Протоиерей Димитрий Смирнов и Александр Дворкин
Трудно писать об отце Димитрии Смирнове. Есть такое английское выражение: «Larger than life» (букв. «больше, чем жизнь») – это про него. Трудно и потому, что сам отец Димитрий был (впрочем, почему был?) очень скромным человеком. Он практически никогда не говорил о себе, не любил напыщенных выражений, пафоса, комплиментов и похвал, всегда реагируя на это своей убийственно точной иронией. Однако я все же рискну, и вот почему.
В последний раз в этой жизни я видел его (потом мы говорили по телефону, но лицом к лицу уже не встречались) 20 августа, на праздновании святителя Митрофана Воронежского в его храме. Вначале в алтаре, а потом в трапезной на общем обеде. Отец Димитрий посадил меня рядом с собой. Когда кто-то из духовенства произнес первый тост за почетного настоятеля, отец Димитрий сказал, что теперь формальность исполнена и все, кто планировал возглашать тосты о нем, пусть поберегут свои слова для некролога. Ну что же, дорогой и любимый отче, считаю, что таким образом я получил твое (теперь ведь, наверное, нам можно на «ты»?) благословение на этот текст.
Разумеется, многие написали и напишут еще про многочисленные церковные служения отца Димитрия, о его радио-, теле- и интернетпрограммах и выступлениях, доносивших слово пастыря до миллионов людей и сделавших его, наверное, самым узнаваемым священником нашей Церкви. Пишут и напишут еще про то, сколько людей любили и любят его и сколько в эти дни почувствовали себя осиротевшими. Я же хочу прежде всего поделиться личным опытом общения с моим другом и кумом.
Впервые я увидел отца Димитрия году в 1988-м, когда приезжал из Америки в стремительно меняющуюся Россию. Приятельница повела меня в какой-то ДК, где проводился диспут о вере. В фойе среди толпящегося народа она указала мне на высокого светловолосого священника: «Это отец Димитрий Смирнов – один из лучших московских батюшек». Она представила меня ему, мы перекинулись несколькими словами. Не знаю, запомнил ли отец Димитрий эту встречу, но по-настоящему общаться мы начали уже после моего возвращения в Россию. Уж не ведаю, по какой причине (точно не по моим заслугам), но он проникся ко мне симпатией. Не могу сказать, что первое время виделись мы часто, но при всякой встрече общение наше было весьма интенсивным. Отец Димитрий открылся мне как потрясающе интересный человек. Священник и пастырь, богослов и проповедник, художник с необычайно тонким эстетическим вкусом (причем вполне неформатным), знаток музыки, литературы, ценитель прекрасного, живо интересующийся историей и даже сектоведением, которым я тогда начал заниматься. Хотя он старше меня менее чем на пять лет, но в наших отношениях с ним я всегда ощущал подлинное отцовство, однако сам он всегда держался очень по-свойски, без какого-либо патерналистского тона и официальщины.
Потом вышло так, что я поселился на одной улице с ним (наши дома стояли в ста метрах друг от друга), и мы стали видеться намного чаще и бывать друг у друга в гостях. Так я познакомился с его семьей: матушкой Людмилой и их дочерью Машей.
Встречались мы и на конференциях в разных городах, а однажды даже ехали вместе в Нижний на организованную нашим Центром и местной епархией масштабную международную конференцию по сектам. Ехали дневным поездом, наша группа занимала несколько купе, но не подряд, а вразбивку. Мы с отцом Димитрием оказались в одном купе. Я вышел в коридор и натолкнулся на группу (человек пять) подвыпивших приблатненных парней. Шла весна 2001 года, и нравы «лихих 90-х» были еще весьма распространены. Парни громко матерились, и поскольку с нами были женщины, я попросил их перенести свои обсуждения в какое-нибудь другое место. Братва отреагировала крайне агрессивно и поперла на меня. Дело могло обернуться очень плохо, но из купе, заслышав шум, вышел отец Димитрий. Одним движением руки он затянул меня за спину, втолкнул в купе и закрыл дверь за собой, оставшись снаружи. Я не знаю, что он сказал парням, но, когда через минуту он вернулся, в коридоре никого не было.
Можно понимать этот эпизод как некий символ наших отношений: с тех пор я ощущал себя за спиной отца Димитрия, зная, что прикрыт его заступничеством: в самые критические моменты я мог позвонить ему, и он всегда приходил на помощь. Он находил возможности материально помочь нашей работе и, что еще важнее, публично выразить поддержку мне, заслонив собой и своим авторитетом от многочисленных атак как справа, так и слева. Это случалось неоднократно и при самых разных обстоятельствах.
