Источник: Православие.Ru
Спустилась над Родиной черная полночь,
Сверкают лишь звездочки наших погон.
Матушка Елена Куртова – правнучка и внучка офицеров царской армии. Мы расстались с семьей ее прадедушки, Дмитрия Павловича Мартьянова, ротного командира Хабаровского кадетского корпуса, в грозное революционное время, на пороге гражданской войны. Хабаровские кадеты и их наставники не приняли революцию, как не приняли ее и другие кадеты России.
2 фото
Последние рыцари Российской империи
Святитель Иоанн Шанхайский В годы революции кадеты, юнкера и офицеры стали последними рыцарями Российской империи. Без веры и царя они не представляли себе свое Отечество. Революционные пропагандисты горько сетовали: «Воспитанные в духе верности присяге и уважения к закону, кадеты и юнкера плохо поддавались воздействию революционной пропаганды».
И действительно, мальчики, поступавшие в кадетские училища в десятилетнем возрасте, учились там семь лет, затем, как правило, шли в юнкерские военные училища, где учились еще два-три года, и все это время их девизом были слова «За веру, царя и Отечество». Главной доблестью считалась верность присяге, а главными ценностями в жизни были православная вера, уважение к Государю императору и любовь к родному Отечеству. Все это оказалось очень трудно вытравить революционными лозунгами типа «Грабь награбленное!» или «Марсельезой» вместо «Боже, царя храни!».
Как кадет Миша Максимович стал героем дня
Неизвестный кадет В девизе «За веру, царя и Отечество» первым словом была «вера». Святитель Иоанн Шанхайский, ныне мощами почивающий в соборе иконы «Всех скорбящих Радость» в Сан-Франциско, тоже был кадетом – воспитанником Петровского Полтавского кадетского корпуса.
В 1909 году, в день памяти 200-летнего юбилея русской победы в Полтавской битве, будущий святитель, а тогда юный кадет Миша Максимович, проходил с корпусом торжественным маршем по Полтаве. Когда кадеты маршировали перед полтавским собором, Миша внезапно нарушил строй: снял фуражку и перекрестился.
Нужно сказать, что воспитанники кадетского корпуса обычно посещали храм по всем праздникам, навыкли к постам, в храме стояли чинно, молились и кланялись усердно, показывая своей выправкой пример гражданской молодежи. В строю же, на маршевом переходе, для кадетов не существовало никаких посторонних движений, отвлечений в сторону.
Когда кадеты маршировали перед собором, Миша внезапно нарушил строй: снял фуражку и перекрестился
И вот теперь, когда 13-летний Миша нарушил строй, кадеты были шокированы нарушением устава, а начальство корпуса намеревалось наказать юного кадета.
В дело вмешался великий князь Константин Константинович Романов, двоюродный брат Александра III. В эти годы Константин Константинович, известный как поэт, драматург и переводчик с литературным псевдонимом «K.P.», исполнял обязанности генерала-инспектора военно-учебных заведений. Он часто посещал кадетские корпуса, лично присутствовал на экзаменах, даже сам составлял билеты и проверял экзаменационные работы выпускников.
Надпись на обороте: Последний павлон Моллер. 1917 год Узнав о поступке Миши Максимовича от своего сына-кадета, Константин Константинович приехал в Петровский Полтавский корпус. Перед всем строем великий князь сказал кадетам:
– Поступок кадета Михаила Максимовича был не по уставу, но он свидетельствует о его глубокой вере и заслуживает не насмешек или наказания, а одобрения и похвалы.
Великий князь пользовался глубочайшим уважением всех кадетов. Так Миша внезапно стал героем дня, но похвала не вскружила голову смиренному молодому человеку.
Священная книга
Бывший кадет Анатолий Марков вспоминал о великом князе:
«…я, как вновь поступивший кадет, получил от своего офицера-воспитателя портативное, изящно изданное и особой формы Евангелие в черном коленкоровом переплете. На первой его странице было напечатано факсимиле стихов с подписью К.Р. следующего содержания:
Пусть эта книга священная
Спутница вам неизменная
Будет везде и всегда
В годы борьбы и труда.
Старая Россия. Неизвестный герой Великой войны По традиции корпуса именной экземпляр этого Евангелия выдавался каждому вновь поступающему кадету как благословение великого князя начинающему жить мальчику и берегся нами как святыня. Многие из старых кадет, покидая родину, взяли ее с собой в изгнание среди немногих вещей, напоминающих им дорогое прошлое…
От товарищей по роте я вскоре узнал, что с именем и личностью великого князя у кадет связаны самые лучшие и дорогие воспоминания; в кадетской среде из уст в уста передавался ряд рассказов о том, как великий князь выручал многих кадет в трудные минуты жизни. У нас в корпусе, за год до моего поступления, он спас от исключения кадета, заподозренного в шалости, которой тот не совершал, и приговоренного к позорному наказанию – снятию погон».
