Источник: «Правда»
Заслуженный артист России Андрей ЧУБЧЕНКО в беседе с обозревателем «Правды» Виктором КОЖЕМЯКО
Мой сегодняшний собеседник ещё недавно был одним из ведущих актёров Московского Художественного академического театра имени М. Горького. Был… Почему же теперь это в прошлом? Что случилось? Что с ним произошло?
Не только с ним — вот в чём суть. Произошло с театром, где он, Андрей Чубченко, верой и правдой служил с 1992 года и которым более 30 лет руководила народная артистка СССР Татьяна Васильевна Доронина.
Сейчас завершается год, объявленный «сверху» Годом театра. И, несомненно, главным его знаком (негативным, сугубо негативным!) стала разрушительная драма МХАТ имени М. Горького.
О скорбных событиях, развернувшихся здесь после смены художественного руководителя, «Правда» много писала. Однако значимость происшедшего в контексте всей нынешней культуры, на мой взгляд, требует дальнейшего осмысления и действенных выводов общероссийского масштаба. Вот почему решил поговорить об этом с артистом, которого, насколько я знаю, тоже остро беспокоит судьба отечественного театра на современном этапе.
Учителей предавать нельзя
— Андрей Александрович, я давний и благодарный ваш зритель. До сих пор вспоминаю, например, радость встречи с вашим Жадовым в «Доходном месте» Островского, великолепно поставленном самой Татьяной Васильевной. Если не ошибаюсь, это был 1994 год, и в своей рецензии я писал тогда, как важна для сегодняшнего дня тема молодого человека, вознамерившегося жить честно среди окружающей бесчестности. Как вы думаете, четверть века спустя после той постановки эта тема так же важна?
— Не меньше, а, может быть, даже больше. Ведь бесчестности вокруг не убавилось…
— Классика литературная, театральная тем и ценна, что сквозь время живо говорит с людьми о волнующем их сегодня. А бывает, театр прямо-таки необыкновенно жгуче пересекается с жизнью. Разве не это постигло МХАТ, который уже более года переживает, в моём представлении, чудовищную несправедливость?
— Несправедливость — действительно чудовищная! — проявлена прежде всего по отношению к Татьяне Васильевне Дорониной. Об этом немало сказано, в том числе на страницах «Правды». Но приходится говорить снова и снова. Дело в том, что уж очень глубока душевная рана, которая ей нанесена, слишком горьки последствия.
Всем надо понимать масштаб и уникальность этой великой личности. А вес и значение сделанного ею! Ведь современный МХАТ — это её детище, и все мы, кого в труднейших условиях собрала она под своё крыло, очень многим ей обязаны. Однако государство обязано тоже. И просто в голове не укладывается, как же могли с ней таким образом поступить.
— Для вас лично это стало неожиданностью?
— Да для всех, по-моему. Рисовали-то нам иную перспективу. Дескать, «три богатыря» направляются в помощь Татьяне Васильевне. Главным образом для того, мол, чтобы разгрузить её от хозяйственных, финансовых забот, усовершенствовать рекламу, связи со зрителями и т.п. А оказалось, при громком звании («президент театра»!) поставили в совершенно бесправное положение.
Мало того, демонстративно начали убирать её портреты, афиши, ни о чём с ней не советовались, и она сразу почувствовала себя ненужной в своём доме. Вы только представьте последнее выступление Дорониной на сцене родного театра. К тому времени она была не очень здорова, однако главную роль в спектакле «Васса Железнова» продолжала играть.
И вот — 26 января. В этот вечер Татьяна Васильевна приезжает в театр. Как всегда, публика встречает её необыкновенно горячо и сердечно. В зале (она знает) находятся и те самые «три богатыря». Но… Спектакль кончается, отгремели зрительские аплодисменты, а никто из нового руководства не счёл необходимым хоть на минуту зайти к ней и, скажем, преподнести букет цветов. А она ждала! Диалога ждала, откровенного разговора.