Каюсь, я зачастую и звонил ему, только когда требовалось заступничество или совет. Правда, зная его занятость, просто так не решался его беспокоить, хотя, наверное, напрасно. Теперь жалею об упущенных возможностях общения. Отец Димитрий стал крестным отцом нашей дочери и много раз с удовольствием бывал у нас дома. Мне кажется, он мог у нас отдохнуть и расслабиться, просто побыть с друзьями, пообщаться без каких-либо дистанций, которые неизбежно присутствуют в общении духовника с прихожанами. У него даже было любимое место за нашим обеденным столом. Мы пытались посадить его во главе, но он всегда усаживался сбоку – возле меня и напротив моей жены.
Отец Димитрий внимательно читал написанные мною книги и многие статьи. «Мою Америку» он, по моей просьбе, прочел еще в рукописи и дал много ценных советов по улучшению текста. Он же написал к этой книге предисловие, равно как и ранее написал предисловие к третьему изданию «Сектоведения». Я дарил ему каждое новое издание «Очерков по истории Вселенской Церкви», и отец Димитрий говорил, что очень любит эту книгу.
Мы много обсуждали мои готовящиеся «Крестовые походы», записали две беседы «под часами» на мультиблоге батюшки. Выход четырехтомника все затягивался, отец Димитрий при каждом нашем разговоре спрашивал о нем, говорил, что очень хочет его прочесть. Наконец-то книгу отвезли в типографию, но тут грянул ковид и карантин. Все закрылось. Когда книгу наконец привезли, заболел отец Димитрий. Мы молились и надеялись. Батюшка выздоровел, вышел из больницы и вывесил видео на мультиблоге, что уходит в затвор и просит до конца лета его не беспокоить. Я решил, что, наверное, лучше не дергать его, подождать – осенью принесу ему книгу, – и уехал в отпуск. Но вскоре он сам позвонил мне и спросил про крестовые походы. До сих пор жалею, что не решился позвонить ему и привезти ему мой труд сразу же после его выхода из больницы.
Вернувшись в Москву, я пришел к нему и принес четырехтомник. Он уже почти не ходил, переносил это немощное состояние бестрепетно. Более того – он весь светился радостью и любовью. Я бы даже назвал тогдашнего отца Димитрия лучезарным.
Он переносил немощное состояние бестрепетно, более того – весь светился радостью, был лучезарным
Я не помню, чтобы он хоть раз пошутил во время этой встречи или включил свою знаменитую иронию, что было крайне необычно для него. Помню его знаменитую проповедь о том, что тот, кто не умеет радоваться, находится в аду. Исходя от противного, радостный, любящий отец Димитрий уже был в раю и передавал это райское чувство всем окружающим его людям.
Мы пообедали вместе, потом пообщались, пока батюшка не устал, и его отвели прилечь. Через несколько дней мы молились и причащались вместе в его храме, потом были вместе на трапезе, уговорились встретиться еще, но не сложилось. Только несколько раз поговорили по телефону. Отец Димитрий начал читать четырехтомник «Крестовых походов», сказал, что книга ему очень нравится, но, конечно, не успел окончить и первый том. Страшно жаль: я так хотел услышать его отзыв.
Он умер спокойно и тихо. Господь дал ему время после ковида завершить все свои дела и подготовиться к переходу в вечность. Его дочь рассказала, что в одном из его последних разговоров с ней отец Димитрий упомянул меня. Это радует и дает надежду, что он будет помнить меня и там, в немеркнущем свете.
В последний год «протоиерей Смирнов» стал любимым объектом для нападок и травли всей либеральной журналистики, старательно формировавшей облик «мракобеса в рясе». Отчасти им это удалось. Сейчас после его смерти вакханалия непристойного, позорного хейтерства многократно усилилась. Даже на канале «Спас» в мемориальной передаче, посвященной его кончине, активный ныне священник-блогер, едва знавший отца Димитрия, свысока покритиковал его за «принадлежность к старому поколению», из-за чего, будучи незнакомым с новыми цифровыми реалиями, он, дескать, совершал ошибки в своих выступлениях.