Великий князь в Хабаровском кадетском корпусе
Великий князь Константин Константинович посещал и Хабаровский кадетский корпус. Прадедушка матушки Елены Куртовой, Дмитрий Павлович Мартьянов, тогда ротный командир Хабаровского корпуса, вместе с другими наставниками и кадетами, с искренней радостью встречали высокого гостя.
Константин Константинович назвал Хабаровский корпус «славным», а в своем отзыве Государю императору Николаю II написал: «Корпус нашел в блестящем состоянии».
Любопытно, что великий князь, как и Государь император, обладал уникальной памятью: навсегда запоминал однажды представленного ему человека, а таких были тысячи. После инспекции Хабаровского кадетского корпуса он записал в своем дневнике от 26 мая 1909 года:
«Побывав в Хабаровском графа Муравьева-Амурского корпусе… я наконец знаю все вверенные мне военно-учебные заведения» (их к тому времени насчитывалось более семидесяти).
«Мы, Константиновичи, все впятером на войне»
Еще несколько слов о великом князе Константине Константиновиче Романове и его сыновьях-кадетах. Пятеро из шести его сыновей, окончивших кадетские корпуса, защищали Отечество в Первой мировой войне (кроме самого младшего, которому в начале войны исполнилось только 11 лет).
Старая Россия. Неизвестный офицер Один из них, Олег, писал в дневнике:
«Мы, все пять братьев, идем на войну со своими полками. Мне это страшно нравится, так как это показывает, что в трудную минуту Царская Семья держит себя на высоте положения. Пишу и подчеркиваю это, вовсе не желая хвастаться. Мне приятно, мне радостно, что мы, Константиновичи, все впятером на войне».
Олег геройски сражался, был тяжело ранен и на третий день после ранения отошел ко Господу. Ему было 22 года. Три других его брата – Иоанн, Константин, Игорь – остались живы на страшной войне и были даже награждены Георгиевским оружием за храбрость, но жизнь их оказалась недолгой. В 1918 году они, как князья императорской крови, были сброшены в старую шахту в Алапаевске, которую затем забросали гранатами.
«Оскорблять и убивать офицеров было тогда в моде»
Будущий святитель Иоанн Шанхайский учился в Петровском Полтавском кадетском корпусе с 1907 по 1914 год. Директором тогда был генерал-майор Николай Петрович Попов, бывший кадет этого же корпуса. О том, какие люди были тогда наставниками кадетов, можно понять по одной истории, как-то приключившейся с Николаем Петровичем:
Князь императорской крови Олег Константинович Романов «Проезжал он на лихаче по Александровской улице. Какой-то совсем юный студент произвел в него несколько выстрелов из револьвера и все промахнулся. Оскорблять и убивать офицеров было тогда в моде; революционеры видели в них главное препятствие к свержению монархического строя. Генерал остановил рысака, подошел к стрелявшему, который до того растерялся, что не пробовал даже бежать, и ласково сказал:
– Молодой человек, вы взволнованы, успокойтесь. Ничего особенного не случилось. Поедем ко мне, моя жена вас успокоит.
Усадил его с собой, привез домой; накормили его там, напоили: сердце не выдержало такого нравственного напряжения – он упал в обморок. Его привели в чувство, обласкали, просили бывать. Не спросили даже, кто он такой и как его зовут. При прощании он разрыдался и дал слово никогда не выступать против офицеров.
Случай этот стал известен в корпусе. Кадеты увидели в своем директоре высокий образец спокойствия, храбрости и благородства – чувства, которыми должен обладать офицер».
Весь уклад кадетской жизни строился по православному календарю
Директор Петро-Полтавского кадетского корпуса генерал Попов Кадеты Хабаровского кадетского корпуса регулярно молились в своей кадетской домовой церкви в честь святого апостола Филиппа – красивой и уютной, украшенной внутри резьбой.
Весь уклад кадетской жизни строился по православному календарю: посты, праздники, Рождество и Пасха. Ежедневные утренние и вечерние молитвенные правила, молитва перед едой… Трапезу всегда благословлял батюшка. Каждый день читалось вслух Святое Евангелие.
В храме служили замечательные священники, они радели о духовном воспитании своих воспитанников не за страх, а за совесть. Часто устраивали паломнические поездки, в том числе в Шмаковский Уссурийский Свято-Троицкий мужской монастырь, где отцы подвизались в духе строгого древнего подвижничества по образцу Валаамского монастыря.
Старая Россия. Кадетский корпус. Экзамен по Закону Божьему
Настоятель обители отец Сергий (Озеров), управлявший монастырем с 1897 по 1923 год, свою монашескую жизнь начинал на Валааме. Он был делателем Иисусовой молитвы и благодаря молитве стяжал дары духовного рассуждения, горячей веры и любви Христовой. Братия и духовные чада вспоминали, что их наставнику были присущи душевная ясность, спокойствие, незлобливость, терпение, кротость и излучаемое в глазах веселие, словно отблеск пасхальной радости. Несмотря на молодость, отца Сергия почитали за старца и обращались к нему за духовным советом даже те из пастырей, кто летами был много старше.
