Источник: блог автора
Здравствуйте, меня зовут Александр Суханкин, я канадский иммигрант. Приехал в Торонто из Алма-Аты и живу здесь уже семь лет. За это время я сократил свое имя до Алекса, нашел более или менее стабильную работу по своей компьютерной специальности, купил в кредит дом, и от меня ушла жена. Жена ушла не к мужику, а к бабе. Здесь она вдруг поняла, что любит женщин.
11-летняя Маруська, наша дочь, разумеется, живет со мной. Вот я написал “разумеется”, но на самом деле вовсе и не разумеется. В Канаде гомосексуальным парам детей дают воспитывать с гордостью, фото таких семей печатают на первых страницах газет. Но, к моему счастью, бывшая супруга с её подругой растить Марусю не возжелали и удовлетворились тем, что моя дочь будет посещать их по выходным. Я бы, конечно, и это запретил, но если я только посмею не пустить Машку к матери, ко мне приедут двое, с конвоем. «Оденься», скажут мне, «и выходи».
И тогда Машку отдадут матери насовсем, поскольку я – нарушитель прав женщины и гомофоб. А ничто в Канаде не является для её граждан более мерзким. Каждый приехавший должен зарубить себе на носу, что в стране этой уважать он обязан женщин, гомосексуалистов, полисменов и бобров с гусями – символами Канады.
Поэтому каждые выходные я отпускаю Маруську к жене с неописуемым чувством. Во мне кипят ненависть, стыд и страх. Страх, что дочка увидит что-то непотребное, что... в общем, вы понимаете, что в итоге я останусь без внуков. Да и без дочки.
И тогда я буду совсем один. Я часто думаю об этом. Дочь – единственное, что у меня есть.
«А женщины?», спросите вы.
А женщин у меня нет. Когда работал на стройке и ездил на подержанной машине, к женщинам подходить было бесполезно. Сейчас не шарахаются, но теперь шарахаюсь я. Последнее моё знакомство зовут Ольга, она тоже иммигрантка. Едем мы с ней в первую нашу встречу в моей машине, она в солнцезащитных очках.
Я ей:
«Какие у тебя очки красивые!»
Она:
«Хочешь продам? Всего 75 долларов».
И тут же начала мне пропихивать, наряду с очками, какие-то пищевые добавки и фильтры для воды.
Я даже и не знаю, есть ли здесь женщины, в мозгах которых не наступает замыкание, как только они понимают, что я не только сексуальный партнер, но и потенциальный покупатель. А ведь я не уродлив, мне всего 35, и в Алма-Ате я женщинам нравился.
Я уже и не сужу их, канадских женщин. Система заглотнула их с каблуками, и даже наши иммигрантки, кто быстрее, а кто медленнее, перестраиваются. Однажды одна случайная знакомая привела меня в пустую квартиру и отдалась. Я думал, это любовь. Я трепетал, я чуть не плакал.
А она, после всего, спросила, обведя красивыми глазами комнату:
«Тебе здесь нравится?»
И в ответ на мой неосмысленный, совершенный в состоянии аффекта кивок, добавила:
«Хочешь купить?»
Оказалось, риэлтор. И это квартира на продажу. Хозяева – в Штатах.
Я думал, это любовь, а это был “шоуинг”.
* * *
Маруська в этом году пошла в новую, католическую, школу. Эти школы лучше, и я долго обивал пороги, чтобы туда приняли мою дочь. А мне в ответ говорили: «Нельзя, вы православные». А я им указывал на то, что у них учатся дети моих друзей – прихожан украинской православной церкви. А мне говорили: «Да, потому что украинцы с нами сотрудничают, а русские – нет».
В итоге, через школьное управление и с помощью благотворительной католической организации, которая помогает всем, независимо от конфессиональной принадлежности, Марию всё-таки приняли. Одной её подружкой в классе стала еврейская девочка, а второй – иранка. Но я не стал спрашивать, сотрудничают ли раввины и имамы с католиками больше, чем православные.
Радость – она молчалива, это недовольство кричит.
