Константин Николаевич был талантливым человеком – писателем, философом и социологом. Он не принадлежал ни к какой научной школе, был самобытным толкователем общественных процессов и явлений. Всегда честно стремился осмысливать эти явления с позиций христианства. В то же время, будучи по своему образованию медиком, он имел склонность смотреть на общество и человечество как часть природного мира. Поэтому социология Леонтьева представляет собой некий синтез христианской гносеологии (теории познания), христианской онтологии (учения о бытии) и научного естествознания.
Кстати, Леонтьев был последователем Н.Я. Данилевского (1822-1885), основателя теории цивилизации (культурно-исторических типов). Николай Яковлевич был биологом и в ходе разработки своего учения о культурно-исторических типах также широко пользовался аналогиями из биологии, физиологии и медицины. У Данилевского и Леонтьева были достаточно схожие представления о понятии «цивилизация» и классификации отдельных видов (культурно-исторических типов).
Картину общества и истории, которую нам оставил К. Леонтьев, исследователи его творчества часто называют «натуралистической социологией». Константин Николаевич в своих работах редко обходится без ярких биологически и физиологических сравнений, порой выраженных в виде запоминающихся афоризмов.
Вот, например, в работе «Национальная политика как орудие всемирной революции» Леонтьев дает уничтожающую характеристику атеистического государства: «Атеистическое государство также противно законам социальной природы, как жизнь позвоночного животного без остова, без легких или жабр».
О творчестве Константина Леонтьева уже после его смерти писали многие известные умы России: Лев Тихомиров, Василий Розанов, Сергей Булгаков, Николай Бердяев, Иосиф Фудель, Семен Франк, Георгий Флоровский, Василий Зеньковский и др. Пожалуй, самым крупным и глубоким исследованием, посвященным жизни и творчеству Константина Леонтьева, в первой половине прошлого века стала работа Николая Бердяева «Константин Леонтьев. Очерк из истории русской религиозной мысли», которая вышла в Париже в 1926 году.
Круг вопросов, поднимавшихся Константином Николаевичем, крайне широк. Причем постановка вопросов такова, что сегодня они приобретают еще большую актуальность. Далеко не на все вопросы Константин Николаевич нашел ответы, но целый ряд данных им ответов были подтверждены временем. Их уже принято называть «пророчествами». В первую очередь, это ожидание Леонтьевым «катастрофы» в виде так называемых русских революций.
В круг вопросов Константина Леонтьева входили:
понимание и классификация цивилизаций (продолжение темы культурно-исторических типов Николая Данилевского);
«византизм» (Византия как идеал цивилизации, причины заката и др.);
особенности русской цивилизации (крестьянская община, сословность, особый тип монархизма, признаки византизма и др.);
национализм и «племенизм» (в том числе критика идеи «панславизма»);
идея социализма и его разновидности («европейский», или безбожный; «монархический»; «сословный» как разновидность «монархического»; «корпоративный»);
либерализм как идеология и политика;
«органическая социология» (ее отличие от традиционной европейской; «социальные элементы»; роль естествознания в исследованиях социальных явлений и процессов и др.);
мораль индивидуальная (межличностная) и мораль в сфере государственного управления и большой политики;
этика равенства и неравенства;
эстетика как высший критерий оценки явлений и процессов в социальной сфере и истории;
наука и технический прогресс как нарастающая угроза человечеству.
Константин Николаевич смотрел на историю человечества, общество, социальные процессы и явления с позиций Православия. Причем он смотрел не как бесстрастный наблюдатель, его волновала судьба России.
На горизонте уже маячили грозовые тучи. Поэтому Леонтьев не ограничивался лишь наблюдениями и предсказаниями. Он формулировал свои предложения о том, как избежать или, по крайней мере, оттянуть грядущую катастрофу. В самом общем виде предложения сводились к тому, чтобы «подморозить» Россию. А если говорить более конкретно, то рекомендовал власти принимать решения, которые, с точки зрения либерализма, были «непопулярными», «реакционными», идущими против «прогресса».
Например, Леонтьев в конце жизни отказался от абсолютного отрицания социализма. Его крайне негативное отношение сохранялось лишь в отношении европейского безбожного социализма, который расцвел махровым цветом в Европе (особенно марксистская его версия). И выдвинул свою идею так называемого монархического социализма для России.
Многих тогда шокировали «нестандартные» взгляды Константина Леонтьева над мораль. Он полагал, что моральные нормы непререкаемы лишь в отношении межличностных отношений. А руководствоваться этими нормами во внешней и внутренней политике государства смертельно опасно. Константин Леонтьев, достаточно долго проработавший на дипломатической ниве, знал, о чем говорил. А его тогда обвиняли в имморализме.
