Источник: Изборский клуб №1 (99)

Фокус-группа: девять рассерженных мужчин

«И да направит Вас слепой инстинкт без всякого мудрствования, как Авраама, повеление от Господа получившего, дабы Исаака, сына своего единственного, в жертву принести». Эти слова Игнатия Лойолы послужили мне духовным напутствием, когда ранней весной 1993 года от Рождества Христова я вышел на улицу из по‑спартански простого кабинета ректора Института социоэкономических наук Католического университета Парижа, доктора богословия и иезуита отца Луи Де Воселя.

В тот момент, находясь во Франции, я собирал материалы для своей диссертации (которую впоследствии и защитил в стенах указанного университета). Я искренне старался максимально беспристрастно разобраться в истоках и природе движения инакомыслящих — диссидентов, существовавшего в своё время в Советском Союзе. Можно сказать, диссертационное исследование на тему "Диссиденция как метод подрывной войны против СССР" родилась из прямого общения с русско-советской диаспорой всех волн в целом и диссидентским слоем в частности.

На конец восьмидесятых годов прошлого столетия общее число известных диссидентов, присутствовавших за границей, составляло приблизительно 40–50 человек (речь не идёт об экономических беженцах из бывших республик СССР, а именно об идеологах, участниках «правозащитного» движения в СССР). Главными критериями отбора людей, деятельность которых была исследована, явились сотрудничество с иностранными радиостанциями в ходе правозащитной деятельности, участие в манифестациях, возможное заключение или высылка, работа на иностранные государственные органы власти в русскоязычных отделах или редакциях русскоязычных журналов и т.д. В то время во Франции проживало от 10 до 15 человек этой социальной группы, так как после США Франция занимала место второго по значимости полюса притяжения в правозащитном мире.

Девять кандидатов были отобраны для осуществления исследования:

— Ефим Эткинд, профессор литературы, участник диссидентского движения в университетском мире, друг и защитник поэта И. Бродского;

— Александр Гинзбург, центральная фигура среди советских правозащитников шестидесятых-семидесятых, один из отцов-основателей движения;

— Николай Кривошеин, родился во Франции, по происхождению белоэмигрант, князь, член группы послевоенных добровольных репатриантов в СССР;

— Владимир Максимов, бывший политический заключённый, создатель журнала "Континент", в прошлом активный член правозащитного движения, участник современной политической жизни в России, по образованию историк;

— Леонид Плющ, украинский правозащитник;

— Андрей Синявский, один из столпов диссидентского литературного мира;

— Евгений Соловьёв, сотрудник международной организации, вёл ожесточённую борьбу против советских властей, продолжает служить в ЮНЕСКО, свидетель, происходящий из мира официальной советской администрации;

— Борис Спасский, экс-чемпион мира по шахматам, бывший чемпион СССР, выбравший свободу и вступивший в союз со старым белоэмигрантским русским сообществом;

— Николай Тюльпинов, сотрудник Русской Зарубежной православной церкви, писатель и журналист, живёт в кругу диссидентов.

Среди девяти проанализированных кандидатур (с каждым из них, кроме профессора Эткинда, была проведена личная встреча, предложен опросник, записаны результаты социологического интервью) — шесть известных всему миру фамилий, являющихся в глазах широкой общественности типичными представителями диссидентского профиля.

По результатам анализа из девяти членов контрольной группы только двое являются собственно диссидентами — Гинзбург и Плющ. Самое любопытное, что именно они мало привязаны к той Родине, воплощением которой, казалось бы, должны были выступать на политической арене. Они заявили, в частности, что живут только Россией/Украиной, но в то же время организовали свою жизнь на Западе. В интервью они подтвердили, что интересуются своей Родиной, но заявляют о своём космополитизме и о том, что лишены всякой «сентиментальности». И ведь при этом речь идёт не о политических обозревателях-советологах, но о людях, которые по определению должны болеть за свою Отчизну, что является традиционной визитной карточкой любого западного политика. Некоторые из них критикуют Александра Солженицына. Весьма характерно, что все эти люди почему‑то так и не приняли участие в политической жизни страны своего происхождения, опубликовав хотя бы одну книгу с пояснением, что их Родине дальше делать или хотя бы как понимать собственную историю.

