Этот человек спас тысячи жизней, участвуя на своем вертолете в самых экстремальных спасательных операциях. А самого его, когда он попал в страшнейшую аварию, спас монах с Валаама – архимандрит Мефодий (Петров). Сегодня, на 40-й день по преставлении ко Господу отца Мефодия, своего наставника вспоминает близкий друг братии Валаамского монастыря, заслуженный пилот России Вадим Валерьевич Базыкин.
Архимандрит Мефодий (Петров) за совершением проскомидии
Благодать всегда сильнее
– Вадим Валерьевич, расскажите, пожалуйста, каким вам запомнился отец Мефодий?
– Об отце Мефодии рассказывать очень радостно. Сами наши отношения ежедневно расставляли все в жизни по своим местам. Он из друга постепенно превратился в духовного наставника. Ранее я все время ездил к отцу Иоанну (Крестьянкину). Но батюшка все же находился за 300 км, к нему уже стремилось попасть огромное количество народу, а силы его таяли. Я стал посещать Валаам. И в какой-то момент вдруг понял, что я здесь умираю – в хорошем смысле этого слова: умираю, чтобы воскреснуть.
Отец Мефодий из друга постепенно превратился в духовного наставника
Мне как-то отец Иоанн (Крестьянкин), когда я ему пожаловался, что у меня нет взаимопонимания с дочерью (был такой период), сказал: «Вадим, юность ищет любви, а зрелость требует греха. Разбирайся с собой, а не с ребенком».
По-настоящему разобраться с собой я смог уже только на Валааме. Отец Мефодий помогал. Мы очень много с ним разговаривали. Потом уже научились общаться и в молчании. Я прекрасно понимал, что у отца Мефодия тысячи самых разных звонков, но, если ты знаешь, что ты у человека в сердце, как и он уже постоянно в твоем сердце, вам не надо друг друга лишний раз беспокоить.
Наиболее полно эта глубина молитвенного общения раскрывается во время исповеди. Иногда я исповедовался отцу Мефодию у него в келье. Потом, когда я выходил от него, мне всегда требовалось присесть. Благодать действовала настолько мощно, что все физическое, будь ты хоть силен, как буйвол, как бы изнемогало, уступая место этому главному на тот момент переживанию.
Хотя он мог поговорить с тобой и по-мужски жестко. Мне он представлялся при всем его радушии человеком с по-византийски утонченною душою и с силищей человека-варвара. И если любому грешнику та природная сила, которой он наделен, зачастую требуется, чтобы сдерживать свои же страсти, чтобы они окончательно не разнесли всю твою жизнь, то у отца Мефодия эта энергия, как при расщеплении атома, была высвобождена, и он ее направлял в конструктивное русло.
Архимандрит Мефодий и В.В. Базыкин на устраиваемой ими вместе Рождественской елке для валаамской детворы
– В терминологии преподобного Паисия Святогорца это расщепление атома своей самости, когда у человека мало того, что силы высвобождаются, как из-под гнета, у него еще и духовные дары открываются. По отцу Мефодию это было заметно?
При прощании с отцом Мефодием не было никакой трагедии. Он, еще будучи насельником земли, уже жил там
– Он был щедро одарен Господом всяческими талантами. Этот человек не испытывал груза прожитых лет, думаю, потому что в его жизни никогда не было обмана, предательства. Его чистота была сродни детской. От того-то его так и любила валаамская детвора. А незамутненность духа никакими дрязгами еще при жизни сближала его с миром Небесным. Потому и сейчас при прощании с отцом Мефодием нет никакой трагедии. Он, еще будучи с нами здесь, насельником земли, уже жил там.
«Как-то странно себя батюшка вел…»
– Но все равно же смерть всегда внезапна?
– Это да. Хотя батюшка даже предупреждать пытался. Прямо перед своей смертью он мне приснился. Я даже поделился со своей семьей за завтраком: «Как-то странно себя, – говорю, – батюшка вел. Сказал, что все будет хорошо, чтобы я не волновался…» Я даже доктору в то утро позвонил, и тот меня стал заверять: «Ковид победили, батюшка идет на поправку, ему все лучше и лучше…»
«Но к чему же он меня во сне готовил? И от чего так предусмотрительно предостерегал: не волноваться…» – у меня эти мысли не шли в тот день из головы. И вот в 15:00 приходит смс-ка: «Сердце не удержали. Батюшка умер».