У Константина Леонтьева было особое зрение. Он видел то, что могли не видеть даже те мыслители и общественные деятели, которые вроде бы были и патриотами, и православными. Бросается в глаза обостренное эсхатологическое восприятие Леонтьевым истории.
Эсхатология (греч. εσχατολογία, от др.-греч. ἔσχατον – «конечный», «последний» + λόγος – «слово», «знание») – система религиозных взглядов и представлений о конце истории, искуплении и загробной жизни, о судьбе Вселенной и её переходе в качественно новое состояние. В религии различаются индивидуальная эсхатология (учение о судьбе личности) и всемирная эсхатология (учение о цели космоса и истории, а также их конце). В христианстве эсхатологическая тема пронизывает все Священное Писание, особенно первую и последнюю его книги (первая – книга «Бытие»; последняя – «Откровение Иоанна Богослова», или «Апокалипсис»).
Эсхатологические ноты звучат во всех произведениях Константина Леонтьева. Примечательно, что он крайне редко апеллирует к Священному Писанию. Чаще он опирается на естествознание. В сознании К. Леонтьева Священное Писание и естествознание – две стороны одной медали, они ни в коей мере не противоречат друг другу, скорее дополняют и взаимно подтверждают свою истинность.
Кстати, то, что в богословии (теологии) называется «эсхатологией», имеет свой аналог в естествознании. Этот аналог называется «вторым законом термодинамики», или «вторым началом термодинамики» – ВНТ. Данный закон родился в первой половине XIX века. Применительно к Вселенной конечным результатом действия ВНТ является «тепловая смерть». Вся энергия Вселенной превращается в тепловую, причем температура во Вселенной устанавливается на одной планке. Этакое вселенское кладбище!
Ключевым понятием ВНТ является «энтропия». Оно впервые было введено в 1865 году немецким ученым Рудольфом Клаузиусом в термодинамике для определения меры необратимого рассеивания энергии, меры отклонения реального процесса от идеального. Если говорить еще более простым языком, то энтропия из ВНТ является непрерывно возрастающей и означает распад Вселенной, усиливающийся хаос, разложение, деградацию.
Хотя Константин Николаевич нигде не использует слов «термодинамика», «энтропия», «тепловая энергия» и других специальных терминов, однако все его труды пронизаны этим острым чувством энтропийных процессов. А главное – он включил в сферу действия ВНТ не только физический мир Вселенной, но и социальный мир человека. А также духовную сферу его жизни.
Нельзя не согласиться с Николаем Бердяевым, который в уже упоминавшейся выше работе «Константин Леонтьев. Очерк из истории русской религиозной мысли» пишет, что Константин Николаевич «открывает что-то вроде закона энтропии в социальной жизни».
Леонтьев показал действие указанного закона на примере Европы, которая прошла фазы рождения, молодости, расцвета, а в настоящее время (имеется в виду вторая половина XIX века) стала клониться к своему «закату».
Об этом закате Константин Николаевич говорил и писал еще за несколько десятилетий до появления знаменитой книги О. Шпенглера «Закат Европы» (первый том вышел в 1918 г., второй – в 1922 г.).
Леонтьев в работе «Византизм и славянство» пишет:«Вся Европа с XVIII столетия уравнивается постепенно, смешивается вторично. Она была проста и смешана до IX века; она хочет быть опять смешана в XIX веке. Она прожила 1000 лет! Она не хочет более морфологии! Она стремится посредством этого смешения к идеалу однообразной простоты и, не дойдя до него ещё далеко, должна будет пасть и уступить место другим!» Морфология – наука о строении и форме разных объектов. А что такое форма? «Форма есть деспотизм внутренней идеи, не дающий материи разбегаться. Разрывая узы этого естественного деспотизма, явление гибнет... Кристаллизация есть деспотизм внутренней идеи». Комментируя этот фрагмент, Николай Бердяев пишет: «Деспотизм внутренней идеи в современном обществе исчезает, оно теряет форму и де-кристаллизуется».
Упрощение и уравнение, происходящее не только в физическом, но и социальном мире, представляется Константину Николаевичу таинственным процессом. Все современные силы, как пишет Леонтьев в работе «Плоды национальных движений на православном Востоке», «являются лишь слепыми орудиями той таинственной воли, которая шаг за шагом ищет демократизировать, уравнять, смешать социальные элементы сперва всей романо-германской Европы, а потом, быть может, и всего человечества».
Увы, признаки социальной энтропии (разложения, деградации) обозначились и в России с того времени, как начались реформы Александра II. Константин Николаевич, как человек верующий, православный, прекрасно понимает первопричину этих разрушительных процессов – отход людей от Бога.
