Тридцать лет назад, в декабре 1990 года московский Новоспасский монастырь был возвращен Русской Православной Церкви. Началось возрождение обители с семивековой историей, обители, которая, трижды поменяв свое место в столице, последние пять столетий нерушимо стояла на Крутицком холме, на берегу Москвы-реки, и выдержала нападения врагов, последствия секулярной реформы Екатерины II, разрушения, произведенные войсками Наполеона… Новоспасский выстоял и в страшные десятилетия ХХ века, прямо по евангельскому завету: «Не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить» (Мф. 10:28). «Тело» монастыря, его многочисленные материальные памятники советская власть уничтожала последовательно и беспощадно; только война, по-видимому, помешала сравнять обитель с землей. Но Дух Божий продолжал обитать и в оскверненной святыне, и доныне Господь очевидным образом помогает восстановлению ее былой красоты и величия.
Мы хотим поделиться с читателями любопытными воспоминаниями очевидца, который в непосредственной реальности наблюдал существование поруганной обители на протяжении нескольких десятилетий. Об увиденном в детстве и в пору молодости рассказывает И.Р. Тихомиров, когда-то житель «Кировского городка», устроенного на территории монастыря и находившегося в ведении НКВД. Мы нашли эти воспоминания среди давних публикаций журнала «Новоспасский монастырь». Их автор близко к сердцу принял воскрешение обители и, по некоторым свидетельствам, был ее прихожанином.
Родители мои родились в Москве в конце прошлого века. Когда они поженились, своего жилья у них не оказалось. Мать в то время работала секретарем-машинисткой в Наркомате юстиции (Наркомюсте), в ведении которого находились так называемые «трудовые колонии». Одна из таких «колоний» располагалась в бывшем Новоспасском монастыре в Москве. И когда матери в 1927 году предложили «казенную квартиру» (две малюсеньких комнаты) в этом бывшем монастыре, родители с радостью согласились.
«Трудовая колония» на самом деле была мужской тюрьмой. Крепкие и высокие монастырские стены в темное время освещались фонарями, укрепленными на кронштейнах. Охрана днем ходила вдоль стен, а ночью часовые размещались на стенах и ходили вдоль бойниц. Все это я хорошо помню, хотя и был очень мал. Жили мы на втором этаже так называемого второго корпуса, что примыкает с юга к Никольской церкви. На первом этаже была тюремная поликлиника и жили вохровцы.
В то время главные ворота монастыря, что под колокольней, были закрыты, а для проезда служили другие – юго-западные; там же у ворот была и проходная. Этот кирпичный домик и сейчас существует. Через него был сквозной проход по пропускам на улицу. Всех живущих на территории «трудовой колонии» охрана хорошо знала и пропускала так. А вот для того, чтобы попасть к нам в гости, нужно было заранее заказывать пропуск и встречать лично.
Нужно сказать, что в то время (начало 30-х годов) только начали разрушать чудесный некрополь монастыря. Тщательно отремонтированный, видимо, к трехсотлетию дома Романовых, монастырь все еще сохранял свое величие. Часы на колокольне исправно ходили. И, хотя основные колокола были сняты, колокола звона регулярно отбивали четверти и часы. Все население округи сверяло свои часы с монастырскими. Больших домов тогда поблизости не было, и часы на колокольне были видны издалека.
Стены монастыря снаружи были побелены и расписаны крупными изображениями ангелов и святых. Вохровцами ко дням революционных праздников поверх росписей вывешивались красные звезды, которые освещали изнутри лампочками, и красные транспаранты. Такое кощунственное смешение.
Вскоре на наших глазах началось разрушение памятников некрополя. С раннего утра над всей территорией монастыря стоял грохот от ударов кувалд по граниту. Несколько надгробий было вывезено в Донской монастырь. Большинство же памятников заключенные разбивали при помощи зубил и кувалд. Обломками надгробий мостили территорию монастыря и часть площади перед ним. Также было уничтожено кладбище, находившееся с наружной, северо-восточной стороны монастыря. Окна первых этажей бывших монастырских келий закрыли металлическими решетками.
Заключенные работали в различных мастерских. Так, в бывшем настоятельском корпусе делали пуговицы, в других помещениях шили постельное белье, имелись механические и столярные мастерские. Среди заключенных были настоящие мастера – золотые руки, художники, которые занимались всякими поделками. Свободному населению общение с заключенными было запрещено.
Были ли побеги заключенных? Были, но редко. Существовало предание, что одному удалось убежать каким-то тайным подземным ходом. А один побег я видел. В те годы за оградой монастыря стояли два бревенчатых двухэтажных домика. На чердаке одного их этих домов и скрывался убежавший. Когда его обнаружили, он выскочил на крышу дома, и я видел, как его там били, а потом надели наручники.