Старая Россия. Паломники в Уссурийском монастыре - русские и корейцы
В 1923 году большевики разогнали братию монастыря, и архимандрит Сергий служил в разных храмах, был гоним, арестован, сидел в лагере и наконец в 1937 году расстрелян.
Та же участь постигла священников Хабаровского кадетского корпуса: трое из них были расстреляны, двое отбывали срок в лагерях, двое покинули Россию вместе с воспитанниками-кадетами. О них мы еще расскажем.
Старая Россия. Монашеское братство Уссурийского монастыря
«Кадет – враг народа»
В 1917 году стало опасно просто быть кадетом, а тем более юнкером и офицером. Бывший юнкер Виктор Ларионов, участник Первой мировой, первопоходник и галлиполиец, в своей книге «Последние юнкера» вспоминал, как они с друзьями, спрятав на дне чемоданов юнкерские погоны, шпоры и училищные значки, пробирались в Добровольческую армию:
Этот красногвардеец сообщил, что в Кремле собственноручно заколол нескольких кадетов: «Такие малолетние, а вредные»
«После Москвы, в другом поезде, стало свободнее, нам удалось в вагоне пробиться до уборной. Около нее мы и обосновались вместе с рослым здоровым красногвардейцем, ехавшим, очевидно, из хозяйственной части тыла, так как он вынимал из своего мешка сало, резал его на большие куски и тут же их пожирал. Насытившись, он начал нам рассказывать о своем участии в подавлении восстания в Москве…
Он сообщил, что в Кремле собственноручно заколол нескольких кадетов. “Такие малолетние, а вредные”… Он искренне считал, что сделал хорошее и законное дело. Тут мне впервые пришлось услышать, как наш народ безнадежно и часто путает Конституционно-демократическую партию с кадетскими корпусами и что разъяснить это обстоятельство невозможно: “Кадет – враг народа” – и кончено».
Здравия желаю, ваше благородие!
Дядя матушки Елены Константин в Добровольческой армии у генерала Маркова Анатолий Марков в своей книге «Кадеты. Юнкера» свидетельствовал:
«В первые дни большевизма, осенью и зимой 1917 года, все кадетские корпуса на Волге были разгромлены, а именно: Ярославский, Симбирский и Нижегородский. Красногвардейцы ловили кадет в городах и на станциях железных дорог, в вагонах, на пароходах, избивали их, калечили, выбрасывали на ходу поездов и окон и бросали в воду».
Бывший воспитанник Псковского училища имени цесаревича Алексея Леонид Зуров в автобиографической повести писал:
«Вагон постепенно стихал. Четко перестукивали колеса… Один перегон остался до станции Шеломово. Митя осторожно приподнялся и посмотрел вниз. Флотский уже храпел, открыв рот. Солдаты спали друг у друга на плече.
Митя решил выскочить из поезда. Он снял фуражку, втиснул ее в карман и поднял воротник, чтобы скрыть петлицы. Оставались вшитые в сукно погоны. Ножа не было, казенные нитки были крепки. Митя два ногтя обломал до крови, но погон не выдрал.
– Господи, помоги, – прошептал он, но слезть не решился. Опять забилось сердце. Он передохнул, просчитал в уме до трех, перекрестился и осторожно, схватившись руками за края полок, начал, как на параллельных брусьях, спускаться… Он надавил дверную ручку, дверь приоткрылась, но дальше не пошла. Лежавший в той половине на полу проснулся и выругался…
– Стой! Ты кто? – схватив его за рукав шинели, крикнул красноармеец.
Митя боком рванулся, сукно затрещало. Он хотел ударить держащего его красноармейца головой под грудь, но его уже схватили за поднятый воротник шинели.
– Держи! Каянная сволочь!…
– Кадет, – сказал кто-то.
Дядя матушки Елены Павел в Добровольческой армии у генерала Маркова Высокие люди его обступили и скрутили назад руки…
– Пусти-ка меня, – сказал спокойно матрос и рукой раздвинул красноармейцев. Он подошел к Мите и одернул черную куртку.
– Здравия желаю, ваше благородие, – сказал он, улыбнувшись, и неожиданно ударил Митю по лицу так, что у него мотнулась в сторону голова и лязгнули зубы.
– Не рвись, успеешь, – крикнул кто-то, и снова его ударили по голове.
Туман поплыл перед глазами.
– Чего ждать! Вешай на крюке!
По губе Мити лились струйки крови.
– Ишь смотрит, зубы оскаливши! Ищи крюк, товарищи!
Все разом загудели серьезно и деловито, словно готовили не к смерти.