Возвращение человека к Богу, возрождение умирающего христианства – дело всей Церкви, в первую очередь ее иерархов и пастырей. Вероятно, поэтому Константин Николаевич в эту сферу старается не внедряться. Он дает свои рекомендации относительно того, как укреплять другие этажи общественного здания в рамках своей «натуралистической социологии». Это предложения по укреплению государства как самодержавной власти, по преобразованию системы образования, по вопросам внутренней и внешней политики (особенно в части, касающейся национальных отношений), по вопросам сословной организации общества, сельской общины, семьи и т.п. Как честный врач Леонтьев заявляет: все эти предложения не смогут полностью и окончательно вылечить больного (умирающее общество, человечество). Но они могут затормозить процесс умирания, продлить больному его жизнь. Применительно к России Леонтьев называл подобного рода меры «подмораживанием».
В этих рекомендациях и предложениях имеются идеи, имеющие непосредственное отношение к экономике. Красной нитью через многие его работы проходит мысль о том, что процессы социальной энтропии резко усилились в связи с тем, что возросла «подвижность капитала». Это выражение означает, что в результате буржуазных революций в Европе и либеральных реформ в России капитал получил полную свободу. Подобно вирусу промышленный, торговый и особенно денежный капитал начал разлагать тело социального организма. Некогда крепкое и разноликое традиционное общество с его «цветущей сложностью» (выражение Леонтьева) стало перемалываться вирусом капитализма, превращаться в труху, серую бесформенную массу. Такое упрощение, постепенное превращение органического целого в механический набор молекул и атомов есть движения к смерти. Напомним, что Леонтьев был медиком, что помогало ему смотреть на общество как на живой организм. Кроме того, у Леонтьева было в высшей степени развито эстетическое чувство, поэтому сложные социально-экономические процессы он воспринимал весьма своеобразно. Отсюда такое нестандартное описание капитализма, которое разительно отличается от тяжеловесного языка многих протестантских авторов или наукообразного языка Карла Маркса.
Нет почти ни одного произведения Константина Леонтьева, в котором бы он не писал о том, как меняется природа человека. Не столько физическая (телесная), сколько душевная (ум, чувства, воля) и духовная (отношение к религии, Богу).
Когда в XIX веке началась так называемая промышленная революция, она сопровождалась повсеместным внедрением в экономику различных технических новшеств. Леонтьев пишет, прежде всего, о железных дорогах, пароходах, телеграфе и телефоне, электрическом освещении. Хотя этим технический прогресс не ограничивался. Сюда можно прибавить повсеместное использование паровых машин в промышленности, появление двигателей внутреннего сгорания и электрических двигателей, создание новых видов оружия, внедрение новых методов выплавки чугуна и стали и т.п.
Как это влияло на природу человека? Если говорить коротко, то духовно нестойкие люди подпадали под действие «магии» технического прогресса, начинали верить, что технический прогресс сможет решить все проблемы общества и отдельно взятого человека. Люди все меньше полагались на Бога, все больше уповали на спасительность науки и техники. Эта мысль красной нитью проходит через многие работы Леонтьева.
Кроме того, технический прогресс в виде новых средств сообщения и электрических средств связи способствует созданию «нового Вавилона». «Вместе с усилением свободного движения личной воли, хотя бы и дурацкой, личного рассужденья, хотя бы и весьма плохого, с освобождением и от духа сословных групп, и от общенациональных старых привычек усилилась и потребность физического движения; большое количество людей захотело ездить, и ездить скоро; скоро менять и место, и условия своей жизни», – пишет Леонтьев в работе «Национальная политика как орудие всемирной революции». По новым каналам коммуникаций происходит инфицирование людей вирусом либерализма, а очагом этой инфекции в XIX веке была Европа. Вирус либерализма доходит до самых отдаленных уголков планеты, привнося не только разрушительные идеи, но также вредные привычки (жажда потребления) и ложные ценности.
Обратим внимание на то, что Леонтьев в приведенной выше цитате волю «нового» человека называет «дурацкой», а его личное рассуждение «плохим». Это сказано Константином Николаевичем не для «красного словца». В других своих работах он на этом аспекте природы «нового» человека останавливается специально.
Его диагноз очень суров и нелицеприятен: «новый» человек глупеет на глазах. Леонтьев развенчивает устоявшийся миф апологетов экономического и технического прогресса: мол, этот прогресс способствует развитию человека. Леонтьев с его парадоксальным видением мира и человека доказывает прямо противоположное.