Каждый из участников исследования олицетворял тенденцию или слой и взаимосвязан с той социальной средой, которая породила ту или иную группу внутри диссиденции.

Интерес исследования в том, что оно освещает феномен параллельного мира — мира тайных организаций, пресловутой «серой зоны». Этот мир обладает своими законами и своей внутренней логикой и даже своим собственным гражданством — причём нередко наследуемым, как эстафета.

Сравнительный анализ: референтный эталон

Для полноты анализа я также сравнил группу советских диссидентов с представителем правозащитного движения другого профиля. Им в моём исследовании, проведённом в начале девяностых годов ХХ столетия, стал нынешний президент Ливана Мишель Аун. В те годы он был признанным инакомыслящим политиком, вынужденным скрываться во Франции.

Объективности ради, следовало не только сравнить взгляды диссидентов между собой, но и отобрать внешнего представителя той же категории, признанного международным сообществом политического борца за права человека на своей Родине, но не имеющего ничего общего с контрольной группой. В этих целях мы отобрали кандидатуру человека, не имеющего ничего общего с анализируемой проблематикой (восточно-европейская диссиденция). Были задействованы следующие критерии: проживание во Франции, обязательный статус политического беженца, известная личность, наличие собственной политической программы, опасность для жизни, связанная с противостоянием, активная борьба против властей страны происхождения. Из имеющихся в нашем распоряжении кандидатур борцов из Китая, Вьетнама, Курдистана, Грузии мы отобрали представителя ливанской диаспоры — генерала Мишеля Ауна, бывшего премьер-министра Ливана, который согласился принять нас и ответил на те же вопросы, что и те, которые мы обсудили с другими представителями контрольной группы. Ещё раз напомним, что выбор был сделан с точки зрения самой личности диссидента, его ангажированности, того участия, которое приняла Франция в его судьбе. Так как между генералом и восточно-европейскими правозащитниками нет ничего общего, такой случай сравнения по аналогии может считаться научно безупречным.

Генерал Мишель Аун был вынужден покинуть Ливан. Он укрылся в здании посольства Франции из‑за того, что протестовал против подтасованных, с его точки зрения, выборов под эгидой США и против антихристианской направленности в ливанской политике той поры. По прибытии во Францию генерал пообещал не участвовать более в политической жизни Ливана и устроился на уединённой вилле под Марселем. Потом последовал переезд в Парижский округ и возврат к политически окрашенной социальной позиции наблюдателя и диссиденствующего деятеля, живущего на территории дружественной ему державы.

В ходе проведённой с Мишелем Ауном встречи и при ответе на поставленные ему вопросы проявилась его политическая позиция. Как выяснилось, для него не существует проблемы «абстрактной борьбы за всемирные права человека». Он также не выступает за соблюдение норм и прав человека на территории отдельно взятой страны — Ливана (с юридической точки зрения суверенитет страны превращает её правительство в гаранта прав человека на собственной территории). М. Аун настаивает, что настоящая защита прав человека заключается в невмешательстве во внутреннюю политику его страны со стороны иностранных государств. Такова его политическая философия гуманитарного аспекта в области «соблюдения норм и прав человека».

Какова же может быть роль эмигрантов в борьбе за лучшее существование Родины? Мишель Аун дал ответ: «…эмигранты должны помочь ей, Родине-матери, политически таким образом, чтобы она вновь обрела свою независимость и свой суверенитет».

Одним словом, речь идёт о правах человека, соблюдаемых, в разрезе философии М. Ауна, на отдельно взятой территории Ливана всеми государствами — субъектами международного права. Философия же восточноевропейских диссидентов вроде бы вполне допускает вмешательство других государств во внутренние дела страны своего происхождения (по крайней мере, никто из них не отрицал такой возможности).

Получается, что нынешний президент Ливана действительно был инакомыслящим относительно режима тридцатилетней давности. Где бы он ни был — у себя на родине или за рубежом, — он продолжал бороться согласно своим политическим взглядам. Не правда ли — разительное отличие от мягкой, аморфной позиции бывших советских инакомыслящих?

Почему диссидентство получило исключительный статус?

Реконструкция истории правозащитного движения в эпоху СССР, то есть полное восстановление всей правды о деятельности диссиденции, уже давно заслуживает отдельного монографического исследования.