Над входом в усыпальницу Романовых прежде находился мозаичный образ Спаса Нерукотворного, о котором упоминается в туристическом справочнике по Москве за 1904 год. Этот образ закрыли фанерным щитом с изображением дымящихся заводских труб и лозунгом: «Дома культуры вместо монастырей!» Вряд ли бы сохранился этот ценный образ до нашего времени, если бы не ретивые пропагандисты новой жизни. После войны, в 50-е годы, фанерный щит свалился. Перед праздником Пасхи местные бабушки, подставив лестницу, отмывали открывшуюся красоту.
Над входом в усыпальницу долго сохранялась надпись «столовая». Говорили, что в усыпальнице пытались устроить столовую для заключенных. Но сделали ее в Покровской церкви, для чего в апсиде храма был проделан вход с улицы. Летом, в хорошую погоду, заключенные обедали прямо во дворе. Ставились в ряд столы на козлах, лавки, рассаживалась шумная публика.
Был у заключенных и свой клуб. Он помещался в бывшей Никольской церкви. Сценой служила алтарная часть, а в зале стояли ряды скамеек. Приезжали в праздники артисты. Выступала в клубе знаменитая Лидия Русланова. В дни революционных праздников играл свой самодеятельный духовой оркестр из заключенных.
В начале 30-х годов под колокольней, вместо прохода, был устроен продовольственный магазин, или, как тогда говорили, «кооператив». Со стороны двора проход был заложен кирпичом, в помещении проведено электричество. В стенах были пробиты проходы в подсобные помещения. Просуществовал магазин до отмены продовольственных карточек в 1935 году.
На площади перед монастырем был колхозный рынок, называвшийся Спасским. Он сгорел при первой же бомбежке немцами Москвы в июле 1941 года. До революции на этой площади у монастыря в престольный праздник накрывались столы, святили яблоки и мед. Яблоки из монастырского сада раздавали населению бесплатно. Монастырский сад находился за малыми южными воротами, в так называемом хозяйственном дворе. Яблони росли и по берегу пруда и даже на крутых склонах. Было много сирени, акации. Пруд был чистый, водилась рыба. Во времена колонии на берега пруда не пускали. После ликвидации тюрьмы на южной части монастырского холма явно просматривался засыпанный ров. Тогда не могли знать, что это такое. Теперь выяснилось, что это захоронение расстрелянных в тридцатые годы.
«Трудовая колония» перестала существовать в 1935 году. Вохровцы, оставшиеся жить на прежнем месте, перешли на работу в Таганскую тюрьму, благо она была рядом. Видно, работы там прибавилось, и кадры были нужны.
Начался следующий этап разорения святыни. Освободившиеся помещения пустовали недолго. Территорию передали в ведение хозяйственного управления НКВД. Началось бурное заселение бывшего монастыря. В это время, видимо, значительно увеличилась численность московской милиции, и срочно требовалось жилье. Заселили все помещения, которые недавно освободились от заключенных. Кроме милиционеров и их семей, жилье отводилось обслуживающему персоналу и рабочим хозяйственного управления городской милиции. Кроме того, было устроено несколько общежитий в бывших церквях. Даже проход под колокольней был превращен в двухэтажное общежитие. Непонятно, как получали прописку в то строгое время, но селились буквально везде. На колокольне под арками, предназначенными для помещения колоколов, построили две хибары – жили! Даже кур завели. Жили в крепостных башнях, и даже в часовне у собора жила целая семья из четырех человек.
В это время доламывали все, что не успели сломать прежние хозяева. Часы с колокольни сняли и увезли, часовые колокола сняли и покололи прямо на месте. Очень хорошо помню, как увозили обломки этих колоколов. Их грузили на подводы, солнце освещало сколы, и блестели серебряные крупинки. Во время погрузки где-то на колокольне был найден запрестольный, видимо, золотой, крест. Нашедший показывал его своим товарищам, крест блестел золотом на солнце.
Помещения Преображенского собора занял архив НКВД Московской области. Это в какой-то мере спасло здание от разрушения. Следили, чтобы не текла крыша и были целыми стекла. Вход в архив охранялся милицией. А остальное… В усыпальнице Романовых сделали склад Мосмолока. В бывшем Никольском храме устроили склад конфискованной мебели. А конфисковывали в то время лихо. Каждый день по нескольку грузовиков привозили мебель и сгружали, сгружали. Иногда из шкафов и письменных столов вываливались чудом уцелевшие книги, школьные тетради… Склад был забит до отказа, во много ярусов. Иногда кое-что и увозили куда-то… В подклете церкви сделали картофелехранилище.