— Напрасно, как оказалось. Что ж, легко понять её настроение.
— Рассказываю это для того, чтобы подчеркнуть: с первых шагов не было у новых назначенцев искреннего желания наладить контакт с президентом театра. Ну а пьесы, которые без совета с ней начали принимать к постановке (абсолютно чуждые эстетике и этике МХАТ!), естественно, лишь усиливали взаимное неприятие и отторжение.
— Я был на пресс-конференции в «Московском комсомольце», которую перед началом нового сезона решили провести актёры МХАТ, взявшиеся защищать своего многолетнего художественного руководителя. И скажу откровенно, ваша речь произвела на меня сильное впечатление. Особенно понравился ответ на вопрос, почему вы и ваши товарищи встали на защиту Татьяны Васильевны. Помните? «Татьяна Васильевна — это наш учитель, а учителей не предают».
— Таково моё убеждение. Было и есть.
Из МХАТ — куда? На улицу?
— Вы-то, Андрей, подтвердили свои слова делом. Как и ваша жена — заслуженная артистка России Юлия Зыкова и как ряд других ваших коллег по МХАТ: заслуженные артисты Лидия Матасова, Александр Титоренко, талантливые Антон Наумов, Андрей Зайков, Елена Катышева и другие. Все, кто занял твёрдую позицию в борьбе за справедливость, а в ответ тут же были названы «неликвидом».
Но ведь есть, к сожалению, и те, которые Доронину предали. Я раньше бывал на ваших коллективных празднествах в театре, где слышал, как мне казалось, такие душевные, сердечные признания в любви Татьяне Васильевне. И что слышу вдруг теперь от этих же людей! Выходит, любовь не выдержала испытания? Как объяснить такое?
— Меня тоже это удивляет, но всех судить не берусь. Думаю, со временем они сами себя осудят. В душе, надеюсь, и сегодня многие из них терзаются. Однако условия, в какие нас поставили, очень трудно выдержать. Ведь людей буквально ломают через колено!
Вы знаете, например, что было после упомянутой пресс-конференции? Сразу последовало распоряжение: не пускать её участников на сбор труппы. И вот юный помощник нового художественного руководителя читает мне, актёру этого театра почти с тридцатилетним стажем, нотацию возле входа. О том, как я должен себя вести.
— А ваша реакция?
— Повернулся и ушёл. Нервы сдали. Но меня и жену мою довольно скоро пригласили в Малый театр. Мы выпускники Щепкинского училища при Малом, так что этот театр тоже для нас родной. Но других-то вышвыривают буквально на улицу, лишая средств к существованию.
Хочу отдельно сказать о человеке, ставшем первой жертвой развернувшихся расправ. Это Антон Хомятов, которого я давно и хорошо знаю. Талантливый артист, много игравший, был уволен только потому, что «от него пахло» при случайной встрече с новым начальством. Никто ни в чём даже не стал разбираться! Ославили «алкоголиком» на весь белый свет. Но
я-то знаю, что это не так. Между тем положение, в какое ввергли его, тяжелейшее. В полном смысле слова жить не на что.
— Ваши товарищи рассказывают, что атмосфера, установившаяся в театре, далека от творческой.
— Я уже довольно давно там не был. Но атмосфера начала ухудшаться катастрофически быстро. При Татьяне Васильевне у нас был коллектив, объединённый общей творческой позицией. Случались, конечно, и какие-то недовольства, и даже конфликты. Однако в самом главном, ради чего и существует театр, мы были едины.
И тут, разумеется, велика роль Татьяны Васильевны. Быть пастырем такого большого коллектива ой как нелегко. Известно, в стаде могут попадаться и паршивые овцы, которых надо лечить. Авторитета и таланта Дорониной хватало на всех. А тут явно началось разобщение, противопоставление одних другим, вплоть до вражды. Губительно «заработали» двойные стандарты…
— В чём же?