В течение длительного времени весь мир с интересом следил за событиями, связанными с защитой прав человека на территории бывшего Советского Союза. И вот однажды коммунистическая система, которую некоторые даже называли «восточноевропейским ледником», растаяла. 1989 год (год падения Берлинской стены), так же, как и 1991 год (год прекращения существования СССР), ознаменовал окончание и исход холодной войны, став вехой в истории человечества.

Тем не менее ряд вопросов по‑прежнему требуют ответа:

— Кто и по каким причинам занимался финансированием деятельности диссиденции?

— Почему другие группы, работавшие на территории СССР в том же направлении, не получали никаких денежных средств из‑за рубежа?

— Кто продолжал поддерживать правозащитников после окончания холодной войны в период ельцинианы?

Многочисленные факты свидетельствуют о деятельности организаций, сосуществовавших с диссидентами в одном континууме и действовавших в плоскости защиты прав человека. Комитет государственной безопасности, например, зафиксировал многочисленные ячейки на Балтийском флоте, в дальневосточных частях Советской армии и т.д. Однако диссиденты явно представляли собой совершенно отдельное явление. Характер и особенности «правозащитного движения», а именно отсутствие отличительных признаков движений национального самоопределения и борьбы с тоталитаризмом (создание ячеек сопротивления, так называемая работа с населением и т.д.), заставили нас прийти к выводу, что мы столкнулись с крайне интересной проблемой.

При этом, несмотря на утверждения о преимущественно спонтанном характере активности диссидентов, якобы независимых активистов, действовавших по собственной инициативе, на самом деле существовала организация, в которой активно работали борющиеся за свободу люди при поддержке из‑за границы, обладавшая собственной периодикой и богатой литературой, издававшейся сначала в России, а потом и за рубежом. Движение было также снабжено тайными каналами передачи информации.

В течение многих лет диссиденты утверждали, что они представляют «свободную Россию» в частности и подпольное общественное мнение Советского Союза в целом перед мировым общественным мнением. Тем не менее, согласно американским источникам или даже самоосознанию участников, движение постоянно занималось отслеживанием собственной деятельности внутри границ СССР или же зарубежной деятельностью (заключение правозащитников в исправительно-трудовые лагеря, принудительная высылка за рубеж и т.д.).

Конечно, Московская Хельсинкская группа может утверждать, что ей удалось добиться постоянного контроля над выполнением всех подписанных советскими деятелями соглашений («третья корзина» от 1975 г.) в области «прав человека». Однако для проведения этой работы международная общественность могла направить собственных представителей, аккредитованных в Москве. Тем же, кто будет утверждать, что привлечение местного населения к подобной работе может способствовать развёртыванию крупной информационной кампании через СМИ, мы ответим, что, как мы и пытались доказать на страницах диссертации, приводя многочисленные факты и цитируя различные точки зрения, сопротивление советской власти зародилось задолго до появления правозащитников на политической сцене. Тем не менее эти движения не были представлены на международном уровне, а вместо них выдвинулась группа, которой во времена брежневского правления стали заниматься в исключительном порядке западные страны.

Иначе говоря, мы имеем дело с движением непонятной природы. Люди, работавшие на местности, подобные генералу Петру Григоренко, до того, как он присоединился к правозащитникам, или же многие другие боролись как раз за соблюдение своих собственных прав свободных граждан — то есть тех самых прав человека. Чем же тогда объяснить всю ту помощь, то шефство, которые были предоставлены маленькой группе, почти не занимавшейся проблемами своих сограждан, хотя и включавшей в себя некоторые громкие имена — например, имя Андрея Сахарова?

Вместе с тем хотелось бы пояснить, что не ставится под вопрос искреннее участие в движении правозащиты его рядовых членов. Тем не менее мы считаем недобросовестными лиц, желавших доказать всему миру, что Советский Союз и, в частности, Россия не обладали собственной инфраструктурой сопротивления и что подобная организация зародилась исключительно только с появлением диссидентов.

Serendipity. Скрытые пружины искусственного движения

Уникальное стечение обстоятельств, связанное с появлением диссидентов, заставило нас вспомнить теорию общего социологического метода, представленную и развитую Робертом К. Мертоном. Американский исследователь окрестил своё открытие serendipity.

