Смотрю на эту старую фотографию и пытаюсь понять, что чувствую. Август 1992 года, крыльцо Троицкого собора Антониево-Сийского монастыря….
На фото я вторая слева, рядом со мной «обрезана» случайная незнакомка, а вот всех остальных 12 человек, со мной прилетевших 4 августа помочь отцу Трифону (Плотникову) принять монастырь, прекрасно помню.
Сам отец Трифон улетел в Сию накануне и встречал нас в архангельском аэропорту на пазике. Компания собралась разновозрастная и вообще разномастная. Когда стало известно, что отец Трифон назначен сийским настоятелем, в редакции газеты «Вера» встретились все желающие ему помочь, а дальше всё развивалось стремительно.
Я в то время ушла из университета, где числилась младшим научным сотрудником в археографической лаборатории. Зарплаты «мэнээса» хватало разве что за детсад заплатить, так что я уволилась и сидела дома с дочкой. Одно к одному, не только с работы пришлось уйти, но и съехать со съёмной квартиры, где несколько лет мы жили прямо напротив главного корпуса Сыктывкарского университета, и вернуться к родителям.
В той съёмной квартире я и познакомилась в 1990 году с отцом Трифоном, привёл его к нам в гости ныне покойный Дмитрий Несанелис. Тогда мы с ним на пару преподавали Библию в старших классах Первой средней школы Сыктывкара, он Ветхий Завет, я — Новый. Тогда Дима отправил меня на Соловецкий форум. Темой моей диссертации в аспирантуре СПбГУ были соловецкие жития XVII века, поэтому на форуме я решила выступить с докладом о молчании как монашеской добродетели (по Повестям о пустынножителях). И надо же было хоть с одним живым монахом познакомиться: они тогда были на вес золота, точней, всего один отец Трифон и был на сотни километров в окрестностях Сыктывкара.
После я постепенно дозрела до исповеди, стала ездить к отцу Трифону в Вознесенскую Ибскую церковь причащаться. Но при этом как-то сильно заслоняли реальность мои агиографические штудии. В то время в археографической лаборатории СГУ и аспирантуре СПбГУ житием Антония Сийского уже занималась Елена Рыжова, и, малость поскорбев от такого несовпадения — то ли дело если бы отец Трифон стал соловецким настоятелем — я быстро утешилась и поехала в Сию.
Загвоздка была в ребёнке, обе родные бабушки ещё работали, благо, в последний момент с дочкой в моё отсутствие согласилась посидеть тётка мужа и увезла девочку в воронежскую деревню. А Володя Чугунов протащил меня без билета в отлетающий в Архангельск АН-24. Поскольку я не была уверена, что вырвусь, в групповой билет меня не включили, а он работал в аэропорту и как-то смог всё уладить.
На фотографии он, ныне игумен Варсонофий, крайний справа во втором ряду, за Марией Митрофановной Вихрищук. По дороге из Архангельска в монастырь, помню, я наставляла отца Трифона, пересказывая ему житие преподобного Антония, которое попросила у Лены Рыжовой и прочла. Особенно меня поразил эпизод с мошкарой: преподобный нарочно отдавал себя на съедение гнусу. По описаниям агиографа выходило, что Сия — это непроходимые болота и чащи, как бы и нас не сожрали, опасалась я. Опыт у меня уже был, в археографических экспедициях на Печоре бывало, что только баня и помогала снять отёчность с покусанных-перекусанных конечностей.
Отец Трифон никак мои опасения не развеял, но когда приехали на место, оказалось, кое-что изменилось за четыреста с лишним лет с тех пор, как преподобный Антоний пришёл сюда.
Наряду с останками древних храмов и деревянными барачного типа строениями пионерлагеря, на полуострове посреди озера обнаружилась отличная банька, для областного начальства построенная.
Поселились мы все в бывшем административном корпусе пионерлагеря (ныне игуменском) и послушание мне вышло такое: помогать на кухне Марие Митрофановне. А в свободное время вместе со Светланой Егоровной Домашкиной (на фото — в белом платочке вторая справа во втором ряду) очищать дорогу в монастырь от придорожных кустов и вязать из них веники. Не банные, а для козы. Сено косить то ли уже поздно было, то ли не нашлось кос и грабель в лагере, а веников мы много тогда нарубили-навязали.
Трансформация пионерлагеря в монастырь протекала так: заканчивалась последняя смена, и часть лагерного имущества переходила монастырю. Котлы-плошки-миски, железные кровати с пружинными сетками, постельное бельё... Жить можно было. Хотя и вставал ребром вопрос о пропитании и грядущей зиме.
Для начала нужно было ежедневно пропитать вместе с настоятелем вот этих 13 первых насельников, чем-то трижды в день накормить людей. Мария Митрофановна не унывала и говорила, что в войну и не такое видела. Для меня же эти наши тогдашние совместные кухонные работы стали уроком на всю жизнь. До этого я только по книжкам готовила. Мама у меня отличная хозяйка, а я так себе, но зато книжки люблю, в том числе и кулинарные. А тут поняла, Мария Митрофановна научила, что нужно готовить не по книжкам, а из того, что есть в наличии.