Помню, стоя у могилы отца Мефодия, ощущал, как переступаю грань бесстрашия. Батюшка тебя точно за руку за собою вводил в пакибытие: «Здесь хорошо, не бойся!» И ты идешь, и душа действительно вживается, привыкает к этому поначалу, казалось бы, беспощадно слепящему все наши пристальные ко всему земному страстные внутренние очи…
Хиротония отца Мефодия. Рукополагает Святейший Патриарх Алексий II
Но вот душа пообвыклась, и ты понимаешь, что тот мир ближе, чем мы полагаем! Только эта реальность инобытия каждому по-разному открывается. Я был просто в трепете, ощущая, что за силы окружили и встречают душу отца Мефодия. Совесть, было чувство, окончательно проснулась и действовала на все сто. Она была настолько чуткой и всевидящей, проникала вглубь твоего всежизненного существования, что ты явно уже знал: мир Божественный только и реален. И стыд тебя настолько обжигал, переплавляя душу, что слезы уже казались какой-то кристально-неземной субстанцией. Наверно, это то, что святые отцы именуют, как бы это парадоксально ни звучало в отношении слез на отпевании, похоронах, – радостнотворным плачем. Ибо отец Мефодий и в своей смерти был щедр и делился с нами теми духовными дарами, коих его душа, разлучившись с этим бренным телом, по обетованию всем работающим Господеви обрела в преизбытке. Отец Мефодий на этом духовном пиру прощания с ним точно светлые одежды на тебя надел, дал вкусить Небесных яств и пития.
Если кого-то мы и можем сейчас жалеть, то только себя за то, что полученное авансом мы не можем удержать, – эта высота нам лишь указана. И жалеть себя надо деятельно – каяться. Этому очень способствует сам светлый образ отца Мефодия. Даже когда его просто вспоминаешь, душа как-то отряхивается, радуется, светлеет.
Как отец Мефодий спасателя спас
– Собственно, это ваши переживания таинства исповеди. Может, с ними и ассоциируется у вас образ духовника?
– Отец Мефодий и при жизни спускался в наш у каждого индивидуально нагроможденный тяжестями страстей ад. Вытаскивал из него. Очищал, приводил тебя в светлые чувства – да, все так. Помню, когда в меня со встречной полосы на огромной скорости втаранился пьяный водитель, я был весь разбит. Только на одной ноге врачи потом более 100 переломов насчитали. Два открытых перелома, артерия порвана, алая кровь хлещет. Выполз как-то из кабины, лежу, начал скорую вызывать, но понимаю: не выживу, слабею с каждой минутой… А тут еще одна за другой машины останавливаться стали. Не поверите: зачем? Краем глаза вижу: багажник перетряхивают… Мародеры. Не знаю, как я им еще что-то смог сказать, но мне этого не выдержать было: «Что же вы, сволочи, делаете…» Один обернулся: «Ты бы на себя посмотрел, тебе это уже не надо». Помню, я тогда даже заплакал. Просто от всей этой низости. Сбросил звонок скорой, набрал отцу Мефодию: «Батюшка, – говорю, – в аварию попал, я, наверно, уже не выживу…» Он меня даже дальше слушать не стал, только спросил, где я. А оказалось, что и не так далеко от их подворья. Так что буквально через 7 минут уже скорая подрулила. Они с роженицей ехали, оказывается, но ради меня по просьбе монахов остановились. С ними еще и один из отцов валаамских оказался. У врачей были зажимы, остановили кровотечение, транспортировали меня в больницу. А дальше уже отец Мефодий вымаливал. Я три месяца почти без движения был, в целом треть года в больнице провел. Зато и сам наизусть все молитвы выучил – утренние, вечерние.
Выполз как-то из кабины, лежу, начал скорую вызывать, но понимаю: не выживу, слабею с каждой минутой
Но, знаете, вот этот свет молитвы и заботы батюшки стали будто еще только ярче с его переселением в мир иной. Душа это явственно ощущает. Она и за отца Мефодия радуется, и сама уже старается, раз вкусив при его проводах эту вышеестественную сладость, ничем уже не прельщаться да не отравляться из суррогатов посюстороннего бытия. Мне и раньше доводилось хоронить, в том числе близких людей, но такого – не побоюсь я, мужик, этого слова – умиления, такой тихой радости в сопереживании душе отошедшего я еще не испытывал никогда. Вот ты идешь на похороны, а оказываешься на празднике! И столько это дает тебе духовных сил работать над собой дальше, прочерчивает себе траекторию своего внутреннего пути. Он как-то пролонгировал свою духовническую работу.