Явление serendipity означает «открытие, совершённое без преднамеренных действий» (такова дефиниция, данная в 1754 г. автором термина британским писателем Хорасом Уолполом). Речь идёт о факте, который вроде бы легко объясним своей поверхностной логикой, но истинная природа, силы, вызвавшие его к жизни, заключены в абсолютно другом ряду понятий и нуждаются в глубоком исследовании для осознания всех причинно-следственных связей. На самом же деле теория, разработанная американским социологом, основывается на теореме французского основоположника социологического метода Эмиля Дюркгейма: «Если социальные образы (продукт коллективного мышления) отражают тем или иным способом данную реальность, это вовсе не означает, что эта реальность на самом деле соответствует представлению о ней данного социума»

В том же, что касается разработанного понятия serendipity, Р.К. Мертон уточняет: «Восприятие зиждется на доверии, а доверие основано на подтверждении уже заданных для данного общества стандартов»[2]. То есть мы доверяем авторитетному мнению, не вдумываясь в суть явления, не анализируя, какой механизм на самом деле вызвал его к жизни.

Кажется, эта теорема вполне соответствует изучаемой нами переменной. Очевидно, что правозащитники не соответствуют критериям независимого движения. Значит, истинное объяснение кроется в другом. Так как все члены движения диссидентов являлись получателями определённых благ (они пользовались специальными фондами; им предоставлялось эфирное время радиостанций; они являлись объектами межгосударственных обменов; они выпускали книги по ту сторону Атлантики, осуществляли давление на советскую власть хотя бы по делу приговора И. Бродскому и т.д.), а отнюдь не основной силой, распоряжающейся собственными финансовыми средствами, ввиду того, что они не пользовались поддержкой населения (за исключением крымских татар), очевидно, что объяснение данному явлению следует искать за рубежом.

Нередко мотивы и действия, которые кажутся вдохновлёнными высшими благородными побуждениями, на самом деле диктуются стратегическими расчётами «серой зоны».

В результате интервью, проведённых с различными членами диссидентского сообщества, жившими во Франции в конце восьмидесятых и в девяностых годах, родилась академическая гипотеза об искусственности правозащитного движения, которое, на самом деле, послужило «творческой лабораторией» ЦРУ для отработки методов всех дальнейших «бархатных», «лимонных», «апельсиново-тюльпанных» революций.

Мы ещё раз подчёркиваем, что никто не ставит под сомнение тот факт, что какая‑то группа молодых людей, так называемых «шестидесятников», решила принять участие в манифестациях протеста и публично прочитать стихи совместно со многими другими бунтарями хрущёвской оттепели. Как свидетельствует жизненный путь этих личностей, бывшие молодые люди, устроившиеся в дальнейшем на Западе, сначала даже и не собирались участвовать в политической жизни у себя на Родине. Многие из них окончательно освободились от своей привязанности к родной земле (вовсе не слившись с населением приёмной страны, а проживая в русскоязычной миноритарной общине). Тем не менее те же люди определяли себя в своё время как «совесть Родины», что, кстати, часто находится в противоречии с чувствами, выражаемыми ими по отношению к собственному народу.

Вот один из самых одиозных примеров недоброжелательства диссидентов по отношению к победам и достижениям народов, проживающих на территории теперь уже (увы!) бывшего СССР.

Три десятилетия назад в западных странах — сначала во Франции, а потом и в Великобритании, далее везде — вышла книга под названием "Ледокол", выпущенная перебежчиком из России, бывшим офицером ГРУ СССР под псевдонимом Виктор Суворов (настоящее имя Владимир Резун).

Суворов/Резун родился в 1947 году. В 1978 году, находясь на работе в Женеве, перешёл на Запад и был приговорён к высшей мере наказания за государственную измену. В течение многих лет Суворов работал над трудом, посвящённым истории Второй мировой войны.

Некоторые полагают, что Суворов действовал не один, а при поддержке многочисленной группы экспертов. «Может быть, этот бывший офицер военной разведки и перебежчик и является талантливым писателем — судить об этом я не могу. Но, насколько мне известно, он не был истинным автором этого труда, составленного группой высококвалифицированных специалистов», — написал в своё время Серго Берия[3].