Дальше еще страшнее. Решили на территории монастыря сделать ямы для гашения извести. Были вырыты две огромные ямы. Первая яма – в углу северо-восточной башни. Вскрыто приблизительно два ряда по 10 могил в каждом. Могилы (склепы) были уничтожены, останки захороненных выброшены и валялись около Никольской церкви; вторая яма была между восточной стеной и часовней княжны Таракановой (монахини Досифеи). Вскрыт один ряд могил, примерно 10 захоронений. Кстати, тогда часовня княжны Таракановой стояла не на том месте, где сейчас, Это, вероятно, горе-реставраторы ее подвинули. Она находилась дальше от стены и севернее. Останки захороненных из этих могил были свалены в ту же кучу у Никольской церкви. Во время «трудовой колонии» надгробие княжны Таракановой еще было в приличном состоянии (но крест уже был сломан). Вход закрывался железными дверцами с раздвижной решеткой, в окнах цветные витражи, блестел позолоченный купол. Теперь все разорено. Со временем уничтожались и другие отдельные могилы – то грузовик в склеп провалится, то траншею нужно прокопать.
В 1939 году решили подготовить монастырь к взрыву. Население обещали переселить. Часть наиболее ценных фресок из собора передали в Третьяковскую галерею. Фреска «Крещение княгини Ольги» сейчас находится в запасниках церкви Троицы в Никитниках.
Начали разрушать монастырские стены. Сначала принялись за западную часть со стороны пруда. Одна бригада рабочих ломами отбивала у стен целые кирпичные блоки, а другая лебедкой, установленной у самой воды, стаскивала эти блоки вниз. До войны успели уничтожить стену между северо-западной и средней башнями и верх стены от средней до юго-западной башни. В начале войны были уничтожены все навершия. В подклете собора, в усыпальнице, было оборудовано бомбоубежище. Когда немцы подходили к Москве, жителям было предписано покинуть монастырь, так как собирались в нем сделать опорный оборонительный пункт, но дело кончилось только тем, что был вырыт ДОТ возле стены со стороны площади.
В середине октября 1941 года, когда в Москве началась паника, не уехавшие в эвакуацию жители решили устроить себе тайное укрытие от немцев. Искали таинственный подземный ход, который, по слухам, начинался под колокольней. Копали женщины и подростки под последним маршем лестницы. Работа длилась два дня. Откопали еще целый марш каменных ступеней, которые уперлись в стену. На этом работа кончилась.
После войны в Знаменской церкви решили устроить санпропускник (по-русски: душевую с вошебойкой) для существовавшей еще тогда Таганской тюрьмы. Когда рыли под церковью в северо-восточном углу траншею для подведения воды, обнаружили захоронение. Останки хорошо сохранились, и мумифицированный труп женщины в монашеской одежде несколько дней валялся у траншеи, пока его не выкинули в помойную кучу возле средней западной башни. После ликвидации Таганской тюрьмы санпропускник переделали под вытрезвитель. Туда свозили пьяных со всей округи. А в северном крыле монашеских корпусов сделали городскую гауптвахту для проштрафившихся милиционеров.
После смерти «великого зодчего коммунизма» склад конфискованных вещей в Никольской церкви ликвидировали. Разместили там цеха скульптурного комбината – благо потолки высокие. На территории были построены огромные сараи, в которых рабочие воплощали в бетоне, гипсе, металле идеи художников. Готовые монументы теснились в монастырском дворе.
В шестидесятые годы в монастыре начались реставрационные работы. Жителей стали постепенно переселять, выселили и скульптурный комбинат. Всю территорию передали реставраторам. Из Преображенского собора вывезли архив, но здание, не переданное реставраторам, осталось без хозяина. Протекала крыша, ветшали стены. Окончательно разграбили усыпальницу, находившуюся под собором.
В братских корпусах были восстановлены своды, заложенные и растесанные поздними владельцами окна и двери, удалены позднейшие пристройки. Отреставрирована колокольня, но без часов и надвратной церкви преподобного Сергия Радонежского.
До начала реставрационных работ вход в настоятельский корпус украшал чугунный портик из 12 чугунных узорчатых колонн, с балконом, украшенный цветным витражом. Уничтожен и второй вход в Преображенский собор с северной стороны. Он состоял из двух лестничных маршей с крытой застекленной галерей. Ступени – из крупных гранитных плит. Все это реставраторы убрали, как более поздние пристройки.
Имеющиеся сейчас надгробия на территории монастыря – это просто выставка из найденных в земле памятников, они не соответствуют местам захоронений. Конечно, восстановить некрополь полностью невозможно, но обозначить план захоронений можно было бы, сделав ограждения, газоны, пешеходные дорожки.
Праздником для всех людей, любящих русскую историю, уважающих предков, верующих в Бога, было известие о том, что Новоспасский монастырь передали Православной Церкви. Дай Бог силы законным хозяевам восстановить эту Святую Обитель.
Фото: Владимир Ходаков, Новоспасский монастырь,
а также из открытых источников в Интернете
