Источник: блог автора
Жириновского я всегда сравнивал с Пуришкевичем из Госдумы начала прошлого века. Оба – Владимиры. Оба были яркими депутатами, страстными трибунами, провокаторами. Оба, несмотря на сложное происхождение (или благодаря ему), отыгрывали амплуа русских националистов. Оба, одним словом, были артистами, и воспринимались людьми именно в таком качестве.
Артистами, в той или иной степени, является большинство публичных политиков. Для одних мастерство перевоплощения и актёрские фокусы – лишь набор инструментов для реализации политических целей (игра подчинена политике). Для других государственная трибуна превращается в сцену, политический инструментарий служит актёрскому самовыражению (политика подчинена игре).
Жириновский всю жизнь играл и, как любой большой артист, стал заложником своей игры, маска приросла к лицу до степени неразличения. Не знаю, сколько игры было в его жизни и сколько жизни (искренности, честности) было в его игре. Не уверен, что Жириновский был счастлив. Помню в каком-то интервью он жаловался на одиночество, что неудивительно. Ещё я слышал, что в личном общении, в кругу близких он был человеком неконфликтным и мягким – нередкое свойство людей, которые проявляются во внешнем мире через конфликт. Я смотрел скетчи с Жириновским лет пятнадцать назад, это было занятнее всяких КВН и Камеди. Потом Жирик приелся.
В последние годы, наблюдая за его дряхлением и попытками с этой дряхлостью справляться через привычную, хотя и неубедительную игру, я думал: почему эти люди никак не находят в себе силы вовремя уйти? Что их заставляет до старости и самой смерти тратить все силы на продолжение игры? Лишь бы не уйти со сцены, лишь бы сохранить главную роль, лишь бы не прекращались овации. Причина, как мне кажется, в тотальном одиночестве этих людей. Точнее, в бегстве от него.