В своём "Ледоколе" Суворов занимается пересмотром истории Второй мировой войны. Используя разношёрстные аргументы, он оправдывает Гитлера, объявляя его невиновным и жертвой советской агрессии, замысленной Сталиным и предусмотренной на июль 1941 г. Пользуясь логикой эпохи холодной войны, Резун утверждает, что Гитлер пытался сорвать сталинскую акцию, пожертвовав собственным рейхом. Кроме того, автор утверждает, что никаких агрессивных замыслов, направленных против русско-советских интересов, Гитлер не питал.

Не нужно уточнять, что ни один европейский генштаб или компетентный военный эксперт не поддержал логику Резуна. Можно, например, привести мнение французского генштаба, представленного генералом Галлуа, который лично ответил на мои вопросы.

Не желая открывать дискуссию по поводу ошибочности умозаключений Суворова/Резуна (или работающей с ним таинственной группы экспертов), тем не менее пользуюсь случаем, чтобы напомнить, что задолго до войны Гитлер ясно выразил свою мысль о превращении России в гигантский концентрационный лагерь.

Но истинная проблема, связанная с исследованием, кроется не в этом. Дело в том, что при прочтении русского текста "Ледокола" я был глубоко шокирован вступлением к этому труду, выдержки из которого приводятся ниже:

«Простите мне. <...>

Я поднял руку на самое святое в памяти нашего народа, единственную святую вещь, которая остаётся народу — его память о Войне, так называемой «великой отечественной войне». <...>

Мой отец — Резун Владимир Богданович — прошёл всю войну с начала до конца. Был ранен несколько раз и с трудом оправился от своих ран. Из-за меня он стал отцом предателя. Как ему удается жить с этим? Мне трудно это представить. Кроме того, я разрушил его представление о войне, которую он считал патриотической освободительной войной. Мой отец стал моей первой жертвой. Я попросил у него прощения. Он не простил меня. <...>

Я считаю, что мои приговоры полностью заслужены. Простите меня за мою книгу. Мои приговоры к смертной казни правильны до последней точки. И пусть не торопятся привести их в исполнение: я сам себя накажу. <...>

Многие простили меня за мою вызывающую книгу, за мой вызов, брошенный обществу. Ни один русскоязычный издатель за рубежом не был достаточно храбрым, чтобы опубликовать её, но отдельные главы "Ледокола" были опубликованы русской свободной прессой. Я сразу был поддержан и до конца правозащитниками Владимиром Буковским, Эдуардом Кузнецовым, Ириной Ратушинской, Игорем Геращенко, Ариной и Александром Гинзбургами, Ириной Алексеевной Иловайской, главным редактором "Русской мысли" — газеты, которая семь лет публиковала главы из моей книги, победоносным триумвиратом русской службы Би-би-си из Леонида Владимирова, Всеволода Новгородцева, Алексея Леонидова».

Вещь, шокирующая сама по себе, — Резун гордится поддержкой, оказанной его «идеям» правозащитниками, имена которых он с благодарностью перечисляет. О какой любви к народу, оболганному в самых славных моментах своей истории предателем (с точки зрения самого Суворова), можно говорить?!! Преданному во славу Гитлера, которого Резун оправдал и простил… Полагаю, что этот пункт не требует дальнейшего обсуждения.

Необходимо отметить, что сами бывшие участники диссидентского движения, как правило, избегали термина «диссидент» и, в общем, говорили в проведённых с ними мною лично интервью, что на территории СССР существовало диффузное движение противостояния и что они «ничем не отличались от других».

И всё‑таки от других они, естественно, отличались, потому что у их движения был самобытный характер, но лишь немногие из них продолжали последовательно называть себя диссидентами. Однако их организация, каналы передачи информации и инфраструктура на Западе, отсутствующие у целой когорты других советских инакомыслящих, наконец, сам факт вступления диссидентов в международные инстанции свидетельствуют о мощной поддержке чуть ли не государственного масштаба — поддержке, которую можно определить как теневое лобби.

Между тем на территории какого другого государства находилась вся зарубежная инфраструктура движения? Кто требовал освобождения членов группы правозащитников? Кто распространял/распространяет диссидентские выступления на волнах радиостанции «Свобода/Свободная Европа»*? Ответ более чем очевиден.