Раньше Машка училась в обычной государственной школе. И у неё были проблемы. Одна, например, возникла после того, как учительница сказала на уроке: «Все католические страны – богатые. А все православные – бедные». Маруся сообщила, что Россия до революции была одной из самых богатых стран, да и после революции превратилась в могущественную державу, а сейчас снова набирает обороты, даже флаг в Арктике поставила.
Этого делать было не нужно. Особенно про Арктику. Оценки у моей Мери упали. Потом мы съездили с Машкой на Кубу, оба были в восторге, и, естественно, что когда мы вернулись и в школе ей задали написать реферат про любую страну, она выбрала Кубу. Накатала десять страниц, на обложку приклеила фото Фиделя Кастро, Че Гевары, и нарисовала кубинский флаг.
Реферат вернулся с самой плохой оценкой.
А вскоре на Машку вызвали полицию за то, что она якобы сексуально приставала к однокласснице. Это выразилось в том, что девчонки повздорили в туалете, и моя со злости оттянула резинку на трусах у неприятной ей особы и отпустила. Вообще, оттянуть резинку у канадской девочки нетрудно – стринги у них выглядывают из джинсов, мода такая. Та пошла к директору и сказала, что Мария пыталась снять с нее трусы. Директор вызвал полицию...
Как нас запугивали полицейские – это не описать.
И мы перешли в другую школу.
* * *
Это было четвертого сентября, в первый школьный день. Марусю обещали забрать в школу на школьном автобусе. Она поднялась ни свет ни заря, нарядилась – белый верх, темно-зеленый низ, форма такая, – и стала ждать пока проснусь я. Потом торопила, потом побежала впереди меня к перекрестку, где должен был ждать автобус. Я смотрел на дочь и думал: как все-таки славно устроены дети – у меня её школа оставила горький осадок, а она уже за лето всё забыла.
Автобус не пришел. Мы простояли двадцать минут и поняли, что пора ехать своим ходом, иначе опоздаем. Машка страшно волновалась – в новую школу, в первый день, и опоздать! Только мы выехали из своего переулка, как ко мне сзади пристроилась полицейская машина. Мигает…
– Вы превысили скорость, – сообщила мне похожая на бульдозер полицейская. Она была в бронежилете и темных очках – совсем как в боевиках. – Ваши права!
Она разглядывала права, а я разглядывал её в зеркальце заднего вида. Типичная канадская ментура. По внешности их выбирают, что ли? Коренастая, твердо стоящая на ногах, этакий мустанг. Волосы – светлые, забранные в пучок. Сняла очки. Глаза – светлые. Они в большинстве своем голубоглазые, эти полицвумен.
Знакомые, сталкивавшиеся с канадской полицией по всякого рода мелким делам: кто-то выгнал неплатящего квартиранта, другой совершил мелкую аварию, говорят, что полиция ведет себя жестко. Подозревают, что из нелюбви к русским. Но доказательств нет, напрямую никто ничего не говорит. А взгляды и тон к делу не подошьешь. Коллега-араб говорит, что с ним обращались вообще как с животным. Вернее, хуже, чем с животным – к животным в Канаде отношение любовное. Так что, может быть, полиция вообще со всеми такая сволочная, а может только с иммигрантами, и неважно из какой страны...
– Ну, когда же нас отпустят? – нервничает Маруська. Я и сам уже тарабаню пальцами по рулю. Опаздываем. Уж выписала бы Мустанг штраф и отпустила.
А она пишет и по рации разговаривает. Выйти к ней и попросить отпустить нас быстрее – нельзя. Положено оставаться за рулем, а то могут принять за нападение. И начать стрелять. Случаи уже были. Когда стреляли, скажем, в семнадцатилетнего мальчишку, начавшего вытаскивать руки из карманов. Полицейскому показалось, что тот вынимает оружие, и пацана убили. Потом какая-то газета опубликовала число убитых полицией за последние десять лет – три тысячи человек. Внутреннее расследование показало, что полиция была неправа только в семи случаях...