Самым настоящим кладезем мыслей К. Леонтьева о техническом прогрессе является его известная работа «Средний европеец как идеал и орудие всемирного разрушения»(1872-1884). Константин Николаевич уверен, что разрушительный характер экономического развития и технического прогресса будет со временем проявляться все очевиднее. И Леонтьев оказался абсолютно прав. Две мировые войны в ХХ веке показали разрушительную силу военной техники. Во второй половине ХХ века заговорили об экологическом кризисе, причем главной причиной этого кризиса стали называть неконтролируемое развитие техники.
Кроме того, Константин Николаевич постоянно подчеркивает, что технический прогресс ускоряет социальную энтропию (деградацию) общества, что находит свое выражение в упрощении социальной структуры населения, превращении всего общества в безликую, серую массу людей-атомов, потерявших свою индивидуальность, утрате людьми истинного религиозного чувства, распаде государств, анархии и т.п. Угасание духовной и социальной жизни иногда сопровождается революционными потрясениями, которые происходят под лозунгами социализма, анархизма, племенизма (национализма) и т.п. Но, в конечном счете, подобные революционные потрясения обществу и человеку облегчения не приносят, зато приближают конец истории.
Леонтьев питает надежду, что подобного рода «звонки», связанные с техногенными, экологическими и социальными потрясениями, побудят людей всерьез задуматься о техническом прогрессе, науке, истинном и ложном знании, о социальной модели развития.
Одним словом, Леонтьев в работе «Средний европеец…» уповает на то, что люди (хотя бы некоторые), одумаются, поумнеют:
«Я полагаю, судя по разрушительному ходу современной истории, что именно высший разум принужден будет выступить, наконец, почти против всего того, что так популярно теперь, т. е. против равенства и свободы (другими словами, против смешения сословий, конечно), против всеобщей грамотности и против демократизации познаний... Вероятно, даже против злоупотреблений машинами и противу разных прикладных изобретений, "балующихся", так сказать, весьма опасно со страшными и таинственными силами природы. Машины, пар, электричество и т. п., во-первых, усиливают и ускоряют то смешение, о котором я говорю в моих главах "Прогресс и развитие"; и дальнейшее распространение их приведет неминуемо к насильственным и кровавым переворотам; вероятно, даже и к непредвиденным физическим катастрофам, во-вторых, все эти изобретения выгодны только для того класса средних людей, которые суть и главное орудие смешения, и представители его, и продукт...».
А вот фрагмент из статьи «О либерализме вообще» (1880 г.): «Или, может быть, люди, утратив некоторые старые доблести, стали при новых порядках гораздо счастливее прежнего? Нет! Они не стали ни лучше, ни умнее, ни счастливее!.. Они стали мельче, ничтожнее, бездарнее; ученее в массе, это правда, но зато и глупее. Ибо глупо, например, так слепо верить, как верит нынче большинство людей, по-европейски воспитанных, в нечто невозможное, в конечное царство правды и блага на земле, в мещанский и рабочий, серый и безличный земной рай, освещенный электрическими солнцами и разговаривающий посредством телефонов от Камчатки до мыса Доброй Надежды... Глупо и стыдно, даже людям, уважающим реализм, верить в такую нереализуемую вещь, как счастие человечества, даже и приблизительное...».
Константин Леонтьев все время повторяет мысль о том, что технический прогресс сделать человека и человечество более счастливым не может. Магия технического прогресса (электрические солнца, телефоны от Камчатки до мыса Доброй Надежды) делает человека не умнее, а, наоборот, глупее.
Вывод, на первый взгляд, парадоксальный. Особенно, учитывая, что в XXI веке нам пытаются внушить обратное. Мол, компьютеры, интернет, технические средства обучения позволяют школьнику и студенту развить свой ум, поднять свой IQ (коэффициент умственного развития) на принципиально новый уровень.
Вернемся к ВНТ как физическому закону. Он постулирует возрастающую энтропию в системе, которая является закрытой. Приток энергии в систему извне способен затормозить процесс нарастания энтропии, остановить его или даже повернуть вспять. Константин Николаевич прекрасно понимает эту специфику ВНТ применительно к человеческой цивилизации. Современное общество в своей массе стало безбожным, превратилось в закрытую от Бога систему, лишило себя Божественной энергии, которая только и способна повернуть вспять энтропийный процесс.
В этом году – 190 лет со дня рождения и 130 лет со дня смерти великого русского мыслителя (25 января 1831 г. - 24 ноября 1891 г. )
Валентин Юрьевич Катасонов – профессор, д.э.н., председатель Русского экономического общества им. С.Ф. Шарапова
3. Всех
2.
1.