В отдельной работе, ставшей моей докторской диссертацией, я рассмотрел многочисленные факты, однозначно доказавшие, что мы не можем более сомневаться в существовании народного движения сопротивления, в своё время появившегося на территории СССР. Но наряду с этим стихийным инакомыслием в нашей стране в те годы существовало, как видим, искусственное движение, направляемое и поддерживаемое по политическим соображениям из‑за рубежа. Эта доказанная гипотеза уводит нас в область стратегии или, точнее, типологии вооружённых конфликтов, то есть теории подрывной войны, «туманной и неосязаемой» (определение Клаузевица).

Диссидентство в свете косвенной военной стратегии

Подрывная война есть функция косвенной стратегии, которая применяется, если с противником невозможно справиться в открытом бою, если существует постоянное противостояние, затянувшееся в ситуации, которую Реймон Арон окрестил как «ни мир, ни война»[4]. Это определение означает загнивание, деградацию, увязание общего противостояния.

Целью косвенной стратегии как раз и является обход противника для поражения его тылов, то есть наименее защищённых точек, заменяя общее противостояние, ставшее невозможным, общностью конфликтов, способных подорвать противника[5]. Теория косвенной стратегии в области её приложения в качестве метода подрывной войны была полностью развёрнута в трудах геостратега Пьера Дабзиса. Вот как он объясняет этот метод:

«Мы присутствуем при «выразительном» проявлении насилия, при котором действие само по себе, основанное на второстепенных, рассеянных операциях, имеющих даже символическое значение, мало значит по сравнению с самим процессом выражения мысли; подобное действие многоцелевого назначения включает партизанскую войну, в свою очередь, отличающуюся переменной геометрией, сочетающейся в подвижных пропорциях с пропагандой, разведывательной деятельностью, терроризмом, подрывными методами, не говоря уже о прямом контакте с населением и о действиях на международной сцене» [6] (шрифт мой. — А. А.).

Интересно отметить, что профессор Жан-Луи Дюфур (преподаватель в ряде военных академий и училищ Франции), другой ведущий специалист в области стратегии «серых зон» или, иначе, конфликтов слабой интенсивности, придерживается того же мнения, что и посол Дабзис. Он выразил свою точку зрения в труде La Guerre au XX siècle (Jean-Louis Dufour et Maurice Vaïsse, éd. Hachette, 1993). В главе, посвящённой конфликтам слабой интенсивности, он пишет:

«Напомним, что эта переменная интенсивности распределяется по следующей шкале:

1) мирное соревнование между государствами;

2) терроризм, наркотики, пропаганда и дезинформация, психологическое воздействие;

3) восстание, партизанская война, подавление восстания;

4) межгосударственный конфликт слабой интенсивности;

5) межгосударственный конфликт сильной интенсивности;

6) ограниченный ядерный конфликт;

7) глобальный ядерный конфликт»[7].

Разработки подрывного метода ведения войны в условиях косвенной стратегии уходят вглубь времён. Несомненным специалистом данной военной меры являлся китайский философ и стратег Сунь-цзы (VI век до н.э.).

Согласно его книге "Искусство войны", война является последней крайностью, так как высшая цель заключается в бескровном подчинении противника. Прозорливый сюзерен должен уметь взвесить все ставки и не подвергать свой народ излишнему риску. Сунь-цзы пишет:

«Первым из факторов (военного и политического успеха. — А. А.) является моральное влияние. Планы и проекты, направленные на нанесение ущерба противнику, не ограничиваются узконаправленным методом . Пошлите предателей в страну, чтобы подорвать управление страной , вышлите ловких специалистов, которые будут подстрекать население к разбазариванию своих ценностей»[8]. Кстати, существует пять типов секретных агентов, а именно: туземные агенты, внутренние агенты, двойные (перевербованные) агенты, агенты одноразового использования, живые агенты [9].

Короче говоря, Сунь-цзы заложил и развил основы подрывной тактики, связанной с созданием очагов неповиновения, эффективно использованной, в частности, Лениным и Троцким, а затем вошедшей в советскую военную доктрину. К пяти категориям Сунь-цзы советские исследователи добавили шестую — агент влияния, роль которого крайне важна.