Неожиданное предложение
– А что отца Мефодия как духовника отличало? У него такой вид был, как правило, жизнерадостный, что это как-то не вязалось с тем, что ему еще и с греховной тяжестью на исповедях разбираться приходится.
– Если ты у него в келье исповедовался, бывало, сидишь в таком колоссальном напряжении, еще и слова пытаешься подбирать. Он на тебя так смотрит-смотрит, чувствует: исповедь не идет. «Слушай, – говорит, – давай по пять капель?» – «?!» А он рассмеется, нальет… И как-то так умел душу поддеть, что самое тяжкое из глубины достанет, обнаружит для тебя. Иногда будто камень отвалит. И вот выговоришься, а у самого такое ощущение от этого подчас краткого мига вашей встречи, будто годы работы над собой враз пронеслись.
А батюшка тебя так вроде ласково и нежно, но неуклонно вел к узкой евангельской стезе. А это все-таки боль, тут требуется себя отвергаться. Когда я только стал изучать творчество иеромонаха Романа (Матюшина), мне прежде его ранние работы нравились – это просто Есенин. Ты весь в этих строках растворяешься, душа ликует, поет. И только годы спустя я созрел для того, чтобы его позднюю лирику о Боге воспринимать. Вот точно так же и с исповедями у отца Мефодия: поначалу я словно у зеркала исповедовался – то мне в себе не нравится, это… Но дальше самого себя любимого я никуда не шел. А это тупик.
Это принципиально разные векторы: на себя любимого ориентироваться или от себя ветхого идти
И лишь отец Мефодий потихонечку приучал меня видеть все в Божием свете. Ты тогда и на себя уже смотришь как на творение Божие, а человек – это любимое творение Создателя, и учишься в себе распознавать образ Божий, расчищать его и все более сосредотачиваешься уже на личности Господа нашего Иисуса Христа – Он же и есть то Подобие, на Кого похожими мы стать призваны! Это принципиально разные векторы: на себя любимого ориентироваться, пусть и пытаясь как-то самоусовершенствоваться, или от себя ветхого идти.
Сущность красоты
– Что помогает в этой смене направления?
– Я много работал в Арктике. Где-то последние лет 15 я плавал туда в экспедиции на кораблях – вертолет до времени обычно просто стоял на палубе. А там, как подплывем, уже на месте решалось: когда речь идет о спасении тех, кто на отколовшейся льдине оказался, счет на минуты идет. Если по льду путь пробивать, это многие часы, а то и дни, а на вертолете за полтора часа переброс можно делать.
Архимандрит Мефодий и В.В. Базыкин у вертолета, на котором и в 40-градусный мороз на Валаам доставляется продовольствие, а также живые цветы к праздникам, подарки детям к Рождеству и Пасхе и т.д.
И вот ты плывешь в эту сверкающую чистоту, потом летишь и просто уже знаешь, что души у тех, кто отважился туда выбраться, очищаются. Там никто не боится смерти, а льды крошатся, и вода ледяная, и голодные белые медведи в ней барахтаются… Но души там становятся какими-то предуготовленными к вечной жизни, у них точно крылья появляются. А если у человека нет страха, это уже половина успеха при спасении.
Сущность красоты, где бы ты ее ни созерцал, одна – любовь Божия к нам
Там, в Арктике, вокруг ничего рукотворного – белые льды, и Господь эти фантастические по формам громадины заботливо обтесывает ветрами… И так изо дня в день. А душа с себя сбрасывает все наносное и в перспективе пакибытия ненужное. А какие там рассветы, закаты! Я впервые именно среди той, как мне предварительно казалось, монотонной белизны увидел, как преломляется луч света на снегу, и это искрящееся переливающееся полотно окрашивается в синий, красный, голубой. Это что-то незабываемое!
– Недавно вспоминали, что отец Мефодий до того, как попасть на Валаам, вообще за всю свою жизнь ранее льда не видел. Вы его с собой туда не брали?
– Нет, но Валаам – это тоже одно из мест присутствия Бога на земле. А сущность у красоты, где бы ты ее ни созерцал, одна – это любовь Божия к нам. В таких анклавах рая душа преображается.