“Господи, неужели конец?” – подумал Митя и, собрав последние силы, рванулся, протащив держащих его за руки солдат.
– Э, что вожжаться, – сказал весело матрос. – Выкинем! Ну, ваше благородие, довольно землю попачкал.
Раскачивали его под команду матроса. Путь быстрой белой лентой бежал внизу. Перед лицом мелькнули поручни, зеленый угол вагона, донесся хохот, крик, выстрел, а потом его ударило боком о землю, перевернуло в воздухе и зарыло в снег. Слабо простонав, он сел. Черный хвост эшелона закруглялся на повороте…»
Кадеты и юнкера против большевиков
Бывший кадет Московского кадетского корпуса Борис Павлов вспоминал:
Дядя матушки Елены Анатолий в Добровольческой армии «Москва, как известно, оказала большее сопротивление большевикам, чем Петроград. Бои с переменным успехом продолжались больше недели. Против большевиков выступили юнкера Александровского и Алексеевского училищ, школы прапорщиков, молодое офицерство, кадеты и часть студенчества. Они выбили большевиков из Кремля и заняли центр города, но потом под давлением численного превосходства Красной гвардии должны были отступить в Кремль.
Все попытки большевиков взять Кремль в рукопашную кончались неудачей; тогда они подвезли артиллерию и начали безжалостно его обстреливать, разрушая древние памятники и святыни. Как потом рассказывали, это было одной из причин, ускорившей сдачу Кремля. Белые его защитники не могли вынести варварского разрушения Кремля…
Мы с отцом объехали часть Москвы, прилегающую к Кремлю. Впечатление было удручающее: разбитые витрины с дырками от пуль, кое-где развороченные от разрывов снарядов стены, обломки штукатурки и разбитого стекла на тротуарах и мостовых…
Ясно помню почему-то только Никольские ворота. Над этими воротами с давних времен висела старинная икона Николая Чудотворца, пережившая и Смутное время, и Наполеона. В ворота было несколько попаданий снарядами, икону они не сбили; но что выглядело жутко – она была пробита, и как видно нарочно, в нескольких местах пулями. По-блоковски: “пальнули пулей в Святую Русь”. Богохульство тогда было в новинку. Собиравшийся народ громко возмущался и ругал большевиков».
Добровольческая армия – прекрасный образ русской юности
Кадеты пробирались со всей России: Русское юношество без сомнения отдало Белой армии всю свою любовь
Самый первый батальон Добровольческой армии состоял из двух рот: юнкерской и кадетской. Когда этот батальон принял свой первый бой, самым старшим из кадет было 17, самым старшим из юнкеров – 19. В этом бою погибли почти все кадеты.
Офицеры-дроздовцы вспоминали:
«Кадеты пробирались к нам со всей России. Русское юношество без сомнения отдало Белой армии всю свою любовь, и сама Добровольческая армия есть прекрасный образ русской юности, восставшей за Россию. Сколько сотен тысяч взрослых, больших должны были бы пойти в огонь за свое Отечество, за свой народ, за самих себя вместо того мальчугана… Но сотни тысяч взрослых, здоровых, больших людей не отозвались, не тронулись, не пошли. Они пресмыкались по тылам, страшась только за свою в те времена еще упитанную человеческую шкуру.
А русский мальчуган пошел в огонь за всех. Он чуял, что у нас правда и честь, что с нами русская святыня. Вся будущая Россия пришла к нам, потому что именно они, добровольцы – эти школьники, гимназисты, кадеты, реалисты, – должны были стать творящей Россией, следующей за нами…
Бедняки-офицеры, романтические штабс-капитаны и поручики и эти мальчики-добровольцы… хотел бы я знать, каких таких “помещиков и фабрикантов” они защищали? Они защищали Россию, свободного человека в России и человеческое русское будущее. Потому-то честная русская юность, все русское будущее – все было с нами».
У меня была моя Россия
В одной из книг бывшего офицера Добровольческой армии три человека ведут беседу и рассказывают друг другу, по каким причинам каждый из них пошел воевать. Первый вспоминает свое богатое имение, дом-дворец, уникальную библиотеку, племенных лошадей и сахарный завод: «Кругом на двести верст все население бесплатно пользовалось нашими бугаями, жеребцами, боровами и баранами, и весь уезд богател племенным скотом. На заводе работало 800 человек, и всякий имел доход от нашего имения. У нас была больница и школа при имении, все бесплатное… Я возвращался с фронта, когда наш полк разошелся. Я знал, что они отберут земли, но почему-то верил, что пощадят то, что их же кормило. Когда я подъезжал к имению – не узнал места. Громадный парк вырублен, дом стоял пустой и обгорелый, и кроме черепков и разбитых статуй я не нашел ничего».
Прапорщик Бадьин Александр, расстрелян красными в 1918 г.