Вышеприведённые пять категорий агентов заняты сбором и передачей интересной информации. Но разведданные отвечают какому‑либо пунктуальному заказу, связанному с проникновением в замыслы врага и т.д. В том же, что касается агентов влияния, то их значение никогда не идёт на убыль. С тактической точки зрения они составляют так называемую «спящую сеть». Далее, им вовсе не обязательно проникать через линии обороны противника, выкрадывать документы из генштабов или управлений укрепрайонами. Им достаточно вести работу с населением, подрывая его моральное состояние. Иными словами, они служат детонатором, способным взорвать любое государственное территориальное образование — европейское, азиатское или африканское.

Основываясь на этом фундаментальном соображении, можно легко объяснить, почему российские социологи не сумели найти ни одного положительного фактора в истории диссиденции. Напомним, что единственным положительным пунктом являлась критика тоталитарного строя «по гуманитарным соображениям». Так как русские и украинские «стихийные инакомыслящие» не подходили, пришлось искать или создавать другую группу — предпочтительно молодого возраста, поддающуюся внешнему управлению из‑за рубежа.

Похоже, эта идея стала ключевой в момент проведения процесса Синявского — Даниэля (того самого Синявского, который столь враждебно относился к русскому народу, — он, в частности, не гнушался даже такими терминами, как «православный фашизм» и т.д.). Для реализации проекта требовались люди, которые презирали бы свою страну (вспомним: «великая империя, созданная германцами, византийцами и монголами», диссидент А. Амальрик); люди, свободные от всякого патриотизма («какая‑то там Родина», диссидент А. Гинзбург); люди, которые бы смотрели на свой народ сверху вниз, и т.д.

Кроме того — и здесь‑то Гарвардский проект и выдвигался на первый план — надо было, чтобы отобранная группа будущих активистов, выбранная по нескольким критериям (разные инакомыслящие использовали синонимические по своей сути понятия: «герметический орден», Алексеева; «сообщество», Гинзбург; «маргиналы», Плющ), были бы более или менее свободны от привязанности к народам своего происхождения (русский, украинский, белорусский и т.д.), потому что великороссийский (или советский) патриотизм, замешанный на опасном европеизме, мог бы тлетворно сказаться на замыслах американского руководителя Проекта.

Надо было наделить эту категорию мощным психосоциальным оружием, эффективным и безотказным, снабдив «правильной» этикеткой, способной ввести в заблуждение славянские народы, обычно враждебно относящиеся к зарубежным идеям, от которых ничего, кроме интоксикации, то есть впрыскивания социального яда, ждать не приходилось.

По-прежнему актуально

В ходе проведённого исследования выяснилось, что в своём подавляющем большинстве так называемые «диссиденты» не имеют прямого отношения к правозащитному движению и, следовательно, диссидентами считаться никак не могут.

Из девяти кандидатур непосредственно диссидентами можно считать в лучшем случае двух человек.

Другие члены контрольной группы, хотя и прошли эмиграцию, тюремное заключение и в той или иной степени преследования, сами себя правозащитниками, равно как и диссидентами, не считают. Или же, напротив, считают себя диссидентами (Е. Соловьёв), но отношения к ним на самом деле не имеют, так как не соответствуют базовым критериям (регулярные связи с организацией в активный период борьбы, полевая работа в СССР, координация деятельности с центром, срок заключения в трудовом лагере и т.д.).

Естественно, ни в коей мере эти люди не могут быть признаны общественными деятелями политическим миром России. Скорее всего, речь идёт об эмиграции политико-экономического типа (недовольство общей идеологией страны происхождения, желание выехать и остаться на постоянном месте жительства за границей, экономические причины, толкающие на неопределённо долгое продление своего пребывания за границей после окончания холодной войны и т.д.).

Основываясь на стандартах, установленных 40 лет назад Женевской конвенцией и основами Конституции Франции от 24 июня 1973 г., они должны быть признаны политическими беженцами на тех же правах, что, например, курдская или сомалийская диаспора, бегущая из «серых» зон в стране их происхождения. Ни в коем случае эти люди (и те страты, которые они представляют) не являются политическими деятелями или же группой влияния. Таким образом, их приём и пребывание на французской территории не носят никакой общественный характер, но вполне частный — свойственный любому несчастному, нашедшему убежище от преследований. Нередко сама жизнь или единовременный протест толкнули их на тот путь, который закончился окончательным обустройством в чужой стране.