Не по уставу жил, а по любви
– Как-то на Валааме услышала от экскурсовода слова преподобного Антипы Валаамского. Когда братия роптала на то, что к нему в монастырь стекаются миряне, в том числе и женщины, старец ответил: «Мы в монастыре, как в раю, а они там, в миру, как в аду. Мы не должны замыкаться от мирян». То ли потому что они оба южного происхождения, но как-то их образы с отцом Мефодием соотносятся. Никогда не было такого ощущения?
Отец Мефодий и отец Кирилл (Павлов)
– Сам я на отца Мефодия и побухтеть мог, когда он меня в очередной раз усаживал за стол: мол, этого-то мне и в миру хватает, не за этим же едешь на Валаам… А он все «хи-хи», «ха-ха», и так вроде компанейски вел себя, а потом смотришь – он кого-то из совершенно нецерковных людей уже «подцепил» разговором о главном. Отец Мефодий часто плакал о людях. Это не значит, что он был весь в слезах. Но он сокрушался о том, как же люди, имея даже прекрасные задатки и доброту души, не могут обратиться к Богу. Что-то их держит. Он очень переживал за таких.
Он многим был готов поступиться из чего-то внешнего – лишь бы душу не пропустить. Не по уставу жил, а по любви. Хотя и устав, когда наступало время поста, особенно Великого, наверстывал. Но вот взаимоотношения с людьми для него были мерилом евангельского стажа. Не помню, чтобы отец Мефодий на кого-то обижался. Он все всегда старался превратить в добрую шутку. Причем больше всего над собой и шутил. Его некоторая инаковость тут очень была кстати, это только подогревало эффект. То есть не то, чтобы он сам прилагал какие-то усилие, для него этот бодрящий юмор был как-то органичен. Скажет, бывало: «Вы что, турки?» – и с такой интонацией, что все уже веселые стоят, улыбаются под стать ему.
Если он видел, что человек не способен сейчас воспринять то основное, что помимо и поверх всех этих прибауток батюшка пытается ему донести, он переводил разговор на другую тему, нейтральную.
Не спешите делиться впечатлениями, все должно вызреть в душе
– Помню, меня изумил принцип владыки Агапита (Горачека) из РПЦЗ: он очень трепетно относился к общению между людьми – даже если на какую-то серьезную тему в данный момент говорить невозможно, надо поддерживать разговор о том, что готов воспринимать собеседник, то есть не обрывать хотя бы эмоциональной связи с ним. Аще Господь изволит, на духовную глубину-высоту и потом, как Промысл Божий устроит, выйти можно будет. Что-то подобное и у отца Мефодия было во взаимоотношениях с людьми?
– Он умел ждать. Просто отогревал многих своим вниманием, заботой. Пытался все же растопить сердца. Батюшка очень много читал церковной литературы. Тем, что его трогало, он всегда старался поделиться с другими. Но не сразу. Он никогда не пересказывал напрямую никакой книги – все это должно было быть в душе посеяно, умереть, дать свой новый, уникальный – именно на почве твоего восприятия – плод.
Он умел ждать. Отогревал своим вниманием, заботой. Пытался растопить сердца приходящих к нему
Когда я бываю в той же Арктике и вижу эту ошеломляющую красоту, то, набирая семье, друзьям по спутниковому телефону, я – по опыту уже отца Мефодия – не бросаюсь тотчас же все это передавать. Душа иначе пустой останется. Вот тебе Господь открыл нечто, а ты это разбазарил. Так нельзя.
– А именно на это серфингование и провоцируют сейчас те же соцсети, мессенджеры?
– Да, но оттого-то монахи и практикуют то, что эти вывихи от навязываемого миром вправляет. Отец Мефодий никогда не читал чего-либо, чтобы просто разобрать тут же на цитаты. Нет, все это, как и любые впечатления, надо глубоко пережить, пропустить через душу.
На Валааме. Архимандрит Панкратий (ныне епископ Троицкий), отец Мефодий, В.В. Базыкин (в нижнем ряду по центру)
– Так однажды одному старцу кивнули на грамотея: какой духовный, столько всего из святоотеческого наследия знает… «Да не, он просто начитанный», – тут же распознал старец.
– Вот отец Мефодий именно жил Словом Божиим. Чтение просто питало его душу. Я и сам некогда читал для того, чтобы блеснуть в компании знанием, а потом понял: какая же это как раз-таки глупость! Вот когда я после аварии попал в больницу, я стал читать уже просто, ни о чем не загадывая, и мне становилось радостно. И это чувство внутреннего ликования, благодарения, я заметил, и другим передавалось. Вот как-то так жил и батюшка. Я его тогда, ощутив крестную тяжесть, стал лучше понимать.