— Да во всём! Скажем, новое руководство провозгласило верность традициям МХАТ, а на деле мы увидели совсем другое. Разве пьеса (с позволения сказать) Ивана Крепостного «Последний герой», принятая к постановке, соответствует требованиям театра Станиславского и Дорониной? Конечно, нет. Это, я вам скажу, вообще за гранью искусства!
Вот нас, которые осмелились критически высказаться о создавшейся ситуации, представляют сегодня «обиженными». Дескать, имели при Дорониной особое, привилегированное положение, которого теперь лишились. Потому, мол, и недовольны.
Но это абсолютная неправда! Никакой «привилегированности» не было ни в чём. А недовольство наше вызвано тем направлением работы, которое театру навязывается. По нашему убеждению, оно неприемлемо для МХАТ.
— И ведь вашу правоту сама жизнь уже подтверждает. Не приняли зрители того же «Последнего героя», за которого так ратовало новое руководство. Шёл этот спектакль при полупустом зале, крайне редко, а на будущий январь, я смотрю, его вообще нет в репертуаре. Сделают ли начальники нужный вывод из этого?
— Не знаю. Основная беда, по-моему, в том и состоит, что к иному мнению, кроме своего, новое руководство не прислушивается.
Уничтожают великое наследие
— Мы с вами говорим о МХАТ имени М. Горького, над которым реально нависла угроза уничтожения. Но давайте взглянем шире и признаем, что такая же угроза наступает ныне на весь русский реалистический, психологический театр. Об этом с огромной тревогой высказываются в «Правде» и некоторых других изданиях видные деятели нашей культуры. Вы с ними согласны?
— Безусловно. То, что переживает МХАТ, — часть гораздо большего процесса, захватившего почти всю сферу нашего театрального искусства.
— Как вы этот процесс характеризуете и объясняете?
— Ну, если учитывать декларации инициаторов, то во главу угла выдвигается вроде бы поиск, нацеленный на обновление театра. И, на первый взгляд, это нормально, правильно. В самом деле, без творческого поиска и обновления, наверное, искусства вообще быть не может. Другое дело, как практически всё происходит и каково при этом отношение к созданному ранее. К нашему великому наследию! Следует его полностью отбрасывать или всё-таки новое строить на его основе.
— Сейчас, согласитесь, верх берёт подход первый…
— Именно. И вместе с этим возникают серьёзнейшие проблемы. У меня есть собственное объяснение, чем они порождены.
— Чем же?
— Связываю это со сменой поколений в руководстве театрами. Ещё недавно костяк художественных руководителей составляло поколение, выпестованное той, советской эпохой. Оно оказалось удивительно талантливым и жизнестойким, выдвинуло фигуры крупного масштаба, известные не только в нашей стране, но и в мире.
Теперь они ушли или уходят, а на смену является в значительной мере моё поколение. «Пятидесятников», как я говорю, а точнее — пятидесятилетних. Мы застали советское время и кое-что ценное, хорошее успели оттуда взять. Одни больше, другие меньше. Но «перестройка» нас накрыла, создав сумятицу в мозгах. Её преодолевать оказалось сложно. Поэтому не случайны и такие прозвища: «дети нитратов» или «дети пепси-колы»… А самое существенное в том, что руководство театрами людям этого поколения долгое время было недоступно.
— Небольшими театрами руководили.
— Ну да, где-нибудь в подвальчике на тридцать мест творили свой «артхаус». Рвались же к большему, и накапливалась злость, даже ярость. Теперь вот дорвались.
— И давай крушить основы?
— Да, цель одна: расправиться с прошлым. И если берутся за классику, то чтобы спектакль по Островскому совсем не походил на Островского, а по Чехову — на Чехова… Недавно поставлен «Гамлет», где герой преподносит Офелии… ночной горшок! Мало того, такое безобразие представляют на главную театральную премию «Золотая маска».