Второй рассказчик признается, что у него имелась лишь обычная квартира в Петрограде, на пятом этаже, но была дружная семья: «Один сын у меня пропал без вести в Восточной Пруссии, спасая Париж, другой застрял где-то на Румынском фронте, третий юнкером убит в Москве в октябрьские дни… Дочь в Казани. Мы жили с женою тихо и никого не трогали. У нас был любимец серый кот Мишка, был теплый угол… Но изволите видеть, я писал в буржуазных газетах, и ко мне под видом уплотнения квартиры поставили пять матросов-коммунистов. Через три дня у меня ничего уже не было. Библиотека разодрана и пожжена как вредная, портреты изгажены и уничтожены. Мой серый кот убит. В Бологом дикая толпа дезертиров-солдат оттеснила мою жену, и как я ни искал, я нигде не мог ее найти…»
И тогда вступает в разговор третий рассказчик – 17-летний кадет. Он говорит: «А у меня, господа, личного ничего не было. Я сирота… Но у меня была Россия – от Калиша до Владивостока, от Торнео до Батума. У меня был Царь, за которого я молился. У меня был Бог, в Которого я верил…»
Но почему же ты такой маленький?
Портрет добровольца Гавриила Буданова Офицеры-дроздовцы вспоминали о добровольцах-кадетах:
«Мальчуганы умудрялись протискиваться к нам через все фронты. Они добирались до кубанских степей из Москвы, Петербурга, Киева, Иркутска, Варшавы. Сколько раз приходилось опрашивать таких побродяжек, загорелых оборвышей в пыльных, стоптанных башмаках, исхудавших белозубых мальчишек…
– А сколько тебе лет?
– Восемнадцать, – выпаливает пришедший, хотя сам, что называется, от горшка три вершка.
Только головой покачаешь. Мальчуган, видя, что ему не верят, утрет обезьяньей лапкой грязный пот со щеки, перемнется с ноги на ногу:
– Семнадцать, господин полковник.
– Не ври, не ври.
Так доходило до четырнадцати. Все кадеты, как сговорившись, объявляли, что им по семнадцати.
– Но почему же ты такой маленький? – спросишь иной раз такого орла.
– А нас рослых в семье нет. Мы все такие малорослые.
Конечно, в строю приходилось быть суровым… Но, кажется, ни одна потеря так не била по душе, как неведомый убитый мальчик, раскинувший руки в пыльной траве. Далеко откатилась малиновая дроздовская фуражка, легла пропотевшим донышком вверх».
Опасные и трагические перемены
Многие воспитанники старших шестых и седьмых классов Хабаровского кадетского корпуса (юноши 16–17 лет) в 1917 году также тайком отправились поступать в Добровольческую армию.
Создание добровольческой армии
Что касается младших хабаровских кадет, то они смогли проучиться в родном корпусе до 1 мая 1918 года. Времена были смутные, власть в городе переходила из рук в руки. В жизни кадет начались опасные и трагические перемены. Офицеры корпуса не бросили своих воспитанников и разделили с ними их судьбу.
Прадедушка матушки Елены Куртовой, Дмитрий Павлович Мартьянов, которому тогда исполнилось уже 53 года, имея большую семью, тоже остался со своими подопечными. Он не мог поступить иначе: Хабаровский кадетский корпус был делом всей его жизни. Его старший сын Лев воевал на фронтах Первой мировой, младшие Коля и Шура были кадетами. Дочка Варвара, бабушка матушки Елены, окончила гимназию и жила с родителями.
1918 год
Под красным знаменем В мае 1918 года местный Совет народных депутатов решил Хабаровский кадетский корпус закрыть, детей отослать к родителям, а сирот отдать в приют для беспризорных. Прекрасно оборудованное здание корпуса со всем своим имуществом тут же было захвачено большевиками, и в нем разместились различные комиссариаты. Началось расхищение складов корпуса, и вскоре по городу в кадетской форме стали расхаживать совсем не кадеты, а дети большевиков и всех тех, кто с удовольствие принял участие в грабеже.
Кадетам же пришлось несладко, особенно тем, кто осиротел во время Первой мировой и теперь оказался в сиротском приюте. Они узнали, что такое голод и холод.
Возобновление корпуса
Через несколько месяцев обстановка в городе снова изменилась: Хабаровск заняли атаман Калмыков, а за ним японцы. Калмыков разрешил вернуть кадетам их корпус, и занятия возобновились. Было принято решение вернуть в корпус также всех старших кадетов, которые ранее бежали сражаться в боевые части.
Кадетский корпус после обстрела японцами в 1920 г. Полковник Мартьянов, ротный командир кадетского корпуса, узнал, что при корпусе решили открыть военное училище для кадет-выпускников и его назначают начальником этого училища. В октябре в училище начались занятия.
