Источник: Синодальный отдел по монастырям и монашеству РПЦ
21 марта/2 апреля исполняется 145 лет со дня рождения архиепископа Феодора (Поздеевского)
О смысле и трудностях пастырского служения
Архиепископ Феодор (Поздеевский), последний до закрытия Данилова настоятель монастыря, расстрелянный 23 октября 1937 года, в 1909 – 1917 годы был ректором Московской духовной академии. В это время им был прочитан на кафедре Пастырского богословия курс лекций по Аскетике, в которых он изложил основы православной Аскетики как современной богословской дисциплины, опираясь на аскетическую систему преподобного Иоанна Кассиана Римлянина, дополненную духовным наследием и других святых отцов. Лекции курса Аскетики владыки Феодора были изданы книгой «Из чтений по Пастырскому богословию (Аскетика)», выпущенной в 1911 году в типографии Свято-Троицкой Сегиевой Лавры. По сути, эта книга является введением в курс Аскетики.
Владыка Феодор неоднократно писал о недостатках в изучении и преподавании богословия в современной ему духовной школе. По его мнению, в духовной академии вся научная работа сводилась «только к критике текста Писания, к исследованию внешней стороны памятников, к разбору и сочинению разных теорий, как это делается на Западе». В результате это привело к тому, что была парализована выработка православного богословского мировоззрения и «дух жизни, дышащий со страниц Откровения и творений святых отцов и вводящий душу в светлую атмосферу истинного богословия, минует… изучающего, и он питается только суррогатом богословия». Такое положение дел владыка пытался исправить своей деятельностью и преподавателя, и ректора академии.
Ранее Пастырское богословие, по мнению владыки Феодора, сводилось к изучению «формальной стороны пастырства, не касаясь его внутренней идейно-психологической стороны, и потому было абстрактно, мертво». И только при «раскрытии существа внутренней психологии пастырства» рассматриваемые вопросы пастырства сразу получили «особенный, глубокий, жизненный смысл».
Владыка отметил, что в современном обществе слова о значении аскетики вызывают улыбку и даже говорить серьезно об этом не принято. И причина этого в том, что современный человек «постоянно колеблется между бытием новым во Христе и бытием ветхим по миру и греху», а для «обычной мирской мудрости» и само христианство всегда было и останется непонятным – «юродством и неразумием».
Владыка считал, что главная задача Пастырского богословия – это уяснение, «как при помощи благодати Божией пастырь может быть отцом, родителем и воспитателем пасомых». И в этом «деле духовного руководства верующих ко спасению для пастыря и имеет громадное значение Аскетика, так же, как для его собственного духовно-нравственного совершенствования необходим и ему подвиг – аскеза».
По глубокому убеждению епископа Феодора, деятельность пастыря – это «главным образом внутренняя духовная работа: спасать себя и других, возрождая и руководя их к новой благодатной жизни». А чтобы правильно руководить другими, пастырь сам должен «опытно переживать истину спасения о Христе в личной жизни – отсюда необходимость личного аскетизма».
В одной из глав книги – «Значение искушений Господа от диавола для пастыря Церкви» – владыка Феодор обращается к евангельскому повествованию об искушениях Господа от диавола и рассматривает значение этих искушений для пастыря Церкви: «Если Господь Иисус Христос, по слову Апостола, был искушен по-всячески, чтобы искушаемым помощи, то, конечно, и пастырю Церкви Христовой, как продолжателю дела Христова, надлежит то же самое и, разумеется, с тем же концом искушений, какой имели искушения Господа, т. е. с победой их».
Владыка призывает каждого пастыря помнить и быть готовым к тому, что он будет искушаем диаволом по образу искушений в пустыне Господа Иисуса Христа, так как, ни больше – ни меньше,«является продолжателем дела Христова по устроению его Царства на земле».
Владыка Феодор отметил, что удобной почвой для действия греха и диавольских искушений является обычно характерный для молодых пастырей юношеский идеализм, порождающий множество пастырских ошибок, а на этой почве «ошибок, неудач и огорчений легче всего зарождается разочарование, упадок энергии, чувство оскорбленного самолюбия, роптание на непризнание якобы своих добрых начинаний, а отсюда и грубое падение пастыря, в смысле полной опошленности своего пастырского дела, и сведение его к чиновничьему требоисполнению и заботе о собственной семье и себе самом и собирании в избытке волны со своих словесных овец».
Не одобрял владыка Феодор и перенос пастырями центра тяжести своего служения на внешнюю деятельность: школьное просвещение, церковно-административная деятельность, различные общества и попечительства, улучшение сельского хозяйства – «в широком смысле это значит оставить служение слову и перейти на служение трапезам»… Владыка пишет, что «лучше иметь живую спасающуюся о Господе душу, нежели образцового порядка учреждения» и что «эта живая душа может родиться не в обществах трезвости и попечительствах, а в тайне молитвенного пастырского подвига, в благодатном соприкосновении его души с душою пасомого».