— Лишь бы шокировать зрителей — как угодно и чем угодно.
— Когда работали в системе координат русского реалистического театра, это предполагало именно работу, большую и глубокую. Сейчас современный перформанс можно состряпать за неделю. Повесить задник, пустить декорации по картинкам, встать с бумажкой и просто зачитывать текст. Это будет называться, допустим, «Мы читаем «Дядю Ваню».
Словом, упрощенчество, крайний примитивизм берут верх. И скандал, провокация как способ привлечь внимание. А вот смыслов, про которые они без конца болтают, днём с огнём не сыщешь.
— К счастью, остался пока Малый театр. А вот МХАТ, шедший с ним рядом, уже под вопросом…
— На периферии, где воздух всё-таки чище, появляются интересные спектакли, но их на премию «Золотая маска» не выдвигают. Восторженный шум идёт вокруг одних и тех же скандальных имён — типа Серебренникова или Богомолова.
Русский театр надо спасать!
— Что же делать, Андрей Александрович? Для многих уже очевидно, что театр наш катится куда-то «не туда». Но как остановить это падение?
— Рецепты выписывать я не могу. Но, думаю, здесь требуется гораздо большее внимание государства и общества.
Театр, как и культура в целом, — дело государственное. Однако сегодня не заметно, чтобы отношение к нему было именно таким. Год театра, который подходит к концу, тоже это подтвердил. Чиновники с помпой отчитаются о проведённых «мероприятиях», но реальная цена их мизерна. Требуется не парадный смотр, а кропотливый, дотошный разбор положения в творческих коллективах и обязательно помощь там, где она нужна. А самое главное — надо всемерно повышать творческую ответственность.
— Что вы имеете в виду?
— Прежде всего ответственность тех, кому доверено руководить искусством, за общий творческий процесс. В театре — начиная с выбора пьесы и кончая выпуском спектакля.
— С новыми пьесами, согласитесь, положение скверное. Совсем уж до ручки дошли. Движение «Новая драма», о котором было много разговоров, потерпело полный крах. В результате являются «Последний герой», «Парикмахерша» и прочие безобразия.
— К сожалению, да. Но вот талантливый Юрий Поляков, насколько я знаю, организовал Национальную ассоциацию драматургов (НАД). Стоит как-то «свыше» это дело стимулировать. Чтобы активнее развивалось творческое соревнование.
— А как поставить заслон извращению классики на сцене, принявшему прямо-таки катастрофический размах? Да и в целом художественный уровень спектаклей заметно снижается…
— Я считал и считаю, что необходимо в полной мере возродить роль художественных советов. Говорят, это форма цензуры. Однако каждому из нас (утверждаю это как актёр) требуется компетентный, заинтересованный взгляд на нашу работу.
И тем более нужен он при оценке режиссёрской деятельности. Свобода творчества — это хорошо. Но мы же видим, что оборачивается она подчас свободой безвкусицы, пошлости, грязи. Извините, обнажённые души должны быть на сцене, а не обнажённые задницы.
Между тем на недавнем театральном фестивале «Таврида» произошёл настоящий гомосексуальный выброс. А среди зрителей — дети и молодёжь. Им показывают изуродованного Шекспира, неузнаваемого Горького… Какое же поколение хотят таким образом воспитать?
— Скажите о ваших главных наставниках в искусстве.
— Я окончил в Щепкинском училище курс Виктора Ивановича Коршунова, и это было для меня очень важно. Затем — дорогая Татьяна Васильевна Доронина, учившая нас быть органичными в открытой эмоции, передававшая и свой богатейший опыт, и уроки великого Товстоногова.
А ещё одним из главных учителей моих стал отец — Александр Ефремович Чубченко, ныне ведущий актёр Владимирского театра драмы имени Луначарского. Тоже строгий наставник, без скидок!
Русский театр, если он настоящий, требует любви и самоотдачи сполна.