Условия жизни и учебы кадет в это время сильно отличались от прежних. Японцы, захватившие часть здания, спаивали молодежь японской водкой сакэ, угощали даже самых маленьких папиросами. Кадеты-сироты, вкусившие опыт приюта, никак не могли оправиться от травмирующего юную душу опыта. Так что 1918/1919 учебный год прошел в экстремальных условиях.
Выпускники этого года были выпущены адмиралом Колчаком в казачьи войска и произведены в хорунжих. Следующий 1919/1920 учебный год вроде бы начался нормально, и все повеселели, стали входить в прежний ритм учебы. Даже японцы освободили здание корпуса. В это время численность кадетов вместо штатной в 500 воспитанников возросла до 600 с лишним за счет беженцев из других кадетских корпусов.
Отпраздновали Рождество, отслужили молебен, но затем дела пошли еще хуже, чем раньше: красные партизаны отрезали Хабаровск от Владивостока, Харбина и Благовещенска. Кадеты, поехавшие навестить родителей на Рождественских каникулах, не смогли вернуться в корпус. Занятия начались не в полном составе.
Арест и угроза расстрела
19 февраля 1920 года в Хабаровск вошли партизаны, которые сразу же арестовали и отправили в городскую тюрьму директора кадетского корпуса, воспитателей, членов родительского комитета. Полковник Дмитрий Павлович Мартьянов тоже, конечно, был арестован. Вся семья очень за него переживала.
Полковник Дмитрий Павлович Мартьянов тоже, конечно, был арестован
Директора корпуса вскоре перевели под домашний арест, а затем заставили исполнять служебные обязанности под наблюдением вооруженного партизана. Остальные же арестованные сидели в тюрьме почти два месяца и уже готовились к смерти. К счастью, 5 апреля Хабаровск был освобожден от партизан, и узников тут же освободили.
Кадеты были счастливы снова увидеть своего самого (по их воспоминаниям) любимого наставника Дмитрия Павловича Мартьянова.
Как бабушка митинговала
Анна Цезаревна и Дмитрий Павлович Мартьяновы Как раз в это время бабушка матушки Елены Куртовой, Варвара Дмитриевна Мартьянова, тогда юная девушка, оказалась на митинге. Она не растерялась, поднялась на возвышенность и оттуда сказала горячую речь про Учредительное собрание, которое тогда могло стать реальной альтернативой большевистскому режиму. Удивительно, но слушающие ее горячую речь даже зааплодировали.
Тут появился кто-то из старших Мартьяновых, стащил девушку с возвышенности и скорее повел домой: ее могли арестовать и расстрелять, несмотря на юный возраст. Об этом много лет спустя в письме писал брат бабушки, Николай. Письмо пришло в день ее кончины, в 1983 году:
«Дорогая Вавуся! ...Когда началась революция, ты случайно попала на революционный митинг и не побоялась говорить правду в лицо возбужденной толпы, и даже так мудро говорила про Учредительное собрание, что толпа начала тебе аплодировать.
Ты закончила курсы сестер милосердия в Хабаровске, чтобы помогать раненым, но не пошла в привилегированную больницу, а пошла ухаживать за ранеными солдатами-каппелевцами…»
Русский остров
С осени 1920 года все хабаровские кадеты были перевезены в казармы 35-го полка на Русском острове под Владивостоком. Эти казармы остались после чехов с развороченными печами, выбитыми стеклами, грязными и без зимних рам. С последней партией кадет приехал полковник Мартьянов. Они привезли с собой все, что уцелело из корпусного имущества.
На Русском острове корпус продолжал жить и обучать своих воспитанников, сохраняя все свои традиции
На Русском острове корпус продолжал жить и обучать своих воспитанников в течение двух тяжелых, голодных и холодных лет, сохраняя все свои традиции. Не хватало топлива для печек, вместо электричества, которое часто отключали, жгли свечи. Кадеты дошли до нищеты: у некоторых не было нижних рубах, многие были босыми, почти ни у кого не было постельного белья. Служащие школы долгое время не получали ни жалованья, ни средств на хозяйственные и учебные расходы.
Елена Орлова и Елизавета Степунина - сестры милосердия.1918 г.
Офицеры-воспитатели вспоминали:
«Несмотря на все испытания и лишения, дух кадет остался прежний и полная непримиримость к большевизму, как и в Хабаровске, лежала в основе их жизни и занятий».
Старшие кадеты уходили сражаться с большевиками, участвовали в боях. Этих 16–17-летних мальчишек нередко привозили назад тяжелоранеными и лечили их в лазарете кадетского корпуса.
Власть в Хабаровске и Владивостоке менялась, но положение корпуса оставалось тяжелым. Наставники кадет приняли решение организовать охрану Русского острова своими силами, и кадеты старших классов получили винтовки. Под руководством полковника Мартьянова они стали охранять остров.