Перенос деятельности в эту «общественную» область чреват другими искушениями – например, компромиссом с теми, от кого зависит успех внешних предприятий. «Работая в указанном направлении по преимуществу, пастырь неизбежно и незаметно для себя самого впадает и в другие искушения по образу искушенийХриста: для успеха дела и задуманных им предприятий пастырю приходится задумываться и над тем, как бы удачнее и без затруднений провести свои предприятия и намерения к исполнению; отсюда, очень часто ставится задача пастырем – «поладить» со всеми… с кем ему приходится по вступлении в приход иметь дело и от кого особенно может зависеть осуществление задуманных им предприятий и добрых намерений. Отсюда, конечно, и оценка личностей, кои должны быть объектом пастырского воздействия, совершается уже по иному критерию, нежели каким должен руководствоваться пастырь в своей деятельности, и самая приспособляемость пастыря к пасомым, как один из мудрых приемов для уловления душ и приведения их ко Христу, получает совершенно превратный характер».
Предостерегал владыка и от бывающего у некоторых неопытных пастырей и мирян духовного ригоризма, «происходящего от сознания своего сравнительного превосходства, что он (этот ригоризм) отъединяет душу ото всех и вселяет чувство опасения, как бы от соприкосновения с неверующим или полуверующим не утерять и своей высоты. Не допускается как бы и мысли, что могут и имеют право на существование и низшие типы духовного состояния (Фил. 3:16), и задача высших служить низшим и возводить их высшему. Вот почему, напр., истинно духоносные и святые пастыри и старцы так ласковы, так снисходительны, так добры и любящи к грешникам, и, кажется, чем грешнее приходящие к ним, тем они ласковее и добрее». Это происходит потому, что они стремятся найти в человеке то доброе, «что есть непременно в каждом человеке, нужно духом святой любви согреть это доброе, пробудить чувство, разбить стену гордой отъединенности и уже вести его по пути Христова добра. А тот ригоризм духовный, который не знает снисхождения к немощам духовным, не хочет извинять и прощать грехопадения и замыкается только в сознании своей праведности, требуя и от других только по своей собственной мерке, никогда не найдет пути к душе ближнего, никогда не в состоянии ободрить ее и поддержать в ней, быть может, слабо тлеющее и курящееся дыхание жизни, а может только убить и погубить».
Владыка обращал внимание будущих священников и на то, что если пастырь желает «поладить» со всеми не ради того, чтобы «всяко некия спасти», а ради того, чтобы, «напр., устроить попечительство, общество трезвости, дом и т. п.», то это приводит к «двойному человекоугодничеству», а для пасомых здесь кроется опасность «делать доброе и хорошее дело не ради его самого, а ради пастыря». Это тоже своего рода прелесть – «связывать свое спасение и свое доброе дело непременно с какою-нибудь определенной личностью пастыря ли или старца».
Особенно часто это бывает у женщин – «когда спасительный путь как бы упирается исключительно в личность определенного духовного отца, который якобы и может один только спасти: тут как-то затушевывается сознание самой Церкви, пастырства вообще, силы таинств независимо от того или иного совершителя их (особенно исповеди), даже и Самого Господа Бога». И вообще в деле духовного руководства и взаимоотношений пастыря и пасомых «может быть множество таких тонких извращений и искажений, что поистине эта духовная наука руководства есть “наука из наук”».
Критиковал владыка попытку некоторых пастырей в целях влияния на общество приспособиться в своей жизни, взглядах и даже внешнем облике к этому обществу. Владыка считал, что таким путем пастырю недостойно да и невозможно обрести у общества авторитет: «Уважение там, где видна верность своей идее, своему долгу, даже до мелочей, где полная последовательность и согласование жизни и взглядов (носитель определенной идеи и последовательный в своих принципах человек даже в мирской жизни пользуется всегда уважением, даже у противников: политических и других, а человек колеблющийся, куда ветер подует и всем друг, никогда не пользуется почетом). Пастырь все равно есть носитель определенной идеи, определенного мировоззрения, пастырь есть определенный жизненный тип и должен не хромать на оба колена, а являть величие и красоту этого именно духовного типа».
У пастыря, по мнению владыки Феодора, может быть только один авторитет – «высота его личной нравственной жизни, как бы живое воплощение того начала жизни, которое определяет собою живого члена Царства Божия в отличие его от члена царства мира сего. Короче – он должен быть носителем благодати Св. Духа – духовным человеком, дабы каждый прикасающийся к нему и сообщающийся чувствовал как бы исходящую из него силу духовную, и сам он, подобно Апостолу, мог говорить: “подобни мне бывайте, якоже и аз Христу”».