Вторая группа личностей — А. Гинзбург и Л. Плющ — была проанализирована по принципу перекрёстного сравнения ответов (cross-check) и далее по аналогии со специально отобранным образцом, никак не связанным с контрольной группой, но тоже зачисленным в диссиденты французскими властями. Выяснилось, что оба деятеля признают себя диссидентами в историческом прошлом, действительно состояли в правозащитном движении, признают свою политическую роль в настоящем — с точки зрения возможности влияния на события (А. Гинзбург через парижскую газету "Русская мысль") или же оставаясь активными борцами (Л. Плющ).

Ответы на вопросы этих деятелей подверглись сравнению с «контрольным замером» — интервью с генералом (сегодня президентом Ливана) Мишелем Ауном. Любопытно, что, в отличие от него, у этих людей (судя по их ответам) не ощущается исконной связи с землёй происхождения. Они свободны от всякой сентиментальности по поводу немедленного и окончательного возвращения в страну, их породившую. Они считают себя внешними относительно формирования политического общества, проходящего у них на Родине. Они скорее более близки узкому кругу уехавших в своё время вместе с ними единомышленников. Они не имеют ни программы, ни политической платформы. В отличие от Мишеля Ауна за безопасность России и её независимость от чуждого влияния они не борются. Права человека определяются ими в плоскости понятий тоталитарной советской эпохи.

Этот анализ, основанный не на опосредованных письменных источниках, но на прямом контакте с представительной группой, объясняет системное неучастие диссидентов в политической жизни страны происхождения. Мы также получили ответ на вопрос, почему мы не можем считать этих деятелей альтернативными лидерами советской эпохи.

В свете вышеизложенного было бы логичным начать большую и серьёзную работу по переосмыслению реальной роли, сыгранной правозащитным движением на последнем этапе жизни СССР. Стоит ли считать этих людей провозвестниками нового порядка или, наоборот, — разрушителями родной страны, отобранными иностранными службами и действовавшими — часто не понимая, какова их реальная функция, — под западную диктовку?

Этот вопрос чрезвычайно важен, так как позволяет правильно оценить один из ключевых моментов национальной истории, а также выработать системный подход, который должен быть отражён не только в высшей, но и в средней школе, где закладывается фундамент личности будущих поколений российского народа.

К сожалению, грозная опасность распада нашей Родины по‑прежнему не преодолена: у России отсутствует идеология, в социальных вопросах наблюдается непростительный для великой державы лаксизм, подрывные силы успешно обрабатывают молодое поколение. России только ещё предстоит осознать необходимость строгого контроля за культурной и идеологической сферой, устранения олигархата от верховной власти как естественного проводника влияния иностранных разведок на наших детей и юношество, о чём, кстати, открыто предупреждал незадолго до кончины американский политик и политолог Линдон Ларуш, назвавший Михаила Горбачёва предателем. По словам Ларуша, в наших властных кругах по‑прежнему работают агенты MИ-6 и ЦРУ, причём они могут занимать ключевые посты в структурах исполнительной власти.

Примечания:

1. Данная статья основана на материалах докторской диссертации автора "Диссиденция как метод подрывной войны".

2 - Robert K.Merton Eléments de la théorie et de la méthode sociologique, éd. Gérard Monfort, серия Imago Mundi, с. 51.

3 - Цитата даётся в обратном переводе. Серго Берия "Мой отец — Лаврентий Берия". "Современник", Москва, 1994 г., с. 227.

4 - Raymond Aron Guerre et paix entre les nations, изд. Кальман-Леви, 1962.

5 - Pierre Dabezies La typologie des conflits, Энциклопедия Universalis, том Les Enjeux-2, с. 1447.

6 - Там же, с. 1453.

7 - Jean-Louis Dufour et Maurice Vaïsse La Guerre au XX siècle, éd. Hachette, 1993.

8 - Sun Tzu L’art de la guerre, изд. Champ Flammarion, 1972, с. 156.

9 - Там же, с. 195.

 

*СМИ, признанное иностранным агентом