Отец Мефодий если что и пересказывал из прочитанного, то уже именно в своем изложении. И у него обязательно всегда была некая предыстория: кто ему эту книгу посоветовал, что он в ней открыл для себя, как он думал о чем-либо до этого и что переосмыслил после прочтения книги. И рассказывал он все это очень живо, увлекательно. Но всегда этот аскетический зазор ощущался.
Как перестраивать душу на «евангельский лад»
– Это как?
Архимандрит Мефодий (Петров). Фотография Ивана Трандина
– Аскеза (от др.-греч. ἄσκησις – «упражнение») – это не столько отказ, сколько делание. Причем именно с целью стяжания благодати. Вот для него никакой опыт не был самоценен в рамках выгод этого мира. Или вот, допустим, помню, изливаешь батюшке душу. Друзьям на что пожалуйся, особенно если это твоего внутреннего состояния касается, – тебе сразу же советы начинают давать! А вот отец Мефодий никогда никаких советов не давал. Это было так поразительно. Он-то как раз пастырь, от него-то и ждешь поддержки. И ты ее получал. Но по-другому. Советовать в лоб – как это часто бывает – он просто не умел. Именно в силу усвоенной им кротости, в которой и кроется мудрость.
Он еще поначалу и не очень хорошо говорил по-русски. Он же македонец, в Россию попал, вообще ни одно слова не зная на нашем языке, – просто шел туда, куда его Промысл Божий вел. Но у меня и потом было такое ощущение, что он этот языковой барьер как бы приспосабливал для духовных целей, – чтобы посмиряться, лишнего слова не сказать. А если и сказать, то подчас и юродствуя: ой, мол, перепутал «Многая лета» и «Вечную память». Так он и навык не выпячивать себя, хотя как любой балканец был ярок и горяч, так что, если и оказывался в центре внимания, мог пошутить над собой же. Но в личных беседах он как-то сприклонялся, выслушивал все, что ты скажешь, а потом просто переводил тему разговора на евангельскую притчу или эпизод из жизни Спасителя. Порою это было так высоко, что ты, может быть, даже не сразу мог усвоить это применительно к своей ситуации, но душа все равно откликалась, перестраивалась, как говорят отцы, на «евангельский лад» и уже по-другому многое воспринимала. Иногда решение, на которое ориентировал тебя так отец Мефодий, вызревало только к следующей нашей встрече, и он радостно подтверждал его, благословляя тебя.
Он попал в Россию, не зная ни одного слова по-русски, – просто шел туда, куда вел его Промысл Божий
Сколько же к отцу Мефодию хмурых нас притекало: «Батюшка, помолись, неприятности на работе…» – или еще какие-то искушения перечислялись. А он всегда был в расположении, светел, радостен. Перед ним там мужики хнычут, а он все свои «хи-хи», «ха-ха», приободрит как-то. Иной раз к себе приведет, усадит, чаем поит, а сам трубку поднимет и начинает твои проблемы тут же решать. У иеромонаха Романа (Матюшина) есть строки, мне они так запомнились: «Он готов был за всех умереть, // Не желая за каждого жить»[1]. Вот это про отца Мефодия – он и умереть за любого был готов, и жить для (но не вместо) всех и каждого умел.
– Так про лучших духовников говорят, что у них своего рода материнский дар – жить ради других, но не подавляя, а самоотреченно действуя, давая им самим раскрыться в полноту возраста Христова.
– Мужчине это еще сложнее дается: мужик скорее жизнью рискнуть предрасположен: рвануть рубаху, броситься на амбразуру… А ежеминутно отдавать себя другим – это огромный подвиг! Вот тут-то терпение и нужно. «Терпением вашим спасайте души ваши» (Лк. 21: 19), – сказано в Евангелии, но понять это можно только на практике, самому исполняя или, по крайней мере, видя такой пример. Это и есть бескровное мученичество. И тот, кто при этом еще и духа мирна достигнет, тот тысячи душ вокруг себя спасет. Так и жил отец Мефодий среди нас, и – уже во веки – живет у Господа.
С Вадимом Базыкиным
беседовала Ольга Орлова
[1] «И готов был за всех умереть, не умея для каждого жить», – слова из песни иеромонаха Романа (Матюшина) «Я пойду, где стоят корабли...»