– Ну, хоть бы по ногам стреляли! – возмущалась тогда жена моего приятеля.
– По ногам нельзя – выживший потом полицейского засудит, потому бьют наверняка, – объяснял ей муж.
– Ну, тогда должны делать контрольный выстрел! – смеялся я.
* * *
– Мне опоздание запишут! – Машка расстроена, чуть не плачет.
Выхожу из машины, руки держу чуть в стороны, как балерина, чтобы было видно, что в них ничего. Иду к Мустангу. Походка у меня при этом несмелая, а спина – согнутая. Так, наверное, крепостные к барину подходили.
– А можно я отвезу дочь в школу и вернусь? Это рядом, а то мы опоздаем, – прошу.
– Езжайте, – отвечает Мустанг. – Встретимся здесь же.
Я отвез Марию в школу, она выскочила и побежала к входу. Увы, мне уже не познакомиться с учителем, не помочь Маруське найти, где её новый класс. Меня дама ждет.
* * *
Мустанг меня верно ждала. Она вручила мне “тикет” – бумажку о штрафе. Я не спорил. Потому, что бесполезно. Этим можно только усугубить ситуацию. Я хоть и взволнован, но помню, что бобров и полицию надо уважать.
Когда полицейская машина уехала, я посмотрел в “тикет”. Там было написано, что я ехал со скоростью 60 км/час по улице, где положено ехать со скоростью 40 км/час. Это было неправдой. Я ехал по улице, на которой движение – 60 км/час. Название улицы тоже было указано неправильно. Я решил идти в суд и оспаривать штраф.
И тут я увидел, что и время, в которое меня остановили, тоже указано неправильно. Там стоит “9:22”, а сейчас еще 8:40. Сообразил, что в суде придется доказывать, на какой именно улице дело было, а доказательств нет, но мне больше поверят, если я докажу, что и время указано неправильно.
Недалеко от моего дома – офис министерства транспорта. Я поехал туда. Должен успеть. Они увидят, что я в 9 часов у них, значит остановить в 9:22 меня никак не могли, значит, они могут на штрафной квитанции написать, что я у них нахожусь в 9 утра уже со штрафом. Стало быть, офицер написала неправду. А там, где одна неправда, там и две... Так я рассуждал по своей русской логике.
В офисе министерства транспорта очередь. Я отстоял к окошечку, в котором сидел пузатый, будто надутый воздухом, блондин моего возраста.
– Мы таких справок не даем! – сообщил.
– Но вы видите, что я у вас, а еще нет 9 утра, а офицер написала, что я ехал в 9:22 с неположенной скоростью, – объясняю. – Если вы подтвердите, мне легче будет доказать, что и улицу офицер неправильно указала, и вообще зря на меня штраф навесила. Тут дело не в деньгах, просто зачем обманывать?
– А откуда вы знаете, какое время указано на «тикете»? – нагнулся ко мне Пузырь. – Может, это московское время?
Я застыл.
– Может, это московское время, а может нью-йоркское, а может парижское, – вертелся на стуле служащий, и по выражению его лица я так и не мог определить шутит он или всерьез.
– По торонтскому времени, – наконец, проронил я изумленно.
Он расхохотался.
– Не факт. Может быть, все-таки время московское, так что платите штраф.
Старичок в очереди тоже рассмеялся.
– Это вы мне про московское время, потому, что я русский? – догадался я.
Пузырь смотрел с насмешкой.
– Вам нравится унижать иммигрантов, да? – произнес я громко. Очередь оглянулась на меня, но я уже не видел лиц. Я вышел и направился к своей машине. Лицо мое пылало. Мелькнула мысль об отъезде домой, но дома не было, и я знал, что никуда я не поеду. В Алма-Ату не вернешься, русские там, когда я уезжал, в девяностые, были людьми второго сорта, а второго сорта я могу быть и здесь. В Россию ехать? У меня нет гражданства, да и жена не даст разрешения на вывоз ребенка. А без разрешения на самолет не посадят.
