто встретишь.
Лариса смотрела во все глаза, желая все это получше запомнить, и старалась попутно молиться – о старшем сыне, у которого семейные неурядицы, о некрещеном муже, и, конечно же, о своем Сашеньке – о нем особенно горячо: раз за разом торопливо повторяла в уме его недавнюю просьбу.
– Записки кладем на полочку у раки, их потом монах прочитает, – шептала, оборачиваясь, подруга.
Вот уже и рака перед глазами – наклонилась, поцеловала, сунула куда-то свою записочку – ох, в ту ли стопку положила?! Спустилась по ступенькам, отошла к ближайшей колонне – там уже стояла подружка. Послушали немного, как несколько стареньких монахинь поют тоненькими голосами акафист Преподобному.
– Ну, что, домой? – это снова подружка возле уха шепчет.
– Да-да, конечно… пора…
Вышли за ворота. Всё вроде Лариса сделала: и к мощам приложилась, и помолилась, и свечки поставила, и записочки написала, – а на душе какая-то неудовлетворенность чувствуется. Словно что-то очень важное упустила – то, что обязательно нужно было сделать, а вот что именно – не помнит она, забыла. Дома, уже укладываясь спать, окликнула подругу:
– А когда лавра открывается? Насколько рано можно туда войти?
– Да как только братский молебен начинают служить – сразу и паломников пускают. Только это очень уж рано – в шестом часу утра!
– Я завтра все-таки схожу еще раз лавру, наверное, – перед тем как в Москву ехать…
– Как знаешь, – отозвалась подруга, – дорога тебе известна.
Поднялась Лариса ни свет ни заря, неслышно собралась и побежала в лавру. А улицы снова мрачные, темные, даже свет фонарей почти не разгоняет эту тьму предрассветную, зябкую. Но вот, наконец, и площадь лаврская – слава Богу!
Снова взяла свечи и в очередь встала. Очередь в такой ранний час небольшая совсем – все ближе и ближе внушительная рака из старинного потемневшего серебра, лампады над ней – цветные, тяжелые, тоже в серебре; огромный подсвечник, полный свечей… Вот уже и ступеньки на солею… Но вдруг… что такое?! Прямо перед ее глазами протягивается широкий бархатный шнур, преграждая путь, и монах, набросив кольцо шнура на крючок, говорит вполголоса:
– Простите – начинается литургия… К раке можно будет подойти после ее окончания.
Лариса в легком ступоре и не сразу находится сказать, что времени-то у нее совсем нет, что приехала она издалека – специально, чтобы к мощам приложиться! И еще столько дел в Москве, а вечером уже поезд домой, в Астрахань… Но тут же понимает, что несколько нескромно просить менять ради нее одной давно заведенные монастырские порядки. Да и монах ушел.
«Спокойно, без паники, – сказала сама себе, пытаясь обуздать нахлынувшую бурю чувств. – Раз уж так вышло, то нужно, наверное, принять это как данность и постоять на службе. Будь что будет с моими московскими бизнес-делами, но не могу же я повернуться и уйти, не прикоснувшись к раке Преподобного! Нет, лучше уж постараюсь провести это время с максимальной пользой – сосредоточусь и помолюсь за литургией. А дальнейшие проблемы буду решать по мере их поступления».
Прошуршала, открываясь, завеса, отворились царские врата – началась литургия. И это была такая для нее литургия, какой она до того еще не знала и даже подозревать не могла, что подобное бывает. Случилось что-то неизъяснимое, какие-то волны, душистые от ладана и сладостные от песнопений, незаметно объяли ее и понесли, качая, как самого любимого ребенка, – заставив позабыть и про время, и вообще про все на свете… Но вот служба закончилась, все потянулись приложиться к кресту. Ларису уже давно оттерли от раки, но она ни о чем больше не переживала и не волновалась по поводу ограниченного времени. Встала в очередь заново, с каким-то новым чувством подошла к Преподобному Сергию и даже не прошептала ему свой, заранее тщательно подготовленный, список просьб и пожеланий.
Не торопясь вышла из лавры и долго еще оглядывалась, пока поднималась на противоположную горку. Поминутно оборачивалась, идя по улице к вокзалу, пока не скрылись из виду и разноцветные купола, и белые стены лаврские.