«Седьмой класс запретил “ловченье” от Закона Божиего и церкви»
Сохранились воспоминания кадета Сибирского корпуса Валентина Соколова. Кадет этого корпуса эвакуировали из Омска в 1919 году, и они жили на Русском острове вместе с хабаровскими кадетами, так что условия их жизни и учебы были примерно одинаковыми.
Валентин Соколов закончил кадетский корпус в 1923 году, уже в эвакуации в Шанхае, значит, на момент его приезда на Русский остров ему было 13 лет. Он вспоминал:
«Природа на острове – роскошная; дикий, но съедобный виноград, малина, грецкие орехи. Я нигде не видел такого изобилия полевых цветов, включая орхидеи, а также птиц, бабочек и геологических окаменелостей».
Кадет Иван Жданов с сестрой. В 1918 г. выброшены большевиками из окна Он же описывал жизнь кадет на Русском острове так:
«С острова во Владивосток ходил два-три раза в день катер. Много глубоких бухт врезается в остров, диаметром приблизительно в десять миль. Остров являлся главной защитой Владивостока, с очень сильными и “современными” тогда фортами. С началом Первой мировой войны они были разоружены и гарнизон уведен на запад, поэтому там осталось много свободных помещений, а населения почти не было. Не было ни ресторанов, ни кафе, ни лавок. Около нас китаец открыл маленькую лавчонку. Там же жили несколько китайских и корейских фермеров.
Мы могли уходить из казарм когда угодно. Конечно, к урокам, еде, сну и церковным службам возвращались. Одно время красное правительство разрешило на Закон Божий и церковные службы не ходить; сразу же старший, седьмой класс (хранитель кадетских традиций) запретил “ловченье” от Закона Божиего и церкви.
У нас было несколько больших парусных и весельных лодок, и на них мы совершали многодневные поездки по окружным островам. Скоро образовались группы “музейщиков”, “натуралистов”, “парковщиков” и “покосников”. Они создавали музей естественной истории, строили парк около корпуса, косили сено для рабочих лошадей. Оркестр, хор, сцена занимали у всех все остальное время…
Все жили впроголодь, а зимой в холоде. Обмундирование было то румынское, светло-серое, то английское. Но также для всех в цейхгаузах хранились старые формы. Их выдавали для парадов и отпусков. Седьмой класс имел винтовки, когда политический строй был на нашей стороне… Часто, особенно когда портилось электричество, собирались и пели хором наши любимые песни: “Ревела буря, дождь шумел”, “Из-за леса копий и мечей”, “Вот казаки идут, разговоры ведут”. Пели очень хорошо, на несколько голосов, с запевалой, подголоском, с присвистом и гиканьем».
Подготовка к эвакуации
Наступил 1922 год, и Хабаровскому кадетскому корпусу пришлось готовиться к эвакуации, покидать милую Родину. Уходить в изгнание предстояло и семьям офицеров с малолетними детьми.
У Дмитрия Павловича Мартьянова, к счастью, дети уже выросли: бабушке матушки Елены, Варваре Дмитриевне, исполнилось 24 года, ее братьям: Коле – 19 лет, Шуре – 16 лет. Коля окончил Хабаровский кадетский корпус, а затем стал юнкером Корниловского училища во Владивостоке. Шура на тот момент был кадетом шестого класса Хабаровского корпуса.
Впереди их ждали тяжелые, трагические испытания на чужбине. Могли ли они остаться в России и никуда не уезжать? Да, конечно, могли.
Владивосток в гражданскую войну
Зачем нужно было покидать Родину кадетами и их наставникам
Перед кадетами и их наставниками открывался нелегкий выбор: либо эмиграция, либо смерть на родине в гражданской войне. И они об этом хорошо знали. Не знали только, что тех из них, кто решил остаться в России и сумел избежать гибели от руки большевиков в гражданскую, все равно ждала гибель, только немного отсроченная – в 1930-е годы в сталинских лагерях ГУЛага.
Вот несколько судеб тех, кто остался в России.
Судьба первая. С 1902 по 1920 год в домовом храме Хабаровского кадетского корпуса служил всеми почитаемый батюшка – протоиерей Аркадий Прозоров. В 1922 году он был расстрелян большевиками как священнослужитель.
Судьба вторая. Воспитатель Хабаровского кадетского корпуса подполковник Чегодаев Николай Владимирович остался в России из-за семейного положения. Расстрелян большевиками в 1923 году.
Судьба третья. Манковецкий Петр Захарович – бывший кадет, юнкер Павловского военного училища (как и прадедушка Дмитрий Павлович Мартьянов), участник Русско-японской войны, офицер-воспитатель Хабаровского кадетского корпуса. Остался в России, работал скромным помощником бухгалтера. Арестован в 1932 году как враг народа, приговорен к высылке, после чего родные больше не имели о нем известий.