* * *
На пути домой я увидел машину Мустанга. Увидел ее внезапно, потому резко затормозил. Я хотел спросить у нее, зачем она написала не ту улицу, не то время, и не ту скорость.
Я вышел из машины и направился к офицеру. Я был во власти своей обиды, может быть слишком резко захлопнул дверцу. Я заметил, как Мустанг в машине вскинула голову на этот звук.
– Стоять! – скомандовала.
Я остановился и стал задавать ей вопросы с расстояния в три метра. Пытался приблизиться, она не разрешала. И не отвечала.
– Зачем вы написали не ту улицу? – горячился я. – Некому что ли штрафы выписывать? Я превысил, может быть, на пять километров, а вы написали на 20. Зачем? Ну, вы же человек, вы же не только офицер. Ну что вы молчите? Не в деньгах дело! Просто надо же правду писать!
Она молчала и как будто не обращала на меня внимания. Ее глаз за темными очками я не видел. Я не заметил, что кричу и машу руками, и не услышал, как сзади меня остановилась другая полицейская машина.
Я продолжал взывать к Мустангу на своем ломаном английском, а закончил громким по-русски:
– Как вы мне все, нах..., надоели! И ваши голые парады, и ваша держиморда-полиция, и ваши корыстные бабы со своим маркетингом!
– Ваши документы! – внезапно потребовала Мустанг.
– Будут вам сейчас документы! – крикнул я и побежал к машине. Мне показалось, что сзади кто-то крикнул, но я не оглянулся. Я сел на переднее сиденье и стал рыться в бардачке. Меня трясло. Почему она со мной так? Почему нельзя мне просто хотя бы ответить?! Сердце скакало у меня не в груди, а в горле.
– Стоп! Бросай оружие! – раздалось рядом.
– Какое оружие? – оглянулся я, вынимая из бардачка свой черный бумажник с документами.
– Руки вверх! Не двигаться! – неизвестный мне молодой полисмен стоял в метре от меня со странным прибором в руках. Он тоже был в темных очках. Да что ж они все, как роботы?
– У меня нет оружия! – крикнул я и тут же вспомнил, что документы не в бумажнике, а во внутреннем кармане куртки, на груди. Я засунул руку в карман, и когда стал вынимать её, случилось нечто странное, я даже не успел понять что…
* * *
Внутреннее полицейское расследование показало, что погибший уроженец Казахстана А.Суханкин в день инцидента был оштрафован за превышение скорости и в отместку за это через час разыскал офицера полиции. До этого он обругал служащего министерства транспорта, и свидетели из очереди подтвердили, что мужчина выбежал из офиса министерства с пылающим лицом, ругаясь.
Г-н Суханкин нашел офицера полиции Эрин Уайтмор и стал угрожать ей расправой. Затем он побежал в машину, чтобы взять оружие. На требования полицейского наряда, оказавшегося свидетелем сцены, не реагировал. При попытке Суханкина вытащить оружие, офицер Роберт Уиллис применил к нему Taser – электрошоковый пистолет.
Случайные прохожие подтвердили, что мужчина кричал на женщину-офицера, а затем побежал к своему автомобилю и стал рыться, как будто что-то искал. Бывшая супруга погибшего Ирина Суханкина сообщила, что её муж принимал таблетки от депрессии, иногда выпивал, и был груб и нетерпим. Он неоднократно на почве гомофобии оскорблял её и её гражданского партнера Барбару Миллер, грозился убить г-жу Миллер и г-жу Суханкину, говорил, что их несовершеннолетней дочери такая мать не нужна. Г-жа Суханкина также подтвердила, что у её супруга было больное сердце.
В машине А.Суханкина обнаружен перочинный нож, который мог бы быть употреблен для убийства.
Патологоанатомическая экспертиза показала, что у погибшего Суханкина был врожденный порок сердца, и организм не вынес удара электрошоком. Внутреннее полицейское расследование показало, что Роберт Уиллис действовал в соответствии с инструкциями, защищая общественную безопасность.
* * *
Марусю отдали матери.
