Если один из предыдущих фильмов Ларса фон Триера назывался «Антихрист», то «Нимфоманку», ну или, по крайней мере, только вторую часть, уместно было бы назвать Антибогородицей. Режиссёр буквально и акцентировано противопоставляет свою нимфоманку с образом Богоматери: в одном из первых эпизодов с православной иконы на Джо с суровой печалью, так же как, наверное, в своё время на Марию Египетскую, взирает преподобная Богородица. Детское переживание первого оргазма Джо воспринимается как вульгарная пародия на духовный экстаз святой Терезы в исполнении итальянского скульптора Бернини. Или ещё хуже, как проинтерпретировано Селигманом — кощунственное осмеяние фаворского Преображения.
Зачем режиссёру понадобились такие явные религиозные мотивы?
Для того, чтобы подобно возвестившему в XIX веке о прискорбной кончине Всевышнего Фридриху Ницше, на свой манер декларировать смерть Богородицы в наше время. То есть религиозная параллель подчёркивает смерть классических представлений о женском идеале. Как имплицитно следует из фильма, женский идеал нашего времени — это нимфоманка.
Разделываясь с христианством, наше время попутно разделывается с классической моралью. Что же приходит на смену архаичным нормам нравственности? По всей видимости, активно утверждаемая в фильме философия феминизма. Как заявляют активистки движения: женщина должна быть эмансипирована! В принципе с этим легко согласиться, но возникает следующий закономерный вопрос: от чего она должна быть освобождена? Посредством произвольных действий Джо и всяческих изворотливых попыток оправданий этих действий со стороны Селигмана (особенно откровенно манифестированных в конце фильма), можно понять какого рода свобода требуется в нимфоманке:
1. Это свобода на беспорядочные половые связи наравне с мужчинами. Здесь справедливо будет заметить, что если на такие действия со стороны мужчин больше закрывают глаза, то это вовсе не значит, что их в принципе признают допустимыми или нормальными. Они также морально предосудительны. Значит нельзя строить аргументацию, что женщина может вести беспорядочную половую жизнь исходя только из того, что некоторые мужчины так делают.
2. Свобода на удовлетворение своих желаний. На ум сразу приходят слова апостола Павла: «Все мне позволительно, но не все полезно; все мне позволительно, но ничто не должно обладать мною» (1 кор. 6:12). Результатом вседозволенности Джо становится кровоточащая язва между ног. Не самая достойная реализация свободы, не правда ли?
3. Равенство оценок в отношении представителей обоих полов. Если понимать равенство буквально, то это одинаковое отношение ко всем без исключения. Но все люди разные, у каждого свои способности и недостатки. Разве не состоит истинное равенство в том, чтобы к каждому относиться в соответствии с его данностью?! И как в таком случае можно искусственно уравнивать оценки в отношении таких разных по физиологии и психологии полов?
4. Право на аборт. Сцена самоаборта стала для меня одной из самой шокирующих сцен кинематографа. Что может быть противоестественней классическому образу женщины-матери и её архетипической идеализации в образе Богородицы? Дева Мария, согласно мифу не зная мужчину, зачла и родила сына, которому посвятила себя без остатка. Нимфоманка бесконечно предаётся похоти. Она отказывает в праве на жизнь своему ребёнку ради сохранения своих прав на свободную жизнь
Итак, нимфоманка утверждает свою свободу и своё ненасытное либидо посредством бунта против общественных устоев, против инстинкта материнства, против любых ограничений, препятствующих достижению удовольствия. Когда возникает возможность для изменения образа жизни, она видит в зеркале свое детское отражение как символ своей потерянной чистоты, но неожиданно отрекается от покаяния. Джо считает, что дерево может быть отражением души — в её случае это может быть искореженное грубыми ветрами одинокое дерево с самым глубоким дуплом в лесу.
Последняя сцена фильма воспринимается как окончательный приговор мужскому полу и провозглашение вседозволенности эмансипированной женщины в духе современного феминизма.