Ротмистр Трегубов, убит большевиками в 1920 г. Судьба четвертая. Вишневский Пантелеймон Николаевич. Был кадетом Хабаровского корпуса, воспитанником Дмитрия Павловича Мартьянова, затем юнкером Павловского военного училища. Остался в России, не принимал участия в революционной и контрреволюционной деятельности. Работал счетоводом, женился, растил детей. Арестован в 1932 году, отправлен в ссылку, где проживал с детьми. После отбытия срока работал бухгалтером в этом же сибирском поселке, надеясь, что там его не тронут. Зря надеялся. В 1937 году снова арестован как враг народа, бывший кадет и монархист. Расстрелян.
Судьба пятая. Преподаватель Закона Божия в Хабаровском кадетском корпусе протоиерей Виктор Козловский, ныне причисленный, вместе с множеством других таких же страдальцев, к сонму святых новомучеников земли Российской. В 1922 году выехал во Владивосток вместе с корпусом, но по семейным обстоятельствам вернулся в Хабаровск. Был сослан большевиками в Вятскую область, где служил в церкви… В 1937 году арестован и приговорен к расстрелу.
Судьба шестая. Большев Александр Владимирович, бывший кадет, юнкер, офицер и директор Хабаровского кадетского корпуса с 1913 по 1916 годы. Остался в России, работал преподавателем в Иркутском сельхозинституте, надеясь, что забудут о его кадетском прошлом. Был арестован в 1938 году, осужден как враг народа, бывший кадет и монархист. Расстрелян.
Судьба седьмая. Протоиерей Серапион Леонтьевич Черных, законоучитель Хабаровского кадетского корпуса, впоследствии настоятель Николаевского собора в Николаевске-на-Амуре. В 1920 году партизаны схватили батюшку во время освящения вербочек в Вербное воскресенье и спустили под лед в бухте прямо в облачении. Прославлен в лике новомучеников Собором РПЦЗ.
И таких судеб очень много – погибли почти все, кто остался на Родине. Особенно трагична гибель священнослужителей – тех, кто никогда не брал в руки оружие и не мог представлять никакой угрозы большевикам, кроме своей горячей веры в Господа нашего. Позднее невинно убиенные были реабилитированы, но их родным от этого не стало легче. Этот список является ответом на вопрос: зачем нужно было покидать Родину кадетам и их наставникам?
На чужбину
Адмирал Георгий (Юрий) Карлович Старк в начале века Контр-адмирал Георгий Карлович Старк подготовил к эвакуации воинских частей и кадетов остатки Сибирской флотилии. Эти остатки состояли из небольших судов каботажного (прибрежного) плавания и нескольких небольших пароходов. Зато они стали последними кораблями, над которыми гордо развевался Андреевский флаг.
Контр-адмирал отправил самых маленьких кадет третьей роты домой – к родителям, с собой он брал старших, которым грозила смертельная опасность. К тому же впереди всех ждала неизвестность, а суда были перегружены. Из третьей роты были взяты с корпусом лишь братья кадет старших классов и сыновья воспитателей, которые поехали в эвакуацию вместе с родителями.
Воспитанникам раздали по две смены белья, шинели, одеяла, новые сапоги. Взяли с собой учебники из расчета по две книги на каждого, чтобы получился полный комплект для каждого класса. Все оставшееся имущество корпуса было свезено на берег и погружено на транспортные суда.
Кадет Валентин Соколов вспоминал:
«Никогда не забуду печальный строй малышей третьей роты, вышедших нас проводить…»
«Первую и вторую роты посадили на корабли Сибирской флотилии, также и Хабаровский кадетский корпус, помещавшийся там же на Русском острове… Третью роту разобрали родители, а оставшихся поместили в местные приюты, и о судьбе их мы не знаем.
Никогда не забуду печальный строй малышей третьей роты под командой инспектора классов полковника Забуги, вышедших нас проводить. Судьба их как “социально чуждых” красному строю была, конечно, страшной».
Владивосток времен гражданской войны
«Теперь я могу довольствоваться совсем немногим»
Ранним утром 23 октября 1922 года, прямо на глазах только что вошедших во Владивосток красных, гавань покидали 30 кораблей. На борту было около 10 тысяч человек.
Среди них находились родные матушки Елены Куртовой: прадедушка Дмитрий Павлович Мартьянов, прабабушка Анна Цезаревна, бабушка Варвара Дмитриевна и братья бабушки: юнкер Николай и кадет Александр.
Позади оставался милый и родной Хабаровск, уютный дом, полный цветов и дорогих сердцу икон, книг, памятных вещей… Впереди – неизвестность. Чужбина, где их никто не ждал и никто не был им рад.
Много лет спустя бабушка, уже имея какие-то деньги, не покупала себе лишнего платья или белья, была очень аскетична – к этому ее приучила жизнь. Она говорила:
– Я уже несколько раз теряла все нажитое, и теперь могу довольствоваться совсем немногим.
Старая Россия. Великие княжны и цесаревич Алексей
Елена Куртова
Записала Ольга Рожнёва
.jpg)