В Москве все сложилось как нельзя лучше – она быстро справилась со всеми запланированными делами, ночью крепко спала в вагоне поезда, а утром прямо с вокзала побежала в храм – был последний день, когда можно было собороваться. Во время таинства успела шепнуть отцу Иоанну, что побывала-таки в лавре.
Батюшка одобрительно кивнул головой и с особым размахом кисточки щедро помазал ее освященным елеем. Вышла после Соборования на крыльцо, включила телефон, а там – сообщение от сына:
«Мамочка, меня сегодня переводят в часть! Уже вечером уезжаю в Сергиев Посад – там буду служить!»
Даже не ответив, Лариса кинулась обратно в храм:
– Батюшка, батюшка, вы только послушайте!! Сашеньку сегодня переводят в часть, да еще куда – в Сергиев Посад! Это же просто поразительно, невероятно!
– Эх, какие же мы маловеры, – засмеялся священник, – да разве можно было сомневаться, что Преподобный Сергий услышит, откликнется и устроит все в самом лучшем виде!
– Благословите, батюшка, сразу же после Светлой Седмицы поехать к сыну! Сходим с ним в лавру, поблагодарим Преподобного, – уже строила планы счастливая мать.
На Фоминой неделе и засобиралась – накупила гостинцев, упаковала «гражданскую» одежду сына – слышала от кого-то, что в увольнение разрешается ходить в своей одежде. Но Александр ей сказал:
– Нет, мама, я к Преподобному Сергию Радонежскому пойду в форме – как положено.
Увидев военнослужащего, очередь паломников в Троицком храме стала расступаться и подталкивать их с Ларисой вперед, но Александр и тут возразил:
– Нет, я хочу постоять в очереди, как и все.
Приложились к мощам, зашли в другие лаврские храмы, а матери все не терпится сына накормить поскорее – в трапезную его зовет. А Саша ее останавливает:
– Мама, так хорошо здесь – давай посидим немного на скамеечке у храма.
Присели на скамейку, а вокруг такая красота! Солнышко светит, птицы поют, зелень яркая распускается, нарядные люди ходят, радуются, друг с другом христосуются. Вдруг, откуда ни возьмись, какой-то монах седобородый, и направляется прямо к ним:
– Христос воскресе, православные!
Александр с мамой встали:
– Воистину воскресе!
– Ну, как служба ратная, воин? – спрашивает монах. – Все нормально с постижением военного ремесла?
– Так точно! – отвечает Александр. – Все в порядке, спасибо!
– Это хорошо, служивый, похвально. Однако, упражняясь во владении оружием и заботясь об укреплении телесном, не забывай также о стяжании духовной крепости. Без нее не может быть настоящего воина, защитника земного Отечества, да и собственную душу для вечности спасти невозможно. Дает же человеку все для того потребное вера наша православная… Будешь держать сие в уме – Бог тебя никогда и ни при каких обстоятельствах не оставит. Вот и матерь твоя с таковыми словами, вижу, согласна… А не хотите ли на колокольню подняться – ради Христова дня?
– А можно?!
– Отчего же нельзя ––можно, – и стали подниматься на колокольню: впереди монах, за ним – Александр, а после них – Лариса.
Поднялись, огляделись: ух, какая красотища, даже дыхание перехватило от восторга! Далеко-далеко окрест видно – весь город Сергиев Посад, еще какие-то поселения вдали, леса, поля, дороги, а над всем этим – бескрайнее голубое небо с плывущими по нему кипами белопенных облаков.
– А звон наших колоколов у вас в части слышен? – монах спрашивает.
– Да, доносится, особенно если ветер с этой стороны, – отвечает Александр.
– Вот как услышишь его в следующий раз, тут же вспомнишь сразу и про лавру, и про Сергия Преподобного, – говорит ему монах.
Налюбовались вволю и обратно вниз спустились.
– Словно на небе побывали!! – вырвалось одновременно у Александра и Ларисы Аркадьевны.
– Ну, почти так оно и было, – улыбнулся монах. Благословил их и пошел неторопливо в сторону Троицкого собора.
Сын с матерью смотрели ему вслед, пока и не скрылся он в дверях храма, а потом и сами направились к выходу – увольнительная у Александра заканчивалась. Он благополучно отслужил положенное время, а после этого остался в Сергиевом Посаде еще на несколько лет, учился и работал там. Но это уже совсем другая история.