За зеленью по деревянным мосткам через озёрную протоку я ходила в Залебёдку. Где просила хозяйскую, где дикую рвала. Преподобный Серафим питался же снытью! Сныти в Залебёдке не обнаружилось, но какой-то травы, помню, много я добывала. А остальное: крупы, консервы, овощи частично мы с собой привезли, частично от лагеря осталось, а недостающее ездили чуть не в Емецк покупать, ближе не было магазинов.
В тот первый приезд в Сию я поняла главное, что монастырь — это не старые стены и мощи святых под спудом, а мы, нынешние живые люди, точнее, связь между ними и нами, когда появляется какое-то новое измерение.
Помимо кухни, добывания зелени и рубки-вязки веников оставалось время на осмотр руин монастырских храмов и окрестностей, и на общение.
Первый молебен в Троицком соборе. Свечи трепещут и мигают на ветру, свободно летающем, как и наши голоса, под высокими сводами среди ободранных стен без алтарной преграды...
Почему на фотографии на соборном крыльце я стою в джинсах, ума не приложу, в арсенале в то время у меня уже достаточно было длинных юбок. К тому же в Благовещенской церкви кучей навалена была одежда — шведская гуманитарка. Разбирала вещи Наталья Захарова (на фотографии она и ее муж стоят слева от отца Трифона: Борис Эрвандович в синей рубашке, а Наталья в красном). Предполагалось, что раз денег у монастыря нет, этой гуманитаркой можно будет расплачиваться с местным населением за свежую провизию и прочие услуги и работы, да и трудникам пригодится.
Перед самым приездом Святейшего Патриарха Алексия II — 22 августа —неизвестные подожгли гуманитарку в Благовещенской церкви. Сгорела не только одежда, но и крыша, которая, кажется, с тех пор и по сей день в строительных лесах. «Господь посетил!» Так сказал настоятель, а за ним и мы повторяли.
На фотографии во втором ряду крайний слева — Роман Чугунов, младший брат Владимира, ныне иеромонах Иеремия. За ним Сергей Ветошкин, в постриге игумен Михаил. За отцом Трифоном в белой рубашке — Андрей Чикунов, в сане протоиерей Андрей. Лёня Эйзенман, в постриге игумен Леонтий. Лена Власова, библиотекарь из научной библиотеки СГУ. Перед ними Михаил Николаевич, забыла фамилию, помню только, что в Сие у него сердечный приступ случился.
Зимовать в монастыре с отцом Трифоном из нашей группы тогда, в первую зиму, остался только Леонид Эйзенман, остальные вернулись в город. Но так или иначе, мне кажется, все наши судьбы оказались с Сией связаны. Я довольно часто бывала в монастыре первые 10 лет, до лета 2002-го года, и помню каждый приезд.
Памятно и то время, когда не в монастыре, а в больнице в Сыктывкаре я работала над текстом жития преподобного Антония. По благословению настоятеля перерабатывала свой же перевод славянского текста по списку XVI века в более краткий пересказ, сокращала, выпрямляла витиеватые фразы источника и перевода. Этот пересказ доселе висит на сайте «Явить миру Сийское сокровище».
Мария Митрофановна, в схиме тоже Мария, похоронена в Кылтовском монастыре, Михаила Николаевича, тоже, думаю, уже нет в живых, а кто помоложе, все, надеюсь, живы. Тогда, в 1992-м, я не представляла себе всю серьёзность той брани, войны между землёй и небом, в которую мы ввязались столько же по наивности, неведению, сколько и по Промыслу Божию.
Сейчас, 28 лет спустя, я могу сказать только одно: жития не врут, и монашеская жизнь — это постоянная брань с духами злобы. У мирян тоже, но у монахов — сугубо, и то, что настоящих монахов ныне мало, это не случайность. Прерванную традицию так просто не восстановишь. Это и на Соловках заметно, и в Сие: громады соборов, трапезные на сотни монахов, а в них — горсточки нынешних насельников.
Преподобный Антоний родом был из новгородских (по отцу) и двинских (по матери) крестьян, таковыми же были и подавляющее большинство насельников северных обителей. Крестьяне-поморы, сильные и суровые люди, привыкшие к тяжкому труду в миру на скудной северной земле, а в обители — к постам и бдениям.
Сто лет назад этих крестьян принялись изводить под корень прогрессоры и весьма преуспели. Поэтому никогда уже не будет ни Соловков прежних, ни Сии — нет социальной базы, северного крестьянства. Будут, возможно, какие-то городские монастыри и монахи, а эти останутся как ориентиры, как памятники, как маяки. Прежней жизни с сотнями насельников и влиянием на всю не только духовную, но и хозяйственную жизнь края в них уже никогда не будет. Полезно это понимать для того, чтобы не задирать нос и помнить: богатыри — не мы, а наши предки. И что они нам скажут, когда встретимся — большой вопрос...
А в тот первый приезд в Сию все мы как на крыльях летали в этом новом открывшемся нам измерении.
Наталья Чернавская
Материал из «Вестника Архангельской митрополии» №3 за 2020 год
Источник: Архангельская епархия