Попытаюсь ответить на эту критику. Отец Димитрий был (опять почему был?) человеком с горячим, любящим сердцем. Он был рыцарем – не тем, о которых я писал в «Крестовых походах», а настоящим, отважным защитником женщин, вдов, сирот, всех слабых и обездоленных. Его хлесткие слова, парадоксальное чувство юмора, мгновенная реакция, быстрота мышления, афористичность речи – все было направлено на то, чтобы встряхнуть человека и обратить его внимание на главное, призвать к покаянию, к настоящей метанойе – перемене ума. Мне не довелось знать его авву – архимандрита Павла (Груздева), но, думаю, отец Димитрий многому научился от него. Все, даже нарочито грубые его слова, во-первых, происходили из его неравнодушия и горячего сочувствия, а во-вторых, предназначались конкретному адресату и принадлежали конкретному контексту. И там они звучали вполне как нужно, вызывая требуемый эффект у тех, к кому он обращался.
Я думаю, главная проблема была в том, что его некоторые ревностные не по разуму духовные чада не только записывали эти частные беседы на видео, но и затем выкладывали их в YouTube, предоставляя таким образом ищущим повода хейтерам возможность для атак на отца Димитрия. А он сам в последние годы по слабости здоровья уже не мог всего отследить и контролировать этот процесс.
Отец Димитрий мгновенно видел лицемерие и фальшь, да и просто пустые слова и тут же реагировал на них, доводя ситуацию до абсурда. Думаю, больше всего ненавидели его те, кто прекрасно понимал, что пребывает в грехе, но ничего не желал менять. Священник взрывал комфортность их греховного состояния и не давал им возможности самоуспокоения. Это и вызывало ярость у тех, кто возлюбили тьму более, чем свет, и они отвечали батюшке травлей, которая питалась жгучей, слепой ненавистью.
А он любил каждого и боролся за каждого. И те горечь и разочарование, те жесткие выражения, которые иногда звучали в его проповедях, должны восприниматься как слова древних пророков, обличающих Израиль и через это призывающих народ «обратиться на путях своих».
Те жесткие выражения, которые звучали в его проповедях, должны восприниматься как слова обличающих древних пророков
По счастью, в те времена не было YouTube, иначе бы ненавистники истины затроллили бы и Исаию, и Иеремию, и всех, кто тогда нес народу слово Божие.
Отец Димитрий по призванию был защитником и заступником. Не только я, но и сотни (если не тысячи) знавших его лично людей чувствовали себя защищенными им, знали, что он всегда прикроет их, защитит от опасности, и в сложных случаях обращались к нему. Он был абсолютно бесстрашным во всех аспектах своего бытия. Не только меня, но и многих других он защитил от физической опасности. На любом собрании он готов был встать и заступиться за своих, невзирая на то, насколько это могло казаться уместным или удобным. Что еще важнее, он всегда говорил правду и никогда не боялся ее говорить, кто бы перед ним ни стоял. Он был выше всех условностей и человекоугодничества и являл собой пример слов апостола: совершенная любовь изгоняет страх (1 Ин. 4: 18).
Мы привыкли воспринимать отца Димитрия сильным и мощным и не замечали, что здоровье его сдает. Он слишком близко к сердцу принимал каждого человека со всеми задачами и проблемами, и его физическое сердце стало не выдерживать. Двенадцать лет назад мы были вместе на Святой Земле в составе делегации, и тогда у него случился гипертонический криз. Наверное, не первый, но тогда я впервые заметил его проблемы со здоровьем. А они все усиливались. Я стал замечать, как он устает, и был рад, что хотя бы в те моменты, когда он бывал у нас, ему удавалось отдохнуть и немного отрешиться от тяжкого груза ответственности, который он нес постоянно.
Но, конечно, больше всего он отдыхал в кругу близких. Отец Димитрий очень любил свою семью, но его труды и заботы не давали ему проводить с ней столько времени, сколько ему хотелось. В последние годы жизни Бог даровал ему великую радость – долгожданную внучку, которую он любил беззаветно и наслаждался каждой минутой общения с ней.
Но его щедрого сердца хватало на всех. И на тех, кто его любил, и на тех, кто его ненавидел и травил, ибо, повторюсь, все его обличения были продиктованы неравнодушной, горячей, ревностной любовью. Теперь он отошел к ее Источнику.
В нем я (да, думаю, не только я) видел живое воплощение знаменитых слов апостола Павла:
Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. Любовь никогда не перестает (1 Кор. 13: 4–8).
Нам здесь будет очень не хватать отца Димитрия. Но верю, что его заступничество за нас не прекратится, как и его любовь, которая никогда не перестанет. Помяни нас там, дорогой и любимый отче!