Владыка обращает особое внимание будущих пастырей на необходимость того, чтобы «власть над душой верующих истекала из акта свободного предания ими самих себя истине Христовой и делу Христову». В любом общем деле гарантией успеха служит любовь и свобода участия в нем, а в деле «жизни по Христу и созидании Царства Христова» тем более «нужны не рабы, а сыны свободы». И сынами свободы становятся лишь в результате «внутреннего преобразования своей духовной жизни».
«Смысл искушения Господа диаволом, когда он предлагал Христу броситься с кровли храма, в том и состоял, – продолжает владыка, – чтобы этим ненужным никому по существу и по настроению греховно-тщеславным чудом сразу ослепить очи видевших Его и, поразив их, привлечь к себе на чувстве чистого духовного ослепления… на чувстве рабства пред величием Чудотворца. И это слепое стадо, пораженное чудесным знамением – спасением Христа, бросившегося с кровли храма, – конечно, пошло бы за Христом, слепо воспело бы ему осанна, как это и было потом, но никогда не создало бы живого Царства в духе мира, радости, любви, кротости и смирения».
На чуде вера строиться не может – блаженны не видевшие и веровавшие. Вера, основанная на чуде, не ценна и не прочна. «Кричавшие Господу “осанна” после воскрешения Лазаря… потом кричали также “распни”. Это, – пишет владыка, – общая психология рабства и рабского чувства, всегда изменчивого под силой непосредственного впечатления, когда развенчивается в их глазах предмет величия (знаете, как люди ненавидят своего кумира, которому они прежде покланялись, если он на чем-либо преткнется и не оправдает, их вожделений и ожиданий), всегда неустойчивого, всегда узко-эгоистического и крайне самолюбивого… Посему-то Христос и отверг искушение диавола, отверг этот легкий способ приобретения себе последователей-рабов…»
По мнению епископа Феодора, современные пастыри часто это искушение не в состоянии распознать и преодолеть. Пастырь нередко начинает «в себе самом, в наличности своих сил духовных искать чего-либо такого, что бы могло сразу же произвести впечатление на паству и что могло бы привлечь их к нему». Владыка ссылается на слова архиепископа Антония (Храповицкого), что «большим и всегдашним, прибавим, искушением для пастыря является желание производить на своих пасомых впечатление своей личностью».
«У пастыря должно бы всегда как можно меньше ощущаться чувство значения своей личности в деле веры и нравственного совершенства пасомых, – наставляет далее владыка Феодор. – Все делает Бог и Господь И. Христос, и пастырь должен не только говорить с Апостолом: “живу не к тому аз, но живет во мне Христос” (Гал. 2:20), но должен переживать внутренно ощутимо, что он без Христа не может творить ничесоже».
«Пастырство, как дело рождения духовного, исполнено скорбей… и без Христовой любви несение этих болезней и креста невозможно для пастыря, – продолжает владыка, – и это мужество и величие Христовой любви в пастыре должно… передаваться пасомым в их нравственном подвиге спасения, который тоже преисполнен болезней и скорбей…»
Предупреждает владыка Феодор и об опасностях, которые подстерегают каждого пастыря, когда в нем охладевает Христова духовная любовь – «а она непременно оскудевает в нем при указанном уклонении от истинного пути пастырства, когда искусственные и внешние чисто приемы к влиянию на паству и все его мечтания о скором возрождении прихода и пасомых окажутся тщетными». Тогда «служение пастырское обращается в форму обычной житейской профессии со всеми теми неприглядными явлениями, какие известны всем нам, и особенность самой природы этого служения уничтожается». Пастыря охватывает «разочарование и упадок ревности», и он начинает «творить дело Божие с небрежением и холодностью». В худшем случае в священнике может развиться «презрение к пастве в ошибочном мнении о ее грубости, бесчувственности, неблагодарности и тупости», а в результате «естественно и неизбежно холодная горделивая самозамкнутость, черствость, суровость к пастве, как к чему-то грубому, и… использование власти над паствой даже в материальном отношении». Пастырство становится тяжелым крестом, что ведет к унынию, отчаянию и разочарованию в своем деле. И это происходит потому, что вовремя не было сказано: «Не искушай меня, сатано! Не искушай быстрым успехом влияния на паству и властью над ней; не искушай миражом внешнего преуспеяния приходской жизни и своей деятельности!».
Владыка вновь напоминает, что в пастырском служении совершенно необходим путь подвига и борьбы со грехом, то есть путь аскетизма: «Это служение состоит в руководстве душ, в борьбе со грехом, в созидании их по образу первозданного человека, по образу Христову. Отсюда понятно, что пастырское руководство должно сосредоточиваться главным образом на изучении внутренней духовной жизни – ее законов, ее движения в том сложном процессе, который называется процессом нравственного возрождения и борьбы со грехом».
Татьяна Викторовна Петрова,
заместитель главного редактора
издательства Данилова монастыря.
